Глава 6 «В переговорах с противником выяснилось…» (Из донесения)

Глава 6

«В переговорах с противником выяснилось…»

^{(Из донесения)}

В День международной солидарности трудящихся — 1 мая — экспедиционные войска 8-й армии двинулись в наступление. К 11 часам 1-я бригада вышла на линию Бреховский — Лиховидов — Гусынка — Климовка. Казаки упорно сопротивлялись: «2/5. По всем донесениям и рассказам казаки защищаются безумно».[299]

К 23 часам бригада отступила на исходные позиции — Вяжин — Поповский, так как соседние части 9-й армии отошли, и казаки заняли Пономарев и Верхнее и Нижнее Астахово, нависая над флангом бригады.

2 мая наступление 1-й бригады экспедиционных войск 8-й армии снова было неудачным. Командир 5-го кавдивизиона (бывший 3-й казачий полк им. Степана Разина) из войск 9-й армии снова отказался поддержать соседей, ссылаясь на отсутствие патронов. Повстанцы двинулись на Астахово — Каменский, угрожая отрезать 13-й кавалерийский и 104-й стрелковый полки. Экспедиционные войска 8-й армии снова отступили.[300]

Поведение командира красных казаков, дважды сорвавшего наступление, судя по всему, было не случайным, поскольку в этот день, 2 мая, восточнее, у хутора Вислогузова, начались мирные переговоры между повстанцами и экспедиционными войсками 9-й армии.

В эмиграции главком повстанцев П. Н. Кудинов открещивался от участия в переговорах и инициативу их проведения сваливал на советское командование. «Красный штаб… применил систему переговоров, рассчитывая комедией братания выиграть время, чтобы подтянуть ближайшие части и тогда кровавым террором задушить…» и т. д..[301] В то же время мы располагаем документами, говорящими, что член РВС 8-й армии И. Э. Якир 11 (24) марта 1919 г. запретил какие-либо переговоры с повстанцами.

13 (26) апреля командование эксвойск 8-й армии доносит о постоянных попытках казаков войти в сношение с частями в районе хуторов Наполов и Верхне-Чирский. Более или менее постоянные контакты поддерживались между повстанцами и красными казаками в составе экспедиционных войск. Участник боев с мятежниками, казак Каргинской станицы Я. Ф. Лосев вспоминал: «Мы много раз предлагали восставшим сложить оружие, выдать главарей, но, видимо, белогвардейские вожаки имели большую силу среди мятежников, наши предложения остались без ответа».

Все же удалось договориться с казаками о встрече. Посланцы мятежников предложили: «Приезжайте, товарищи, в хутор Грачев. Соберемся, перекурим это дело, глядишь, и договоримся». В назначенное время казаки собрались в школе «на общий кур». Советская сторона — Лосев и командир 13-го кавалерийского Домнич — тоже выехала, взяв из осторожности в прикрытие целый эскадрон. В это время в хутор приехал начальник повстанческой дивизии Ермаков. Узнав, что здесь «вершатся» мирные переговоры, он схватил винтовку и с несколькими верными ему казаками бросился на край хутора. Подъезжающую красную делегацию они встретили выстрелами. «А в это время до 200 казаков ждали нашего приезда в хуторской школе», — вспоминал Лосев.

Лихой Домнич, возмущенный коварством «миротворцев», в свою очередь скомандовал сопровождавшему эскадрону: «Шашки вон! В атаку марш-марш!» Красноармейцы с шашками наголо ворвались в хутор Грачев, а собравшиеся в школе «на переговоры» казаки, бросив кисеты, попрыгали в окна и разбежались, потеряв человек 20.

Все же настрой на переговоры существовал, и рано или поздно они должны были начаться.

Настоящие переговоры, начавшиеся 19 апреля (2 мая), возможно, были связаны с решениями окружного съезда повстанцев, который обложил население общественным принудительным займом в 5 миллионов рублей и т. п. Убоявшись окончательного разорения, часть казаков решила помириться с большевиками. Впоследствии, в эмиграции, казаки (особенно их руководство) утверждали, что инициатива переговоров исходила от большевиков.

К. М. Киреев, инициатор восстания в хуторе Конькове Боковской станицы, в своих воспоминаниях говорит, к заставе его сотни якобы пришла казачка и передала, что его, Киреева, кличет какой-то «комиссар». «Комиссар» заявил Кирееву: «Меня начальство наше прислало к вам, чтобы вести переговоры о мире». Командир полка мятежников, когда ему доложили о случившемся, от принятия решения уклонился. «Поезжайте сами и узнайте, в чем дело», — ответил он посланцу от сотни.

