Большие и маленькие PS

Большие и маленькие PS

P. S.

Любопытно, к какому кораблю должны были обратиться русские в канун-преддверие 1904 года, когда дипломатические сводки начали свидетельствовать о крайне опасной обстановке на Дальнем Востоке; об оформившемся конфликте, вполне определенном с 1897 года (занятие Люйды). В этих условиях становился насущно необходимым единый тип броненосца, запускаемого не «вообще», а на прямо надвигающуюся войну, т. е. не в озарениях будущего, а из того наличного запаса, что освоило мировое кораблестроение; и облик которого вырисовывается уже довольно отчетливо.

Это должен быть броненосец водоизмещением 13 500—14 000 тонн казематного типа, как более выносливый к дальним океанским переходам; с запасом угля 1800–2000 т обеспечивающим действия как в районе Корейских проливов, так и плавание в обход Японии и Сахалина; с машиной мощностью 16–17 тыс. л. с. обеспечивающей скорость не менее 18,1 узла в полном весе; с 4 305-мм 41, 5-калиберными орудиями, но с повышенным до 20–25° углом возвышения для действий по берегу, становящимися стратегически важными у пунктов высадки войск противника в Корее; с 16 152-мм 45-калиберными пушками, как на 8 и 9 черноморских броненосцах; с 16 57-мм автоматическими пушками – последние против минных катеров и засветки целей зажигательными снарядами в ночных боях.

Ориентируясь на условия погоды в Северо-восточных районах Тихого Океана, следовало исходить из преимущественной вероятности боя на средних дистанциях, в обеспечении чего перенести на корабль французскую систему бронирования корпуса 2 сплошными поясами, главным и верхним, доведя ширину первого до 244 см как на «Потемкине», но с продлением до оконечностей хотя бы 76 мм броней, при толщине плит между башен 229 мм. Верхний пояс не менее чем 229 см высоты и толщиной от 152 мм у миделя и до 76 мм в оконечностях замкнуть на штевнях.

Казематные покрытия 6 дюймовых орудий, учитывая, что наибольшее число выстрелов с японской стороны дают 152 и 203 мм установки, против которых 127 мм плиты уже не вполне надежны, следовало бы иметь 152 мм толщины.

Война подтвердила обоснованность конструкторских расчетов на противоснарядную стойкость крупповской брони и броневые плиты более чем 254 мм в ближайшем будущем являлись избыточны, т. е. такой же толщиной можно было ограничить бронирование командирских рубок и башен главного калибра, за исключением недопустимо слабых крыш – их надо было довести до общепринятых 102 мм в основных флотах мира. Открытые броневые палубы даже 51 мм толщины посредственно-удовлетворительно выдерживали японские снаряды, их следовало бы подтянуть к 76–84 мм, принятых в большинстве кораблестроительных школ.

В 1899 году во всеподданнейшем докладе МТК совокупность этих требований признал обоснованной – благое пожелание надо было только исполнить…

В общем, это должен был стать получивший французскую систему бронирования корпуса отечественный «казематник», если желаете более широкого взгляда, некий гибрид «американца»-«Ретвизана» и «доморощенного»-«Потемкина» с «французом»-«Цесаревичем», при том, что «Потемкинского» в нем должно было явиться больше – русский броненосец инженера Шотта выглядел предпочтительней «американца», как по многим объективным тактико-техническим показателям, так и по остроумию решений, сберегших много усилий и отвративших потери, что неоднократно приводилось в пример филадельфийским проектировщикам: русский корабль был заложен на 2 года ранее (но построен на 2 года позднее).

Интересно, что восходя к прототипу, мы опять видим там злосчастных «Ослябю» и «Пересвета», которые облекшись в «панцирную оболочку» и «большие пушки» возродились в новом качестве. Очень привлекательной в теоретическом чертеже «Пересвета» с этой точки зрения представляется большая свобода размещения основных конструкций корпуса: исключая разве что погреба кормовой башни, они нигде не пересекаются, не громоздятся, не вминаются друг в друга, но логично, покойно вписаны и несут большой модернизационный запас, в частности, по размещению более мощных машин в 16–17 тыс. л. с. вместо наличных 13800, (на которых он и то давал 18, 6 узлов скорости!).

Вытягивая из «крейсер-броненосца» броненосца, усиливая типические черты мощного тяжелого бойца, можно было значительно раньше, уже в 1898 году заложить 7 броненосцев на балтийских и 1–2 на черноморских верфях и ввести их в строй между 1902 и 1904 годом; как на то заложили в 1901–1903 гг.

5 броненосцев типа «Бородино» («русский» «Цесаревич») и 2 типа «Андрей Первозванный», и построили 4 из них к августу 1904 года.

В книге Р. М. Мельникова о постройке «Потемкина», кстати очень хорошей, иронизируется над адмиралами Диковым, Копытовым и инженер-генерал-майором Кутейниковым по поводу их выбора «Пересвета» в качестве образца для строительства 8 черноморского броненосца – в данном случае очевидное недоразумение: 2 адмирала-черноморца и главный инженер кораблестроения вполне очевидно понимали несуразность в существующем виде использовать слабозащищенный океанский рейдер в узостях Черного моря, имея главного противника и цель не в кораблях, а в береговых батареях: но выбиралась не конструкция, а компоновочный прототип, исполняемый далее под требования военно-морского театра. То, что размышления данных лиц находились в этой области, свидетельствует тот отпор, который дал адмирал Диков и МТК на предложение адмирала Верховского установить на 8 черноморском броненосце 10-дюймовые, «пересветовские» же, пушки, в объяснении чего адмирала просветили о значении более тяжелых снарядов при разрушении фортов.

