Рейхсмаршал Геринг и фельдмаршал Мильх — два голубя мира

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Рейхсмаршал Геринг и фельдмаршал Мильх — два голубя мира

* * *

Как Геринг среди подсудимых, так и его адвокат доктор Штамер был неформальным лидером среди коллег-защитников. Многоопытного дельца от юриспруденции не нужно было учить, как отбирать и готовить свидетелей. И Геринг, и Штамер рассчитывали, что хорошим свидетелем защиты окажется генерал-фельдмаршал военно-воздушных сил Герхард Мильх.

Еще до 1933 г. Мильх выбрал своим ориентиром НСДАП и, будучи руководителем Люфтганзы, оказывал нацистам разные услуги, в том числе бесплатно предоставлял самолеты.

После прихода нацистов к власти Мильх стал ближайшим сотрудником Геринга, вторым человеком в военной авиации Германии. Фактически они вдвоем и создали люфтваффе. С 1933 г. Мильх был статс-секретарем министерства авиации и начальником вооружения военно-воздушных сил, непосредственно размещавшим заказы в промышленности. Он был решительным и требовательным руководителем, хорошим организатором. Именно он, например, руководил работами по созданию Ме-262 — первого боевого реактивного самолета Германии. Геринг его ценил и выдвигал на большие посты.

Во время вторжения в Норвегию Мильх командовал 5-м воздушным флотом, в воздушной войне с Англией — 3-м флотом.

В 1942 г. на свое пятидесятилетие Мильх получил от государства премию — 250 тысяч рейхсмарок. Сумма была немалой — на эти деньги генерал-фельдмаршал купил поместье.

Всей своей карьерой Мильх был обязан Герингу. Кроме того, патрон закрывал глаза на то, что его подчиненный недостаточно «расово чист». Мильх был наполовину евреем, что в нацистской Германии для деятеля такого масштаба было недопустимым обстоятельством. Мало того, об этом знали многие люди.

Однако, когда речь шла о пользе для дела, Геринг был способен переступить через «расовые законы». Известно его высказывание на этот счет: «В своем штабе я сам буду решать, кто у меня еврей, а кто — нет!»

Геринг сам составил бумагу, из которой явствовало, что Мильх рожден от внебрачной связи одного из родителей и имеет чисто «арийские» корни. «Внебрачный» авиационный командир получил спасительный «документ».

Надо ли говорить что на суде рейхсмаршал ждал от свидетеля Мильха показаний в свою пользу. Действительно, его ответы рождают уверенность в том, что он каким-то образом получил от ловкого Штамера подробные инструкции, что именно ему следует говорить на процессе, и все время их придерживался.

Однако в ходе допроса случилось что-то странное. Вроде бы позитивные для Геринга фразы стали наполняться противоположным смыслом и начали работать на обвинение.

Выгораживая своего бывшего шефа, Мильх явно перестарался. По его словам, Геринг был удивительно миролюбивым человеком. Оба они ничего не знали о подготовке нападения на СССР, слышали только о превентивных мерах, слово «Барбаросса» им встретилось буквально накануне 22 июня 1941 г. — дня удара по Советскому Союзу. Будучи принципиальными противниками войны, они как-то нечаянно, без подготовки, вошли в Париж, оккупировали Норвегию, разбомбили Белград. Что с них — солдат — взять: им приказали — они пошли.

В больших дозах такая риторика оказалась непереносимой. Когда Мильх договорился до того, что Геринг «лично отрицательно относился ко всякого рода войнам!», в зале суда начался смех. Очень уж не походили хищные ястребы люфтваффе на голубей мира!

Не всегда процесс шел гладко. При всей очевидности преступлений нацистских бонз и обилии улик против них, собранных во время предварительного следствия, обвинение порой наталкивалось на серьезное сопротивление, центром которого, без сомнения, был все тот же рейхсмаршал Геринг. Официальный «наци № 2» в Германии, вплоть до агонии «третьего рейха», когда Гитлер обвинил его в «предательстве», снял со всех постов и приказал арестовать и расстрелять, он в Нюрнберге взял на себя роль «фюрера» подсудимых.

Правильно оценивая выдвинутые против него обвинения, Геринг не сомневался в своей участи — смертном приговоре и решил дать на заседаниях трибунала свой последний бой.

В разговоре с адвокатом Штамером он однажды заметил: «Лучше умереть, как лев, чем жить, как кролик!»

Его большим преимуществом становилось то, что он не пресмыкался перед обвинителями и судьями, не пытался им понравиться, как это делали некоторые подсудимые, а смело шел на конфронтацию и обострение отношений.

Надо сказать, что в ряде случаев ему удавалось делать эффективные ходы против обвинения и даже навязывать обвинителям свою волю. Больше других «натерпелся» от Геринга Главный обвинитель от США Роберт Х. Джексон.

«С судом все шло вполне нормально до тех пор, пока к барьеру для свидетелей не подошел Геринг. Это, мы знали, будет для нас непростой схваткой. Газетчики представляют его общественному мнению как несерьезного фигляра, но на самом деле это, несомненно, исключительно жесткий, упрямый и изощренный ловкач», — сетовал Джексон в своих записках о Нюрнбергском процессе.

Такой же вывод сделал и его коллега, представитель Великобритании сэр Норман Биркетт: Геринг «…доминировал и приковывал внимание всех окружающих. Когда было нужно, он внимательно наблюдал за ходом событий, а когда этого не требовалось — безмятежно дремал, как ребенок. Создавалось впечатление, что подготовленность Геринга и его недюжинная способность защищаться вкупе с удивительной осведомленностью по поводу содержания захваченных документов оказалась для всех полной неожиданностью».

В глазах огромного числа людей Геринг был деградировавшей личностью, опустившимся наркоманом, едва ли не слабоумным и немощным инвалидом. Это представление было плодом длительной антинацистской пропаганды, изображавшей вождей Германии, как правило, в карикатурном виде.