Руководство большевиков, наоборот, к переговорам относилось настороженно. Скорее всего, инициатива исходила «от низов». Как докладывал новый командир конной группы Мухоперец, «2 мая сего года наши разведчики съехались с разъездом противника и завели переговоры, за что воюют. После разговоров решили с той и другой стороны выслать парламентеров для переговоров. На второй день с нашей стороны выехал комиссар группы и комиссары Морского и Интернационального батальонов в сопровождении красноармейцев. Переговоры велись несколько часов». Мухоперец, боясь разложения своих войск, просил прибыть члена Реввоенсовета армии и либо прекратить переговоры, либо вести их от имени Реввоенсовета.[302]

Со стороны повстанцев в переговорах участвовали в основном казаки Боковского полка, по два от сотни.

Казаки предлагали дать им право выборов в Советы, не назначать никаких комиссаров, оставить при станицах часть советских и часть повстанческих войск поровну, а остальным с оружием в руках идти на фронт против белых.[303]

Ведущий переговоры комиссар конной группы Прибоченко сообщал: «Казаки согласны прекратить свой бунт, если не будут их расстреливать, и заявляют желание с вооружением идти на фронт под Новочеркасск. Я рассеял их опасения о расстрелах. Если они сдадутся мая 5-го дня. Казаки-кадеты обещали предоставить письменное согласие всех полков на сдачу. Выяснилось, что всего у них оперирует 10 полков». На докладе Прибоченко член РВС 9-й армии Ходоровский наложил резолюцию: «Сообщено Реввоенюжфронта, Ленину, Троцкому, Волынскому. 5/V. Ходоровский. Прибоченко предложено не давать казакам очередных обещаний, выяснить подлинную причину выступления казаков, усилить бдительность наших частей».[304]

Таким образом, было установлено перемирие до 5 мая.

Штаб конной группы раздирали дрязги. Вновь назначенные командир и политком не ладили друг с другом. Политком Стефан Прибоченко, человек вспыльчивый и неуравновешенный, обвинил командира в «киквидзевщине и мироновщине», в том, что тот, приняв командование, протащил в штаб 20–25 «своих людей». Командир Мухоперец, как истый украинец, обиду затаил и ждал момента, чтобы «показать» политкому.

Щекотливый вопрос о переговорах с восставшими казаками был воспринят ими с прямо противоположных позиций. Иначе и быть не могло. Дело осложнялось тем, что, согласно приказу от 30 апреля, части группы должны были к 6 мая очистить от повстанцев правый берег Дона. В связи с переговорами выполнение приказа конной группой откладывалось.

3 мая конные части Боковской группы оттянулись назад, вышли из соприкосновения с противником. Казаки, напротив, силою до 1500 всадников осторожно выдвинулись вперед и заняли слободы Верхнее и Нижнее Астахово, вклинились между эксвойсками 8-й и 9-й армий.

Экспедиционные войска 8-й армии в свою очередь двинулись вперед в районе хуторов Наполова и Верхне-Чирского, и казаки из Астахово 4 мая ушли в Каргинскую. Другие части экспедиционной дивизии 8-й армии продолжали напирать вдоль берега Дона. Перемирие между повстанцами и частями 9-й армии их как бы не касалось. Боевой 103-й полк еще 3 мая занял хутор Варваринский и поджег его, хутор горел всю ночь. Полк получил приказание наступать на Вёшенскую, не обращая внимания на появление кавалерии в тылу. 4 мая был убит помощник командира 3-го Кронштадтского полка. 5-го ранен командир 6-й сотни пешего Мигулинского полка Егоров.

На самом северном участке повстанческого фронта 4 мая несколько красных эскадронов из группы Дорохина совершили удачный набег на хутор Гремучий, где располагались 200 казаков с пулеметом. 28 казаков были взяты в плен, изрублено 48, убито 50, захвачен пулемет и часть обоза. Возможно, свою роль сыграло то, что красные в конце апреля захватили полевую книжку с пропусками у командира одной повстанческой пешей сотни.

Как видим, на остальных участках повстанческого фронта военные действия не останавливались. Начальник эксдивизии 9-й армии Волынский, кому непосредственно подчинялась Боковская группа, за все время переговоров лишь один раз упомянул о ее существовании в дневнике военных действий.

Командование конной группы донесло о переговорах с повстанцами непосредственно в штаб 9-й армии. Командир группы И. М. Мухоперец высказался о переговорах резко отрицательно. Комиссар же был сторонником переговоров и мирного разрешения конфликта, считал сдачу казаков вполне возможным делом. Продолжение переговоров заключалось в том, чтобы «с целью разведки… было позволено на одни сутки обменяться гостями». В лагерь повстанцев послали двух матросов, а в расположение Боковской группы привезли «кадета», казака Боковской станицы, чтобы он удостоверился в несправедливости слухов о зверствах красноармейцев. «Кадет» был уже известный нам Киреев.