Можно полагать наличие разногласий указанных деятелей флота, в каком направлении должен развиваться выбранный прототип: в частности, вся система предложений адмирала Копытова была обращена к скорости, в то время как МТК более склонялся к броне и верхней защите. Кажется, Копытову рисовалось нечто подобное рейдам «Гебена» в Первую мировую войну против превосходящего русского флота, теперь обращенных против турецкого побережья и английских эскадр; МТК полагался на вариант «колониальных канонерок» – но несомненно, предметом обсуждений не был существующий «Пересвет»… В рамках заблуждения историка кораблестроения даже самовластное решение великого князя генерал-адмирала Алексея Александровича строить 8 броненосец по типу «англичанина» «Три святителя» кажется вполне разумным, хотя и сопровождается сентенциями о безвластии и самоуправстве… – но в действительности стоял вопрос об общей архитектуре корабля, в котором «Пересвет» давал большую свободу развития кораблестроительных и инженерных решений, в то время, как назначенные обводы и водоизмещение «Трех Святителей», низкобортного цитадельного броненосца, резко связывали по рукам проектировщиков, и достаточно взглянуть на головоломку теоретического чертежа «Потемкина» с его выгородками, тупичками, «ступенями», «вхождениями», «совмещениями» – погреба 47 мм патронов… в угольной яме! – чтобы понять, каких неимоверных усилий стоило им «развязаться» и «обойтись».

В итоге же получился «ужатый» «задавленный» «Пересвет» в стальной броне и корпусе «Трех Святителей». Судьба «Пантелеймона Потемкина, Борца за свободу»[39] в русском флоте сложилась яркая, свидетельствуя о состоятельности корабля в целом; но насколько бы он стал выразительней в своих замечательно свободных, раскрепощенно-летучих «пересветовских» формах.

Сохраняя обводы и компоновочное решение прототипа, но убирая «крейсерские излишества» как-то: чрезмерную высоту межпалубных пространств; огромный угольный запас; обжимая и опуская корпус ниже, к тяжкому грузу брони ватерлинии, – можно было спроектировать скоро и добротно сильный броненосец, немедленно приступить к постройке, широко используя типические и унифицированные решения, опробованные и оправдавшиеся при создании его «крейсерской линии»; набирая, а не растрачивая задел обретаемого в серии опыта, чему так неуклонно следовала германская кораблестроительная школа.

Можно сразу утверждать, в каком отношении новый броненосец стал бы сильнейшим: удлиненный «крейсерский» корпус (130 м вместо обычных 113–118) сам напрашивается на особо протяженную батарейную палубу, прорастающую в незанятые надстройки оконечностей, прежде сберегаемые для «лучшего всхождения на волну», что для эскадренного броненосца становится менее существенным типологическим качеством.

Отказ от сложных дорогостоящих агрегатов башен среднекалиберной артиллерии, собираемых на специальных заводах, в пользу казематных выгородок, творимых на самих верфях, резко снизил бы цену и одновременно ускорил строительство, особенно учитывая бездну всяческих согласований и взаимоувязок, связанную с развитой кооперацией, теперь изжитой. В некотором смысле погоня за техническим совершенством может превратиться в излишество и в Цусимском бою добротные японские броненосцы английской школы избили своих русских собратьев изощренной французской; как и в сражении в Желтом море казематник – «Ретвизан» оказался более выразителен и вынослив, чем башенник – «Цесаревич».

Оценивая типическую «средность» как отсутствие «остротипической уязвимости», являющейся следствием односторонней направленности конструкции, и присваивая ей ведущий приоритет в условиях кануна войны, когда нет времени на прикладку к особо рискованным принципиальным решениям, можно утверждать, что в совокупности это родит корабли «как у всех», только «чуть-чуть получше» в каждой фазе боя: на 1 снаряд в залпе; на 0, 5 мили обгона в час – то, что не умопомрачает, но копится в нарастающем изнурении противника.

Как бы это сказалось на Цусиме? Вертятся и вертятся на параллельных курсах 2 эскадры по 12 кораблей, засыпая друг друга снарядами, только в каждом залпе русского броненосца будет 8 6-дюймовых снарядов на 7 у японского вместо случившихся 6 на 7 и принимают японские фугасы не 220 см брони главного и верхнего пояса «Цесаревича» (о реальных Цусимских 160 см я не говорю…), а 320 см (91 главного и 229 верхнего пояса если меряться по «Потемкину»); при исключении каких-либо переворотов «оверкиль» кораблей, имеющих метацентрическую высоту 150–160 см, вместо 122 см (опять же у «Цесаревича», а не у обреченного «Бородино» – 84 см!) – если, конечно, трюмные команды не лягут спать во время боя.

Есть народы, упивающиеся своим остроумием вплоть до парадоксальности – и зачастую попадающие впросак, как следствие односторонности, присутствующей уже в самом остроумии, – например, французы; есть народы, берущие проблему перебором качеств, переводимых в количества, в применении к кораблестроению начала 20 века: броня, залп, скорость, и нередко рождающие летающих мамонтов и тонущих акул как англичане и американцы; есть народ, который все берет «средностью», во всем исполняя «от сих до сих» и не поставляя противнику зримых ошибок, изнуряет и потрясает в самой гениальности повседневным исполнением набора установленных инструкций – немцы… Вам не памятен этот феномен, средние немецкие солдаты на средних немецких танках на подступах к Москве, Парижу, Варшаве, Александрии; а в более близкой предметной области средние немецкие моряки из Баварии, Вюртемберга, Саксонии на средних немецких линкорах с 305 мм пушками, 350 мм броней и 20 узловой скоростью шпарят как котят английских морских волков на лучших линкорах Первой мировой войны с 343–381 мм пушками, 330 мм броней, 22–24 узловой скоростью. Кажется, немцы даже теряются, когда в их руках оказывается что-то «несреднее», полагающее некоторую освобожденность от постоянной бдительности к инструкциям и распорядкам – и терпят поражения на сверхтяжелых танках, сверхбольших линкорах, сверхскоростных самолетах…

