Приложение 1 Дух и буква национал-социализма[248]

Приложение 1

Дух и буква национал-социализма[248]

Йозеф Геббельс, имперский министр народного просвещения и пропаганды Берлин, 1934 г.

Сущность национал-социализма невозможно объяснить в сжатые сроки, ведь речь идет о рассмотрении процесса и идеи, которые мощно и динамично врываются в общественную жизнь Германии, основательно меняя все обстоятельства и взаимоотношения людей. Отсюда следует, что национал-социализм сегодня представляет собой не нечто свершившееся, а лишь свершаемое; что он подвержен текущим изменениям и поэтому не может быть охарактеризован окончательно.

Мы не хотим рассматривать национал-социализм в качестве всеобъемлющего явления. Наша задача – лишь разъяснить основные понятия данного учения, представить и обозначить те столпы, на которых покоится здание нашего мировоззрения, объясняя не только возможность, но и необходимость национал-социалистической реальности.

Национал-социализм, как каждое великое мировое учение, опирается на немногие основные понятия, заключающие в себе глубокий смысл.

Простое объяснение основных ошибок немецкой политики последних четырнадцати лет заключается в том, что мы, немцы, никогда не приходим к соглашению в вопросах, касающихся нашей судьбы, ни в качестве отдельных индивидов, ни будучи объединены в организацию или партию. Хотя и происходили дискуссии о понятиях, но исключалась возможность достичь единства в основных принципах нашей политической мысли, так как каждый считал себя вправе подразумевать под этими понятиями что-то свое. То, что один понимал под «демократией», другой рассматривал как «монархию»; один говорил «черно-бело-красное», другой – «черно-красно-золотое». В том, что один обозначал как «авторитарное государство», другой видел «парламентскую систему». Пришла пора вновь включить народные массы в политическую жизнь. Чтобы находить в них понимание, мы разработали ориентированную на народ пропаганду. Таким образом, мы вынесли на улицу ситуацию, понимание которой было доступно лишь нескольким специалистам и экспертам.

Мы обсуждали эти понятия до хрипоты. Если бы кто-то четырнадцать лет назад дал себе труд выяснить перед политическим противостоянием, что, собственно, каждый отдельный человек понимает под «демократией» или «монархией», под «системой» или «авторитарным государством», то стало бы очевидно, что мы, немцы, едины в основных принципах, просто по-разному их обозначаем.

Национал-социализм упростил мысли немецкого народа и привел их назад, к примитивным прототипам. Он свел сложные подходы политико-экономической жизни к самой простой формуле. Он естественным образом вложил ее объяснение в мозг маленькому человеку; при этом все было объяснено так просто, что стало доступно самому примитивному разуму Мы отказывались иметь дело с расплывчатыми, нечеткими и неясными понятиями, придавая всем вещам простой и ясный смысл.

В этом заключалась тайна наших успехов.

Гражданские партии ощущали себя не способными понять наш «культ примитивности». Они судили о нас с аристократической надменностью, придя к ошибочному мнению, что они являются государственными мужами, а мы – болтунами. В лучшем случае они рассматривали нас в качестве агитаторов и выразителей идей толпы. Но мы поставили перед собой другие задачи: захватить колеблющиеся троны, чтобы после передать их достойнейшим.

Мы обладаем способностью ясно видеть и представлять основные принципы ситуации в Германии и в немецкой общественной жизни. Мы также обладаем силой побуждать широкие массы нашего народа к борьбе за эти, по-новому увиденные принципы и основы политической жизни. Такой агитационный подход не остался без последствий и в плане мировой политики.

Я вижу в этом успехе предпосылку к политическому взаимному согласию немцев друг с другом и всего нашего народа с демократическими, фашистскими или большевистскими государствами. Если мы не обратимся во всем к единому толкованию понятий, то объединение будет исключено. Первая необходимость каждой политической классификации основывается на разграничении понятий и разъяснении принципов. Важно, чтобы имелась возможность простого перехода от теоретической дефиниции к политической практике.