Комиссар и «кадет» отправились в хутор Коньков, чтоб Киреев воочию убедился, что дом его цел, а родственники живы. Чтобы «посланец» не выведал расположения экспедиционных войск, его и не собирались держать где-либо вне родного дома. Жена Киреева, увидев своего мужа в окружении комиссаров и красноармейцев, почему-то решила, что его ведут зарубить у нее на глазах, и обмерла. Первый вопрос вернувшегося хозяина был о хозяйстве, и жена, малость отдышавшись, просто и ясно ответила: «Все забрали». Последующие разговоры с комиссарами о причинах восстания и об ошибке казаков, поддержавших мятежников, воспринимались Киреевым соответственно. Да и как иначе мог реагировать член Войскового круга, инициатор восстания на реквизицию своего скота красноармейцами? Прибоченко заметил настрой казака и в отчете указал, что «кадет» со всем соглашается и поддакивает, но ничему не верит — «коварством дышит».

В 9 утра 4 мая «делегат» был доставлен в штаб конной группы в станицу Боковскую. Перед тем как высказать представителю повстанцев свои условия, Прибоченко задал несколько вопросов. На вопрос: «Почему казаки восстали и на кого надеются?» Киреев ответил: «Вы сами заставили» и стал приводить данные, что в Казанской красными было расстреляно 360 человек, в Мигулинской еще больше, в Вёшенской — до 500 («в Дон под лед пустили»), в Боковской якобы расстреляли 140 человек. Примечательно, что в тех же воспоминаниях Киреев рассказывал, как в Боковской станице лишь 8 человек, участников казни Подтелкова и Кривошлыкова, приказали расстрелять, но не успели. То есть во время переговоров посланец мятежников сознательно сгущал краски, сваливал ответственность за восстание на советскую власть.

На вопрос, откуда у повстанцев оружие, Киреев ответил, что все казаки в отпуск приезжали с винтовками, а уезжали в часть без оружия, затем, когда пришли красные, по одной винтовке сдали. На кого повстанцы надеются? На себя. «Все равно и так и так нас побьют».

Помимо прочего, Киреев выдал советскому командованию один тактический прием повстанцев. Его спросили, почему во время наступления красных на Каргинскую повстанцы всякий раз бегут за Подгрушенскую гору, и «парламентер» рассказал, что за горой есть балка, и всякий раз, когда экспедиционные войска наступают, казаки бегут к ее верховьям. Там одна сотня занимает оборону, а другая заходит по балке красным в тыл, у красных начинается паника, первая сотня нажимает с фронта и берет трофеи. Так было семь раз.

Условия командования Боковской конной группы в изложении Киреева звучали так: «Первым долгом, по случаю нашего перехода на левую сторону Дона, чтоб в Вёшенской все камяги (лодки. — А. В.) были в полном нашем распоряжении; бои сейчас же прекращаются; наступать не должны обе стороны», в станицах будет оставлено по 50 вооруженных казаков и красноармейцев, в хуторах — по 25. То есть командование Боковской группы было как бы согласно с условиями, выдвинутыми повстанцами (оставить в хуторах и станицах «для порядка» поровну казаков и красноармейцев, а остальным идти на фронт под Новочеркасск), но для гарантии требовало сдачи мятежниками ключевых пунктов — станицы Вёшенской и переправ.

Киреев пообещал доложить об этих условиях полку и в сопровождении 13 конных красноармейцев был направлен на аванпосты для размена.

Возвратившиеся «из гостей» матросы доложили, что у противника перед фронтом конной группы в хуторах Лученском, Нижне-Кружилинском и Каргине по одному полку в три сотни, сотни — 50–40 человек, на три человека по две винтовки, патронов — 5–7 обойм на человека, получают патроны из Воронежа и Калача (этот факт Прибоченко особо отметил в докладе). «Большинство кадетов-казаков, старики из кулаков, твердо держатся — одни монархии, другие — кулацких советов, среди них имеется беднота, которую держат кулаки при помощи запугивания расстрелами, грабежами и пр. У казаков имеются офицеры, хотя командные должности выборные на сходе; при наших разведчиках состоялся митинг, было течение — кончить восстание сдачей, должны были выбрать делегатов в другие полки; старики-монархисты одерживали верх, когда наша разведка была удалена от собрания казаков…»[305] Тут Прибоченко ударился в другую крайность и отметил в докладе:

«На основании этих материалов полагаю, что течение на сдачу не может иметь практического для нас значения, хотя мы будем углублять раскол среди кадетов воззваниями и газетами», а как получим патроны, «пойдем выкуривать кадетскую рвань пулей и огнем, я намерен уничтожить огнем места прикрытия казаков — хутора Лученский, Грушевский, Латышев, а скот весь конфисковать…

4/V. Прибоченко».

Однако патроны запаздывали, да и срок, данный казакам на раздумья, истекал лишь 5 мая. Так что были еще попытки повстанцев продолжить переговоры. Тем временем повстанческое командование начало переброску в район переговоров надежных частей.