Есть народ, которому хорошо в явном отсутствии каких-либо особо выразительных средств пути к победе – японцы…

Мы, русские, возобладали в свойстве собрать все эти качества – и как же они нас разваливают…

Если характеризовать полагаемый необходимый «цусимский броненосец», я бы огласил его так: «без слабых мест»; тот же эквивалент «средности», как аттестация особого рода, не формализуемая в развал живого тела перечислением количеств; аттестацию, которую употребил А. В. Суворов в оценке Измаила, в его личных воззрениях вершины его боевой судьбы. В этом смысле ни русские корабли, ни русские экипажи, ни русские капитаны «не средние», они очень оригинальны, очень самопожертвенны, очень героические – а нужна только победительная «средность»: 11 снарядов на 10, 1 кабельтов обгона на час эволюций; и боже упаси героически погибать – если не удалось пристойно возобладать, то хоть рассудочно отступить.

Если самое совершенное обустройство артиллерии в механизированных башнях соседствует с порождаемой их весом малой остойчивостью – лучше каземат с ручной подачей снарядных тележек и упавшим темпом стрельбы, но не рождающий угрозы опрокидывания корабля; если «медлительная» гидравлическая башня посылает снаряды в цель, а «быстрая» электрическая на дистанции 60 кабельтовых дает 6-кабельновый разлет – лучше гидравлическая…

В смысле «средности» русские корабли были слишком демонстративны, их сильные стороны были на поверхности, в зрении – в то же время японские… как ярко выраженный расово-родовой признак, размывающий явленное конструкторское разнообразие: 2 или 3 трубы, короткий или длинный корпус, 7-ми или 5-орудийная казематированная батарея, разная окантовка мачты – в смысле размазывания, поглощения частностей они не просто одинаковые, но «лица Преобщим выраженьем»;и такого фантастического сочетания как «Ретвизан», драчунсередняк и «Цесаревич», изощренный фехтовальщик, в японском флоте просто немыслимо. Русский адмирал-флагман был обречен плавать на «Цесаревиче», буквально приговорен к его рубке избирательной оригинальностью и внушительностью корабля – адмирал Того с равным успехом мог держать свой флаг как на «Миказе», так и на «Шикишиме» и «Асахи», и «Фудзи».

Любое перемещение русского флагмана по 1-й Тихоокеанской эскадре (7 броненосцев и крейсер-броненосцев 4-х тактических типов) высвечивает или затеняет неповторимый агрегат боевого устройства эскадры; во 2-й Тихоокеанской эскадре это принимает характер обращения ее уже в 1, 5 эскадры: «новых кораблей» и «прочих» или «старых кораблей» и «прочих», по типу действий, задаваемых тактико-техническими качествами флагманского корабля. «Оригинально-неповторимые», «самолучшие» корабли буквально раскалывают флот, ничтожа его старую часть еще до того, как смогут возместить эту потерю; и более всего эскадры теперь нуждаются в средне-типическом корабле, отнюдь даже и не «само-самых» качеств, но который прикладывается, а не отталкивается в строю.

Оружие должно быть простым в обозрении своего использования; в оригинальности оно несет тайну, нередко более опасную своей, чем противной стороне – можно понять недоумение-возмущение капитана 1 ранга Добровольского своим «Олегом»:

– Что это за корабль, артиллерия в броне и небронированный корпус, как голый король в боксерских перчатках!

По итогу «Олег» утвердился сильным крейсеров, как и его германо-французские собратья «Богатырь» и «Аскольд» – но это по итогу… Головной в серии «Варяг» продемонстрировал доблесть экипажа и принципиальный провал конструкции. В то же время команды старых «Донского», «Мономах», «Нахимова», «Рюрика» еще с парусным вооружением мачт по крайней мере были уверены – их старики с полнобронным корпусом «не голые короли».

Фитингоф на выплаванном «Наварине» уверен и покоен – старый конь борозды не испортит; в то же время «Цесаревич» до конца таит постоянную угрозу и в размышлениях адмирала Витгефта, еще в 90-е годы протестовавшего против сплошной нижней палубы без сливов скапливающейся воды вниз, создающей угрозу внезапных опасных кренов при переливе между бортов, и теперь установленную на новых броненосцах; и для экипажа, знающего что выше 2 м 20 см «король голый», одна конструкционная сталь – броня отсутствует. Не это ли инстинктивное недоверие к своему кораблю обусловило тот факт – не «Цесаревичи», имеющие 10 орудий в курсовом залпе, выполнили единственную в войну атаку «на пистолетный выстрел», а «Ретвизан» с 6-ю.

Это продолжится и в будущем, даже с еще более головоломными проблемами: скажите, на каком корабле должен был держать свой фланг командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард: на новеньком «Евстафии» 1908 года постройки, с послецусимскими улучшениями, дополнительной 8-дюймовой батареей и проч., «нормальные» корабельные пушки которого с 15° возвышением достигали цель на дистанции до 90 кабельтовых; или на старом, крамольном «Пантелеймоне Потемкине», «пересветовские» орудия которого с 1907 года уже с 35° возвышением загоняли снаряд аж за 110 кабельтовых, и тому почасту приходилось спасать своего флагмана в Первую мировую войну от дальных залпов германо-турецкого линкора «Гебен», побивая его сверхдальними.

Удивительно, серийные линкоры типа «Севастополь» 1915 года постройки оказались «типически небоеспособны» и выбирать флагманский корабль из них не приходилось – на них просто нельзя было идти в бой: размазанная по корпусу картонная 120 мм броня пробивалась германскими снарядами на всех дистанциях стрельбы. Странное же чувство должны были испытывать к ним морские офицеры, по результатам обстрела опытного отсека «Севастополя» узнавшие об этой «изюминке» новых линкоров в 1913 г.

