ИНЦИДЕНТ В ЧИФУ
ИНЦИДЕНТ В ЧИФУ
28 июля русская эскадра покинула Порт-Артурскую гавань. Вечером, в наступившей темноте, снялся с якоря и «Решительный». Рощаковскии стремился в тумане проскочить японские дозоры.
Участник обороны Порт-Артура М. Лилье пишет. «В девятом часу вечера миноносец "Решительный" ушел в Чифу, очевидно, с донесением в С-Петербург о выходе эскадры для прорыва во Владивосток. На том же миноносце уехали из Артура артиллерийский подполковник Меллер и корабельный инженер Беженцев. Оба они получили за свою деятельность в Артуре Владимирские кресты и, вероятно, сочли свое присутствие в крепости, после ухода эскадры, совершенно лишним».
Волны глухо били в левую скулу корабля и хлестали мелкими брызгами в лица верхней вахты. Несмотря на неисправность некоторых механизмов, в том числе циркуляционной помпы, миноносец держал хороший ход. Инженер-механик Кисляков выжимал из изношенных машин миноносца все возможное.
Однако проскочить незамеченными не удалось. Из мглы вынырнули сразу два японских миноносца и устремились на перехват «Решительного».
— Вперед полный! — крикнул лейтенант в машину. За кормой миноносца вскипел пенный бурун. От ветра выступили слезы. Про себя Рощаковский читал родовую молитву, которую всегда читали в минуту опасности его отец и дед: «Господи, не покинь меня, заблудшего! Имя твое — Сила, укрепи ж меня, слабого и бессильного! Имя твое — Свет, освети душу мою, померкнувшую в жизненной борьбе и страстях! Имя твое — Покой, дай неприкаянной душе моей обрести покой! Имя твое — Милосердие, смилуйся над нами!»
Отчаянно маневрируя на полных ходах так, что миноносец ложился бортом в волну, Рощаковский быстро перевел японцев на кормовые углы, а затем, постоянно меняя курс, и вовсе оставил своих преследователей с носом
Ранним утром следующего дня «Решительный» буквально влетел на внешний рейд Чифу. Ни Рощаковский, никто другой на борту «Решительного», разумеется, не могли еще знать, что к этому моменту корабли нашей эскадры так и не смогли прорваться во Владивосток и уже возвращались в Порт-Артур после ожесточенного сражения в Желтом море, а посылавший Рощаковского в Чифу контр-адмирал Витгефт был уже мертв…
По приходу на рейд Чифу с миноносца спустили шлюпку, и Рощаковский лично доставил депешу в российское консульство. Теперь, согласно инструкции Витгефта, он должен был отдать приказ о разоружении корабля… Консул обещал договориться об условиях интернирования миноносца с местным дацуном (китайским губернатором). Рощаковский убедительно просил его «выторговать» время, чтобы произвести кое-какой ремонт.
«С самого выхода из Порт-Артура мысль о разоружении не давала мне покоя, — напишет он позднее в рапорте. — В подобном образе действий я усматривал нечто роняющее достоинство России».
Разоружение означало, что до конца войны корабль будет находиться под охраной нейтральных китайцев, а команда будет объявлена гражданскими лицами, не имеющими права принимать участия в боевых действиях.
Конечно, Рощаковского это не устраивало. Собрав офицеров, он предложил им высказать свое мнение. Все были единодушны: попробовать прорваться в Артур, а если не получится, то идти в Сайгон, там ждать подхода эскадры с Балтики и уже в ее составе снова идти в Артур.
Затем слово взял инженер-механик Кисляков:
— С состоянием наших машин никуда прорваться мы не сможем! Необходимо перебрать эксцентрики гребною вала, а на это надо время!
Визит к китайскому адмиралу был менее успешен, чем визит к консулу. Командующий китайской Северной эскадрой Са Чжен-бин принял Рощаковского в синем халате и был важен как средневековый мандарин.
— Ни о каком времени на ремонт не может быть и речи! — заявил он через переводчика — Вы должны разоружиться сегодня же!
