С Виктором Суворовым беседует Дмитрий Хмельницкий. Наихудший сценарий
С Виктором Суворовым беседует Дмитрий Хмельницкий. Наихудший сценарий
Виктор, главный вопрос этой беседы выглядит так: мог ли Советский Союз вести войну более удачно и с меньшим количеством жертв?
— Ответ на этот вопрос может быть только один — Советский Союз вел войну наихудшим образом из всех возможных. История всегда развивается по одному из множества возможных вариантов. Руководство СССР и командование Красной Армии вели войну по самому худшему для страны и для ее народа сценарию.
Первая причина. В Красной Армии практически не было низшего командного состава. Официально, конечно, сержанты и старшины были. Но советские сержанты по уровню подготовки никак не могли равняться с немецким младшим командным составом, с младшим командным составом других армий и с младшим командным составом русской армии до большевистского переворота.
Почему в Красной Армии не было сержантов таких, как в русской армии времен Русско-японской и Первой мировой войн? Хорошим сержантом становится деловой, хозяйственный мужик, который дома встает в 4–5 утра и работает от зари до зари в поле. Таких мужиков наша родная власть извела.
— В чем функции сержанта в армии? Чем сержант отличается от солдата и офицера?
— Солдат воюет и делает то, что ему прикажут. Работа сержанта отличается от работы офицера тем, что сержант руководит самыми низовыми подразделениями, непосредственно ведущими бой. Это должен быть думающий человек. Положение сержанта похоже на положение бригадира полеводческой бригады. А труд крестьянина — это труд творческий. Если крестьян загнать в колхоз, то они лишаются инициативы, лишаются возможности творчества. Сержант непосредственно ведет в бой 5-10-12 человек. Он им говорит — вот здесь вот рыть окоп, а здесь — не надо… Вот ты будешь стоят на посту, а мы будем копать траншею… Это низовой уровень управления. Если этот уровень управления не действует, то вся система получается чудовищно неэффективной.
В германской армии в роте было два офицера — командир роты и командир первого взвода, который был заместителем командира роты. Он командовал, если ротный куда-то отлучился. У нас же офицерами были командиры трех взводов и командир роты. В танковых частях был еще офицер-зампотех. Ну и еще политрук. В нашей роте — 5~б офицеров, у немцев — два. Всегда говорили — в армии была нехватка офицеров. Отчего? Оттого, что офицер вынужден был делать сержантскую работу. Но эту работу он выполнить правильно тоже не был способен, потому что его задачи были изначально другими.
— Почему так получилось?
— Это был результат государственной политики.
Номер один — коллективизация ударила по низшему командному составу.
Номер два — та же коллективизация ударила по боевому духу населения.
И третье — преднамеренное уничтожение воинского братства. Вот открываем мы «Тихий Дон», официально написанный Шолоховым (неофициальная версия изложена в блестящей книге Зеева бар Селлы «Литературный котлован»).
Казачья станица. Казаков подняли по тревоге, и они пошли воевать. До этого они вместе хлеб косили, крышу ремонтировали, теперь — воюют. Тут не могло быть никакой дедовщины, нельзя было быть трусом, потому что потом, когда вернешься в станицу, — засмеют. Это было воинское братство.
В Красной Армии, а потом в советской, ничего похожего быть не могло. Еще во время Гражданской войны товарищ Сталин сказал, что нужно отрывать солдат от своих родных краев и перемешивать.
Поскольку солдат воевал за чуждые ему идеи, нужно было не допустить солдатского братства. Поэтому у нас существовала «дружба народов», которая заключалась в том, что солдат отрывали от родного дома и в армии перемешивали. Говорилось: «Вот у нас в первой роте дружба народов — 92 национальности. И якуты, и азербайджанцы, и кто угодно…» Никакого братства здесь не было. Возникали землячества, возникали разнообразные группировки, враждовавшие между собой.
Для устойчивости антинародного режима это было правильно. Для армии — плохо.
У немцев части формировались в основном по территориальному признаку. У нас это преднамеренно нарушалось. Человек человеку — волк. Каждый должен выжить сам.
В Вермахте раненый солдат после госпиталя возвращался в свою дивизию. У нас этого не было. И солдат, и офицеров постоянно перемешивали. Поэтому возникавшее фронтовое братство постоянно целенаправленно уничтожалось.
Эти три причины дают нам совершенно по-особому организованную армию.
— Но могла бы даже такая армия воевать с меньшими потерями?
— Да, могла бы. Если бы она с самого начала воевала за свою Родину. Но на наших знаменах было написано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Только с 1942 года, стали писать «За нашу Советскую Родину». В 1943 году ввели гимн Советского Союза: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…» А до этого гимном был Интернационал. То есть армия воевала не за национальные, а за интернациональные идеи.
Одного этого было достаточно для массового дезертирства при первых неудачах. То есть в начале войны этот антинародный режим людьми — солдатами — не защищался. Для солдата он был скорее вражеским.