Вот часто приводимый эпизод – в 1916 г., не дождавшись противника адмирал Эбергард снял с дежурства у Боспора дредноут «Императрицу Марию» – искомая добыча «Гебен» прошел в пролив на следующий день… Пресса истерично ославила Эбергарда «Гебенгардом» в какой-то стадной уверенности, что случись встреча русского и германского линкоров – «немцу» не сдобровать, а и более того, он уже преподнесён, как «кушать подано»! Полноте, так ли?

Встретятся два корабля одного класса, один со сплававшейся командой, уже полтора года участвующей в войне, командуемый одним из опытнейших офицеров германского флота контрадмирал Сушоном – и другой с экипажем, вышедшим в первый поход с боевыми стрельбами под командованием… не смог узнать; 10 280-мм орудий в пяти 2-орудийных башнях, посылая 5 снарядов в 2 минуты на ствол, будут соревноваться с 12 305-мм орудиями в 4-х 3-х орудийных башнях, посылающих 3 снаряда в 2 минуты на ствол.

Немецкий линейный крейсер будет встречать русские снаряды бортовой броней в 270 мм – русский линкор германские главным поясом в 231 мм. Немцы выполнят все отработанные до автоматизма правила и пункты обеспечения плавучести и непотопляемости корабля – расхлябанная команда «Марии», допустившая пребывание посторонних лиц на борту в своей базе и оставившая потомкам неразрешимую задачу: был ли линкор взорван диверсантами, проникшими в самое сберегаемое место корабля, крюйт-камеру; от самовозгорания плохо выделанного пороха, что редчайший случай в практике отечественной артиллерии: наши взрывчатые вещества скорее пересаливали с детонационной устойчивостью и чаще вообще не взрывались, чем преждевременно взрывались; или по отечественному разгильдяйству – есть удивительные свидетельства, что обслуживающий персонал погребов вырезал из пластин пирокаллодийного пороха… стельки для обуви! Такой экипаж скорее всего что-то упустит, или проморгает… Нет, я не думаю, что исход поединка был предрешен, а и более подозреваю, что русская щука заглотит и подавится германским ежом – чем вскрыла бы полувековой блеф о т. н. «русских линкорах типа «Севастополь»», опять «самых-самых» по 52-калиберным 305 мм пушкам, 24-узловой скорости и проч., а в совокупности отстаивавшихся в базах всю Первую мировую войну и превратившихся в рассадники революции кроме «формаций», «ситуаций», «германо-большевиков» просто от безделья тысяч здоровых тел – сверхчеловеческие дамы Война и Революция, зная свою выразительность, не любят встречаться.

В канун Цусимы нужен был просто добротный корабль, который уважают экипаж и капитан, в котором – высшая аттестация! – были уверены, что он не то чтобы «самый-самый», а вот, главное, «не подведет». Были у нас такие корабли? Только не в составе новых!

Чего больше страшился капитан Серебренников, японских снарядов или того, что на повороте его «Бородино» так накренится, что опустит в воду порты батарейной палубы, как то едва не случилось на испытании – на которые, кстати, броненосец вышел с 300 тонным перегрузом – в Цусиму он вступил с 1500 тонным…?!

Что полагала в своем корабле команда «Орла», если тот ухитрился затонуть у причальной стенки еще при достройке?

В этих условиях «серенький», «как у всех» броненосец с центральной казематированной батареей на 14–16 шестидюймовых орудий; с двумя 12-дюймовыми башнями на оконечностях; с 1,5-метровой метацентрической высотой просто не могущий выполнить таких курбетов своих замечательно-оригинальных братьев – был важнее любых новаций самой изощренной технической мысли. Нужен был средний, добротный корабль, который недовольно поскрипывая выполнит самый грубый разворот боевого маневрирования, задаст простые обозримые приемы использования факторов своей материальной мощи, станет неприхотливым товарищем морского солдата, всегда востребованным и при месте, как трехлинейная винтовка Мосина в армии. Русская армия подтолкнула и обрела удивительную троицу замечательных середняков, переваливших в своей службе 50-летний срок: 3-х линейную винтовку, 3-дюймовую пушку, пулемет «Максим» на станке Соколова – в русском военно-морском флоте таковым оказался броненосец «Петр Великий», принятый в состав флота в 1877 году и сданный на слом в 1922 (есть свидетельства – в 1959 (?!)), во все 45 лет своей службы постоянно в плавании как боевой или учебно-артиллерийский корабль, но никак не выразившийся в прямых потомках, скорее возвращавшийся через подражание Западу в линиях «Трех Святителей», «Наварина», повторявших его уже размытый контур через опосредование английскими «Дредноутом», «Триумфом» и «Мажестиком».

А не мог ли именно этот корабль стать прототипом «чисто русских броненосцев», кряжисто-отечественных пахарей моря, как он стал прототипом класса «брустверных броненосцев» в мировом кораблестроении? В идеологии – нет: только на севере архангельский помор вырабатывал и хранил свой тип моряка и корабля, никому и ничему не кланяясь, под себя и свой норов; в умозрениях морского сообщества, принимающего в свои размышления преимущественно то, что идет «от них» – нет… Наконец, в размышлениях своего создателя, легко прошедшего мимо вершины своего творчества к «подавляюще-оригинальным» и преимущественно неудачным круглым броненосцам-поповкам, камбалообразной «Ливадии», «овальному броненосцу» – все неповторимо первенствующее по тому или иному качеству и не складывающееся в целое-бой из-за того же гипертрофированного качества, так что из-за избыточной остойчивости «поповок» на волнении нельзя было стрелять из пушек – резкий сход корпуса с волны; и в любую погоду – только 2-х орудийным залпом, круглый корабль вертит от отдачи 1-го орудия как мяч…

Одернуть же, повернуть из дымки желаний в серо-чугунную реальность повседневного беспокойного адмирала некому… – увы, нет! Где-то с 80-х годов, не поддерживаемое собственной военно-морской практикой или рамками тактических воззрений сложившейся национальной военно-морской доктрины творчество великого кораблестроителя становится бесплодным, в продолжении его преемников – крохоборным.