Покидая китайский крейсер, Рощаковский увидел на крыле мостика японского офицера. Тот оскалился в улыбке и приложил ладонь к козырьку фуражки. Рощаковский отвернулся. На душе было тошно. Китайцы явно плясали под японскую дудку, и это не сулило ничего хорошего.
К моменту прибытия Рощаковского на миноносец там было уже полно китайских матросов, прибывших контролировать разоружение.
«Если бы дело шло лично обо мне, то я бы не задумался понадеяться на слепое счастье. Но я являлся хозяином дорогостоящего судна и 50 человек. Я счел себя не вправе преднамеренно погубить все это, без всякой выгоды, но лишь только для удовлетворения самолюбия. Я решился разоружаться в Чифу…» — так описал причину своего решения Рощаковский.
Ближе к вечеру консул прислал на «Решительный» записку, сообщая, что с дацуном Чифу говорить бесполезно: Пекин настоятельно требует полного и немедленного разоружения миноносца.
29 июля в 16.00 с «Решительного» сняли затворы орудий и торпедных аппаратов, ударники и запальные стаканы мин Уайтхеда. Все это вместе с винтовочными затворами и штатными револьверами перевезли на берег. К вечеру того же дня миноносец перестал быть боевым кораблем. С паровых машин сняли важнейшие детали. После этого на «Решительном» спустили флаг. Отныне миноносец считался выведенным из кампании.
Около полуночи китайцы донесли, что на рейде замечены японские миноносцы. Рощаковский встревожился. Собрав экипаж, он приказал всем спать на верхней палубе.
«Мне не приходило в голову, чтобы японцы осмелились открыто абордировать миноносец, — напишет Рощаковский в рапорте. — Но мне казалось, что пустить тихонько мину, уйти и потом отпереться от всего — было бы в японском духе…» Чтобы японцы решились по-пиратски атаковать в нейтральном порту разоруженное судно, нагло поправ все морские законы, — об этом русский офицер и помыслить не мог…
Медленно тянулась душная безлунная ночь. На море был штиль. Подложив под головы пробковые спасательные жилеты, офицеры и матросы лежали вповалку на палубе. В команде воцарилась уныние. Чтобы приободрить матросов, мичман Петров допоздна читал им «Сорочинскую ярмарку» Гоголя. Вдоль бортов стояли китайцы с кремневыми ружьями.
Утомленный событиями минувшего бурного дня, Рощаковский спустился к себе в каютку. Но поспать не удалось. Внезапно сверху послышался шум — это китайцы поспешно разбирали в шлюпках весла. В паническом состоянии они покинули «Решительный». Рощаковский, накинув тужурку, выскочил наверх.
В 3 часа ночи послышались всплески весел. К трапу приближалась шлюпка. На корме сидел офицер-японец, в полной форме, при мече, рядом — штатский. Шлюпка приблизилась, и штатский обратился к Рощаковскому по-русски: «Японский офицер желает говорить с русским командиром, просит разрешения войти на палубу».
Полагая, что это парламентер, Рощаковский дал согласие, однако приказал поднимать экипаж. «Парламентер», положив руку на эфес меча, громко зачитал бумагу. Переводчик отчеканил:
— Предлагаю командиру миноносца немедленно выйти в море и вступить со мной в бой. Если у него неисправна машина, предлагаю взять его на буксир, вывести в море и там вступить в бой. Если командир отказывается, ему надлежит сдаться.
Из описания событий в Чифу: «Тем временем на рейд Чифу вошли два японских истребителя — "Асасиво" и "Касуми", преследовавшие "Решительный" накануне, но потерявшие его в темноте. Около 3.00 ночи к борту русского миноносца подошла шлюпка с группой вооруженных матросов во главе с мичманом Тарасимой Усаби. Японцы, вопреки всем нормам международного права, предъявили нашим морякам ультиматум: либо "Решительный" выходит в море ^ля боя, либо сдается. Мичман Тарасима предложил сдать миноносец, а на борт поднялся унтер-офицер, несущий полотнище японского знамени. Увидев его, мичман Петров развернул в руках Андреевский стяг».