После подавления Кронштадтского восстания, после искусственного голода на Украине и в других районах страны, после расказачивания и коллективизации, после Тамбовского восстания, после восстаний в Сибири, на Алтае и т. д., после того как люди поняли, что эта власть действует против них, они не воспринимали ее как что-то свое.
И если около миллиона советских граждан воевали на стороне Гитлера, то это лишь потому, что немцы оккупировали только незначительную часть Советского Союза.
А вот если бы они дошли до Тамбовской губернии, то неизвестно, сколько еще людей влилось бы в их армию. Если бы немцы воевали не под лозунгом подавления русского и других народов, а под лозунгом борьбы против антинародного сатанинского режима, то на их стороне было бы гораздо больше людей.
— Вернемся к вопросу — можно ли было воевать с меньшими потерями?
— Конечно, можно.
Вот пример. Немцы наступают, грубо говоря, с запада на восток. Их путь прегражден двумя великими реками. Поперек направления их движения текут Днепр и Западная Двина. Причем текут примерно по одному меридиану. И только в районе Смоленска и Двина и Днепр текут приблизительно с востока на запад, образуя коридор. В стратегии этот участок называется «Смоленские ворота».
Здесь, на участке «Смоленских ворот», и следовало строить укрепленный район. Все враги с запада всегда шли через Смоленск. И польская интервенция, и Наполеон, и немцы во Второй мировой войне. Укрепленных районов строили огромное количество, но не там, где надо.
Можно сказать, что это я теперь такой умный и знаю задним числом, что немцы ударили на Смоленск. Легко теперь упрекать Жукова, а каково было ему…
На это я скажу — а Жуков это якобы предусмотрел. В его мемуарах написано, что якобы он предвидел, что главный удар будет на Барановичи, обхватывая основную группировку Западного фронта. И нам рассказывают, какой Жуков был гениальный, раз он это все предвидел.
Но ведь если немцы ударят на Барановичи, то дальше будет Смоленск! Это ведь стратегическая магистраль: Берлин — Франкфурт-на-Одере — Варшава — Брест — Барановичи — Смоленск — Москва. Если Жуков это предвидел, то должен был за Барановичами, в районе Смоленска, построить укрепленный район, и тогда война была бы совсем другой. Один укрепрайон! Хотя до этого уже было построено тринадцать укрепрайонов на старой западной границе и большое количество уже на новой границе.
Если бы там был укрепрайон, то это была бы уже совсем другая война. Не было бы смоленского окружения…
— А почему не построили?
— Потому что они не готовились к обороне.
Западная Двина перекрывает от «смоленских ворот» приблизительно все ленинградское направление, Прибалтику и т. д. На юге — Днепр. Остается всего семьдесят километров пустого места. Там должен быть УР. Достаточно поставить в «смоленские ворота» еще в мирное время стрелковый корпус и сказать командиру корпуса: «Ты подчиняешься только Москве, никто не имеет права тебя дергать. Твоя задача — стоять насмерть. А теперь думай со своим начштаба и командирами дивизий, как ты будешь воевать. В мирное время мы заготовим тебе боеприпасы, склады, продовольствие. Твоя задача — держаться».
Это номер один.
Номер два — днепровская флотилия. Если бы ее держали на Днепре, она бы не позволила Днепр форсировать. Тогда не было бы чудовищного киевского окружения — 664 тысячи человек попало в плен. Днепровскую флотилию расформировали в 1940 году!
Левый берег Днепра низменный, весь изрезанный, в зарослях, протоках и лиманах. Там прячутся наши бронекатера и мониторы. Немцы пытаются наводить переправы — пожалуйста, наводите.
По течению Днепра в мирное время следовало подготовить скрытые базы для диверсионных групп, скажем, через каждые 20 километров. По мобилизации эти группы занимают свои бункеры. Всего по 10 человек с толковым сержантом. Дать ему лодку, лучше моторную, и десять морских мин, рогатых. И сказать ему: «Если внизу по течению немцы будут строить мост, ночью с ребятами вывозишь мину на середину реки, вкручиваешь взрыватель и пускаешь ее по течению. Мосты же у немцев наплавные… На следующую ночь — еще раз. И еще раз…» Кстати, когда Советский Союз рухнул, в Кронштадте обнаружили колоссальное количество морских мин образца 1904 г. Их было в достатке.
Это была бы совсем другая война. В этом случае в наших руках остался бы Харьковский танковый завод, родина танка Т-34, и первый в мире завод дизельных танковых двигателей в Харькове. А так они были потеряны. Наше производство танков было колоссальным, но тогда оно было бы в пять раз больше.
Или мосты днепровские. Их сосредоточения, железнодорожных и автомобильных, можно легко пересчитать по пальцам. Это колоссальные сооружения. Перед каждым мостом на восточном берегу построй маленький укрепрайончик. На другой стороне моста — тоже. Два батальона здесь, два батальона — на той стороне. Когда немцы подходят, мы держим мост до последнего, потом его взрываем. И держимся, не позволяя его восстанавливать.
