Глава V Хозяйственный быт и внутренняя жизнь Черноморцев

Глава V

Хозяйственный быт и внутренняя жизнь Черноморцев

Обетованные земли на Кубани представляли для черноморца выгоды в двух отношениях: во-первых, они отличались естественными богатствами, разнообразием и обилием угодий, а во-вторых, были обширны и свободны от заселения. Первого рода условия обещали хороший от хозяйства доход или, по тогдашней терминологии, добрую добычу; вторые гарантировали широкое распространение излюбленных форм хозяйства.

Как известно, черноморцы, вместе с организацией и традициями Запорожья, несли на новые места и хозяйственные формы с прежней своей родины. Это были примитивные виды хозяйства — пастушеское скотоводство, с слабым развитием земледелия, рыболовство и охотничьи и звероловные промыслы. Судя по этим формам, отличительную особенность казачьего хозяйства составлял их натуральный характер. Все виды занятий сводились к добыванию предметов для непосредственных нужд хозяйства и семьи, как пища, одежда, корма для скота, строительный материал и пр. Накопление богатства выражалось в живом товаре и естественных продуктах — в скоте, пищевых запасах, одежде и предметах незатейливой домашней обстановки. Богатство народное было богатством местной природы.

«Видел я прекрасное положение мест, порядочное заселение куренных слобод, изобилие скотоводства, в полях трав и хороший на посевах всход хлебов», — говорит Головатый в письме 4 мая 1795 года таврическому губернатору Жегулину. Тон и характеристика, вполне соответствующие тогдашнему экономическому укладу. Позже, в июне, Головатый сообщал графу Платону Зубову об удовлетворительном урожае хлебов и трав и своевременных полевых работах осевших переселенцев. Природа щедрой рукой рассыпала свои богатства. В этом году был особенно сильный разлив Кубани, покрывшей своими водами прибрежные низменности и степи на огромных пространствах. Вместе с разливом вод всюду зашла рыба, и «коропа было так довольно, что, — по свидетельству Головатого, — казаки, содержащие стражу, во время разъездов пиками и киями били эту рыбу и употребляли в пищу, совместно с тетерей казацкой, да и не голодны».

1795 год был третьим годом заселения Черномории и, следовательно, годом хозяйственного опыта, на основании которого можно было уже отчасти судить об экономических особенностях края. В Кубанском архиве сохранились очень интересные материалы по этому предмету. Таврический областной инженер, Василий Колчигин, посланный в Черноморию для межевых работ и разбивки планов под окружные города, должен был представить в Правительствующий Сенат карту Черномории и экономические примечания к ней. Набросав план последних, он послал их на просмотр Головатому, которого просил, — «по знанию его в экономии», — сделать свои замечания и пополнить упущенное. Получилось, таким образом, нечто вроде программы и описания по ней края.

В пункте первом этого описания, по вопросу «О хлебопашестве, на основании испытания», говорится, что на зиму озимая пшеница и рожь, а весной яровая рожь, пшеница, ячмень, овес, гречиха, просо, горох, конопля и лен сеются на Фанагорийском острове, при Копыле, за Черной Протокой по Кубани, при речках Понуре, Керпилях, Бейсуге и Ее «с их отдельностями», и что все эти хлеба, если бывают весенние дожди, дают «чрезвычайный плод».

В рубрике о птицах отмечено до 53 названий птиц или видов их. В то время в обилии водились еще тетерева, фазаны, стрепеты, лебеди, дрофы и другие ценные породы дичи.

В третьей рубрике подробно описаны породы рыб, время лова и цены на рыбу и ее продукты. Порода красной рыбы — осетр, севрюга, стерлядь и белуга — в огромном количестве добывались в разных местах Черного и Азовского морей — на Фанагории, у Тамани, в лиманах, на косах, в Кубани и даже в таких степных речках, как Бейсуг, Челбасы и Ея. Белая же рыба — судак, тарань, лещ и короп — ловилась казаками в достаточном количестве всюду, где только была вода — и в морях, и в Кубани, и в степных речках, и в лиманах, и в озерах, и во всех тех местах, куда проникала вода во время разлива рек.

Из белуги и осетра приготовлялись превосходные балыки, которые сбывались в Константинополь, в Еникале и в Россию по 5 р. 50 коп. ассигнациями за пуд, т. е. по 4 коп. серебром за фунт на наши деньги. Икра продавалась тогда по 4 р. 50 коп. ассигнациями за пуд, или, следовательно, по 3 с лишком коп. за фунт. По таким же соответственно низким ценам продавали казаки и все другие виды рыбы. Тысяча тарани стоила 1 р. 50 коп. ассигнациями, или 43 коп. серебром. Пуд белуги стоил на наши деньги 20 коп., пуд севрюги 23 коп., а пуд осетра около 35 коп., т. е. менее копейки фунт. Тысяча коропов в аршин размером продавалась по 21 руб., а так как короп в аршин размером весил не менее 20 ф., то, следовательно, фунт этой жирной и вкусной рыбы стоил около 1/10 копейки.

Таким образом, рыба, по-видимому, составляла как главнейший пищевой предмет населения, так и видную статью в денежных доходах казака.