Какая-то почва под ногами у критиков рейхсмаршала была. Во время «Пивного путча» 1923 г., Геринг, командуя отрядами СА, при попытке взять заложников натолкнулся на противодействие полиции. В перестрелке он получил довольно тяжелое ранение двумя пулями в низ живота, после чего его укрыла еврейская семья Баллен, не ведавшая, какому извергу она дала приют. Надо сказать, что по отношению к Балленам Геринг оказался на высоте и в 1943 г. спас их от смерти.

Затем друзья переправили будущего рейхсмаршала за границу, в Австрию, где ему оказали, наконец, медицинскую помощь. Из-за того, что лечение было начато поздно, раны страшно болели. Для облегчения страданий Герингу начали делать инъекции морфия, которые вызвали привыкание.

Привязанность к наркотикам зашла далеко, вплоть до психического расстройства. Геринг стал представлять опасность для окружающих, и его поместили в психиатрическую клинику. По данным медиков, у больного проявился истерический темперамент, наблюдалось раздвоение личности. Припадки слезливой сентиментальности сменялись приступами дикой ярости, во время которых Геринг мог пойти на крайности.

Сомневаться в этом диагнозе не приходилось, и тем удивительнее, что на процессе ничего подобного за Герингом не замечалось.

К тому же всех поражало его необыкновенное самообладание. Врач-психиатр Гильберт, наблюдавший подсудимых в нюрнбергской тюрьме, знал о былом недуге рейхсмаршала и пытался задавать ему соответствующие вопросы. Однажды Геринг демонстративно вытянул руку перед носом врача, чтобы показать, что она не дрожит.

Допросы Геринга на какое-то время превратили процесс в шоу. Зал трибунала ломился от наплыва желающих увидеть выступление рейхсмаршала. 13 и 18 марта 1946 г. были днями его бенефиса. Геринг демонстрировал незаурядное красноречие, блистал изящным и непринужденным юмором. Председатель суда лорд Лоренс, большой противник вольностей, не мог остановить взрывы смеха, которыми сопровождалось в зале выступление «фюрера обвиняемых».

Неизвестно, почему, Лоренс, несмотря на протесты всех обвинителей, дал возможность Герингу говорить, сколько тот захочет и не перебивал его. Через некоторое время председатель трибунала, скорее всего, пожалел о своем решении, поскольку заметил о поведении Геринга:

«Мне кажется, этот свидетель, находясь как на скамье подсудимых, так и на трибуне, усвоил высокомерное и презрительное отношение к суду, который, в то же время, обращается с ним так, как он не стал бы обращаться ни с кем».

Будапешт. Бои окончены

Норман Биркетт вспоминал: «Перекрестный допрос не продолжался еще и десяти минут, когда стало совершенно очевидным, что ситуацией полностью владеет не господин судья Джексон, а обвиняемый Геринг. Подчеркнуто вежливый, исключительно проницательный, находчивый, ловкий, изобретательный, он мгновенно оценивал обстановку, и, по мере того как укреплялась его уверенность в себе, становилось все более явным его преимущество… Место у барьера свидетелей принадлежало ему безраздельно в течение почти двух дней, причем его ни разу и ни при каких обстоятельствах не прерывали».

При этом Геринг как «великий человек», каждый шаг которого должен был войти в историю, не забывал о театральных эффектах и всячески подчеркивал свое «превосходство» над теми, кто его судил. Однажды он обронил Гессу, соседу по скамье подсудимых: «Я — историческая личность. А этого очкарика (Имеется в виду главный обвинитель от США Джексон. — Прим. авт.) завтра все забудут».

От скамьи подсудимых к барьеру свидетелей он шел широким и уверенным шагом. За стойкой рейхсмаршал всем своим видом выражал надменность и спесь большого «государственного деятеля». Снедаемый манией величия, Геринг однажды заметил, что ему кажется, что не конвоир ведет его, а он — конвоира…

Как и другие моменты процесса, допросы Геринга шли в радиоэфир и транслировались во многих странах. Солдаты вермахта, толпившиеся у громкоговорителей в лагерях военнопленных, гордились боевитостью своего рейхсмаршала и даже аплодировали ему. Громко возмущались, кто на себе испытал все ужасы фашизма, но, тем не менее, признавали мужество, стойкость и изворотливость «наци № 2».

Одна небольшая цитата показывает, что рейхсмаршал знал толк в политике и публичных выступлениях: «…Ну, разумеется, народу не нужна война… Но, в конце концов, политику определяют лидеры страны, а втянуть народ — дело нехитрое, демократия ли это, парламентская республика, фашистская или коммунистическая диктатура… С голосованием или без него, народ можно всегда заставить делать то, что нужно лидерам. Это просто.

Все, что нужно сделать — это сказать людям, что на них напали и обличить пацифистов в отсутствии патриотизма и в том, что они подвергают страну опасности».

Конечно, речь шла не о том, что Геринг опроверг все доводы обвинения, а только о краснобайстве рейхсмаршала и его полемическом мастерстве. Доказательств вины «наци № 2» было столько, что хватило бы на целую гору смертных приговоров. К тому же Джексон на больших должностях отвык от изощренной пикировки, а возможно и вообще не получил такого опыта. В ходе допроса рейхсмаршала он нервничал, проявлял нерешительность и не обошелся без помощи коллег.

«…В конце концов мы все-таки загнали его в угол, — подвел итоги Джексон. — Однако это было настоящей битвой, длинной и тяжелой, а также сопровождалось значительным количеством вылившейся на Германию совершенно неуместной пронацистской пропаганды… Мы располагали против него таким значительным количеством документов, что исход этой битвы был предрешен с самого начала».