То сильнейшее воздействие, которое оказал флот на 2-ю половину 19 века, века пара и железа, самое их естественной воплощение, скользнуло по России стороной. В плаваниях «Витязя» и «Изумруда», океанской эпопее Н. Н. Миклухо-Маклая век приоткрывался России новой дверью – она скучливо просеменила мимо нее в свои каморки. 3—4-я военно-морская держава мира не обзавелась ни одной угольной станцией на путях вокруг Африки или Америки на Дальний Восток; ткнулась, не означилась, освоением Северного Морского пути.

Английский флот, долбившийся в форты Александрии, вплывавший в Африку канонерками по Нилу, забиравшийся изумрудной Иравади и желтой Янцзы в сердце Азии, что он привносил в сознание британца? То имперское чувство окрыленности, что будоражило Киплинга и Фосетта, Родса и Чемберлена. Говорите, обман, иллюзия, конфеточная обертка колониального грабежа?

Это все отвалится, как девальвировался, а на днях окончательно пропадет английский фунт стерлингов, но останется Туман Левингстона и Нахтигаля, Пржевальского и Козлова. Киплинг ли нес англиканство в Азию, или Азия-Индия роскошно прорастала через Киплинга в Европе?

Колонии воспитали, развили, дали расцвести чувству мгновенной вдохновенности самых выдающихся администраторов и военачальников начала 20 века, тех, руками которых была сделана Первая мировая война, а для англичан и американцев и 2-я: Жоффр и Китченер, Галлиена и Першинг, Черчилль и Фишер, Эйзенхауэр и Макартур – дети колоний; на Тихоокеанской эскадре обрели себя Шпее и Шеер; Средняя Азия сделала М. Д. Скобелева, Кавказ – Брусилова, Геок-Текинская экспедиция обратила удачливого офицера капитана I ранга С. О. Макарова в командующего флотом.

А влияние великого соприкосновения континентальных культурных плит?

Запад есть Запад,

Восток есть Восток,

И с места они не сойдут

Пока не предстанет Небо с Землей

На грозен Господен Суд…

Моэм и Олдридж, Лондон и Гарин-Михайловский; задворки великих империй – границы неведомого… Мог ли сохраниться, не спиться, к своему часу неудачливый биржевой спекулянт Улисс Грант, посредственный плантатор Роберт Ли, равнодушно-презрительный к торговой шелухе солдат Уильям Шерман где нибудь кроме как на техасском фронтире – там обретала Америка свой великий разбег, оттуда несется по инерции, уже изжившим ковбойскую кожу обетованным свинарником голых пупков.

А ведь лет через 70—100 некто вступит на окраину Проксимы Центавры… Перенося на нее частицу Земли? Нет, открывая в ней ее новую судьбу. Выдуманный Квортермейн и невыдуманный Корбетт, излитературенный лорд Рокстон и выломленный из жизни полковник Фосетт, скользящий над Тайной Пустыни пилот из «Ночного полета», и спекулирующий на жажде жизни иной подельщик Тарзана, толкнувший преуспевающего гарвардского студента-счастливчика, маменькина сынка и сладкоежку отправиться на очередные каникулы не на Багамы, а в Юкатан и ценой неимоверных усилий обретшего себя там великим Мишелем Песселем, открывателем 14 майянских городов в дебрях зеленого ада, навсегда ушедшим и от Гарварда и от банковской карьеры. Эмар, Хоггард, Буссенар, Конан-Дойл, Майн-Рид, уходящие в мир иной пером – и Козлов, Роборовский, Потанин, Стэнли, Брэм, впитывающие его ногами… У Великой Дороги Народов лежит могила Н. Пржевальского, ушедшего на зов Азии, и оставленного ей у себя – среди полей, прорастая и вырываясь из них, легла могила Ю. Гагарина, при начале Млечного Пути.

Но тут найдется язвительный критик, который сразу оборвет мои разметавшиеся мечтания скрипучим замечанием:

– Если суммировать сказанное, вы не предполагаете ничего другого, как скопировать японский броненосец и запараллелить двух близнецов, завязываясь тактико-техническим патом; только «Миказу» переименуем в «Пересвет»?

– А ведь вы не правы – полный пояс качественно превосходит неполный, особенно на средних дистанциях Цусимского боя…

И кроме того – обратили вы внимание на странную рассогласованность цифр в формуляре японского броненосца: водоизмещение 15200 и, мощность машин 15000 л. с. – и 18-узловая скорость?! С чего бы это – «Миказа» обычно-серийный броненосец образца 1900 года, и между тем как во французском и русском флоте для получения скорости 18 узлов требовалась энерговооруженность 1,14 л. с./т, «Яшима» – «Миказа» дают 18 узлов на 0,9–1 л. с./т? Ну ладно, Россия – руки кривые, но утонченные французские мастера, с 17 века традиционно добивавшиеся лучшей ходкости своих судов над английскими, как следствие национального остро-аналитического интеллекта и превосходства французских математических школ – это как укладывается?!

Только итальянцы изощреннейшими приемами компоновки судов добивались лучшего, но такой ценой, что никто в мире не пытался повторить проекта «Италии» с 2-мя группами кочегарок и машинных отделений – и вдруг английский середнячок под японским флагом стал реализовывать свои машины в скорость едва ли не лучше всех в мире! Что в нем такого?