Наряду с рыбопромышленностью казаки занимались и охотой на зверя. Волк, лисица и заяц давали казаку меха; кабаны, олени и козы — мясо. Но в материалах есть сведения, что, «помимо этих обычных зверей охотничьего промысла, в то время водились, как сказано в описании, водяные звери: в море тюлени, а в Кубани виднихи и бобер». Можно сомневаться, чтобы в Азовском и Черном морях встречался тюлень. Вероятно, тюленем ошибочно назван дельфин или морская свинья. Но наличность бобра на Кубани не подлежит ни малейшему сомнению. В материалах не только упоминается название этого зверя, но проставлена и цена на шкуру его. Шкура бобра и виднихи, т. е. выдры, продавалась по 7 руб. ассигнациями, или по 7 р. серебром на наши деньги, «в рассуждении, как сказано в описании, бледной на них шерсти»; мех же волчий ценился около 6 руб. на наши деньги, а лисий 10 руб., но меха сшивались из нескольких шкур.

Казаки водили «российских, турецких и татарских заводов» лошадей, рогатый скот «российской, венгерской и волошской» породы и овец «русских, татарских и волошских».

В материалах подробно перечислены названия лесных пород и плодовых деревьев, но эти названия не дают никаких представлений как о лесах Черномории, так и о садоводстве. Судя по другим данным, степной край черноморцев скорее был беден лесными и древесными насаждениями, чем богат ими. Казаки, во всяком случае, терпели нужду в лесе.

Более серьезную статью промышленности составляла для казака соль. Добыча соли производилась казаками как для собственного потребления, так и для мены с горцами. Соль давали Ачуевские, Ахтарские и Керпильские озера, а также озера на Фанагории и в Ейской округе. Мена же ее черкесам производилась на трех меновых дворах: при Екатеринодаре, Ольгинском кордоне, на Гудовичевской переправе и при кордоне Андреевском на острове против Курок. Здесь казаки меняли «четверичек соли за два ржи, за четверик пшена или пшеницы. Мена же соли на груши, кислицы, орехи, каштаны, лук, чеснок, мед, ленчики для седел, бурки, циновки, сукно черное, белое и серое, черкески черные и серые, ратовища, пистолеты и ружья велась и по договорам». Замечательно, что черкесы, не имевшие пик или ратищ, поставляли, однако, казакам деревянные части этого оружия — ратовища. Черкесы привозили на мену также шкуры медвежьи, волчьи, лисьи, овечьи и диких кошек, стреляных диких свиней, пестрый кумач и бумажное полотно.

Приведенные из описания данные представляют общую характеристику экономических особенностей того времени и заключают в себе характерные признаки состояния тогдашней культуры. Низкие цены на продукты указывают на натуральные формы хозяйства, а виды занятий свидетельствуют о зачаточном состоянии промышленности. Это — общая точка зрения на преобладающие виды хозяйства. В частности, отдельные виды хозяйства носили свои особенности.

Казалось бы, что земледелие должно было составлять основное занятие населения. Земель удобных было много, потребность в хлебе велика, изолированное положение края ставило население в тяжелые условия получения продовольственных средств со стороны. Но хозяйственные формы были настолько примитивны, что земледелие не составляло еще преобладающего занятия. Земля была нужна казаку, но больше для других занятий, чем для земледелия. Поэтому и самые земельные порядки слагались под давлением этих преобладающих занятий.

Для казаков важна была прежде всего полная свобода в хозяйственных предприятиях и в соединенном с ними обычае вольной заимки. На заимочном праве казак устраивал свои хутора, коши и зимовники, заимочным способом он ставил рыбные заводы, косил траву или камыш, выпасывал скот и т. п. В этом отношении порядки, установленные Войсковым Правительством, не были тяжелы для земледельца. Пустующих земель было много, и казак мог производить запашки, где хотел. Обыкновенно распашки велись небольшими полосами или нивами; посевы производились большей частью с весны; размеры посевов были невелики. Последнее отчасти объяснялось тем, что заселение края только начиналось; но казак вообще не любил в то время земледелия. Исторические акты свидетельствуют, что казаки, как в первые годы заселения края, так и впоследствии, нуждались в получении продовольственных средств со стороны. В первый год своего пребывания в крае казачье население так нуждалось в продовольствии, что правительство вынуждено было продолжать отпуск провианта из казны. Распоряжением графа Платона Зубова приказано было, ввиду недостатка и дороговизны хлеба в Черномории, продолжить отпуск населению провианта по 1-е сентября 1794 года и взять для этого средства из доходов Таврической области. Помимо казны черноморцы добывали продовольственные средства и у своих соседей черкесов. На первых порах черкесы дарили даже казакам зерно для продовольствия и на посевы, но затем между ними и казаками установились постоянные торговые сношения в чисто натуральных формах, и казаки выменивали большей частью на соль черкесский хлеб. Одним словом, земледелие служило у черноморцев лишь подспорьем к другим отраслям хозяйства.

В более стеснительных условиях оказался черноморский казак при обзаведении теми формами хозяйственной жизни, которые были до известной степени связаны с земледелием. Устройство хуторов и мельниц уже обставлено было некоторыми требованиями. Места под них давались по заявлениям и на определенных условиях. Обыкновенно предприниматель делал письменное заявление в Войсковое Правительство об отводе места. Войсковое Правительство наводило справки о возможности такого отвода, т. е. не было ли занято кем-нибудь другим это место, принадлежал ли предприниматель к тому куреню, которому указаны были земли, не грозила ли река подтопом соседним землям, если устраивалась плотина для мельниц, и т. п. Раз получались удовлетворительные справки, Войсковое Правительство разрешало устроить хутор или мельницу и выдавало, на основании «Порядка общей пользы», патент на «вечно спокойное и потомственное владение». Все это было, конечно, очень разумно и целесообразно, но, к сожалению, почти недоступно для массы. Подавляющее большинство населения состояло из бедняков, которые не имели средств для устройства хутора или водяной мельницы, требовавших больших затрат. Выгодами заимочного права пользовались, таким образом, одни богачи и казачьи старшины. Особенно много хуторов и мельниц устроили последние. Материалы войскового архива переполнены актами выдачи разрешений старшинам на устройство хуторов и мельниц. Рядовым казакам власти нередко отказывали в разрешениях под предлогом принадлежности их не к надлежащему куреню, близости других хуторов и пр. Но для старшин не существовало этих препятствий, и они устраивали хутора и мельницы на самых лучших местах. Некоторым старшинам выдавались акты на устройство хуторов в двух различных местах. Одним словом, старшинам отдавались преимущества перед массой, «яко вождям наставникам и попечителям общественных благ».