— Мы не сдаемся, — заявил Рощаковский. В своем рапорте он докладывал: «Я тогда сказал: "У вас есть сабля — можете убить меня, я вам клянусь, что не стану защищаться, но, пока я жив, не вздумайте поднимать своего флага!"
С лица Тарасимы не сходила наглая улыбка
— Уважая тишину и спокойствие жителей нейтрального города, — сказал он, — я имею счастье предложить вам в этом случае выйти сейчас же в море и принять рыцарский бой с нами.
Рощаковский оглядел своих матросов
— Хорошо, — согласился он, — я и мой экипаж готовы принять бой. Но прежде укажите китайскому адмиралу Цао, чтобы на время сражения он вернул нам замки от пушек, минные ударники и личное оружие моего экипажа.
— Простите, — отвечал на это японец, — но мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая.
— Это вы-то не властны? — рассвирепел Рощаковский…»
Тем временем подошла вторая шлюпка с десантом Рощаковский все понял. Японцы решили попросту захватить миноносец, а переговоры затеяли, чтобы без помех приблизиться к кораблю. Положение было отчаянное. Решение нужно было принять в считанные секунды. И командир принял его. Миноносец — взорвать, а экипажу драться до последнего. Драться, несмотря на то, что оружия у моряков «Решительного» уже не было… Матросы разбирали, что только можно, для драки: гаечные ключи, вымбовки и свайки.
На борту «Решительного» остались лишь три подрывных патрона, оставленных Рощаковским «на всякий случай», поэтому лейтенант приказал минеру взорвать патронные погреба. Однако, чтобы подготовить взрыв, надо было потянуть время, и Рощаковский попытался отвлечь японца переговорами. Он заявил, что корабль разоружен, находится под зашитой международных законов, а экипаж обязался в войне не участвовать. Однако десантники уже проникли на борт и рассеялись но всему кораблю. Внезапно из темноты возникли силуэты двух японских миноносцев, а затем и крейсера, С погашенными огнями они подходили к «Решительному».
Получив сообщение, что взрыв подготовлен, командир громко скомандовал:
— Ко мне, ребята, пошли в рукопашку!
В своем рапорте он напишет об этих минутах: «Я умышленно оскорбил японского офицера, ударив его кулаком в лицо, при этом же крикнув своей команде: «Братцы, делайте, как делаю я!»
На борт «Решительного» лезли японские матросы. Тарасима что-то выкрикнул. Японские матросы кинулись бить прикладами мичмана Петрова. Но тот, поверженный и за-топтага1ый, так и не выпустил из рук флага.
В этот момент японцы попытались поднять на миноносце свой флаг. Увидев это, Рощаковский крикнул:
— Братцы, бросай желторожих за борт!
На палубе «Решительного» закипела ожесточенная драка. Наши бились жестоко, круша японцам и головы и челюсти. Рощаковский с размаху приложил японского офицера между раскосых глаз и швырнул за борт, но японец ухватился за лейтенанта. Оба свалились в шлюпку, стоявшую у борта, и борьба продолжалась там. Японец вцепился зубами в левую руку Рощаковского, а тот кулаком вышибал ему зубы.
— Не надо, русики! — вопил японец окровавленным ртом.
— Надо, япона мать, еще как надо! — отвечал лейтенант, снова от всей души прикладываясь к его физиономии.
Спустя тридцать пять лет в Бутырской тюрьме Рощаковский, рассказывая об этой давней истории, показывал сокамерникам свой изуродованный палец, добавляя:
— Из-за этой скотины я с тех пор отказывался танцевать на балах, не протягивать же дамам этакую клешню!
На крики японского офицера в шлюпку прыгнули еще несколько японцев. Первых двух Рощаковский тренированными ударами вышвырнул за борт, но остальные навалились на него гурьбой, а затем выкинули из шлюпки в воду.