Вот у меня на руках теоретический чертеж «Миказы», может, там какая-то изюминка, нет поглощающего 10 % скорости тарана? Ничего подобного, торчит как гвоздь, забитый в скорость…

Налицо нарушение всей теории и практики судостроения: французские броненосцы, где традиционно таран уменьшен, едва-едва означен, или русские, на которых он по крайней мере не так выпячен, при лучшем соотношении мощность/водоизмещение – извините, имеющие на тысячу тонн меньшего веса тысячу лошадиных сил большей мощности – только-только уравниваются с англичанами?! Кстати, если посмотреть данные по крейсерам, равенство этих соотношений для основных флотов дает и приблизительно одинаковую скорость – в полном соответствии с теорией.

Не очевидно ли, что налицо сознательный злонамеренный подлог: не могли «Фуджи»– «Миказа» дать объявленной для них скорости испытаний 18,6 узлов (а «Яшима» даже 19,25?!) – хватит врать-то, налицо «честно-английский блеф» (для которого есть и национальный языковой термин – Хамбаг), не моргнув глазом объявить желаемое за действительное; который в 20-м веке модифицировался в американскую мистификацию «сильнейших линкоров Второй мировой войны типа «Миссури», поразивших мир своей уникальной боевой триадой: 406 мм пушки – 450 мм броня – 33 узловая скорость; только в 1980-е годы случайный (или неслучайный) француз-посетитель законсервированых кораблей установил, что средний член триады липа, не 450, а 310 мм покрывало борта «Айов» и случись им встретиться с «Ямато» или «Мусаси», 460 мм снаряды японских линкоров вспороли бы их как дутые консервные банки на предельных дистанциях боя; более того, даже 410 мм снаряды более старых «Курашим» были смертельно опасны для американских топ-герлс (по-русски – вешалок).

Какова же была действительная скорость японских броненосцев? Можно привести некоторые соображения по материалам боев в Желтом море и у Цусимы: 22–28 июля 1904 г., встретившись с русской эскадрой, вынужденной подстраиваться под ход медлительных «утюгов» («Севастополь» и «Полтава» – 16,5 узлов), т. е. держаться эскадренной скорости не более 15 узлов, Того дважды пытался осуществить маневр охвата головы русской колонны, реализуя некоторое преимущество в подвижности; но русские легко уходили отворотом на хорду японской петли – японское превосходство было недостаточным, т. е. не выходило за пределы 1–1, 5 миль и скорость ограничивалась 16–16,5 узлами. По итогу японский флагман вынужден был вступить в изнурительный равноценный бой на истощение на параллельных курсах, не пресекая, а копируя действия русской эскадры, т. е. открывая ей дорогу к прорыву и постепенно проигрывая сражение, что уже начал понимать сразу воспрянувший духом адмирал Витгефт и только гибель русского флагмана дезорганизовала управление русской эскадрой; но ситуация к той поре настолько прояснилась, что капитан 1 ранга Иванов ведя флагманский корабль и по нему эскадру, продолжал ей следовать, и если бы и не его гибель, кто знает… Сражение в основных своих чертах уже состоялось…

14 мая 1905 года, начав в 13 часов 40 минут охват головы 2-й Тихоокеанской эскадры, следующей по скорости транспортов сопровождения 10–11 узловым ходом, Того осуществил его наиболее важную исходную часть, требующую предельно возможного движения на посредственной для его «18-узловых» броненосцев 16.5– узловой скорости – это и был его реально-боевой уровень.

16.6– Врали «честно-глазые» дети Альбиона: не дали ни «Фудзи», ни 16.7– «Миказа» 18,6 узлов на контрольной миле, дали там не более 17,7 16.8– узлов, столько же, сколько комплектовавшийся в эту же пору 16.9– на английских верфях русский «Три Святителя». Именно эти 17.5– 17,7 узлов были «средне-серийным» пределом английского 17.6– и мирового кораблестроения той поры.

Это же объясняет еще одну непрочитанную деталь Цусимского боя – все русские корабли, развившие на ночном переходе с 14 на 15 мая скорость более 15 узлов, к утру оказались за пределами досягаемости броненосцев японского флота, кроме крейсеров и миноносцев.

Были у английских кораблей некоторые положительные типические особенности, свидетельство уважения к добротности и здравому смыслу 1-й морской нации мира: например, хорошее защищение рулей удлиненной и расширенной, покрывавшей их кормой, что так утешило бы «Суворова»; выраженное устойчивое стремление увязать самые массивные и тяжелые элементы конструкции с центром корабля, обеспечивая наилучшее мореходное качество, задаваемое облегченными оконечностями, даже с некоторой потерей в условиях курсовой стрельбы на нос и корму по близким малоразмерным целям – но в целом они не выходили из «общей лунки», а и более того «раскладываемые по полочкам» скорее являли некоторое отступление по отдельным показателям… Но не опрокидывались на повороте; не «выставляли» перо руля к снаряду; не «улавливали» боевой рубкой как сачком осколков; не «гнули» крыши башен под снарядами; не теряли 2 шестидюймовых орудия на каждое случившееся 12-дюймовое попадание – только 1… Средний кораблик – что сказать!

Все сверх того в него вложится (или не вложится) экипажем, японским или английским; поэтому все остро-типическое, собирание всех ставок на одну карту отчасти выражение и чувства внутренней несостоятельности, исторической подавленности.