Здесь уместно повториться, но последнюю точку в допросе Геринга, точнее, восклицательный знак, поставил Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко. Его вопросы повергли Геринга в горькое уныние. После них рейхсмаршал прекратил активное сопротивление, поник, резко изменил свое поведение. Это отметили все присутствующие в зале, после чего авторитет Руденко заметно возрос. Все стали говорить о его высоком профессионализме.

Геринг, тем не менее, до конца верил в свое величие и в то, что он служил своей стране. «Через 50 или 60 лет по всей Германии будут установлены статуи Германа Геринга, а крошечные бюсты появятся в каждом доме», — поведал он жене в одном из последних писем.

Фельдмаршал Мильх в 1947 г. сам стал обвиняемым на одном из последующих процессов, организованных американцами в том же Нюрнберге, и был приговорен к пожизненному заключению. В 1954 г. его освободили.

Умер в 1972 г.

ИЗ ДОПРОСА ГИТЛЕРОВСКОГО ФЕЛЬДМАРШАЛА ГЕРХАРДТА МИЛЬХА

[Из стенограммы заседаний Международного Военного Трибунала от 8 и 11 марта 1946 г.]

Штамер[30]: Господин свидетель, вы принимали участие в Первой мировой войне?

Мильх: Так точно.

Штамер: Какую должность вы занимали?

Мильх: В начале был офицером артиллерии, в конце — капитаном авиации.

Штамер: Когда вы по окончании Первой мировой войны были уволены с военной службы?

Мильх: Весной 1920 года.

Штамер: Чем вы занимались по окончании службы?

Мильх: Я пошел в гражданскую авиацию.

Штамер: Когда вы снова вступили в вооруженные силы?

Мильх: В 1933 году.

Штамер: Сразу же в военно-воздушные силы?

Мильх: Так точно.

Штамер: Какую должность вы занимали к началу Второй мировой войны?

Мильх: Я был генерал-полковником и генерал-инспектором военно-воздушных сил.

Штамер: Когда началось создание ВВС?

Мильх: В 1935 году.

Штамер: В каком объеме?

Мильх: Создавались оборонительные военно-воздушные силы.

Штамер: Каковы были отношения между немецкими военно-воздушными силами и ВВС других стран начиная с 1935 года?

Мильх: В первые годы после 1935 года Германия… еще не имела авиации в подлинном смысле этого слова. Это были первые соединения и первые крупные училища, которые были тогда созданы. Была создана в эти годы также и авиационная промышленность. Ранее, перед вооружением, промышленность была весьма незначительной. Я случайно узнал, что число рабочих во всей немецкой авиационной промышленности к моменту прихода национал-социалистов к власти составляло от 3000 до 3300 человек: конструкторов, торговых специалистов, техников и рабочих.

Первый контакт с заграницей в области авиации имел место в 1937 году, а именно вследствие того, что в январе 1937 года английская комиссия под руководством вице-маршала авиации Кортни и трех других высших офицеров (Кортни был начальником разведывательной службы английской авиации) прибыла в Германию. Я сам сопровождал эту комиссию во время ее пребывания в Германии. Мы выполняли все желания этих господ в отношении того, что члены комиссии хотели видеть. Тогда существовали лишь первые соединения, главным образом учебные, в которых впервые испытывали новые модели.

Далее я показал им промышленность, военные училища и все то, что еще хотели видеть эти господа. В конце совещания английский вице-маршал авиации предложил организовать взаимный обмен планами формирований между Англией и Германией. Я запросил на это согласие моего командующего и получил его, и тогда мы предоставили Англии план формирований немецкой авиации на 1937, 1938 и, мне кажется, на 1939 год и, с другой стороны, получили от Англии также цифровой материал в соответствующем количестве. При этом существовала договоренность, что в будущем также в том случае, если будут иметь место какие-либо изменения в планах или созданы какие-либо новые соединения, надлежит обмениваться данными. Посещение этой комиссии проходило в товарищеском духе и было основой для контакта в будущем.

В мае того же 1937 года я с несколькими господами, в качестве представителя моего командующего, был приглашен в Бельгию для осмотра ее авиации. Затем в июле…

Штамер: Как проходило это посещение в Бельгии, можете ли вы дать показания по этому вопросу?

Мильх: Нас приняли очень дружественно. Я познакомился с военным министром, министром иностранных дел, премьер-министром и его величеством королем Бельгии, не говоря уже об офицерах авиации, которые, безусловно, в первую очередь были представлены мне. Имел место дружественный обмен мнениями, причем бельгийцы заверили меня в их личных дружественных чувствах по отношению к Германии.

Штамер: В этом случае также происходил обмен сведениями?

Мильх: Нет, не в этой форме. Мы позже, в Германии, показали также бельгийцам все, что мы имели, когда командующий бельгийской авиацией генерал де Вильен нанес нам ответный визит.

Затем имел место большой международный съезд в июле 1937 года в Цюрихе, авиационный съезд, который происходил каждые пять лет. На этом съезде мы показали наши новейшие модели истребителей, бомбардировщиков и пикирующих бомбардировщиков, а также наши новые моторы, которые только что были выпущены, и все, что представляло собой интерес с международной точки зрения. Там были представлены большим количеством экспертов французская, итальянская, чешская и бельгийская авиация, кроме немецкой, в связи с экспонированными нами образцами. На эту конференцию прибыла английская комиссия из офицеров, которые, однако, не участвовали ни в одном состязании на этом съезде. Мы показали дружески нашу материальную часть как французам, так и англичанам и другим нациям… Затем в октябре 1937 года французское правительство пригласило нас во Францию для осмотра французской авиации. Рассказывали, что посещение прошло в особенно дружественной обстановке. Вскоре после этого, примерно через неделю, по приглашению англичан мы также посетили Англию в ответ на визит г-на Кортни. И в этом случае нам были показаны заводы, соединения, а также авиационные училища и, кроме того, при осмотре промышленности — пущенная тогда в ход «скрытая промышленность»[31].

