Оборонец Ленин

Оборонец Ленин

Интересно, что главной целью предлагаемых мероприятий Ленин выставил… повышение обороноспособности России! Вчитаемся: «Все описанные нами меры борьбы с катастрофой чрезвычайно усилили бы… обороноспособность или, говоря иначе, военную мощь страны… Если бы… эсеры и меньшевики осуществили в апреле переход власти к Советам… то Россия была бы теперь страной в полном экономическом преобразовании, с землёй у крестьян, с национализацией банков, т.е. была бы постольку (а это крайне важные экономические базы современной жизни) выше всех остальных капиталистических стран. Обороноспособность, военная мощь страны с национализацией банков выше, чем страны с банками, остающимися в частных руках. Военная мощь крестьянской страны, с землёй в руках крестьянских комитетов, выше, чем страны с помещичьим землевладением»[184].

Не правда ли, странные рассуждения для «немецкого шпиона»? Зачем Ленину было бы заботиться об усилении военной мощи России, если бы он, как нас пытаются уверить, готовил капитуляцию России перед своим «спонсором» — кайзеровской Германией? Уже из одного этого ясно, что перспектива продолжения войны не только рассматривалась в то время Лениным как вариант — она была очевидна, ибо с большой вероятностью вытекала из логики событий.

В самом деле, можно ли было гарантировать, что предложение всеобщего мира революционной Россией немедленно вызовет благожелательный отклик во всех воюющих странах? Будучи прагматиком, Ленин должен был чётко усвоить древнюю римскую истину: «Хочешь мира — готовься к войне!» Во многих выступлениях и работах Ленина в 1917 г. красной нитью проходит осознание перспективы революционной войны. Причём это могла быть война не только с противниками, но и с (пока ещё) союзниками России.

В выступлении по вопросу об отношении к мировой войне на 1-м съезде Советов (9 июня 1917 г.) Ленин прямо указал на угрозу ведения «английскими империалистами» войны против революционной России (при этом, правда, «наше положение таково, что революционная война нам может грозить, но не обязательно состоится»). Там же он призывал: «Никакого мира с немецкими капиталистами и никакого союза с англичанами и французами!»[185] А в сентябре, как мы уже видели, Ленин рассматривал мир между Антантой и Германией, направленный против России, как опасную перспективу самого ближайшего будущего. При всех неточностях в деталях реально совершившегося, это ещё один безошибочный стратегический прогноз Ленина, на сей раз — о вооружённом вмешательстве стран Антанты в русскую революцию.

В предвидении не только продолжения идущей войны, но и её эскалации в войну новую — революционной России против фронта империалистов всего мира — Ленин озабочен вопросами сохранения военно-экономической мощи России. Это сохранение ему видится только на путях равномерного распределения военных тягот по всем классам общества прямо (а не обратно, как при обычных буржуазных правительствах) пропорционально финансовому положению этих классов. Такое распределение под силу осуществить революционно-демократической диктатуре, которая, однако, ещё не есть диктатура пролетариата, а вводимый ею при этом строй ещё не является социализмом.

Спрашивается, зачем было бы задаваться всеми этими вопросами человеку, который якобы стремился только к тому, чтобы «сдать» Россию кайзеру? Ответ очевиден: Ленин ничьим «агентом», разумеется, не был, вдобавок в своём отношении к идущей войне и перспективам её расширения стремился руководствоваться общенародными интересами. Он осознавал, что в том положении, в каком очутилась Россия, необходимы радикальные меры, чтобы придать войне действительно общенародный характер. Отсюда — частые ссылки на пример Великой французской революции. «Весь народ и в особенности массы, т.е. угнетённые классы, были охвачены безграничным революционным энтузиазмом; войну все считали справедливой, оборонительной, и она была на деле таковой». Одно замечание Ленина глубоко вскрывает причины банкротства политики имущих классов России в условиях Отечественной войны: «Нельзя сделать страну обороноспособной без величайшего героизма народа, осуществляющего смело, решительно великие экономические преобразования»[186].

Самое интересное состоит в том, что предложения Ленина насчёт государственно-капиталистических преобразований, будучи взяты на вооружение и осуществлены Временным правительством, могли дать этому правительству колоссальный ресурс для укрепления своей власти, а также для продолжения войны и победоносного её завершения. Даже небольшие шаги правительства по этому пути смогли бы существенно повысить кредит его доверия у населения. При этом правительству, конечно, пришлось бы пожертвовать частью интересов состоятельных верхов, но только для того, чтобы спасти в конечном итоге целое — положение класса крупных собственников как такового. От государственного капитализма, принудительного синдицирования и прочих мер контроля всегда можно было вернуться к частному капитализму, если сохранить в руках буржуазии главное — политическую власть. Это наглядно показал опыт западных стран и Германии после Первой мировой войны.

А в принесении части имущего класса в жертву народным настроениям для того, чтобы сохранить весь класс и его положение в целом, тоже не было ничего прежде невиданного. Подобные меры частенько практиковались ещё античными государствами в периоды кризисов, особенно связанных с войнами (конфискация государством и отпуск на волю частных рабов, отмена долгов, передел земли и т.д.). То, что Временное правительство, чутко прислушивавшееся в первую очередь к пожеланиям крупного капитала, так и не нашло в себе сил и смелости пойти на единственно спасительные для интересов того же капитала меры, высветило два важных обстоятельства. Первое — полная недооценка буржуазией внутренней силы большевизма в его опоре на подлинные интересы и стремления широких народных масс. Второе — недостаточная степень внутренней организованности самой российской буржуазии, где партикуляристские тенденции превалировали над консолидационными. Даже масонство не могло заставить её действовать солидарно в направлении необходимых уступок.

Вряд ли Ленин был так уверен в том, что буржуазия не сможет перехватить и использовать в своих интересах предлагаемые им меры. Он, вероятно, если и задумывался об этом, то как о чём-то второстепенном. Выдвигая программу борьбы с экономической разрухой в интересах всего населения воюющей России, вождь большевиков, очевидно, в наименьшей степени руководствовался тем, чтобы сохранить в тайне от своих противников это идейно-пропагандистское оружие. Главное для него тогда было — предложить эту программу стране, а кто возьмёт на себя её осуществление — уже не столь важно. Одно это показывает, насколько приоритетными, по отношению к задачам завоевания власти, были для большевиков в 1917 г. задачи спасения России как народного организма.

Это также показывает несостоятельность модных ныне рассуждений о том, будто только где-то с конца 1920-х годов происходит перерождение власти большевиков из ориентированной на «мировую революцию» в подлинно государственную власть, руководствующуюся задачами развития страны. И перерождение это якобы связано только с укреплением личной власти Сталина и его влияния на партийную идеологию. Мы отчётливо видим, что и в 1917 г. в большевистской партии присутствовала явственная государственническая тенденция, причём её наличие мы находим не где-нибудь, а в трудах самого Ленина того периода.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.