Начало «Барбароссы»
Начало «Барбароссы»
Когда мы 11 июня покидали Кирхдорф, все население городка вновь высыпало на улицы. Все транспортные средства были сосредоточены на главной улице. Офицеры обменивались рукопожатиями с известными горожанами, и мы, усыпанные цветами, покатили к товарной станции для погрузки в железнодорожный состав. Подобное мы уже пережили в Югославии. Никто и словом не обмолвился, куда лежал наш путь. Единственным отличием было то, что на этот раз переброска осуществлялась по железной дороге. Никто из нас и в страшном сне предположить не мог, что эта переброска обозначит начало конца и что конец этот суждено пережить лишь считаным солдатам нашего батальона. А сейчас все смеялись, шутили, пели, ничего не подозревая.
Мотоциклы были надежно закреплены на открытых платформах, а мы ехали в пассажирских вагонах. Относительно конечного пункта заключались пари, но выигравших не было.
– Давай-ка, Гельмут, присаживайся к нам, перекинемся в картишки, – предложил Хубер, дружески ткнув меня в бок.
Вольф уже раздавал карты.
– Я когда-то знал одного человека, у которого всегда тряслись руки. И знаешь почему, Вольф? – насмешливо спросил Бела.
Ответа он так и не дождался. Состав здорово тряхнуло, и карты посыпались на пол. Поезд тронулся. На часах было ровно 4:30. Мы напряженно вглядывались в медленно уплывавшую прочь железнодорожную станцию. Скоро проехали и Зальцбург. Поезд стучал колесами где-то между Регенсбургом и Нюрнбергом. В Нюрнберге прояснится, куда нас все-таки везут. Мы прилипли к окнам. Уже темнело. Ганс едва разобрал название станции Галле.
– Кто-нибудь что-нибудь понимает? – спросил Швенк.
Когда мы миновали Торгау, когда позади остались Зорау (современный Жары) и Глогау (современный Глогув), сомнений оставаться не могло. Нас перебрасывали в Польшу! Но что это могло значить?
– В общем, на полигон нас везут. Чтобы привести нас в чувства как следует. Боже, в чем я перед Тобой провинился, что Ты заслал меня в эти войска? – закатив глаза, вопрошал Бела.
Размышлял вслух и Швенк:
– Не думаю, чтобы в Германии был такой дефицит полигонов, чтобы везти нас куда-то через всю страну.
Наше путешествие завершилось, когда мы проехали Кротошин.
Состав моментально разгрузили. Все рекорды побили, наверное. И тут хорошо знакомая команда:
– Запускай двигатели!
Через Радом и Зволень мы доехали до городка Пулавы. Батальон разместился в гигантском лагере из бараков. Может, Бела все-таки прав? Уж очень все здесь походило на полигон. Прощайте, веселые денечки в Кирхдорфе! Полигоны во всем мире только для того и построены, чтобы выжимать все соки из солдата.
В бараках циркулировали самые фантастические слухи. Но чаще всего повторялся один и тот же: мы достигли договоренности с Россией о пропуске наших войск через Украину и далее через Кавказ в Турцию, откуда двинемся в Африку. Там мы должны соединиться с Африканским корпусом, навалившись на англичан. И – что самое удивительное – большинство искренне верило в эту бредятину!
– Ребята, ну сколько же горючки надо сжечь, преодолевая такие расстояния, – резонно возражал Вольф.
Бела был явно недоволен:
– Какое мне дело до этих арабов? Схватишь где-нибудь бабу, поднимешь паранджу и увидишь, что она тебе в бабушки годится! Ну и нравы!
Все познания Белы об арабском мире ограничивались тем, что все женщины Востока ходят в паранджах. Казалось бы, самый реальный и логически обоснованный вариант – война с Россией – никому не приходил в голову. Думаю, это распространялось и на офицерский состав. С той лишь разницей, что офицеры чуточку больше знали о нравах Ближнего Востока, чем наш Бела.