Затем имел место обмен визитами с Швецией.

Пожалуй, на этом я могу закончить.

Штамер: Участвовали ли вы 23 мая 1939 г. в совещании у фюрера и в качестве кого?

Мильх: Да, утром в тот день я неожиданно получил приказ явиться туда, так как рейхсмаршал не мог присутствовать на этом совещании.

Штамер: Вспоминаете ли вы детали этого совещания?

Мильх: Фюрер делал большой доклад перед тремя главнокомандующими частей вооруженных сил: сухопутных сил, авиации, морского флота и начальниками их штабов. Там присутствовало также несколько других лиц. На этом совещании Гитлер заявил, что он намерен тем или иным образом разрешить вопрос в отношении коридора (путем создания коридора в Восточную Пруссию). В этой связи он остановился на возможности возникновения конфликтов на Западе. В данном случае речь шла лишь о докладе, а не об обмене мнениями или о совещании.

Штамер: Говорилось ли еще что-нибудь на этом совещании, или, точнее, говорил ли он еще что-нибудь на этом совещании?

Мильх: Да. Это были вопросы относительно того, будет ли Запад — он, очевидно, в первую очередь имел в виду Францию — реагировать на это спокойно или предпримет меры.

Штамер: Говорилось ли о возможности агрессии по отношению к Польше, которая, насколько я припоминаю, ставилась лишь в связь с разрешением вопроса о коридоре?

Мильх: Да, во всяком случае я понял фюрера так, что он при всех обстоятельствах хотел разрешить вопрос о коридоре. Вначале предполагалось вести переговоры, но, если бы они сорвались, было предусмотрено, по-видимому, разрешение вопроса военным путем.

Штамер: Этот вопрос после доклада обсуждался?

Мильх: Нет. Было лишь дано категорическое указание в отношении того, что этот вопрос не должен был обсуждаться, даже между участниками этого совещания. Мне было, например, запрещено говорить что-нибудь об этом рейхсмаршалу, который не присутствовал на совещании. Гитлер заявил, что он сам сообщит ему об этом.

…Штамер: Какова была позиция Геринга в отношении войны?

Мильх: У меня всегда было впечатление — это я уже почувствовал во время захвата Рейнской области, — что он опасался, что политика Гитлера приведет к войне. По моему мнению, он был против войны.

Штамер: Когда вы в первый раз узнали, что Гитлер планирует войну с Россией?

Мильх: Насколько я помню, это было весной 1941 года…

Штамер: Говорил ли Гитлер когда-либо вам, что его серьезным намерением является жить в мире с Западом?

Мильх: Да. Я очень коротко остановился на визитах в различные страны. После посещения Франции я два часа беседовал с Гитлером в Оберзальцберге и сделал доклад о своей поездке. После моей поездки в Англию, примерно через две недели, я также сделал Гитлеру многочасовой доклад. Он был очень заинтересован этим докладом, и после второго доклада, то есть после посещения Англии, он заявил: «Я буду вести мою политику различными курсами, но вы можете быть уверены в том, что я всегда буду опираться на Англию. Я намерен всегда идти вместе с Англией». Эта беседа имела место 2 ноября 1937 г.

Штамер: Вы говорили о двух беседах?

Мильх: Да. Первая представляла собой отчет о посещении Франции, вторая — отчет о посещении Англии. Гитлер, который вообще не знал заграницы, был очень заинтересован узнать от солдата что-либо об Англии, относительно того, как меня приняли, о стране, вооружении и т. д.

Штамер: Каково было отношение рейхсмаршала Геринга к Гиммлеру?

Мильх: Не всегда это было ясно для меня. У меня было впечатление, что со стороны Гиммлера имело место соперничество. Отношения между ними, однако, были весьма корректными и со стороны казались весьма предупредительными. Каковы они были в действительности, я сказать не могу.

…Джексон: Вы занимали очень высокий пост в германских военно-воздушных силах?

Мильх: Я был генеральным инспектором.

Джексон: И часто на совещаниях представляли Геринга?

Мильх: Я очень редко представлял его.

Джексон: Вы отрицаете, что вы часто посещали совещания от имени Геринга?

Мильх: Нет, этого я не отрицаю, я лишь заявляю, что на части этих совещаний я присутствовал по занимаемой мной должности, а не как представитель Геринга. Посещать совещания от имени Геринга мне приходилось редко, поскольку в большинстве случаев он присутствовал лично.

Джексон: Вы принимали очень активное участие в строительстве военно-воздушных сил, — не так ли?

Мильх: Так точно.

Джексон: И в 1941 году вы были награждены за это гитлеровским правительством, — не так ли?

Мильх: В 1941 году нет. Мне кажется, что вы, г-н Главный обвинитель, имеете в виду 1940 год.

Джексон: 1940 год, возможно, я ошибся.

Мильх: Вы имеете в виду производство меня в фельдмаршалы?

Джексон: Когда вы были произведены в фельдмаршалы?

Мильх: 19 июля 1940 года.

Джексон: Не получали ли вы каких-нибудь подарков от гитлеровского правительства в знак признания ваших заслуг?

Мильх: В 1942 году ко дню моего пятидесятилетия я получил награду от правительства.

Джексон: И эта награда была сделана в денежной форме?

Мильх: Это было денежное вознаграждение. На эти деньги я смог купить себе имение.

Джексон: Сколько оно составляло?

Мильх: Это вознаграждение составляло 250 тысяч марок.

Джексон: Итак, вы пришли сюда показать, насколько я понял ваше показание, что режим, составной частью которого вы были, вверг Германию в войну, к которой она совершенно не была подготовлена. Правильно я вас понял?

Мильх: Это правильно в следующем отношении. В 1939 году Германия вступила в войну, к которой ее военно-воздушные силы не были достаточно подготовлены.