Со своей стороны казаки стали стягивать силы на пути наступления экспедиционных войск 8-й армии. 21 апреля (4 мая) 2-я повстанческая дивизия получила приказ стянуть пехоту в хутор Ейский и поддержать набег 3-й дивизии на хутор Варваринский, который намечался на 3 часа ночи с 21 на 22 апреля (4–5 мая).

Набег (атака 3-й Казанской дивизии через Дон на Варваринский и налет мигулинцев на обозы) состоялся, но был отбит 103-м полком красных.

5 мая ярые контрреволюционеры, встревоженные переговорами и пассивностью повстанческого командования, направили к белым двух гонцов — К. Е. Чайкина и Г. А. Мирошникова от Казанской и Мигулинской станиц. Повстанцы везли просьбу «дать им вождей», а заодно патроны и деньги.

Уполномоченный от ЦК и СТО Белобородов о переговорах с повстанцами вообще не знал. Он мыкался в поезде по разбитым веткам между группировками экспедиционных войск и слал Ленину телеграммы о плохом состоянии железных дорог.

Обострился конфликт в Боковской конной группе. Несдержанный Прибоченко, опасаясь шпионажа, поймал в здании штаба местную жительницу, некую «урядничиху Боркунову», которая ошивалась там «по своим делам», и выгнал ее плетью. Мухоперец пригласил фельдшера, и тот освидетельствовал потерпевшую. «Коллегия коммунистов Морского и Интернационального батальона на общем собрании 5/V постановила создать следственную комиссию из коммунистов и одного представителя местного исполкома по жалобе гражданки Боркуновой», на теле которой обнаружили 10 полос.

Перепуганный Прибоченко написал в РВС армии: «…Доношу, что штаб группы «своих людей» начал поход против меня способом интриг среди красноармейцев… Считаю свое пребывание на должности полезным при условии роспуска «штаба своих людей»…»

Между тем в верхах решался вопрос о переговорах с мятежниками. Член РВС фронта и 9-й армии И. И. Ходоровский получил донесение Прибоченко 3 мая, но хода делу не давал, изучал обстановку.

К переговорам советское командование готовилось. Среди мятежников распространялись листовки с призывом: «Так лучше опомнитесь теперь, выдайте всех офицеров, зачинщиков, подстрекателей». Естественно, сдаче в плен сопутствуют переговоры в той или иной форме, так что штаб эксвойск не удивился стремлению мятежников вступить в контакт, но от казаков ожидались несколько иные предложения.

5 мая Мухоперцу и Прибоченко прислали шифровку: «До представления казаками официального заявления в письменном виде с Вашей стороны переговоров быть не должно. Никаких политических вопросов самостоятельно не разрешайте, обращайтесь в Реввоенсовет. Ходоровский… Никаких чрезмерных обещаний казакам не давайте. Княгницкий… Ни под каким видом не втягивайте красноармейцев в те или иные переговоры, о всяких шагах должны знать т. ком. группой Мухоперец и комиссар т. Прибоченко и лица ком. состава не ниже полковых комиссаров».

5 мая Ходоровский направил донесение из конной группы телеграфом вверх по инстанциям: «Троцкому по месту нахождения, Москва, Совнарком, Ленину, РВС Южного фронта, Козлов…» Ответ из РВС Южного фронта пришел поздно ночью. Гиттис и Сокольников дали четкие инструкции: «Переговоры с Прибоченко пока имеют лишь вид маневра со стороны повстанцев… Продолжение переговоров не должно никоим образом останавливать нашего наступления. Это приказываем категорически. Если будут продолжаться переговоры, они должны вестись только с теми частями повстанцев, которые находятся непосредственно на боевом участке. Переговоры могут сводиться только к предложению сдаться в 24 часа на условиях выдачи командного состава, сдачи оружия и лошадей. Сдавшимся гарантировать сохранение жизни. При заявлении о желании вести переговоры от общего имени всех мятежников разрешается предложить посылку делегации в Ревсовет 9. Делегации гарантировать неприкосновенность, но военные действия ни в коем случае, никоим образом на фронте не останавливать».[306]

Дошли ли эти донесения до В. И. Ленина — неизвестно. Во всяком случае, в Биохронике о них не говорится. Зато известны две телеграммы Ленина от 6 мая: 1) Белобородову — «Крайне удивлен, что и во второй Вашей телеграмме ни слова о ходе порученного Вам дела. Ускорение абсолютно необходимо. Спешите и подгоняйте всех. Отвечайте подробнее»; 2) Сокольникову и Колегаеву — «Промедление с подавлением восстания прямо-таки возмутительно. Сегодня видел известие, что подавление не подвигается. Необходимо принять самые энергичные меры и вырвать с корнем медлительность. Не послать ли еще добавочные силы чекистов? Телеграфируйте подробнее. Проволочка с восстанием нетерпима».[307]

Условия РВС Южного фронта были переданы повстанцам. Сдача на условиях выдачи командного состава повстанческому руководству не улыбнулась. Отныне его ориентация резко изменилась. И все же часть повстанцев была готова продолжить переговоры и положить оружие.