Никаких подозрений у нас не вызвало и то, что отдельные группы солдат направляли для охраны мостов, других – на проведение разведки дорог. Все это представлялось частью рутины. Мотоциклисты-посыльные тоже не были перегружены поручениями. Да и какие могли быть поручения – батальон в полном составе сосредоточен на одном месте, все рядом. Иногда, когда наше ничегонеделание слишком уж раздражало начальство, оно распоряжалось о проведении регламентных работ. Поэтому мы сидели и копались в разобранных карбюраторах, продували воздушные фильтры, закрепляли электропроводку и, если никого из командиров вблизи не было, дремали прямо у мотоциклов.
В автобатах широко известна байка о том, что водитель, лежа под машиной во время ремонта, должен непременно привязать левую руку к кузову. Вопрос: а для чего? Чтобы ловчее было работать правой? Да нет, чтобы спать и одновременно создавать видимость работы. Именно так и поступил один водитель в Пулавах, возивший начмеда. Все отправились на вечернее построение, а тот так и остался лежать под машиной. Шпис, разумеется, заметил. И надо сказать, поступил с этим солдатиком по-божески – просто высмеял его: мол, дружок, вы не оригинальны – приемчик-то с бородой!
Меня определили в дивизионные посыльные. Когда мы прибыли в Пулавы, каждая часть из состава дивизии выделяла посыльного в штаб дивизии. Его раз в сутки сменял кто-нибудь еще из его товарищей.
Нас подняли среди ночи. Мы, протирая глаза, недовольно роптали.
– Черт бы их всех побрал… И угораздило меня не ехать к своим, а заночевать здесь! – бранился посыльный из саперного батальона.
Потом все же явился офицер из отдела снабжения штаба дивизии и объявил, что через несколько минут по радио состоится выступление доктора Геббельса. Нечего и говорить, что выступления по радио партийных и государственных руководителей в ту пору было совершенно обыденным явлением. Но если уж к микрофону вылез сам Йозеф, наверняка речь пойдет о чем-то дьявольски важным. За войну мы успели привыкнуть к сюрпризам. Но когда Геббельс заговорил, наши физиономии вытягивались все сильнее и сильнее. Сначала нам показалось, что мы что-то недослышали или перепутали, и непонимающе уставились друг на друга. Оказалось, нет, мы ничего не перепутали. Германия находилась в состоянии войны с Россией! Так что, Бела, не видать тебе арабских женщин в паранджах!
– Боже мой! Это уже нечто совсем другое – теперь нам предстоит воевать на два фронта! – пробормотал кто-то.
Новость нас явно не вдохновила. Всем было очень не по себе. Но что мы могли знать о большой политике? Политико-воспитательная работа? Да бросьте вы! Мы разворачивали газеты с единственной целью – узнать, в каком кинотеатре идет хороший фильм и в каком кабаке повеселее и подешевле. И когда командир роты собирал нас на политинформацию, это давало возможность вздремнуть за спиной сидящего впереди. Объявление войны России было для нас шоком, оно застало нас врасплох. Одно мы знали твердо: эта кампания уже не будет столь молниеносной, как в Польше, Франции или Югославии.
Впрочем, времени на раздумья не оставалось. Заместитель начальника оперативного отдела штаба дивизии вызвал нас в штаб, и вскоре мы вернулись в свои части и подразделения с туго набитыми портфелями документов. Почти сразу же мы узнали и о том, что наша дивизия не входила в число соединений первого эшелона, то есть нам не пришлось первыми пересечь границу Советского Союза. Однако доносившийся с востока гул канонады говорил о том, что сражения начались.
Приказ запустить двигатели мотоциклов поступил лишь 24 июня, то есть два дня спустя после начала боевых действий. Мы проводили время в палатках в лесах вблизи Зуки (Zucky) – все еще в Польше. Там же мы увидели, как падал первый сбитый русский самолет. Мы с любопытством разглядывали красные звезды на хвостовом оперении и крыльях. Эта картина еще долго преследовала нас потом, уже в ходе наступления в России. Я размышлял о том, неужели это и есть страна, это и есть люди, описанные в произведениях Достоевского, Двингера и других авторов. Или же большевизм вывернул все наизнанку за двадцать четыре года господства? Все мы почти физически ощущали некое давление, исходившее от непонятной, покрытой непроницаемым покрывалом секретности страны. Никто и никогда на Западе не мог понять, что происходит внутри России.