…Джексон: Известно ли вам о каком-либо случае, когда кто-нибудь из этих обвиняемых, сидящих сейчас на скамье подсудимых, публично высказывался против войны?

Мильх: Я не могу вспомнить, чтобы эти высказывания делались публично, но мне кажется, что для всех сидящих на скамье подсудимых война являлась большой неожиданностью.

Джексон: Вы хотели бы верить в это?

Мильх: Да, я верю в это.

Джексон: Ах, вы верите… А сколько времени потребовалось для германских вооруженных сил, чтобы захватить Польшу?

Мильх: Кажется, 18 дней.

Джексон: 18 дней. Сколько времени у вас заняло изгнание Англии с континента, включая трагедию Дюнкерка?

Геринг в камере.

Под зорким оком надзирателя

Мильх: Шесть недель.

Джексон: Сколько времени требовалось вам для занятия Голландии и Бельгии?

Мильх: Несколько дней.

Джексон: Сколько времени потребовалось для того, чтобы пройти Францию и взять Париж?

Мильх: Всего около двух месяцев.

Джексон: Сколько времени потребовалось для того, чтобы пройти Данию и захватить Норвегию?

Мильх: Также немного времени. Данию совсем за короткое время, так как Дания быстро сложила оружие, что касается Норвегии, то тоже несколько недель.

Джексон: И вы, давая эти показания, хотите уверить Трибунал, что все эти операции были неожиданными для офицеров военно-воздушных сил. Вы сказали, что каждая из них была неожиданностью для вас?

Мильх: Я сказал, что большой неожиданностью было начало войны. Вначале речь шла ведь только о Польше. Другие операции последовали много позже, и мы имели больше времени для подготовки к ним.

Джексон: Когда вы впервые встретили Германа Геринга?

Мильх: Кажется, в 1928 году.

Джексон: Какой пост он тогда занимал?

Мильх: Он был тогда депутатом рейхстага.

Джексон: Чем вы тогда занимались?

Мильх: Я был тогда руководителем германского авиационного общества, которое было гражданским транспортным учреждением.

Джексон: Беседовали ли вы с Герингом в то время относительно того, что должно быть сделано с военно-воздушными силами, если нацистская партия придет к власти?

Мильх: В то время еще нет.

Джексон: Когда вы впервые обсуждали этот вопрос с Герингом?

Мильх: По этому вопросу Геринг говорил со мной в 1932 году, когда планировался захват власти.

Уже тогда верили в то, что национал-социалисты вместе с другими партиями образуют правительство. Однажды Геринг сказал мне, что если бы у власти находилось правительство, в которое войдут национал-социалисты, то для Германии вновь открылась бы возможность вооружаться.

Джексон: После этого вы стали членом нацистской партии, — не так ли?

Мильх: Я вступил в партию после 1933 года, но, став снова офицером, я тем самым перестал быть в партии.

Джексон: Чтобы вступить в партию, вы ждали того момента, когда нацисты придут к власти?

Мильх: Да, так точно.

Джексон: Припомните ли вы беседу с Герингом 28 января 1933 года?

Мильх: Да.

Джексон: Где она состоялась?

Мильх: У меня дома.

…Джексон: Расскажите Трибуналу о содержании этой беседы.

Мильх: Геринг мне рассказал, что вместе с другими имевшими вес партиями подписано соглашение о сформировании коалиционного правительства с участием национал-социалистов и что рейхспрезидент Гинденбург согласен с назначением Гитлера рейхсканцлером. Он меня спросил, готов ли я принять участие в создании министерства авиации? Я ему тогда предложил вместо себя двух других лиц, так как я не хотел покидать германское авиационное общество. Геринг отклонил мое предложение и настаивал на моем сотрудничестве.

Джексон: И вы согласились?

Мильх: Я просил разрешения подумать над этим вопросом. Кроме того, я сказал Герингу, что мое согласие будет зависеть от того, станет ли настаивать на моем сотрудничестве Гитлер.

Джексон: Что же сделал Гитлер?

Мильх: Я принял это предложение 30 числа после того, как Гитлер заявил мне, что ему необходимы мои технические знания и навыки в области авиации.

Джексон: Значит в тот день, когда нацистская партия пришла к власти, вы приняли на себя задачу строительства нацистских военно-воздушных сил, — не так ли?

Мильх: Нет, не военно-воздушных сил. Речь шла тогда лишь о том, чтобы привести в порядок и учесть имевшиеся тогда административные учреждения по линии воздушного сообщения. Тогда имелись одно или два гражданских общества воздушного сообщения, заводы, строившие гражданские самолеты, школы гражданских летчиков, метеорологическая служба и различные учреждения исследовательского характера. Этим перечислением я охватил весь объем воздушного сообщения, но не военно-воздушных сил.

Джексон: Пожалуй, я скажу, что вы взяли на себя задачу сделать так, чтобы Германия господствовала в воздухе?

Мильх: Нет, этого нельзя сказать.

Джексон: Скажите нам, что вы делали, какова была ваша цель, когда вы приняли на себя эту задачу?

Мильх: Расширить германское воздушное сообщение и все, к нему относящееся, — это была первая задача.

Джексон: Вы посетили Францию и Англию и по приезде явились с докладом лично к Гитлеру, — не так ли?

Мильх: Да, так точно.

Джексон: Когда вы вернулись из Англии, вы предостерегли Гитлера относительно деятельности Риббентропа?

Мильх: Да.

Джексон: Что вы сказали Гитлеру о деятельности Риббентропа в Англии?

Мильх: Я сказал, что в Англии у меня сложилось впечатление, что г-н Риббентроп не является «персона грата».

Джексон: Не говорили ли вы на предыдущих допросах, что вы заявили Гитлеру, что если он в скором времени не отделается от Риббентропа, у него будут неприятности с Англией?

Мильх: Точно не могу вспомнить этих слов.

Джексон: Но разве не таков был смысл ваших показаний?

