Владислав Савин. Тотальная война в 1941-м-единственный шанс Германии
Владислав Савин. Тотальная война в 1941-м-единственный шанс Германии
В качестве одного из объяснений поражений Красной Армии летом 1941 года обычно приводится превосходство экономических возможностей Германии. Например, в мемуарах Г.К. Жукова находим:
«Накануне войны Германия выплавляла вместе с оккупированными странами стали 31,8 миллиона тонн, сама добывала угля 257,4 миллиона тонн, а вместе с сателлитами — 439 миллионов тонн. Советский Союз, соответственно, стали — 18,3 миллиона тонн, угля — 165,9 миллиона тонн» [99].
Начало войны не улучшило соотношения экономических возможностей СССР и Германии. Быстрое продвижение немецких войск привело к потере огромных материальных запасов, сосредоточенных в приграничной полосе, немцами было захвачено большое количество промышленного оборудования, которое попросту не успевали эвакуировать в условиях недостатка времени и неразберихи первых дней сражений (например, Минск был захвачен уже 28 июня — на седьмой день войны).
В последующем эвакуация запасов и оборудования проходила более организованно, однако далеко не все материальные ценности можно было вывезти на восток. Остались на оккупированной территории Криворожский железорудный бассейн, угольные шахты Донбасса, при отходе оставлялись врагу или взрывались доменные и мартеновские печи, коксовые батареи, плотины гидроэлектростанций. В результате к концу 1941 года добыча угля и выплавка стали в СССР резко упали по сравнению с довоенными показателями.
Кроме того, эвакуируемые промышленные предприятия вынуждены были на время перебазирования (обычно один-два месяца) сокращать или полностью прекращать производство.
Тем не менее производство вооружений в СССР во второй половине 1941 года превзошло производство вооружений Германии [100]:
Как же такое могло быть? Одним из объяснений могут служить изданные под впечатлением первых побед Вермахта на Востоке директивы Гитлера от 14 июля 1941 года, в которых, в частности, говорилось:
«Сухопутные силы. Немедленно осуществить сокращение производства вооружения и оснащения, а также производства новых партий оружия, боеприпасов и боевой техники в соответствии с предстоящим сокращением численности сухопутных сил» [101].
Однако уже очень скоро настроение немецкого военного руководства резко меняется. Начальник немецкого Генерального штаба Сухопутных войск Ф. Гальдер 11 августа записал в своем дневнике:
«Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, которая сознательно готовилась к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, была нами недооценена. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные возможности русских» [102].
12 августа командующий немецкой группой армий «Центр» фон Бок констатировал:
«Противник, несмотря на огромные потери в людях и технике, ежедневно атакует меня в нескольких пунктах, так что говорить о перегруппировании или каком-либо маневре войсками по фронту пока не приходится. Если русская оборона не рухнет в ближайшее время в каком-ни-будь месте, поставленная перед нами цель по уничтожению главных сил русской армии в зоне ответственности группы армий «Центр» до зимы вряд ли будет достигнута» [103].
Поэтому перестройка немецкого военного производства фактически так и не произошла, а в январе 1942 года были внесены существенные коррективы в планы производства вооружений.
Между тем объяснить такое разительное несоответствие между экономическими возможностями Германии и ее военным производством довольно просто — экономика Германии не была полностью переведена на военные рельсы, в стране сохранялось значительное производство товаров для гражданских нужд. Это обосновывалось идеологически — считалось, что немецкий народ не должен испытывать тягот и лишений, связанных с войной.
Еще одной причиной побед Вермахта в приграничном сражении называется его преимущество в моторизации. Вот как об этом пишет Алексей Исаев:
«К моменту нападения на СССР в Вермахте было полмиллиона автомашин и полугусеничных тягачей. В 1941 году в Германии было произведено 333 тыс. автомашин, в оккупированных странах — 268 тыс., сателлиты Третьего рейха произвели еще 75 тыс. автомашин. А мы все танки высчитываем, их вес вымеряем. Вторая мировая война была войной моторов и маневра. Автотранспорт являлся не менее важным компонентом армии, чем танки» [104].
Однако немецкое военное руководство оценивало положение с автотранспортом в Вермахте далеко не радужно. Приведу подборку цитат из дневника Ф. Гальдера:
29 сентября 1940 г.: «Положение с новыми формированиями. Автомашин недостаточно для удовлетворения даже самых необходимых потребностей РГК. Нам придется экономить автомашины, уменьшая подвижность дивизий 13-й и 14-й линий. Мы будем также вынуждены значительно ослабить противотанковую оборону оккупационных войск, остающихся на Западе» [105].