В лесах и болотах мы просидели относительно недолго. В одну из ночей нас подняли, мы двинулись в путь и к утру уже были в Бресте. И снова мы разместились в какой-то воинской части южнее города. Живо обсуждались первые фронтовые новости – наши танковые войска сокрушили силы русских и продолжают наступление в глубь страны. Из любопытства мы осмотрели казарменное здание, показавшееся нам вполне приличным, если не считать выбитых оконных рам. Мы разглядывали подбитый русский танк. И снялись в героических позах на фоне этого подбитого танка.
Наконец уже 27 июня в дивизию СС «Дас Райх» поступил приказ выступать. Мы направились в сторону Кобрина и в тот же день добрались до прежней (до сентября 1939 г.) польско-русской границы. Сгоревшие танки, перевернутые повозки, разбитые артиллерийские орудия по обеим сторонам дороги свидетельствовали о тяжести урона противнику, нанесенного наступающими германскими войсками. Если судить по количеству разбитой техники, то можно сделать вывод о том, что сосредоточенные у границы с Польшей советские войска были отнюдь не малочисленными. Неужели Сталин на самом деле вознамерился нанести отсюда удар по Западу? То гигантское количество выведенных из строя вооружений говорило явно не в пользу «сил необходимой обороны»! Даже у меня на этот счет не было никаких сомнений[5].
Мы ехали, ехали, ехали… Останавливались мы лишь при необходимости устранить мелкие неисправности или залить в бак бензин и все дальше и дальше продвигались на восток.
– Бог ты мой, наши танкисты взяли такой темп, что нам за ними и не угнаться, – рассуждал Хубер на привале.
Несколько дней спустя именно Хуберу суждено было стать первой жертвой среди мотоциклистов-посыльных.
Мы ехали почти без перерыва целых три дня – 27, 28 и 29 июня. Колонна останавливалась всего на пару часов, и все – будь то мотоциклисты или же пехотинцы – сразу же валились в придорожные кюветы хоть немного вздремнуть. Мы с ног до головы были покрыты толстым слоем серой пыли, поднимаемой впереди-идущим транспортом.
Я только что заправился, когда Бахмайер приказал мне прибыть в штаб дивизии в качестве офицера связи.
– Штаб движется где-то позади. В общем, разыщете. И будьте осторожны!
Я развернулся и помчался в противоположную сторону мимо десятков идущих мимо грузовиков. Где-то мне предстояло найти передвижной КП дивизии. По обе стороны дороги мелькали крестьянские домишки. Местные жители с робостью взирали на проносившиеся мимо немецкие машины. Наконец возле небольшой группы деревьев я нашел указатель – «передовой КП дивизии». Доложив о прибытии, я оказался среди тех же посыльных, которых знал еще по Пулавам, а некоторых еще и по Сербии.
– Ты давай слопай чего-нибудь. Потому что вот-вот отправляемся, – посоветовал мне связник из пехотного полка СС «Дойчланд».
Едва я успел проглотить рыбных консервов с хлебом и кусочек маргарина, как мы действительно отправились. Мы повернули на юг от главного направления наступления. Судя по всему, дивизии была поставлена особая задача.
Где-то впереди шел бой. Мы не раз останавливались, а потом остались в какой-то небольшой деревеньке. Унтершарфюрер, вернувшийся с передовой с группенфюрером Хауссером, рассказал, что мотоциклетный батальон участвовал в первом бою в Лузе (так у автора – не найдена). Он был в авангарде наступления дивизии. Кроме того, мотоциклетные подразделения сумели захватить исправный мост под Пуховичами и сейчас следовали на Кобеневичи на реке Березине!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.