Хотя Котляревский впоследствии и утверждал, что он уничтожил расхищение войсковых земель под хутора, но зерно было брошено в землю, и для развития его нашлись благоприятные условия. Дело было не в параграфе «Порядка общей пользы», допускавшем выделение земель под хутора на условиях частной собственности, а в том, что образовался уже целый класс, преследовавший определенные задачи в этом направлении. Последствия показали, что стремления этого класса сводились к обеспечению излюбленной у казаков формы хозяйства — скотоводства.

В то время скотоводческое хозяйство представляло самый выгодный промысел благодаря обилию пустующих земель и превосходным пастбищам. Скотоводство тогда отличалось крайне примитивным характером. Главная масса животных выкармливалась на подножном корму. Не было ни капитальных хозяйственных обзаведений для содержания скота, ни искусственного кормления заранее заготовленными зерном и кормами. Зерно и сено давалось только упряжным животным; табунные же лошади, рогатый скот и отары овец круглый год ходили по пастбищам. В этом отношении ведение скотоводства у черноморцев ничем не отличалось от обычных форм у номадов. Те же табуны и стада, те же перекочевки, тот же надзор за животными, что и у номадов. Все усилия скотоводов направлялись на получение возможно большего количества приплода при наименьших затратах на дело. Скоту и скотоводу должна была помогать природа. Требовалось возможное разнообразие угодий и обширные, никем не занятые, пространства. И вот эти-то условия и стремилась закрепить за собой казачья старшина.

Из документов видно, что под хутора чиновных казаков отводились пространства в 8, 10 и 12 верст в длину, при нескольких верстах в ширину. Впоследствии эти, и без того громадные площади обращались в десятки тысяч десятин запретной для массы земли. Черноморские паны всегда славились, как богатые и замечательные скотоводы. Они разводили тысячами голов лошадей и рогатый скот и десятками тысяч овец. А наряду с этим куренные селения стеснены были в угодьях, и масса бедняков совсем не имела скота.

На первых порах, при заселении Черномории, эти явления не выделялись еще так резко. И это понятно. Войско оседало на новых местах, и самые богатые хозяева и предприимчивые скотоводы не успели еще поставить скотоводческое хозяйство на должную высоту. Скота было еще мало. Но уже в то время, как об этом свидетельствует приведенный выше документ, казаки успели обзавестись разными породами скота, как-то российского, венгерского, волошского, турецкого, татарского и пр. Очевидно, имелось в виду вывести наилучшую породу. Впоследствии это удалось черноморским панам, а в описываемый нами период они лишь заботились о захвате возможно большего количества пустующих земель, заводя подвижные формы скотоводческого хозяйства.

Иным характером отличались отношения властей и населения к тем угодьям, которые имелись у войска в ограниченном количестве. К числу таких угодий принадлежали леса. Черномория была чисто степным краем; лесов в ней почти не было, и очевидно, и население, и начальство должно было дорожить этим видом угодий. Еще запорожцы охраняли особенно заботливо леса. За самовольные порубки они назначали даже смертную казнь. За Бугом Кош неоднократно делал распоряжения о сбережении лесов, грозя ослушникам тяжкими наказаниями. Так же заботливо к охране лесов отнеслось Войсковое Правительство и на Черномории, организовав охрану. 2 марта 1794 года войсковой атаман Чепига, после объезда края по Кубани, нашел войсковые леса крайне опустошенными. В видах сбережения их, правительство назначило валдмейстером поручика Веремеевского, настрого приказав ему, чтобы он не допускал никого рубить леса и забирать даже нарубленный лес, а также охранять как от пожара, так и от скотского опустошения. В помощь ему назначено было 4 человека исправных верховых лесничих. Веремеевский и лесничие были приведены к присяге, причем на валдмейстера возложена была обязанность делать подробные сообщения о размерах вырубки леса по распоряжению правительства, рапортуя о состоянии лесов правительству каждые 7 дней. С тех пор были заведены такие заведующие лесами чиновники, под именем лесмейстеров.

Но и на эти запретные угодья наложила свой тяжелую руку старшина. Часть лесов была захвачена ею в исключительное пользование. В марте 1794 года Войсковое Правительство извещало кошевого Чепигу, что оно послало ему открытый указ на отвод леса в Черкасском куте «на вечно спокойное и потомственное владение». Получил в такое же пользование лес Головатый и другие старшины.

Чаще, впрочем, лес отводился старшинам в количестве 300 дерев «по положению», как значилось в постановлении на этот предмет. Казакам же позволялось рубить или по 35 пней, или же совсем не отводился лес для вырубки. Преимущество в этом отношении старшин пред казаками определялось служебными признаками. Так, полковник Юзбаша для получения 300 пней леса представил 5 аттестатов о службе. Войсковое Правительство как бы ограждало себя этим от нареканий в потворстве панам. Но факт расхищения лесов старшиной оставался тем не менее налицо, и его прочно установил такой авторитет в этом отношении, как войсковой атаман Котляревский.