В то время все снабжение армии в стратегическом масштабе было возможно только по железным дорогам. Никакими автомашинами по нашим дорогам доставить миллионы тонн грузов не возможно. Да и бензина на это не было.
Другая возможность. Гитлер нападает, а у нас все железнодорожные мосты от границы до Днепра подготовлены к взрывам. Представьте себе, сколько времени нужно на восстановление этих мостов, если бы мы, отходя, все их взрывали.
К тому же, после вражеского нападения мы, отходя, взрываем все водонапорные башни. Каждому паровозу требовалась уйма воды, и на всех станциях были водоразборные колонки для заполнения паровозов водой. В мое время они еще стояли, я хорошо помню. Это была очень трудная работа. Если бы башни были взорваны, то никуда бы немцы на своих паровозах не пошли. А следовательно, не пошли бы и их танки. Ведь вырвавшиеся вперед танки нужно снабжать — снарядами, топливом, запчастями, продовольствием, одеждой…
Другой вариант. Грубо говоря, наши западные границы пересекают десять железнодорожных направлений. Это только примерно, в действительности они переплетаются между собой, сходятся, расходятся… Предположим, товарищ Сталин боится Гитлера и нападать на него не желает. В этом случае было бы разумно оставить одну железнодорожную магистраль на всякий случай, а девять остальных на глубину 500 км от границы — разобрать. И все. В этом случае никакого блицкрига не будет. Да, танки прорвутся вперед, а дальше? Восстановить девять направлений по 500 км, если мы все рельсы вывезли — сколько же это времени займет? До зимы. И никакого блицкрига. А затяжная война для Гитлера смертельна.
Или подготовить заранее партизанское движение. Оно было поготовлено, но в 1940 году разогнано за ненадобностью. А ведь это разные вещи — занять территорию и контролировать территорию. Только когда немцы напали, начали все это создавать экспромтом.
Еще пример. В начале 1941 года в западных районах страны Красная Армия возводила 254 аэродрома с бетонированными взлетно-посадочными полосами. Если бы их не было, то это была бы совсем другая война. Немцы пришли, а у них нет аэродромной базы… А тут пришли, а она у них есть. На советской территории для них были подготовлены аэродромы.
Но самое главное — это чудовищная, нечеловеческая система власти, которая жизнь человека ни во что не ставила. Все человеческие ценности были полностью охаяны и забыты. В Советском Союзе все делалось любой ценой. И песни пели — «Мы за ценой не постоим». Никого человеческая жизнь не интересовала в принципе.
Были даты. К 7 ноября 1943 года взять город Киев. К 1 мая 1945 года взять город Берлин. И брали.
Всегда это делалось именно так, не по уму. Ведение войны было преступным. Преступным с самого верха и до самого низа.
— Чем тактически отличались советские способы ведения войны от нормальных?
— Все советское военное искусство делилось на три уровня: тактика — до дивизии включительно; оперативное искусство — уровень армии, корпуса, фронта и стратегия — уровень действия нескольких фронтов. Выше идет политика.
В политике, дипломатии, стратегии Красная Армия резко превосходила немцев. В оперативном искусстве Красная Армия резко превосходила немцев. В области тактики — это был глубочайший провал.
Я закончил Киевское высшее общекомандное дважды Краснознаменное училище имени Фрунзе, где основным профилирующим предметом была тактика. Должен сказать, что тактика преподавалась по-дурацки. Кто хотел изучать тактику, делали это самостоятельно. У нас был такой нелегальный кружок, назывался «Кирзовый сапожок». Мы собирались вместе и учили тактику сами по себе, независимо от официальной тактики. Изучали немецкие книги, например потрясающий учебник «Тактика в русской кампании» Миттелдорфа. Это была у нас настольная книга. Немецкая тактика резко превосходила нашу, потому что советская тактика была шаблонной. Шаблон был совершенно чудовищный, и он всегда сохранялся. Это была какая-то запредельная тупость. Надо делать так, а не иначе. Конечно, на экзаменах я эту тактику сдавал на «отлично» оттого, что отключался. И на государственных, где генералы сидели, — тоже. Я знаю, что сказать надо вот так и так, а собственные мозги отключаю.
Скажем, взвод наступает на фронте 200 метров. И вот приходит какой-нибудь начальник, проверяет меня и говорит, а вот у тебя не 200 метров, а 210. Значит, действуешь неправильно! Это был набор диких штампов, которых нужно было твердо держаться. Если что-то не так, значит, ты ничего в тактике не понимаешь. Ум полностью отключался.
Это была совершенно дурацкая тактика, и тут мы проигрывали очень сильно. Подготовка сержантов — то, с чего мы начинали, — была совершенно неудовлетворительной. Подготовка индивидуального бойца была тоже неудовлетворительной. На низшем звене у нас господствовал шаблон. Если ты начинаешь думать своей головой — ты дурак.
Подбивая итог.
Да, Советский Союз мог вести войну с гораздо меньшими жертвами (а мог и вообще избежать войны), если бы советский режим был менее бесчеловечно устроен. И если бы он не имел таких отвратительных и опасных для всего мира внешнеполитических целей.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.