23 апреля (6 мая) бои на повстанческом фронте вспыхнули с новой силой. Прибоченко доносил: «В наше наступление 6 мая к нашему разъезду вышел навстречу делегат от казаков, его направляют сегодня в РВС 9 для информации. В тот же раз выходила колонна казаков, как выяснилось потом, для сдачи, но наш пулемет и артиллерия обстреляли их на расстоянии 400–600 шагов, после чего завязалась перестрелка с обеих сторон из ружей и артиллерии». 14 повстанцев было убито.

Повстанцы, видимо, были в смятении. В полках начались перевыборы командного состава. Так, 23 апреля (6 мая) был избран новый командир Мигулинского пешего полка — хорунжий П. С. Прибытков.

Сотрудники ЧК Смирнов и Балакирев сообщили, что восставшие желали послать своих представителей во ВЦИК для объяснения, но нашим штабом переговоры были запрещены, причем казачьи делегаты «понесли поранения» нашими снарядами, после чего «поклялись переговоров не вести и умереть всем с честью».

103-й полк красных, двигаясь вдоль Дона, вышел к хутору Белогорка и настиг там какой-то обоз, отступающий к Вёшенской. Но другие части — 104-й, 13-й кавалерийский полки и курсанты — к Вёшенской не вышли, увязли у Наполова и Верхне-Чирского, и 103-й полк вынужден был остановиться.

Чтобы отвлечь внимание повстанцев от направления главного удара, экспедиционные войска перешли в наступление от Усть-Хоперской, а на левом берегу Дона атаковали хутор Медвежий и слободу Солонка. Кронштадтский полк ударил на деревню Березняги.

Под Усть-Хоперской при помощи бронеавтомобиля «Фиат» красные, по их сведениям, «перебили несколько сот казаков». Но под Березнягами они потерпели поражение. Ставка делалась на Кронштадтский полк, его даже разделили «для устойчивости» фронта экспедиционных войск. Но «полк с выбитыми кадрами спешно перед отправкой на Дон был пополнен бородатыми дядями — ратниками Мировой войны… и молодняком, не успевшим познакомиться даже с запасными батальонами… И речи политрука о задачах пролетарской революции вызывали у них пока только тяжкие вздохи».[308] В целом полк состоял «не из матросов, а из рабочих и отчасти штрафных (дезертиров)».[309] Из штрафных состоял весь 3-й батальон полка.[310]

При атаке на Березняги этот 3-й батальон был встречен контратакой и «позорно бежал», потеряв 120 человек и оставив 8 пулеметов. Благодаря стойкости комсостава и коммунистов удалось спасти остальные.

Повстанцы со своей стороны подтверждали, что под Березнягами «отбились от матросов» и взяли 120 пленных, но всех их расстреляли («Пленных тут же расстреляли, так как все казаки были очень озлоблены»).[311]

Перейдя в наступление, повстанцы разбили под Новобогородицком батальоны Калачовского полка и 2-й Богучарский полк (из караульных частей) на линии Лиманский — Глубокая.

24 апреля (7 мая) день неустойчивого равновесия. Боковская конная группа красных двинулась в наступление из района Грушевский — Ягодный, обходя Каргинскую с северо-востока, заняла эту станицу, но была выбита, потеряв 11 раненых.

Курсанты были окружены в хуторе Лиховидове. 13-й кавалерийский полк вел тяжелый бой за хутор Верхне-Чирский.

Красное командование планировало оттянуть 103-й полк обратно на Варваринский, а другими полками с севера ударить на Верхне-Чирский. Курсантам — прорваться на хутор Яблоновский, а дивизиону 13-го кавалерийского полка выдвинуться на Гусынку-Климовку. К Яблоновскому подтягивался 104-й полк, к Колодезному из Тиховского — 107-й. К 8 мая планировалось занять линию Яблоновский — Верхне-Чирский — Варваринский. То есть линия фронта выравнивалась, создавался подвижный резерв (107-й полк), конница прикрывала наиболее опасный правый фланг.

Как видим, в разгар боев идея таранных кулаков сменилась идеей выравнивания фронта, выдавливания.

Казаки в ожидании нового наступления концентрировали силы в районе хуторов Токин — Фролов — Водянской — Базковский. Сюда прибыл с Казанским конным полком (5 сотен) и партизанским отрядом хорунжего Шумилина командир 3-й повстанческой дивизии сотник Егоров, до этого дравшийся под Варваринским. Партизанский отряд сразу же был пополнен за счет казаков 2-й Мигулинской дивизии.