В исторических материалах нет указаний на искусственное разведение лесов. Лесонасаждения, даже в таком виде, как это сделал Кушьмезуко вблизи Екатеринодара, не практиковалось казаками. Казаки застали остатки садов и виноградников от прежних засельщиков края. Затем Войсковое Правительство, по примеру Запорожья, приказало «всякое родючее дерево» не рубить и строго охранять. Есть указания, что казаков снабжали садовыми саженцами черкесы. Головатый просил графа Платона Зубова исходатайствовать у императрицы для казаков разрешение получать виноградные лозы из Судака. Все это были, конечно, лишь одни начинания. Слишком мал был еще промежуток времени со дня заселения края для того, чтобы казаки смогли обзавестись такими капитальными предприятиями, как садоводство и виноградарство.

Из минеральных богатств казаки сразу обратили внимание на нефть. Место нахождения ее отмечено в нескольких пунктах еще Мокием Гуликом при предварительном осмотре им края. Казаки называли нефть дегтем и пользовались ей только как смазочным веществом. Разработка же источников нефти на первых порах совсем не производилась. Только морское ведомство посылало нижних чинов на добычу нефти. В архивных делах сохранились указания на то, как в одном случае казаки отняли у матроса Федора Фомина до 8 ведер собранной им, по поручению начальства, нефти и как потом представитель морского ведомства Мордвинов просил Войсковое Правительство оградить посылаемых для добычи нефти матросов от подобных насилий и разрешить добывать на Тамани нефть для нужд флота.

Более серьезную статью дохода в хозяйстве представлял другой минеральный продукт — соль. Соль в ту пору служила и предметом потребления для населения и скота, и меновой единицей. Благодаря такому двойственному назначению в урожаях и добыче соли одинаково были заинтересованы и население, и правительство. Для последнего соль составляла довольно крупную статью войскового дохода.

Развитие солепромышленности началось с заселения черноморцами края. Это было дело не новое для тех из них, которые ранее проникали на берега Азовского моря и ловили здесь рыбу, так как рыболовный промысел без соли не мог существовать. К тому же солепромышленность велась раньше татарами. Черноморцы застали еще на соляных озерах валы и канавы от редутов, в которых татары держали ясыр, т. е. пленников, для выволочки соли и имели склад последней.

Как видно из дел Кубанского войскового архива, соляные озера считались войсковым достоянием и никаких пожалований ими старшин и рядовых казаков не практиковалось.

Само войско распоряжалось соляными озерами, извлекая из них доходы. Солепромышленники платили натурой в доход войска за выволоченную соль. Обыкновенно дело велось таким образом. Войсковое Правительство делало постановление о посылке в окружные правления указа, чтобы правления оповестили население о «собрании» соли. Население отправлялось на озера за солью. Туда же каждое окружное правление посылало старшину, который и взимал в доход войска положенное количество соли с добычи на озерах. В первое время размер этого сбора определялся в 25 пудов «со всех, кто бы не собирал соль», т. е. с каждого солепромышленника, независимо от количества добытой им соли. После неравномерность этого обложения и слабые поступления соли в войско заставили Войсковое Правительство несколько изменить принятую систему сбора соляной пошлины натурой, перенеся обложение с лица на количество выволоченной соли. Так, постановлением Войскового Правительства 1796 года определено брать с солепромышленников 1/5 в долю с добычи соли. Доходы войска сразу повысились.

Но вместе с тем новый способ обложения солепромышленников вызвал неудовольствия в их среде. Старшины и казаки Фанагорийского округа заявили смотрителю соляных озер Васюринскому, что они не согласны давать с Бугазских озер 1/3 долю собранной соли, так как урожай соли плох и им придется давать поденщикам за выволочку соли по 60 коп. в день. Потому они просили Войсковое Правительство взимать пошлину по 25 пудов с каждого солепромышленника, как это велось раньше. Позже, во время персидского бунта, казаки жаловались Государю на высокую соляную пошлину.

Полученную в виде пошлины соль Войсковое Правительство отправляло обыкновенно на меновые дворы, где она особенно усиленно требовалась горцам. Здесь соль обменивалась главным образом на хлеба, и правители этим путем успели образовать довольно значительные запасы продовольственных средств. Так, например, в 1797 году только на двух меновых опорах и в течение короткого времени было получено от черкесов в обмен на соль 31 707 пудов разного рода хлеба, преимущественно пшеницы (21 879 пуд.) и пшена (7005 пуд.), 20 пудов меду и пуд воску, 63 бурки, 41 100 штук частокола, 25 циновок, 2 ружья и пр.

В материалах войскового архива сохранились цифровые данные о количестве поступившей в войско, в виде пошлины, соли в период с 1795 по 1799 год. Всего поступило 112 764 пуда, из которых на меновые дворы было пущено 93 141 пуд. Так как черкесы в обмен на соль давали столько же хлеба или даже двойное его количество, то Войсковое Правительство добыло этим путем свыше 100 000 пудов хлеба.

Само собой разумеется, что мену и продажу соли войско и население могли производить только в пределах Черномории. Вне пределов ее эти операции воспрещались, так как соль подлежала и правительственному обложению.