Мильх: Мне казалось, что в Англию следовало послать другого человека, который должен был бы обеспечить политику сотрудничества с Англией, что было желанием Гитлера, о котором он часто говорил.

…Джексон: Когда вы узнали, что Германия собирается начать войну, которую вы как посвященный в этот вопрос офицер считали бедствием, подали ли вы в отставку?

Мильх: Нет, это было совершенно невозможно…

Робертс: Вы сказали, отвечая на вопросы защиты, что начиная с 1935 года военно-воздушные силы Германии строились в оборонительных целях. Вы помните это?

Мильх: Да. Это было в 1935 году.

Робертс: Утверждаете ли вы, что военно-воздушные силы продолжали оставаться средством обороны до декабря 1939 года?

Мильх: Да.

Робертс: Я хочу, чтобы вы выслушали три выдержки из документальных доказательств. Это выдержки из речей, произнесенных вашим начальником, подсудимым Герингом… В мае 1935 года Геринг сказал: «Я намереваюсь создать военно-воздушные силы, которые, когда пробьет час, обрушатся на врага подобно карающей деснице возмездия. Противник должен считать себя побежденным еще до того, как он начнет сражаться». Скажите, звучит ли это так, как если бы речь шла о военно-воздушных силах, носящих оборонительный характер?

Мильх: Нет, это не звучит так, но необходимо отделять слова от деяний. (Смех в зале.)

Робертс: Я перейду к деяниям через одну минуту. 8 июня 1938 г. Геринг, обращаясь к группе авиапромышленников, заявил: «Неизбежна война с Чехословакией. Германские военно-воздушные силы уже превосходят английские. Если Германия выиграет войну, — она станет сильнейшей державой мира и будет господствовать на мировом рынке; Германия будет богатой нацией. Для этой цели нужно пойти на риск». Скажите, звучит ли это так, как если бы германские военновоздушные силы существовали в интересах обороны? Звучит ли это так?

Мильх: Нет, это звучит, конечно, не так. Но я кое-что скажу по этому поводу, когда вы кончите.

Робертс: Пожалуйста, в интересах экономии времени ограничивайтесь только краткими ответами на мои вопросы. Я хотел бы огласить еще выдержку из речи Геринга от 14 октября 1938 г., то есть менее чем месяц спустя после Мюнхенского пакта: «Гитлер поручил мне создать гигантскую программу вооружения, перед которой померкнут все предыдущие достижения. Я получил от фюрера задание беспредельно увеличивать вооружение. Я приказал с наибольшей скоростью произвести строительство военно-воздушных сил и увеличить их в пять раз против существующих». Походит ли это на речь, в которой говорилось бы об оборонительных задачах воздушного флота?

Мильх: Для создания этого воздушного флота потребовались бы многие годы.

Робертс: Вы присутствовали на совещании главнокомандующих в имперской канцелярии 23 мая 1939 года?

Мильх: 23 мая, да.

Робертс: Я хотел бы вам напомнить, кто там присутствовал. Там присутствовали: Гитлер, Геринг, Редер, фон Браухич, Кейтель, вы, Гальдер, генерал Боденшатц, Варлимонт…

Мильх: Да.

…Робертс: Вы знали, конечно, что Германия дала слово уважать нейтрали тет Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. Не так ли?

Мильх: Я полагаю, — да; я не знаком с отдельными соглашениями, но я предполагаю, что это было так.

Робертс: Не было ли вам известно, что менее чем за месяц до этого совещания, а именно 28 апреля, в рейхстаге Гитлер заверил, что он будет уважать нейтралитет целого ряда европейских стран, включая три страны, которые я упомянул? Разве вам не был известен этот общеизвестный исторический факт?

Мильх: Я предполагаю, что так было.

Робертс: Помните ли вы, что на том совещании Гитлер произнес следующие слова, которые хорошо известны Трибуналу: «Голландские и бельгийские военновоздушные базы должны быть оккупированы вооруженными силами. Не следует обращать внимания на обязательства об уважении нейтралитета.

…Следует направить все усилия на то, чтобы в самом начале нанести противнику сокрушающий или окончательный, решающий удар. Вопросы о том, что правильно и что неправильно, или вопросы о договорах не имеют никакого отношения к делу». Вы помните, что были произнесены эти слова?

Мильх: Я плохо помню, каким образом это говорилось, но я знаю только, что речь шла о Данциге и польском коридоре и что в связи с этим Гитлер разъяснял, какие осложнения могут создаться и что поэтому следует предпринять, по его мнению, но что именно он говорил, детали я уже не помню.

Робертс: Скажите, протестовал ли кто-либо из этих людей против нарушения Германией принятых ею на себя обязательств?

Мильх: На этом совещании ни у кого из присутствовавших не было возможности вообще что-либо сказать, так как Гитлер стоял на кафедре перед нами и произносил речь и после этой речи он удалился. Никакое собеседование не имело тогда места, оно не было допущено Гитлером.

Робертс: Не сообщите ли вы Трибуналу, каково ваше мнение обо всем этом?

Мильх: У меня на том совещании тогда не создалось впечатления, что Гитлер сказал что-либо такое, что противоречило бы тем обязательствам, которые на себя взяла Германия. Во всяком случае, я не помню этого.

Робертс: Будете ли вы утверждать, что протокол совещания неправильный?

Мильх: Нет, я этого не могу сказать. Я могу сказать, что я не помню отдельных слов. Я не могу сказать, является ли протокол абсолютно правильным. Насколько я знаю, этот протокол был составлен позднее одним из присутствовавших на совещании адъютантов.

Робертс: Во всяком случае мы знаем, что ровно через 12 месяцев после этого Германия поступила именно таким образом и нарушила свое обязательство по отношению к Нидерландам и Люксембургу и принесла нищету и смерть миллионам людей. Вы знаете теперь об этом? Не так ли?