3 апреля 1941 г.: «Положение с автомашинами вынуждает переоснащать ряд подвижных соединений французской матчастью. Решено провести это в отношении 20-й танковой, а также 14, 18, 25 и З6-й моторизованных дивизий. Чтобы избежать переоснащения еще одной моторизованной дивизии, оставшиеся пехотные дивизии подготовить лишь к 20.5» [106].
21 мая 1941 г.: «Изменения в графике маршевых передвижений войск по плану «Барбаросса», вызванные задержкой поставок автомашин для вновь формируемых подвижных соединений» [107].
31 мая 1941 г.: «Положение с автотранспортом в частях разведывательной авиации очень тяжелое» [108].
Несоответствие между производством автотранспорта и его наличием в Вермахте объясняется также легко — автомашины использовались гражданским сектором, и изъять его оттуда без проведения тотальной мобилизации не представлялось возможным.
В Красной Армии после проведения мобилизации также должно было быть порядка пятисот тысяч автомобилей, причем в подавляющем большинстве это были грузовые машины — полуторатонные ГАЗ и трехтонные ЗИС. Парк автомашин Вермахта отличался пестротой и разнообразием: помимо немецких машин здесь были трофейные французские, чешские и т. д., причем почти половину парка составляли легковые автомобили.
А вот в гусеничной тяге после проведения мобилизации у Красной Армии должно было быть подавляющее превосходство. Против порядка 15 тысяч полугусеничных тягачей Вермахта в Красной Армии должно было быть около 90 тысяч тягачей и тракторов, большинство которых были обычными тихоходными сельскохозяйственными тракторами. В Вермахте использовать сельскохозяйственные трактора в качестве средства тяги никому до поры до времени в голову не приходило.
Поэтому так же, как преимущество Германии в выплавке стали не приводило к ее преимуществу в производстве танков, преимущество Германии в общем количестве автомашин не приводило к преимуществу Вермахта перед РККА в моторизации — в СССР, в отличие от Германии, в гражданском секторе к концу 1941 года осталось лишь несколько десятков тысяч автомобилей, практически весь автотранспорт был передан в Красную Армию.
Помимо автомобилей, у Германии были и значительные резервы вооружений. Например, в ходе кампании на Западе Германией было захвачено около 2 тысяч вполне современных французских танков Blbis, S-35, R-35 (и модификации R-39, R-40), Н35 (и модификации Н38, Н39), большое количество танкеток и бронеавтомобилей. Однако захваченная бронетехника использовалась весьма ограниченно — некоторое количество танков применялось в качестве огнеметных, другая часть бронетехники использовалась как база для орудий ПТО или как тягачи. Большинство же французских танков использовались как учебные или попросту ржавели на складах.
Ставка на блицкриг и сохранявшееся значительное производство гражданских товаров сыграли с Германией злую шутку. Казалось бы, к концу октября 1941 года немцы добились впечатляющих успехов. В результате четырех последовательных операций на окружение (Киев, Брянск, Вязьма, Мелитополь), проведенных Вермахтом в конце сентября — начале октября, советский фронт на протяжении от Азовского моря до Калинина рухнул. В плен попало, по самым минимальным оценкам, более 800 тысяч человек, немцами было захвачено огромное количество советского вооружения и техники. Стабилизировать фронт удалось с огромным трудом с помощью военных училищ, только закончивших формирование танковых бригад и артиллерийских полков, а в последующем и с помощью переброшенных из Закавказья, из-под Ленинграда и из Сибири дивизий.
Однако воспользоваться результатами этих успехов Германии было не суждено. В решающий момент оказалось, что Вермахту постоянно чего-то не хватает — то прибывших в нужное время и в нужное место пополнений, то гусеничной техники, способной протащить войска через осеннюю грязь, то теплого обмундирования, то горючего, то смазки, не замерзающей на морозе, то паровозов, котлы которых не лопаются при -30°, то танков, гусеницы которых не вмерзали бы намертво в лед. И нельзя сказать, что это были какие-то неразрешимые проблемы, — просто руководство Германии после первых побед уже раздумывало над тем, куда дальше обратить свои взоры — на Иран, Англию или еще куда-нибудь, а думать над тем, как вести войну зимой 1941/42 года, оказалось некому.