Еще более ценный вид промышленности составляло рыболовство. Казак искони был рыболовом. Еще запорожцы пробирались к берегам восточной части Азовского моря и на Кубань с целями рыбопромышленности. Когда Чепига остановился зимовать на Ейской косе с партией переселенцев, то он нашел здесь ватаги рыбопромышленников и забродчиков. Так как здесь же были казенные строения, то капитан Войнау просил Жегулина приказать Чепиге, чтобы он позаботился об охране этих строений, потому что «рыбопромышленники и забродчики вышли из послушания» и могли испортить или разрушить казенные строения.

Обстоятельство это служило уже для войска предостережением насчет того, что при занятиях рыболовством войско и казаки неминуемо столкнутся с теми лицами, которые ловили здесь рыбу до того. На самом деле, в первый же год существования Черномории агентами Войскового Правительства обнаружено было присутствие рыбопромышленников и вообще пришлых людей на косах и Азовском побережье. Здесь были устроены не только притоны для рыболовства, но и хорошо обставленные рыбные заводы, загоны и даже хутора для скота. Мало того, все лучшие рыболовные угодья у Ачуева и по всему Азовскому побережью оказались в аренде у казака Донского войска Селиверстова. Из-за этого возникла обширная переписка Войскового Правительства с атаманом войска Донского — Иловайским и с другими лицами и учреждениями.

Наказной атаман Донского войска Иловайский известил Чепигу и правительство, что он отдал в аренду на 3 года рыболовные места, принадлежавшие раньше Потемкину, и просил не нарушать этого контракта. Войсковое Правительство нашло, однако, что эти рыболовные места принадлежат, на основании Высочайших грамот, исключительно Черноморскому войску и никто, кроме его, не имеет права ими пользоваться. На этом основании Войсковое Правительство постановило: согнать с войсковых земель все рыболовные и скотоводческие заводы, принадлежащие пришлым жителям, а с казака Селиверстова взыскать аренду за вторую половину года со дня опубликования Высочайшей грамоты 1792 года. Требование это было предъявлено донскому атаману Иловайскому. Последний, с своей стороны, находил, что таким путем совершенно будет разорен Селиверстов, а контракты, как законные акты, будут нарушены. Поэтому он просил Войсковое Правительство приостановить решение относительно Селиверстова, пока он не получит из Государственной Военной Коллегии от графа Салтыкова распоряжения.

Дело заключалось в том, что Потемкин, прежде чем подарить азовские рыболовные промыслы Черноморскому войску, поручил Иловайскому сдавать их в аренду, а получаемые арендные деньги отправлять в Москву для приращения университетского капитала. В дело вмешался таврический губернатор Жегулин, на котором лежало попечение о Черноморском войске. Жегулин указал Иловайскому, что он ставит частные контракты выше грамоты императрицы и что в случае настояния Иловайского на своих требованиях он, Жегулин, вынужден будет «утрудить Высочайшую Особу». Иловайский сразу сдался. Извещая Жегулина и Черноморское Войсковое Правительство о том, что он распорядился, чтобы немедленно были снесены Селиверстовым и другими донскими казаками рыболовные заводы и иные хозяйственные заведения, он просил только, чтобы Войсковое Правительство разрешило рыбопромышленникам жить в заводах до весны, так как зимой ломать постройки и хозяйство было неудобно. В то же время Салтыков известил Иловайского, что, в силу Высочайше пожалованной грамоты на землю, черноморцы были полными и единственными хозяевами последней. Поэтому и Селиверстов должен был внести войску арендную плату за рыболовные угодья со дня пожалования их Высочайшей грамотой. Иловайский представил в свое время эту часть арендной платы, причитавшейся с Селиверстова, Черноморскому войску.

Иловайский вообще энергично отстаивал интересы Селиверстова и в аренду ему сдал не один Ачуевский завод, принадлежавший Потемкину, но даже рыбные ловли и соляные озера на всем протяжении Азовского побережья, а также реки Ею, Бейсуг и Челбас. С своей стороны, и Войсковое Правительство не стало нажимать арендатора Селиверстова и купило у него в 1792 году Чернопротоцкий рыбный завод за 8000 руб.

Войско предпочитало вести рыболовное дело на лучших рыболовных заводах самостоятельно, без отдачи в аренду, и учредило постоянную должность шапаря, т. е. чиновника, заведовавшего рыболовным заводом. Последний получал деньги за проданную рыбу, вел отчетность по заводу и представлял ее и деньги в Войсковое Правительство. Так, в 1794 году шапарь Дубчак донес правительству, что он получил с рыболовного завода 17 790 руб. дохода.

В единичных случаях, впрочем, сдавались с торгов или отдельные рыболовные места, или покупка рыбы с заводов по заранее установленной цене. В 1795 году по контракту с Войсковым Правительством, есаул Гусельщиков платил войску за пуд красной рыбы — 80 коп., сома — 40 коп., за тысячу судаков в 9 вершков длиной — 20 руб., за ведро жира рыбьего — 90 коп. В том же 1795 году рыболовные места на двух косах Таманского пролива отданы были Керченским рыболовам за плату 60 руб. с сетной лодки.

Наряду с войсковым рыболовством рыбным промыслом широко занималось и войсковое население. Рыба всюду добывалась в обилии и в лиманах, и в озерах, и в речках, и в море; ловили ее всевозможными снастями; устраивались постоянные заводы и временные пристанища. Так, только в 14 местах Азовского побережья, главным образом на косах, числилось 60 частных заводов с 2013 забродчиками или бурлаками. Заготовленная впрок рыба шла в продовольствие местному населению и сбывалась на сторону, далеко за пределы Черномории.