Мильх: Да, я знаю. Во всяком случае, будучи солдатами, мы никакого отношения к политическим вопросам не имели, и об этом нас не спрашивали.

Робертс: Вы сейчас сказали, что теперь вы знаете, что 12 месяцев спустя Германия нарушила нейтралитет Бельгии, Голландии и Люксембурга, не так ли?

Мильх: Да…

Робертс: Утверждаете ли вы, что не знали о том, что ваша страна дала слово уважать нейтралитет этих трех малых стран?

Мильх: Да, я это читал в речи, произнесенной в рейхстаге…

…Робертс: А сейчас я спрашиваю вас: было ли в Германии общеизвестно то, что Гитлер давал гарантии и принимал на себя обязательства по отношению ко всем этим малым странам?

Мильх: Гитлер предлагал и обещал многое…

Робертс: Отвечайте на мой вопрос… То, что вы сказали, это не ответ на заданный мною вопрос, сейчас нам известны эти факты из документов, из ваших собственных немецких документов. Я хочу сейчас только узнать о вашей осведомленности и о вашем понятии чести. Не думаете ли вы, что в высшей степени бесчестно давать обязательство 28 апреля и 23 мая принимать тайное решение о том, чтобы нарушить это обязательство?

Мильх: Да, вы правы только в том случае, если положение не изменилось за этот промежуток времени, а об этом-то я и не мог судить.

Робертс: Вы знаете, конечно, что нейтралитет Норвегии был все-таки нарушен?

Мильх: Да…

Робертс: Вы фактически осуществляли командование в Норвегии?

Мильх: Да.

Робертс: Вы знаете, что Белград был подвергнут бомбардировке, насколько я помню, в апреле 1941 года?

Мильх: Я узнал это из сводки германских вооруженных сил в свое время.

Робертс: Без всякого объявления войны и без всякого предупреждения гражданского населения. Вы знали об этом?

Мильх: Этого я не знал.

Робертс: Не обсуждали ли вы этот вопрос с Герингом?

Мильх: О нападении на Белград? Нет, этого я не помню.

Робертс: Разве даже он не высказал сожаления по поводу бомбардировки крупной столицы, гражданское население которой не было предупреждено об этом хотя бы за час?

Мильх: Мне это неизвестно, и я не помню такого разговора.

Робертс: Это — убийство, — не так ли?

Мильх: (Молчание.)

Робертс: Вы предпочли бы не отвечать на этот мой вопрос?

Мильх: На этот вопрос я вам не могу ответить «да» или «нет», так как я не знаю подробностей об этих налетах. Я не знаю, была ли объявлена война. Я не знаю, предупреждалось ли население, и я не знаю, являлся ли Белград крепостью, я не знаю, какие объекты были атакованы. Я не знаю о таком количестве воздушных налетов, в отношении которых можно было бы поставить этот вопрос таким образом.

Робертс: Я не задал бы вам вопроса по этому поводу, если бы мы не имели относящегося к этому документа. Это — приказ Гитлера о том, что Белград следует неожиданно разрушить путем налетов бомбардировщиков волнами без предъявления какого-либо ультиматума, без каких-либо дипломатических демаршей или переговоров.

Мильх: Я хотел бы сказать, что узнал об этом документе впервые сегодня.

Руденко: Скажите, вы узнали о планировании Гитлером войны против Советского Союза в январе 1941 года?

Мильх: В январе я услышал от рейхсмаршала Геринга, что Гитлер сообщил ему о том, что он якобы ожидает нападения России. Затем несколько месяцев я ничего больше не слышал по этому вопросу, пока я совершенно случайно от своего подчиненного не узнал, что предстоит война с Россией и что поэтому приняты меры по обмундированию войск.

Рейхсмаршал Геринг… Здесь он ликует

Попался…

Надежды нет…

Возмездие неотвратимо…

Руденко: А вы знакомы с планом «Барбаросса»?

Мильх: Это название я слышал, и я видел этот план во время совещания с отдельными командующими войсковых групп и армий, которое имело место у фюрера за день или за два до вторжения в Россию.

Руденко: Когда, примерно, — за один день или за два дня до вторжения в Россию?

Мильх: Я могу вам точно сообщить эту дату.

Это было 14 июня. Значит, это, примерно, за восемь дней до вторжения, которое состоялось 22 июня.

Руденко: А до этого вы видели план «Барбаросса»?

Мильх: Название «Барбаросса» слышал, возможно, еще до этого совещания.

Руденко: Когда?

Мильх: Этого я не могу точно сказать, так как январь, февраль, март и апрель я провел за пределами Германии и вернулся лишь в мае…

Руденко: Меня интересует период, когда вы были у себя в военно-воздушных силах. Декабрь, январь вы находились в Германии?

Мильх: Декабрь 1940 года? Но только частично, а частично я находился во Франции и Италии.

Руденко: В январе 1941 года вы находились в Германии?

Мильх: Тогда я все время был на Западе и, насколько я помню, ни одного дня не был в Германии.

Руденко: Вы сказали, что в январе 1941 года вы имели беседу с Герингом по вопросам плана войны против СССР?

Мильх: Да.

Руденко: Стало быть, в январе?

Мильх: Да, 13 января. Но я уже не помню, говорил ли я об этом с Герингом во Франции или это происходило путем телефонного разговора, или же я день или два был в Германии. Этого я не могу сказать, я не записал себе этого.

Руденко: Путем телефонного разговора обсуждался вопрос о нападении на Россию?

Мильх: Нет, тогда речь шла не о нападении на Россию, а, наоборот, о нападения России на Германию.

Руденко: Вопрос о нападении России на Германию тоже выяснялся путем телефонного разговора?

Мильх: Я вообще не давал никаких пояснений, я сказал только, что я не знаю. Были ли мне переданы сведения по особому кабелю, который нельзя подслушать, или же об этом Геринг сказал мне во Франции, или же я в этот день находился в Германии, я не помню.