— Ну, гады! Ну, погодите! — Рощаковский подплыл к корме миноносца и попытался подняться на палубу, но двое десантников открыли по нему огонь — почти в упор. Стрелками они оказались неважными: из примерно двадцати выстрелов метким оказался лишь один: Рощаковский был ранен в бедро. Лейтенант снова упал в воду. К концу подходила и рукопашная на верхней палубе. Несмотря на отчаянное сопротивление наших, японцы одолевали. На каждого русского матросы было по десять японских. Отбиваясь, наши оказались прижаты к борту. Затем их начали сталкивать в воду.
И в этот момент яркая вспышка огня рассеяла ночную тьму. Гул взрыва раскатился по рейду. Спустя некоторое время раздался второй взрыв. «Решительный» дернулся и начал быстро погружаться. Это минный офицер лейтенант Каневский поджег фитили подрывных патронов в носовом артиллерийском погребе и скомандовал прыгать за борт и добираться до берега вплавь. Прогремел взрыв, один японский матрос погиб, 12 человек, включая поднявшегося на борт Тарасиму, получили ранения. Японцы с криками начали прыгать в воду вслед за нашими моряками.
Рощаковский кое-как доплыл к стоявшей неподалеку китайской джонке и уцепился за якорный канат. Китайцы заметили его, забегали, загалдели. Затем притащили длинные бамбучины и начали избивать ими тонущего офицера… Когда Рощаковского подобрал катер с китайского крейсера, он уже терял последние силы.
…Кого-то из наших подобрали китайские моряки, некоторые доплыли до плавучего маяка. Один русский матрос проплыл весь рейд, выбрался на берег и, будучи совершенно голым, бодро зашагал по городу, выясняя у перепуганных китайцев, где находится российское консульство. Из 57 членов экипажа миноносца недосчитались двух матросов. Четверо, в том числе и командир, были ранены. У Рощаковского было навылет прострелено бедро, но кость, слава богу, не задета.
В местном госпитале католической духовной миссии, куда привезли раненого Рощаковского, его навестил корреспондент парижской «Matin» Жан Роод. Француз сообщил, что при взрыве погибли пятнадцать японцев.
— Это мало! — мрачно ответил лейтенант. — Надо бы раза в три побольше!
Жан Роод сказал, что в Токио опубликовано официальное сообщение, будто «Решительный» не был разоружен, а его «зверская банда первой напала на японцев».
Из Чифу Рощаковский отправил телеграмму императору Николаю II следующего содержания: «…11 августа я прибыл из Порт-Артура со своим миноносцем "Решительный", чтобы доставить важное сообщение в Чифу. Мне пришлось прорваться через две линии вражеской блокады. Согласно приказу адмирала Григоровича, я разоружил судно и спустил флаг. Все формальности были соблюдены. В ночь на 12 августа, когда мы стояли в гавани, мы были самым варварским образом атакованы прорвавшимися туда японцами, боевое соединение которых состояло из двух эсминцев и крейсера. Японцы выслали боевую группу под командованием офицера для переговоров. Поскольку у меня не было никакою оружия, чтобы защищаться, я отдал приказ подготовить взрыв судна. Когда японцы начали поднимать свой флаг на нашем корабле, я ударил японского офицера в лицо и потом бросил его за борт. Я отдал приказ команде оказать сопротивление японским солдатам. Тем не менее наше сопротивление было бесполезно, японцы завладели судном. Хотя мы взорвали склад боеприпасов на носу корабля, а также машинное отделение, "Решительный" остался на плаву. Японцы на буксире вывели его с затопленной носовой частью из порта. Но я надеюсь, что довести корабль до какого-либо своего порта им не удастся. Все члены команды и офицеры, за исключением двух человек, были спасены. Четырех человек легко ранило. Мичман Петров, который пытался помешать японцам поднять флаг, был ранен в грудь выстрелом из ружья, что привело к внутреннему кровотечению. Сам я был ранен в правое бедро. Пуля все еще не удалена Мораль и боевой дух офицеров и команды были на высоте. Вице-консул хорошо принял нас.."