В связи с рыболовством в войске сложилось обыкновение посылать подарки рыбой к Высочайшему Двору. Посылки эти производились на войсковой счет и принимали иногда очень внушительные размеры. В 1799 году Войсковым Правительством был заключен контракт с есаулом Перекрестовым о доставке в Петербург 84 пудов балыка и 140 пудов икры по 3 руб. с пуда, считая в том числе нарочного офицера и его помощника, как сказано в контракте. Посылки эти, следовательно, не только дорого стоили, но и обслуживались чиновным персоналом.

С рыболовством всегда тесно связан был звероловный или охотничий промысел. Промысел этот давал населению пищевые продукты в виде мяса и кожи или меха для одежды и хозяйственных нужд. В архивных документах встречается мало указаний относительно этого промысла, но он имел, несомненно, широкое экономическое значение. Когда Чепига шел с первой партией переселенцев через Донскую область, то войсковой атаман Иловайский пригласил Чепигу к себе на обед для знакомства, а потом просил его не стеснять донских казаков, занимавшихся охотой на Черномории. И на самом деле, черноморцы, заселяя край, сразу же столкнулись в укромных охотничьих местах и на рыболовных косах с донскими казаками. У последних были облюбованы известные займища, устроены притоны, шалаши и землянки, которые Войсковое Правительство велело потом снести.

Третью, после соли и рыбопромышленности, статью войсковых доходов составляла винная монополия, предоставленная войску грамотой 1792 года. Казаки так недолго еще жили на Черномории и настолько слабо устроили хозяйство, что собственного винокурения здесь не было. Водку войско добывало со стороны. Но самая продажа водки представляла очень значительные выгоды для войска. Пользуясь «свободной внутренней торговлей и вольной продажей вина на войсковых землях», первые правители войска — Чепига и Головатый — отдали виноторговлю в откуп. Обыкновенно откупщику предоставлялось исключительное право продажи вина по заранее условленным ценам и с известным сбором в пользу войска. В контракте с откупщиком Яншиным за 1794 год назначены были следующие цены: за ведро «пенного горячего вина и наливного вина на фрукт» — 5 руб., за «водку передвоенную» и спирт — 7 руб. ведро, за «сладкую водку» — 1 р. 75 к. кварта; пошлина же в пользу войска была определена в 1 руб. с каждого проданного ведра.

Надо полагать, что виноторговля на таких условиях считалась в то время очень выгодным предприятием. Охотников на откупа было много, и видные откупщики имели за спиной сильных покровителей. Войскового откупщика Яншина рекомендовал Головатому таврический вице-губернатор Габлиц, очень прозрачно намекая на то, что сдавши в откуп виноторговлю Яншину, войско «сделает очень хорошо»; это избавит правителей от многих хлопот и переписок, которых у войска всегда было достаточно, почему и советовал Головатому «сойтись с господином Яншиным». Едва ли можно сомневаться, что таврический вице-губернатор, от которого в известной мере зависели интересы войска, хлопотал о Яншине не бескорыстно. Разумеется, Войсковое Правительство предпочло Яншина всем другим откупщикам.

Но откупа не пользовались популярностью среди казачьего населения, особенно у старшины. Люди богатые и старшины в то время любили заниматься виноторговлей как самым выгодным промыслом, и понятно, что откупщики были большой помехой им в этом отношении. Торговать вином тайно было рискованно, так как, при том же откупщике Яншине, за один беспошлинный провоз вина со стороны в Черноморию полагался довольно тяжелый штраф — первый раз 10 р., второй раз 25 р., третий — 50 р., а в четвертый и больше. Старшины неоднократно требовали уничтожения винного откупа. Котляревский поставил себе в заслугу отмену винных откупов в Черномории.

По-видимому, и все население стояло на стороне вольной продажи вина. И это отчасти понятно. Упоминание в грамоте о вольной продаже вина как о дарованной войску льготе указывало на несомненные выгоды последней. Очевидно, те барыши, которые клали в свои карманы откупщики, были настолько значительны, что их хватило бы на удовлетворение нужд старшины и казаков.

Таким образом, виноторговля послужила на первое время тем фондом, из которого, вместе с пошлинами на соль и доходами от рыбопромышленности, образовалась «войсковая казна». По примеру Запорожья, черноморцы обратили серьезное внимание на образование войскового капитала, своей казны. Собственные средства развязывали руки войсковым правителям во многих отношениях и обеспечивали им независимость от центрального правительства. Это хорошо понимали казаки. И поэтому первые представители Войскового Правительства так заботливо отнеслись к образованию войсковых капиталов.

За три года — 1794, 1795 и 1796 — в делах Войскового Архива сохранились интересные ведомости о приходе и расходе денежных сумм, поступивших в войсковые доходы. Остаток с отданными в кредит деньгами на 1794 год был равен 35 660 р.; с Чернопротоцкого рыболовного завода поступило дохода 4280 р. и 1907 р. возврата от старшин и из др. источников. В следующем, 1795 году, Чернопротоцкий завод дал войску 6293 р. дохода, винный откуп 19 559 р. и 27 р. штрафа с солепромышленника. Наконец, в 1796 году отмечены только две статьи дохода — за соль с меновых дворов 4141 р. и 5000 р. каких-то «хранившихся у подполковника Котляревского» денег. Надо полагать, что в ведомости попали не все войсковые доходы; доходы натурой, во всяком случае, не вносились в эти ведомости. В жалобе на Высочайшее имя, перехваченной войсковыми правителями во время персидского бунта, говорится, что казакам неизвестно, куда делись доходы по винному откупу за первые два года существования его. Но и приведенными данными в достаточной степени оттеняется значение поступлений в войско от солепромышленности, рыболовства и виноторговли. На этих статьях исключительно держались финансы войска в первые годы его существования.