Что же произошло под Москвой в декабре 1941-го?
Огромные потери, понесенные Красной Армией в конце сентября — начале октября, не удалось восполнить даже к началу декабря 1941 года. К началу контрнаступления под Москвой сложилось следующее соотношение сил РККА и Вермахта:
В мемуарах Г.К. Жукова о соотношении сил к началу декабрьского контрнаступления Красной Армии под Москвой сказано следующее:
«Несмотря на передачу нам трех армий, Западный фронт не имел численного превосходства над противником (кроме авиации). В танках и артиллерии превосходство было на стороне врага. Это обстоятельство явилось главной особенностью контрнаступления наших войск под Москвой» [109].
Однако сами немцы не замечали превосходства РККА в воздухе. Так, генерал Гюнтер Блюментрит писал о действиях советской авиации в битве под Москвой:
«До сих пор мы еще мало видели русских самолетов, хотя в то время линия фронта проходила всего в нескольких минутах полета от московских аэродромов» [110].
За счет чего же советским войскам, значительная часть которых представляла собой вновь сформированные плохо обученные дивизии, другая часть — переброшенные с Дальнего Востока и из-под Ленинграда, не имеющие боевого опыта соединения, удавалось наступать против имевших превосходство в силах, получивших теперь уже реальный полугодовой опыт ведения войны немецких войск?
Объяснения этой «главной особенности» советского контрнаступления ни у Г.К. Жукова, ни в работах советских историков мы не найдем.
Дадим слово немецкой стороне. 7 декабря в дневниках начальника немецкого Генерального штаба Ф. Гальдера и командующего группой армий «Центр» фон Бока появляются первые тревожные записи. Фон Бок пишет:
«Трудный день…К нынешнему серьезному кризису привели три обстоятельства:
1. Осенняя грязь.
Передвижения частей и подвоз припасов были фактически парализованы жидкой грязью, затопившей дороги.
В результате воспользоваться плодами победы под Вязьмой нам не удалось.
2. Провал с железными дорогами. Неадекватное обслуживание, нехватка вагонов, локомотивов и квалифицированного технического персонала. Неспособность локомотивов, оборудования и наскоро отремонтированных станционных сооружений функционировать в условиях русской зимы.
3. Недооценка способности противника к сопротивлению, а также его резервов в плане личного состава и материальной части» [111].
То есть, говоря кратко, причины кризиса в провале снабжения и в настойчивых попытках наступать против уже пришедшей в себя Красной Армии.
Критическое положение на фронте обострило у фон Бока тяжелую болезнь желудка, и он оставил командование группой армий «Центр». Уже после отставки, в резюмирующей записи от 25 декабря фон Бок запишет:
«Положение на фронте группы армий продолжает оставаться серьезным; наиболее болезненной является проблема с железнодорожным транспортом» [112].
В послевоенных исторических работах и мемуарах можно найти подтверждение этим тезисам. Так, генерал Гюнтер Блюментрит после войны напишет:
«Со снабжением войск дело обстояло неважно. К нашему району боевых действий подходило всего несколько железных дорог, да и их часто перерезали партизаны. В паровых котлах паровозов, не приспособленных к условиям русского климата, замерзала вода. Каждый паровоз мог тащить только половину обычного количества вагонов. Многие из них, покрытые снегом и льдом, целыми днями простаивали в тупиках железнодорожных станций. Наша огромная потребность в артиллерийских снарядах удовлетворялась с трудом. В то же время, чтобы подбодрить солдат, из Франции и Германии доставлялись на Восточный фронт целые поезда с красным вином. Вы, конечно, представляете себе, какое отвратительное чувство возникало у солдат и офицеров, когда вместо снарядов, без которых войска буквально задыхались, им привозили вино…
Суровый климат оказывал воздействие и на оружие. Смазка на оружии загустевала так, что часто невозможно было открыть затвор, а глицерина или специальных масел, которые можно было бы использовать в условиях низких температур, у нас не было.
Русские находились в лучших условиях. Самое главное, что сильный холод не был для них новинкой — они привыкли к нему. Кроме того, сразу же позади них находилась Москва. Следовательно, линии снабжения были короткими. Личный состав большинства русских частей был обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, рукавицы и теплое нижнее белье. По железным дорогам у русских курсировали паровозы, сконструированные с учетом эксплуатации их в Сибири, при низких температурах. Русские грузовые автомобили и танки, как и наши, были неудобны, но не до такой степени. Они были лучше наших приспособлены к русским условиям» [113].