Сами мигулинцы концентрировали силы у хуторов Ейский (3 сотни — до 900 человек) и Наполов (2 пешие и 1 конная сотни — до 1 тысячи человек). Видимо, в эти особые сотни явились стар и млад из названных хуторов. Сюда же прибыли 3 конные сотни, 30 тысяч патронов и 1 пулемет из Каргинской, из 1-й повстанческой дивизии.[312]

25 апреля (8 мая) в 6 утра начали наступления экспедиционные войска 9-й армии. Батальон лыжников двинулся из Усть-Хоперской на хутора Чеботарев и Ягодный. Несмотря на это, с угрожаемого участка были сняты конная и пешая сотня Вёшенского полка Отдельной бригады и переброшены в хутор Меркуловский на поддержку казанцам и мигулинцам. Более того, 5-я повстанческая дивизия нанесла отвлекающий удар всеми четырьмя полками — попыталась прорваться в Хоперский округ, — но была отбита, оставив на поле боя, по данным красных, 100 убитых и 70 раненых.

Экспедиционные войска 8-й армии 25 апреля (8 мая) к 20 часам за день боев заняли линию Тиховской — Калиновский — Варваринский — Наполов — Лиховидов.

Повстанческая ударная группа из хуторов Бодянского — Фролова — Базковского в сумерках бросилась вперед. Встречным ударом был отброшен наступавший на хутор Ейский 104-й полк. Казанская конница и партизанский отряд прорвались на хутора Провальский — Колодезный и достигли хутора Сетраков. Оттуда казанцы повернули и нанесли удар вдоль дороги Мешковская — Федоровский — Казанская. В станице Мешковской ими был захвачен и уничтожен штаб 1-й экспедиционной бригады, комиссар бригады Михайлов — зарублен. Связь между красными бригадами прервалась.

2-я повстанческая дивизия навалилась на разрозненные красные части. Как сообщали красные, «упорство, доходящее до безумия, проявили казаки, когда возникала возможность захватить патроны».[313] Утром 26 апреля (9 мая) курсанты и батальон Кронштадтского полка вновь оказались в окружении в хуторе Лиховидове и с трудом пробились на хутор Поповский. Красные оставили Мигулинскую и едва удержали от подходивших мигулинцев и вёшенцев Мешковскую.

Казанская конница, возвращаясь из рейда, вышла к своей станице, но на переправе через Дон была прихвачена 103-м Богучарским полком, который стремительно, но в порядке уходил из Варваринского и Мигулинской. После боя, доходившего до рукопашной, казанцы переправились, потеряв убитыми начальника партизанского отряда хорунжего Шумилина и одного из инициаторов восстания подхорунжего Алиманова.

Советское командование признавало, что только после прорыва 25–26 апреля (8–9 мая) у Мешковской было уделено должное внимание возможности прорыва повстанцев на соединение с Донской армией.[314]

27–28 апреля (10–11 мая) повстанцы вели упорные бои за овладение Мешковской и Скельным, где держали оборону курсанты. В бою погиб командир 2-го батальона Мигулинского пешего полка В. Сергеев. Под политкомом экспедиционных войск Колегаевым была убита лошадь, сам он сильно расшибся.[315]

28 апреля (11 мая) в штабе Южного фронта было получено ложное сообщение, что повстанцы прорвались на Миллерово, и последовал приказ экспедиционным войскам наступать с севера и востока, чтобы оттянуть силы повстанцев,[316] а 29 апреля (12 мая) — приказ экспедиционным войскам об обороне и удержании позиций. Наконец. 30 апреля (13 мая) пришло успокоительное донесение, что 28 апреля (11 мая) у Мешковской казаки понесли большие потери, а причина наступления — отсутствие патронов, которые они думали захватить в Мешковской.

Впрочем, наступление советских войск с севера было невозможно. 3-я бригада экспедиционных войск 8-й армии была расстроена, батальоны 3-го Кронштадтского полка отказались идти в наступление во второй раз после первого неудачного боя.

Северная группа экспедиционных войск 9-й армии 27 апреля (10 мая) заняла хутор Ежовский, но была там окружена и после 8-часового боя еле прорвалась и ушла на Усть-Бузулуцкую, в бою были потеряны 1 орудие и 6 пулеметов (еще 4 пулемета потерял конный дивизион), добровольческие отряды красных казаков «в бою предательски перешли на сторону повстанцев»[317] (речь идет о входивших в северную группу с 13 (26) апреля дружинах Акишевской, Алексеевской и Усть-Бузулукской станиц).

Дороги на Акишевскую и Тишанскую для повстанцев были открыты. В близлежащих хуторах вспыхнуло восстание, но к вечеру было подавлено, причем был отдан приказ «зачинщиков расстреливать на месте, а не таскать по штабам».