Данные о войсковых расходах показывают, что, во-первых, войсковые правители относились с крайней осторожностью к тратам войсковых денег и что, во-вторых, они широкой рукой тратили те же войсковые средства в тех случаях, когда той требовала казачья политика. Так, в 1794 году израсходовано было всего 33 р. на газеты, календари и почтовые расходы. В 1795 году израсходована самая большая сумма — 7052 р. Но сюда вошли 5051 р. издержанных на разграничение войсковой земли, 600 р. — на депутатов, посланных в Екатеринослав по делам, и 800 р. выданы «отправленному в Петербург капитану Езуневскому с будущими при нем балыками и икрой на прогоны». В пояснение этих расходов надо прибавить, что представителям от войска, при отграничении войсковых земель, дана была инструкция — не жалеть средств на угощение землемеров и пограничных депутатов. По письму одного из землемеров Головатому можно безошибочно сказать, что в состав отмеченных выше 5000 р. вошла приличная сумма, в виде благодарности господам землемерам. Одним словом, финансовые ведомости войска свидетельствуют о том, что первые представители Войскового Правительства если и были скопидомами, в смысле сбережения войсковых средств, то вместе с тем были людьми, умевшими добывать эти средства и пускать их в такие обороты, которыми сторицей возмещались сделанные затраты.

Что касается казачьего населения, то оно не несло никаких денежных повинностей. Это, конечно, не освобождало его от тягостей натуральных налогов. Военную службу казаки несли на свой счет, и расходы по снаряжению на службу требовали значительных издержек. Казаки не избавлены были также от постойной, дорожной и некоторых других повинностей. В делах архива сохранились документальные данные о затратах населения по доставке 16-му Егерскому полку топлива. Так, например, годичная пропорция в топливе определена была в 120 548 пудов бурьяна на отапливание казарм, печение хлеба, варение пищи и отапливание лазарета с кордегардией; а это стоило свыше 6000 р. при оценке бурьяна по 5 коп. с пуда, что считалось низкой ценой. Но особенно тяжела была самая обстановка при отправлении этой натуральной повинности. Не осевшие еще совсем на землю казаки принуждены были наряжать целые отряды рабочих рук и десятки подвод на значительные расстояния, чтобы добыть такой громоздкий вид топлива, как бурьян. Неудивительно, что и население роптало на тяжелые требования, соединенные с этой повинностью, и войсковая администрация просила начальство избавить войско от поставки населением топлива регулярным войскам.

Натурой отбывались дорожная и почтовая повинности, но обе эти повинности тесно соприкасались уже с нуждами самого населения. Дорог при заселении края не было, и, чтобы хоть сколько-нибудь обеспечить удовлетворительный проезд через казачьи земли, кошевой Чепига распорядился, чтобы проведена была дорога от Донской области по направлению к Екатеринодару и учреждено 20 станций между Екатеринодаром и Таманью, с одной стороны, и Екатеринодаром и Ейским городком — с другой. Проведение дороги поручено было инженер-капитану Бутину и поручику Волкорезу. При деле осталось нечто вроде маршрутной карты, с нанесением на нее урочищ, по которым можно судить, что дорога очень кстати пришлась к хуторам кошевого на Керпилях, войскового протопопа, старшин Кухаренко, Калмыка и проч. При проведении дороги Войсковое Правительство распорядилось, чтобы ближайшие куренные селения и хутора выставляли подводы и рабочих людей, сколько потребуется, а также вспомоществование при переправах через реки. На почтовых станциях лошади содержались населением, но с проезжих взимались прогоны. Для заведывания почтовыми станциями был назначен поручик Толмачевский. Подводы и рабочие люди выставлялись селениями и хуторами вообще при перевозке тяжестей для общественных надобностей, как например, леса для войскового собора, материалов для мостов и пр.

Как ни тяжелы были дорожная и подводная повинности, но самые плохие дороги и сообщения были все же крайне необходимы для вновь колонизуемого края. Без них немыслимо было развитие ни экономической жизни, ни сколько-нибудь удовлетворительных сношений по управлению краем. Перевозка провианта, фуража, тяжестей при отрядах и пр. возможна была лишь по мало-мальски устроенной дороге. Но особенно важны были дороги и почтовые сообщения для торговли.

Несмотря на то что войску была дарована свободная внутренняя торговля, торговая деятельность в первое время у черноморцев была слаба. Торговля только налаживалась. Торговцы были пришлые и к составу казачества не принадлежали, потребности населения в предметах ввоза были ограничены, и преобладающие формы торговли отличались натуральным характером. Велась, собственно, не торговля, а мена. Особенно развиты меновые сношения были на границе войска с черкесами. С появлением черноморцев на пожалованные земли сами горцы первыми завязали торговые сношения с ними. Предлагая в обмен на соль — хлеб и разные произведения своего убогого хозяйства, они заставили правителей войска, в силу необходимости, обратить на это внимание. Учреждены были пункты для торгово-меновых сношений с горцами, а позже — меновые дворы. В 1799 году Войсковое Правительство обратилось с просьбой к Государю об открытии трех меновых дворов: одного в Екатеринодаре для торговли с бжедухами, одного на Гудовичевой переправе для торговых сношений с хатукайцами, а третьего в Курках для торговли с шапсугами. Просьба мотивировалась обоюдными выгодами казаков и черкесов. Последние говорили казакам: «Давайте нам в обмен соль, нам без соли жить нельзя, и мы по необходимости будем воровать у вас, чтобы покупать на добытые таким путем средства дорогую соль в Анапе». В первое время эти меновые сношения только зарождались, но впоследствии они превратились в обширное торговое дело, при посредстве которого велись мирные сношения русских с горцами.