То, что в Германии производилось больше, чем в СССР, качественных дорогих костюмов из чистой шерсти, хлопковых рубашек, галстуков, лакированных туфель, не очень помогало немецким солдатам, мерзнущим под Москвой, а вот преимущество СССР в производстве ватных телогреек и валенок хорошо ощущалось солдатами Красной Армии.
В классической работе Мюллер-Гиллебрандта находим:
«Выход из строя колесных автомашин из-за тяжелых дорожных условий и незнания водителями театра войны был значительным. В середине ноября 1941 г. возникла необходимость экономного расходования автотранспорта путем заблаговременного проведения ряда организационных мероприятий, например замена автомашин лошадьми, поскольку из общего числа 500 тыс. колесных автомашин, находившихся в составе сухопутных сил на Востоке, до конца года вышло из строя 106 тыс. При этом было потеряно только мотоциклов 38 500. О восполнении парка автомашин за счет текущего производства нельзя было и думать.
Не представлялось возможным также восполнить большие потери и в лошадях. Неизбежным стало ощутимое снижение маневроспособности войск и уменьшение транспортных возможностей служб снабжения и подвоза» [114].
«Из-за недостатка обмундирования и специальной зимней одежды появились случаи обморожения. Оружие, автомашины и боевая техника отказывались служить на холоде, что влекло за собой чувствительные людские и материальные потери. Эти трудности еще больше увеличивались, так как пропускная способность железных дорог, соединяющих фронт с родиной, по которым доставлялось все снабжение, в течение зимы катастрофически упала. Причинами такого положения была суровая зима, к которой не были приспособлены немецкие паровозы и прочая немецкая техника, разрушения паровозных депо, водокачек и т. п., а также начавшаяся, пока еще в ограниченных масштабах, деятельность партизан» [115].
Опять же, превосходство Германии в производстве губной помады и лака для паркета не очень помогало повысить темп стрельбы немецкого оружия, а вот превосходство СССР в производстве зимней смазки ощутимо сказывалось на боевых действиях в декабре 1941 года.
Нехватка боеприпасов и поломки оружия приводили к потере боеспособности немецких соединений. 11 декабря фон Бок запишет в дневнике:
«Прорывом на фронте 2-й армии мы обязаны не столько ударной мощи русских, сколько полной потере боеспособности наших войск. Считалось, что 45-я дивизия предпримет контратаку, но она не смогла этого сделать из-за нехватки амуниции и огромных потерь в личном составе. Боеспособность 134-й дивизии также упала до критического уровня» [116].
Сложности усугублялись неспособностью отдельных немецких командующих перестроиться в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Особенно в этом плане отличился Гудериан. 12 декабря Гальдер запишет в своем дневнике:
«11.30 — Разговор с фельдмаршалом фон Боком:
1. В обстановке наступила особо критическая стадия.
2. 134-я и 45-я пехотные дивизии вообще более не боеспособны. Снабжение отсутствует. Командование войск на участке фронта между Тулой и Курском потерпело полное банкротство» [117].
Остается добавить, что имелось в виду командование
2-й танковой армии и 2-й армии группы армий «Центр» (Гудериан и Вейхс).
В ночь на 15 декабря застрелился командир 134-й пехотной дивизии генерал фон Кохенгаузен. Впоследствии бывший командир одного из полков 134-й дивизии Вильгельм Кунце вспоминал:
«Обрывистая, глубоко прорезанная долина р. Любовша стала роковой для многочисленных автомашин и повозок дивизии. Голодные и истощенные лошади просто не могли больше вытянуть орудия и остальную технику, которые были оставлены. Материальные потери были очень тяжелые: дивизия потеряла почти все машины, противотанковые орудия и аппаратуру связи» [118].
В течение 15 декабря окруженные части 134-й и 45-й немецких пехотных дивизий были раздроблены на несколько частей, а 16 декабря уничтожены.
25 декабря битва под Москвой для Гудериана закончилась. В этот день «Гудериан, не считая нужным посоветоваться с командованием группы армий, также отходит на рубеж Оки и Зуши. В связи с этим командование группы армий потребовало сейчас же сменить Гудериана, что фюрер немедленно выполнил» [119].