Руденко: А когда вы обсуждали вопрос с Герингом и Геринг сказал, что он не желает войны?

Мильх: Это было 22 мая.

Руденко: Какого года, 1941-го?

Мильх: Да, 1941 года.

Руденко: Где этот вопрос обсуждался?

Мильх: Это было вблизи Нюрнберга, в Фельденштайне.

Руденко: Вы только с Герингом обсуждали этот вопрос или кто-либо присутствовал при этом?

Мильх: Только с Герингом.

Руденко: И вы утверждаете, что Геринг не желал воевать с Россией?

Мильх: Таково было мое впечатление.

Руденко: А почему Геринг не желал воевать с Россией? Со страной, которая нападает на Германию? Ведь это оборонительная война?

Мильх: Геринг отрицательно относился к такой войне.

Руденко: К оборонительной войне?

Мильх: Он лично отрицательно относился ко всякого рода войнам. (В зале смех.)

Руденко: Странно. Может быть, вы точнее изложите, почему Геринг не желал войны с Россией?

Мильх: Так как война на два фронта, да к тому же еще с Россией, для Германии, как я считал, принесет поражение, и я думал, что не только я, но и многие другие солдаты и начальники понимали это.

Руденко: Вы лично тоже были противником войны с Россией?

Мильх: Да, безусловно, я был противником войны с Россией.

Руденко: Но ваши объяснения, по меньшей мере, неубедительны. С одной стороны, вы утверждаете, что речь шла о нападении России на Германию, а с другой стороны, что Геринг и другие высшие офицеры не желали воевать с Россией.

Мильх: Разрешите мне пояснить. 13 января Геринг сообщил мне, что Гитлер придерживается той точки зрения, что Россия хочет выступить против Германии. Это было не мнение Геринга и не мое мнение, я думаю, — это было мнение Гитлера, которое он выразил как свое.

Руденко: Насколько я помню, ни Геринг, ни вы не верили этому мнению Гитлера?

Мильх: Я могу говорить только о себе лично. Я открыто говорил о том, что я не верил, что Россия собирается выступить против нас. Что думал Геринг по этому поводу, я не могу сказать, он мне об этом не говорил. 22 мая, когда я говорил по этому вопросу с Герингом и настоятельно просил его, чтобы он в разговоре с Гитлером воспрепятствовал началу войны против России, Геринг сказал мне, что он сам представлял Гитлеру эти аргументы, но что переубедить Гитлера было невозможно, что его решение было непоколебимо и нет такой силы в мире, которая бы могла изменить его.

Руденко: И следующее положение, которое я заключил из вашего показания, что Геринг, говоря о том, чтобы не воевать с Россией, имел в виду, что идет война с Англией? Чтобы избежать войны на два фронта?

Мильх: С чисто военной точки зрения — безусловно. Но я думаю, что если бы тогда эта война не возникла, то и позднее она не возникла бы.

Руденко: И вы серьезно допускаете, что можно говорить о превентивной войне столь долго и в то же время разрабатывать план «Барбаросса» и последующие к нему инструкции с привлечением союзников для нападения на Россию?..

Мильх: Я могу это понимать только таким образом, что если Гитлер верил в то, что Россия собирается напасть на Германию, то он сказал, что он должен методом превентивной войны предупредить нападение России… Для меня не существовало обязательных предпосылок к тому, что Россия нападет на нас. Я, конечно, не имел достаточных сведений, но я лично не думал, что Россия сделает это, исходя из интересов России, которые я пытался проанализировать.

В зеркале прессы

СКАМЬЯ ПОДСУДИМЫХ

Газета «Известия», 28 ноября 1945 г.

Подсудимых вводят в зал. Их вводят по три человека. Они занимают свои места, начинают перебирать какие-то записи, некоторые перешептываются между собой.

Геринг в мундире, который ему уже широк, сидит рядом с Гессом. Но даже похудевший Геринг — гора мяса по сравнению с Гессом, который очень похож на старую, худую крысу.

У него и взгляд какой-то крысиный, быстро шныряющий в разные стороны…

Риббентроп, худой и старый, сидит с видом побитой дворняги из самых что ни на есть захудалых, у которой только что отняли последнюю запрятанную кость да вдобавок еще основательно накостыляли по загривку и выгнали из насиженной теплой конуры, а на дворе мороз и полная бесперспективность чтолибо стащить.

Кейтель пыжится из последних сил. Подбирает нижнюю губу, старается подбочениться. Взгляд у него пристальный и злобный, а в глубине зрачков все тот же, всем этим подсудимым присущий ужас, страх за свою шкуру, давящее сознание неизбежности и неумолимости расплаты.

Не будем пока описывать остальных, мы еще вернемся к каждому из подсудимых, но пока заметим, что их лица, все без исключения, могли бы служить экспонатом самого богатого уголовного музея, — такая каинова печать всевозможных пороков и преступлений положена на них…

Но скоро позерство и рисовка покидают подсудимых. Представители американского обвинения продолжают докладывать трибуналу все новые и новые документы, устанавливающие виновность подсудимых в преднамеренной подготовке агрессивных войн. Их много прошло перед судом — от плана «Барбаросса» до протоколов тайных совещаний Гитлера со своими сообщниками. Почти все документы снабжены строгими грифами: «совершенно секретно». Гитлер и его подручные тщательно охраняли тайну своих преступных замыслов, но все же им не удалось спрятать концы в воду. Вся механика первых лет гитлеровского заговора возникает явственно и зримо, как микробы и бациллы в капле болотной воды под мощными линзами микроскопа…

Геринг с перекошенным лицом что-то лихорадочно записывает.

Риббентроп еще ниже опускает плешивую голову.

Гессу становится дурно. Его выводят из зала…

Л. ШЕЙНИН

Данный текст является ознакомительным фрагментом.