Могли ли итальянцы, терпевшие поражения ото всех, даже деградировавших к концу 19 века австрийцев полагать что-то иное, чем карточный шанс «завязать» одним сверхтяжелым снарядом «большого мужика» из английского флота? Могло ли утвердиться в русском морском офицере чувство самоуверенности, если НИ РАЗУ русский корабль не побеждал английского в единоборстве; и не видя других путей предававшегося преимущественно мечтам о нечаянном техническом отрыве – увы, всегда только временным, т. е. тем же карточным; и поэтому все более уповающим не на собственный навык, одевающий дерево кораблей в железо людей, а на «панацейное перевооружение» «к завтра», т. е. обреченное пораженчество «сегодня».

Вот страна, далеко, дальше основных европейских государств отстоящая от моря – Германия; с традициями более альпийскими, чем морскими, но увлеченная стихией труда-преодоления, труда-восхождения из слабости в силу; и начав осознанную военно-морскую политику, опираясь на проверенные навыки обретения трудом: последовательность, методичность, преемственность, непрерывность, за сорок лет поднялась с последней строки в европейской морской табели на 1–2 место в военно-морской иерархии мира, и уже в канун 1914 года сделавшая невозможным сопоставимое соперничество «корабль на корабль» с собой – немецкой выучке остается противопоставлять только экстатический героизм. Немцы вошли в морскую стихию через веками прививаемое уважение и доверие к труду, через его осознанное боготворение – как выражение национального ориентира во все времена одна из полос германского флага всегда черная, в цвет труда. Да, они просчитываются, они проигрывают, они нередко копают сверхглубокие ямы под собой – но как растет катастрофичность германских падений для остального мира; обуздать Германию в 20 веке уже не сталось и Европы, как то случилось для Рима, Империи Карла 5, Франции Людовика 14, пришлось приключить Америку, Азию, Африку, перевернув и переломав все преждебывшее; а и то бы не сдержали, не окажись к сроку Сталина-Коммунизма: в 1941 году Гитлера могли остановить только они, т. е. Россия-Сталин-Коммунизм, только в совокупности и никак в отдельности, и никто за их пределами, т. е. уже вне чисто материального; при том, что мистичность духа, обретенного в труде множит силы в 2,5 раза, если сопоставить ресурсы сторон в эпизодах судьбоносных схваток.

Нация, знавшая безмерный труд – но вне сознания его величия, несущая его тяжесть – но без внутреннего бога, могли ли она воспитать своего воина в чувстве: учеба – восхождение к бою, бой – урок к победе. Август фон Макензен, разбитый в 1914 году русскими под Гумбиненом, вечером собирает своих офицеров на военно-теоретическую конференцию по итогам состоявшегося сражения, разбирает и критикует действия сторон; хвалит русские боевые порядки и способы использования артиллерии, – через 2 недели он взломает и замкнёт в кольцо строй армии Самсонова.

В канун 1914 года адмирал Тирпиц гордится лучшим оборудованием и содержанием кораблей, выучкой команд германского флота – все производные элементы труда! – в отношении превосходящего орудиями и скоростью хода английского – Шпее у Коронеля подтвердил обоснованность его упований, разгромив эскадру Крэдока, героически потонувшую со своими более мощными пушками.

Ну ладно, мы русские, мы не можем: это учиться – не яриться; нам с руки бригом Казарского на 2 линкора, «Варягом» на 13 кораблей – или подавай военно-техническую революцию, на «середняка» – Ил-2, Т-34, эсминцы-«новики»… Но вот лежит в руках репродукция русского «Цесаревича»: броненосец «Князь Суворов» с красивым вписанным центральным казематом, открытым французскими кораблестроителями на «Бренне», и так хорошо легшим на корпус судна, что можно утверждать – с 1889 по 1909 год при всей любви к башням они никак не могут отказаться от него и в нарушение всей системности «палуба – башня» то вводят, то исключают со своих кораблей.

На «Суворове» он определенно усиливает выразительную мощь в отношении не имеющего такого оформления «Цесаревича» но в то же время с какой-то избыточностью: красивое выдвижение корпуса – ради 75 мм пушченок?; балкон – для одинокой центральной башни 152 мм орудий?

Так и хочется вернуться к французским прототипам и заварив порты 75-мм орудий – слишком низкие – утвердить его основанием, но уже полновесных 12-дюймовых башен. Французы на своих «Карно» и «Жерюгюберри» полагали тут 1-орудийные установки, но разбор «Нахимова» показывает возможность монтажа и типовых 2-х орудийных, если использовать в курсовых залпах только крайние орудия; и вести полноценный бой в диагональных и бортовых секторах. Кроме всего прочего, это сразу бы заставило обратить внимание на исправление электрических башен к такому роду действий, снабжению их тормозами и стабилизаторами, препятствующими развороту от выстрелов одиночным орудием.

В развитии такое поорудийное использование башен могло бы стать основой нового тактического приема в морской артиллерии; осуществляя пристрелку автономной наводкой орудий башни: одно на перелет, другое на недолет, разом покрывать цель общим залпом, т. е. теоретически не 3-м, чем гордился германский флот, а 2-м; при этом губительно внезапным, если пристрелка производится скрытно, несколько в стороне за кормой противника и разом переводится на боевой залп по силуэту корабля; как и непрерывное воздействие на цель учащенными залпами половины орудий башен – что уже становится тактическим принципом. Только в 1915 году поорудийная тактика использования башен, уводящая от мифического «веса залпа» к числу попаданий непрерывно корректируемыми выстрелами за единицу времени начала утверждаться в германском флоте, да и то лишь в действиях «Гебена» на Черном море – русские предпочитали «дожидаться» «полновесного» 3-х орудийного залпа своих новых башен, вследствие той же мистики «веса» теряя скорострельность: по условиям обслуживания среднее орудие 3-х орудийной башни стреляет медленнее крайних…

Опустив ниже центр тяжести, новое башенное огружение, как ни странно, не уменьшило, а увеличило бы остойчивость судна, а если к тому сняли бы еще 2 носовых башни средней артиллерии, переместив 6-дюймовые орудия в казематы на баке и по миделю – она стала бы вполне приличной. Кормовые 6-дюймовые башни, отлично вписанные и не пересекающиеся в своих манипуляциях с 12-дюймовой башней, можно было бы сохранить, ограничившись ликвидацией кормового каземата 75 мм пушек.