Этого отступления Гудериану не забыли. 31 марта 1945 года Геббельс запишет в своем дневнике:
«Положение на Востоке, разумеется, доставляет фюреру много забот. Он считает, что оно в значительной мере испорчено Гудерианом, который не обладает характером, необходимым для консолидации всех сил, и быстро теряет самообладание. Это он показал в качестве командующего войсками и на Западе, и на Востоке. На Востоке Гудериан в критическую зиму 1941/42 г. самовольно начал отступление и тем самым расшатал весь фронт» [120].
Но в итоге немецкому командованию (в первую очередь новому командующему группой армий «Центр» фон Клюге) удалось взять ситуацию под контроль. Немецкие войска отходили организованно, им удалось избежать масштабных окружений.
Однако даже поражение под Москвой не мобилизовало Германию на ведение тотальной войны. Только после катастрофы под Сталинградом немецкое руководство наконец осознало, что для дальнейшего ведения войны необходимы действительно неординарные меры. Список необходимых мероприятий для перехода к тотальной войне был утвержден Гитлером в секретном приказе от 12 января 1943 года. В приказе подчеркивалось, что «тотальная война ставит задачи, выполнение которых имеет решающее значение для исхода войны».
Йозеф Геббельс в речи о тотальной войне 16 февраля 1943 года как бы оправдывался перед немецким народом:
«Я спрашиваю вас: полны ли вы и немецкий народ решимости, если фюрер приказывает это, ежедневно работать по десять, двенадцать, а если и нужно, то и четырнадцать часов и отдать для победы свои последние силы?
Я спрашиваю вас: хотите ли вы тотальной войны? Хотите ли вы вести ее, даже если надо вести ее еще тотальнее и радикальнее, чем мы сегодня вообще можем себе представить?
Я спрашиваю вас, в-восьмых: хотите ли вы, особенно женщины, чтобы правительство позаботилось о том, чтобы женщина смогла отдать для ведения войны все свои силы и всюду, где только можно, заменила мужчин, которые нужны фронту, тем самым высвободив мужчин для него?» [121]
Разумеется, призрак надвигающейся катастрофы заставлял собравшихся в Спортпласте отвечать громогласным «да» на каждый из вопросов. Однако вспомним, что в СССР по десять, двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки работали уже в 1941 году, в том числе и женщины, и подростки…
Переход Германии к тотальной войне состоял в том числе в закрытии театров, кабаре, варьете, цирков, музыкальных и художественных учебных заведений, издательств. Количество кинотеатров уменьшилось с 2200 до 630. Кафе, пивные, рестораны сократили часы работы. Уменьшался управленческий аппарат и количество прислуги. В медицинские и штабные учреждения, войска связи стали широко привлекать женщин.
А теперь вспомним, сколько в СССР было кабаре, варьете и прочих развлекательных заведений уже в 1941 году? И как в СССР работали и воевали женщины и подростки?
Очевидно, что СССР перешел к тотальной войне уже с 22 июня 1941 года, а готов был к тотальной войне еще до ее начала.
Переход Германии к тотальной войне проходил не быстро и продолжался примерно год — до начала 1944 года. С начала 1942-го до середины 1944 года военное производство Германии выросло более чем в три раза. В первой половине 1944 года Германия в производстве вооружений догнала, а по ряду позиций и перегнала СССР. Численность Вермахта увеличилась и достигла максимального значения за всю войну. Но было уже поздно — высадка союзников в Нормандии и катастрофа группы армий «Центр» в операции «Багратион» поставили крест на попытках немецкого командования переломить ситуацию в свою пользу.
При каких же условиях был возможен переход Германии к тотальной войне? Генерал-полковник, начальник штаба Оперативного руководства Вермахта Альфред Йодль в докладе о положении Германии к началу пятого года войны на секретном совещании 7 ноября 1943 года отмечал:
«Решающую ясность вносит то, что наступательным продвижением в темень русского пространства мы определили не только возможности людских резервов противника, но и техническое состояние его вооружения. Это вынудило нас к проведению тотальной войны и к таким техническим контрдействиям, на которые мы по собственной инициативе едва ли были бы способны. Можно лишь с некоторым содроганием думать о том, что произошло бы, если бы мы выжидательно стояли перед лицом этой опасности и рано или поздно были бы сметены ею» [122].
Главное я выделил жирным шрифтом.
Теперь выводы.
Если бы Германия уже летом 1941 г. перешла к тотальной войне, то при прочих равных условиях советское контрнаступление под Москвой было бы невозможно и, скорее всего, СССР потерпел бы поражение в войне. Но перейти к тотальной войне без серьезных внешних потрясений Германия была не способна.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.