Выгоды такой меновой торговли с горцами были настолько очевидны и велики, что ни Войсковое Правительство, ни отдельные представители власти не пытались обложить этот вид торговли пошлиною. Если и возникали в этом отношении предположения, то они касались торговых операций внутри войска. Так, в Екатеринодаре были учреждены войсковые весы, или «Тереза». В 1800 году аренда их была отдана с торгов сотнику Кияшко за 350 руб. в год. Один из второстепенных представителей войсковой администрации, полковник Савва Белый, просил в 1793 году начальство разрешить ему обложить небольшим сбором греков торговцев, чтобы получить «самую малую пошлину для покупки бумаги, сургуча и прочих необходимостей». В делах не осталось указаний, как удовлетворена была эта просьба. Но вообще в то время войсковая администрация не стесняла торговлю, и никаких обложений торговли сборами не практиковалось.

Что касается трудового населения, то оно более всего заинтересовано было в устройстве ярмарок. В архивных документах сохранилось по этому предмету довольно значительное количество ходатайств об открытии ярмарок в куренных селениях.

Но ярмарки, и в особенности меновые дворы, считались в ту пору очень опасными в санитарном отношении. При каждом меновом дворе устраивался и карантин. Войсковое начальство ревностно следило за тем, чтобы от черкесов через меновые дворы не заносилась зараза. Общественная медицина и врачебная помощь были слабо развиты в то время, и организация медицинской помощи сводилась исключительно к предупредительным мерам против занесения в край чумы, холеры и других эпидемических заболеваний. На всю Черноморию был один только врач. Когда в Черномории появилась чума, то войско должно было обратиться за медицинскими силами в другие места.

Первые сведения о появлении чумы были получены в марте 1796 года от шапаря Ачуевского завода, Дубчака. По тогдашним обыкновениям, он секретно донес начальству, что на рыболовных заводах полковника Бурноса и поручика Паливоды появилась чума и что появление этой болезни произвело потрясающее впечатление на забродчиков, которые разбежались с заводов.

Для расследования появления болезни войсковое начальство послало полковника Гулика и подлекаря Третьякова. На месте появления болезни Гулик и Третьяков нашли только один труп. Других умерших от чумы не удалось отыскать. Оказались также больные с бубонами рабочие. Гулик сжег хату и невода. В это время в Черномории явился по распоряжению Жегулина начальник карантинов Гохфельдт. Были учреждены карантины в Керчи и Темрюке. Тут же установлено было, что заболевания чумой начались на заводе войскового судьи Головатого. Еще на четвертой неделе Поста проходили через завод с Бугаза три забродчика, переночевавшие у казака Волошина. Один из них вскоре умер. На Вербной неделе скоропостижно умерла жена Волошина, затем еще четверо в ее семье. А на самом заводе Головатого умерло 6 человек.

Гохфельдт и врач Шмидт посещали эти места и принимали энергичные меры для прекращения чумы. Но 27 апреля снова умер от чумы солдат в Тамани. Далее чума перебрасывается в селение Вышестеблиевское и город Темрюк. Так, мало-помалу, распространилась болезнь по всей Черномории, причинив громадный урон населенно. Вообще борьба с чумой была непосильной. Врачебных сил было мало; население относилось к принимаемым мерам враждебно, скрывало больных и случаи смерти, продовольственных средств недоставало.

В общем, чума 1796 года на Черномории унесла значительное количество человеческих жертв, и борьба с ней стоила больших средств. Только у разных старшин и казаков было сожжено 75 домов с строениями и имуществом на 30 575 р., 10 рыболовных заводов на 17 531 р. Если прибавить к этому содержание карантинов, разъезды медицинского персонала и лиц, командированных для борьбы с чумой, расходы на медикаменты, громаднейшие убытки от стеснений, соединенных с предупредительными мерами, то в результате должны оказаться очень большие и в высшей степени обременительные затраты на борьбу с чумой и ее прекращение.

Понятно, что и без того бедное население неминуемо должно было еще больше обеднеть, пережив все ужасы этого страшного народного бедствия.

Конечно, тяжелое экономическое положение казачьего населения зависело не от одних бедствий чумной эпидемии. Собранное из разных мест, разрозненное и отчасти разноплеменное войско достаточно бедным перешло на новые земли. Короткий промежуток времени при заселении края, неудачи самого заселения, наметившаяся классовая рознь еще более неблагоприятно влияли на экономический быт черноморцев.

На первых страницах истории этого войска, с точки зрения чисто экономической, нельзя не отметить последнего рода явлений — классовой розни. Процессы внутренней реорганизации войска, в связи с национальным составом его и положением в общем государственном строе, имели решающее значение на дальнейшую судьбу войска. Как известно, преобладающим элементом в войске были малороссы. Хотя в войско вошли также великороссы, поляки, литва, молдаване, татары, греки, немцы, евреи и другие национальности, но представители их оставались в меньшинстве, как бы тонули в общей массе чисто малорусского населения. В зависимости от преобладания малорусских элементов, малорусским характером отличался и склад всего внутреннего быта населения. Черноморцы были православные, говорили все на едином малорусском языке, придерживались малорусских обычаев; праздники, увеселения, семейный уклад, свадебные обряды, бытовые отношения и обстановка — все это носило строго малорусские особенности. Представители других национальностей, в силу необходимости, должны были приспособляться к малорусскому укладу жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.