Но казаки (их силы на этом направлении красные определяли в 7–8 полков кавалерии, 2 полка пехоты, 2 орудия, 4–5 пулеметов) на север не пошли.

Северо-восточный участок повстанческого фронта за весь период восстания оставался самым стабильным, «неподвижным», так как здесь красные удерживали на правом берегу Хопра станицу Слащевскую и рядом с ней хутор Крутовской, как своего рода плацдарм, с которого могли перейти в наступление вглубь Верхне-Донского округа. Сама станица Слащевская высилась на меловом косогоре, и доступ к ней был только с южной стороны. Взять ее было очень трудно. Бои шли в основном севернее Слащевской, где повстанцы и противостоящие им заамурцы «упражнялись в наездничестве». Оставить Слащевскую без присмотра повстанческое командование не могло.

Во время разлива, когда Слащевская и Крутовской были отрезаны от левого берега и главных сил, повстанцы пытались захватить Крутовской. Ночной атакой хутор был взят, а защищавшие его красные казаки после рукопашной загнаны по пояс в воду. Однако, стоя в воде, красные оторвались от повстанцев, которые в холодную воду не полезли, и открыли огонь. Повстанцы, не имея патронов, сначала прятались за плетнями, но с рассветом «с большой досадой» ушли из хутора.

Чтобы наступать на север или северо-восток, за Хопер, повстанцам так или иначе надо было брать Слащевскую. Атака была назначена на 29 апреля (12 мая). Ночью перед атакой из Слащевской к повстанцам пришли несколько казаков, сообщили пароль и указали место двух красных застав. Взвод вахмистра И. Ушакова обе заставы снял той же ночью без выстрела.

На рассвете Решетовская сотня Вёшенского полка под командованием вахмистра Антипова (300 казаков) в пешем строю пошла на Слащевскую. Остальные сотни полка стояли в резерве, так как местность не позволяла развернуть большие силы. Красная батарея из-за Хопра открыла огонь, с колокольни ударили красные пулеметы. Неся потери, повстанцы все же ворвались в станицу и сбросили красных в Хопер. По сведениям Е. Ф. Кочетова, в Слащевской было захвачено 4 пулемета и много патронов, красных убили больше 300, сами потеряли около 200 убитыми. Из одной лишь Решетовской сотни было убито 63 казака. По советским сводкам видно, что Слащевскую заняли в 18 часов. То есть бой шел целый день.

Судя по советским сводкам, красные Слащевскую удержали, убили 50 повстанцев и взяли в плен 24.

На следующий день Московский и Заамурский полки с батареей повели наступление севернее Слащевской от хутора Кузнечикова на хутор Шакин.

По версии Е. Ф. Кочетова, Ушаковская и Колундаевская сотни Вёшенского полка сдерживали это наступление. Колундаевская сотня спешилась и залегла за Слащевским шляхом, а Ушаковская рассыпала лаву перед красными. Красные наступали цепями, имея на фланге 3 эскадрона кавалерии во взводных колоннах.

Ушаковская сотня перевалила шлях и укрылась в лощине, Колундаевская открыла огонь. Красная пехота остановилась, не доходя шляха, и стала окапываться.

Командир Вёшенского полка Дарин (которого Е. Ф. Кочетов в своих воспоминаниях характеризует: «туповатого толку (пехотинец)») приказал Ушаковской сотне атаковать красную пехоту. Кочетов указал ему на три эскадрона красной кавалерии. Дарин ответил, что на них ударит Белогорская сотня (из хоперских повстанцев), а ушаковцев поддержит Колундаевская сотня.

Е. Ф. Кочетов с Ушаковской сотней на рысях подошел к шляху, перевалил его и атаковал. «…Понеслись, как только могли кони идти. Доскакали до первой цепи, пехота побегла, побросала винтовки, поднявши руки. Пошли во всю мочь на вторую. В этот момент из Крутой балки выскочили три эскадрона конных красных казаков и с фланга сразу смяли мою сотню. Мы повернули назад, стали уходить как попало.

После этой атаки в сотне недоставало пять казаков, моих хуторцов. После оказалось, что этих белогорских сотен и не было. Да и Колундаевская сотня пока добегла до коноводов, села на коней, построилась… А тут все застыло. Ведь атака это момент: минуту опоздал, все пропадает».

5-й Заамурский полк в своих сводках подтверждает, что 30 апреля (13) мая две сотни полка провели атаку в конном строю, ударили в правый фланг наступающим повстанцам.

В целом бои за Слащевскую и севернее ее так и остались боями местного значения.

На восточном направлении экспедиционные войска и повстанцы обменялись не менее ощутимыми ударами. 27 апреля (10 мая) казаки повели наступление на Усть-Хоперскую, но были отбиты. Красные при помощи броневика «Фиат», преследуя, заняли хутора Бобровский, Зимовнов, Чеботарев и Девяткин, взяли 2 пулемета и пленных.