Ответом была весьма жесткая нота правительству Китая 30 июля. После этой ноты Пекину ничего не оставалось, как признать перед миром факт разбойничьего нападения на интернированный контрминоносец. На этот раз Рощаковский не отказался дать интервью парижской газете. Это интервью обошло весь мир, наделало много шума и сделало лейтенанта всемирной знаменитостью.
Незаконный захват интернированного русского корабля в нейтральном порту вызвал большой резонанс в мире; правительствам Японии и Китая вручили ноты протеста. За «непринятие надлежащих мер» адмирала Са Чжен-бина отдали под суд, но Япония «Решительный» России так и не возвратила.
Европейцы, проживавшие в Чифу, восхищались храбростью Рощаковского и его команды. В больницу, где лечился командир эсминца, потоком слали цветы и приветствия, а симпатии европейцев к Японии быстро перешли к России.
В самой России известие о подвиге моряков «Решительного» вызвала новый взрыв патриотических выступлений. Художники посвящали героям картины, поэты писали стихи. Именно со стихотворения «Захват "Решительного" «дебютировал в ноябре 1904 года вчерашний гимназист Игорь Лотарев, в недалеком будущем знаменитый Игорь Северянин. «Захват "Решительного"» стал его первым стихотворным опытом. Возможно, литературные критики найдут первые стихи Игоря Северянина еще сырыми и по-юношески непосредственными, но главное в них другое — искренность и неподдельный патриотизм:
Я расскажу вам возмутительный
Войны текущий эпизод,
Как разоруженный «Решительный»
Попался в вражеский тенет.
Как, позабыв цивилизацию,
Как честь и совесть позабыв,
Враги позорят свою нацию,
Как их поступок не красив.
Заняв «Решительного» палубу,
Враги вступили в разговор.
Наш командир представил жалобу
На действий вражеских простор.
С улыбкой холода могильного
Он разговор уж вел к концу,
Как вдруг, взмахнув рукою сильною,
Японца хлопнул по лицу.
Немудрено: переговорами
Пока был занят командир,
Японский флаг пред всеми взорами
Взвился наверх, нарушив мир.
И в тот же миг враги схватилися,
Скатясь немедленно за борт.
И долго крики разносилися
И оглашали долго порт…
Скандал с вероломным захватом «Решительного» и пощечиной, которую дал японскому офицеру Рощаковскии, стал достоянием мировой общественности и поводом для журнальных карикатур. Из российской прессы: «Дело "Решительного"» как еще одно проявление того факта, что «японцы так спешат отдалиться от культуры, как спешили приткнуться к ней». По поводу подвига с "Решительным" Япония решительно насмеялась над цивилизацией, за что получила пощечину по лицу. Впрочем, для расходившихся дикарей никакие международные обычаи и законы не писаны и никакими приемами их пристыдить нельзя».
Популярный юмористический журнал «Будильник» поместил на обложке некую японскую гейшу, которая стоя по щиколотки в воде радостно прижимает к груди маленький русский кораблик, не смущаясь тем, что на ее щеке пылает след от внушительного размера пятерни. Подпись под рисунком от имени гейши гласила: «Сразбойничав, добыла миноносец ценою русской пощечины и европейского презрения… Хорошо бы теперь добыть крейсер такою же ценою: ведь другая щека у меня цела! Стыд не дым, глаза не выест…»
Впоследствии захваченный японцами эсминец «Решительный» участвовал в Цусимском сражении. Но удачи он японцам не принес. Более того, в результате неудачного манёвра «Решительный» протаранил и потопил японский миноносец № 69. Что-то мистическое было в том, что в Цусимском сражении снова встретились корабль и его бывший доблестный командир. При этом оба снова сделали все от них возможное для победы над врагом, и не их вина, что на этот раз удача была на чужой стороне. Поразительно, но «Решительный» каким-то мистическим образом снова выступил на нашей сторона. Если у кораблей есть душа, то душа «Решительного» должна была противиться японцам за то, как пиратски они его захватили. Может, поэтому век «Решительного» в японском флоте был не слишком долог и в 1918 году его отправили на слом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.