8 12-дюймовых орудий; 4 в курсовых залпах; 6 в бортовых – вот вам и революция, при том, что и отечественные 3-башенный «Синоп» и 4-башенный «Нахимов», и французские 4-башенные броненосцы типа «Шарль Мартель» прямо-таки взывают к ней: не уверен в таланте – нагружайся пушками. Как то сделал американец Поль Джонс: в преддверии схваток с английскими фрегатами затащил на палубы своих купеческих баркетин тяжелейшие крепостные орудия и победил в самом важном первом сражении, задающем исходную ноту войны; и получилась она дерзкая, мажорная…

Наконец, почему не снизойти к уже готовым собственным прототипам: броненосцы серии «Екатерина Великая», только смени ты барбетные установки на башенные с уравновешенными орудиями и вот он чудо-корабль, обеспечивающий залп из 4 орудий по любому направлению и всех 6 в двух носовых диагональных секторах на курсе цели от 30° до 60°, самом практичном, как и обеспечивающем наступательный характер боя, так и потому, что броня корпуса корабля будет встречать вражеские снаряды под острым углом и в уклонении от продольных выстрелов при том, что оконечности палубы выйдут за пределы эллипса рассеивания.

Непривычно, не знаем как превратить барбет в башню? Но в 1890 г. инженер Кутейников уже переделал барбетный «Николай I» в башенный броненосец.

Кстати, в период обсуждения проекта «Екатерины II» ряд морских офицеров сразу указали на полную возможность установки 4 гнезда и удобство манипулирования 6-ю орудиями из 8 по 4 диагональным секторам и 4-мя во всех остальных… Кроме прочего, на диагональных, как и на курсовых залпах менее всего сказывается раскачивание корабля при отдаче – вот вам и принцип: максимум орудий для наиболее выгодных тактических курсов, обеспечивающих победоносно-наступательный рисунок боя и наилучшие условия работы пушек и брони. Глядя на теоретические чертежи «Екатерины II», «Чесмы», «Синопа», «Георгия Победоносца» невольно приходишь к печальному выводу – вот корабли, которые стали бы украшением английского, французского или германского флотов, многократно повторились бы в нисходящих поколениях; в русском они появились, отплавали и пошли на слом, как раритеты, впрочем, как и опередивший их «Петр Великий» – техника умерла, невостребованная тактикой.

Как и убивалась ей беспощадно в самом бою…

Поразительно, если вдуматься, но при Цусиме оба противника избрали самый неэффективный способ стрельбы для скорострельной дальнобойной морской артиллерии: своей излюбленной манерой эскадренного боя «все вместе – по одному» японцы фактически утратили возможность корректировать огонь. При накрытии цели залпами 6—12 кораблей одновременно совершенно теряется различение выстрелов отдельных судов, и этим ничтожится большая часть выучки японских артиллеристов. В сущности они явили свое искусство только впервые 30 минут боя, когда, проходя последовательно перед «Ослябей», громили его замечательно точными одиночными залпами кораблей – во всех остальных фазах боя они преимущественно расшвыривали снаряды: при ежесекундно взлетающих десятках разрывов на корабле и вокруг него невозможно отличить, где свой, где соседа. Можно заподозрить, что в большей части боя японские артиллеристы стреляли «по дзэновскому наитию», т. е. по-русски «на авось» – выручал закон больших чисел и теория вероятности, но только в отношении продольной цели, при параллельном курсе rac и он: В. Костенко хорошо запомнил последний японский эскадренный залп дневного боя 14 мая, накрывший «Орел», шедший параллельно японской колонне – 16 снарядов разорвались одновременно вокруг корабля – не попал ни один!

Увы, русские, отлично зная свою тактико-техническую неслаженность к совместным действиям, слепо следовали той же методе, в первые минуты боя открыв огонь 4-мя броненосцами по «Миказе» – но кто из них кромсал японского флагмана а кто океан – никто не знает. Можно утверждать, что отдай З. П. Рожественский приказ вести огонь «лесенкой», каждому кораблю по ближайшей цели, эффективность действия артиллерии резко изменилась бы к русской пользе. Германский флот, сознательно уклонявшийся к такому применению артиллерии, неизменно одерживал верх в артиллерийских дуэлях над английским.

В 1915 г. в битве при Доггер-банке произошел примечательный траги-комический эпизод, когда английский линкор «Тайгер», сдвоив свой огонь с линкором «Лайон» по одной цели и принимая его удачные попадания за свои накрытия, метал снаряды… на 2,5 км за цель – sis!

Возникает вопрос, да участвовал ли «превосходный артиллерист» З. П. Рожественский хотя бы в паре учений с боевыми стрельбами, если не знал этой теневой стороны массированного огня всех кораблей по одной цели, катастрофически нараставшей по мере удаления их за дистанцию прямого выстрела. В сущности, японцы прямо-таки подставлялись под назидательную порку со своей методой «эскадренных залпов» – ее не последовало…

Только тем, что подавляющее большинство японских снарядов глушило рыбу, можно объяснить тот поразительный факт, что 2 русских броненосца «Александр III» и «Бородино» погибли после 7(!) часов расстрела, в то время как необходимую им фатальную порцию в 60 двенадцатидюймовых снарядов на каждого при нормальной 20 % вероятности попаданий на дистанции 40–45 кабельтовых обеспечивала 38-минутная канонада 4-х японских броненосцев (выучка японских артиллеристов была значительно выше «20-процентного середняка»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.