В ночь с 27 на 28 апреля (10–11 мая) казаки атаковали Боковскую и произвели налет на хутор Горбатов, но тоже неудачно. Наградные документы на Саратовский кавалерийский полк (полк был награжден почетным Красным Знаменем) гласят: «В мае месяце 1919 года на повстанческом Вёшенском фронте полк занимал хут. Горбатов. В ночь с 23 на 24 (дата дана ошибочно, с неверной поправкой. — А. В.) противник силою до 1500 сабель окружил его и, прорвавшись в хутор, разъединил полк на две части. Несмотря на это, красноармейцы быстро оправились, и завязался горячий бой. Отрезанные 1-й и 4-й эскадроны, врезавшись в гущу противника, пробились и соединились с остальной частью полка. Затем, отойдя за хутор, полк бросился в контратаку и выбил из него противника с большими для него потерями».[318]

Повстанцы действительно оставили на поле боя 26 убитых казаков и командира 3-й сотни 2-го Вёшенского полка Баранова, 137 раненых были увезены в станицу Вёшенскую.

Но все это были уже частные столкновения. Главным итогом боев 18–29 апреля (1–12 мая) 1919 года был срыв очередного наступления экспедиционных войск на повстанцев.

30 апреля (13 мая) П. Н. Кудинов отдал приказ № 12 по повстанческим войскам:

«Приношу мою глубокую благодарность героям защитникам Тихого Дона и поруганных прав человечества от насилий и глумлений кровожадных банд коммунистов: 3-й славной дивизии за бои с 25 по 29 апреля с.г., 4-й и 5-й дивизии за бой с 27 по 29 апреля с.г. и неустрашимым героям 1-й отдельной бригады: 3-й конной Ягодницкой сотне и отдельно 5-й пешей сотне верхней части станицы Вёшенской за бой 27-го у х. Горбатова.

Верьте, что не только Батюшка Дон, но и поруганная и угнетенная Россия преклонится перед вашим мужеством».

В ходе боев большие потери понесли части экспедиционной дивизии 9-й армии. Почти вдвое сократился состав 5-го кав-дивизиона и батальона лыжников (на 15 мая 1919 года — 486 штыков).

Наступавшая экспедиционная дивизия 8-й армии пострадала еще больше. В двух батальонах Кронштадтского полка, приданных 3-й бригаде, от 1325 штыков осталось 500, из них «половина ненадежных». Калачовский полк бригады характеризовался как «неустойчивый», а Воронежский конный — как «небоеспособный». 104-й стрелковый полк вообще разбежался.

В целом потери экспедиционных войск 8-й армии с 1 по 15 мая н.с. были следующие:

Кронштадтский полк потерял еще и 8 пулеметов.

Обманувшийся в своих предположениях политком Прибоченко тревожно доносил: «…Настроение красноармейцев таково, что готовы истребить даже мирных казаков, ибо считают их поголовно контрреволюционерами». Впрочем, Прибоченко было теперь не до переговоров. Реввоенсовет армии занялся инцидентом в штабе Боковской группы. На запрос Ходоровского о причинах и сути конфликта командир Мухоперец 8 мая ответил, что трений с комиссаром не было и нет, «были недоразумения насчет братания», во время которых штаб «стал в оппозицию». Относительно переговоров Мухоперец упрямо повторил, что «с бандитами можно говорить только пулеметами», а затем пространно изложил суть инцидента с «гражданкой Боркуновой». «Братание» — это уже было серьезно. И хотя испуганный Прибоченко оправдывался («Доношу, что никакого братания не было. При первом известии о стремлении мятежников завязать переговоры с красноармейцами мною отдан приказ № 125 политкомам всех частей не допускать таковых и самим не переговариваться с мятежниками под страхом расстрелов»), 13 мая РВС предложил политотделу армии найти замену политкому Боковской группы. 20 мая на место отозванного в распоряжение политотдела Прибоченко был назначен комиссар по мобилизации Чернышевской волости Язгур.

Срыв мирных переговоров нанес ощутимый удар по позициям «умеренного течения» среди повстанцев. Резко возросло число сторонников прорыва на соединение с белым фронтом.

В своих мемуарах сразу же за описанием всех этих боев и рейдов Кудинов заявил: «…B критический момент армия восставших могла бы прорвать фронт красных там, где бы она захотела, и с успехом отыскала новое поле для нового боевого счастья. Но не об армии болела казачья душа, а о тех несчастных детях…» и т. д. Короче, «…я решил драться до последней возможности, а подготовленный план прорыва иметь в запасе».

В разгар боев установилась связь между повстанцами и Донской армией — и начинается новый этап борьбы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.