Кто однажды четко уяснит основные понятия, тот с удивлением увидит, что политическая практика проистекает из них органически, естественно и логично. Ему станет очевидно, куда должно быть направлено политическое развитие. Станет очевидным и то, что процесс, начатый с того момента, когда разразилась национал-социалистическая революция в Германии, не может рассматриваться как завершенный, но будет иметь свое продолжение; что он вообще сможет завершиться лишь тогда, когда национал-социалистический образ мыслей обновит и заполнит содержанием всю общественную и частную жизнь Германии.

Так это называется сегодня в Германии: «Мы сделали революцию». Однако немногие люди знают, что эта революция означает, что она представляет собой в динамике и в плане исторического развития. Имеются даже отдельные товарищи, которые вообще не хотят признавать, что в Германии произошла революция.

Что такое революция? Перед тем как произошел национал-социалистический переворот, с этим понятием связывали признаки, которые, собственно, лишь приблизительно относились к первоначальному значению слова. Под революцией понимался политический подход, когда все решается на баррикадах и направлено против существующих законов. Известно лишь очевидное – это процесс насильственного свержения господствующей прослойки и передача власти насильственно пробившейся новой группе. Но скрытый смысл того, что есть революция, несколько иной. К нему не обязательно относится понятие «баррикада», оно вообще ни в коем случае не должно быть признаком настоящей революции. Революция может совершаться бескровно и без нарушений закона; равно как возможно, что правящая группа пойдет на баррикады, не провозглашая революции. Революция заключает в себе динамичный процесс, развивающийся по собственным законам и направленный на то, чтобы перенести свою, когда-то оппозиционную динамику на государственный уровень законности. Абсолютно не важно, какими средствами все осуществляется. При этом степень легальности не играет никакой роли. Немецкая революция является тому классическим примером, так как она проводилась легальным путем при непременном соблюдении существующих законов и все же принесла с собой самый большой духовный, культурный, экономический и социальный переворот, какой только был когда-нибудь в мировой истории. А причина лежит в особенности именно немецкой революции, которая была совершена снизу, а не сверху.

Бывают революции, совершаемые сверху и снизу, они гораздо меньше отличаются тем, какую сферу жизни они захватили, нежели своими методами и долговечностью результатов. Революция, совершаемая сверху, является противоестественной и имеет по большей части ограниченное историческое значение. Революция, совершаемая снизу, напротив, естественна и живет столетия. Очень тяжело, если вообще возможно, спустить народу сверху новый закон без предварительной духовной подготовки. Именно поэтому спущенные сверху революции имеют столь короткий срок жизни.

При революциях, проводимых снизу, наоборот, их законы не открываются ограниченной группой людей, сидящих за письменными столами, и не проводятся насильственным образом, а живут в народе, давая всходы.

Если народ не готов к революции, то революционная группа, захватив власть и имея перед глазами четкую цель, недолго сможет этой властью распоряжаться. Проводимые сверху революции, как правило, очень быстро выходят в тираж. Собирается горстка генералов или государственных деятелей, приводит режим к падению и перенимает власть.

Революции, совершаемые снизу, напротив, прорастают из глубин; они развиваются из самых крошечных народных групп; из десятка революционеров делается сто, из тысячи – сто тысяч, и вот уже в мгновение происходит духовная победа революции, поскольку динамичная энергия оппозиционно настроенных революционеров сильнее, чем постепенно ветшающий государственный аппарат. С захватом власти и слиянием с государственным аппаратом совершилось то, что мы в Германии наблюдали с 30 января 1933 года. Это не революция сама по себе, скорее последняя часть многопланового явления. Очевидно, что законы, образ мыслей и динамика революции, выросшие за десятилетия из мощнейших корней народной мощи, будут перенесены на государственный уровень.

В Германии мы пережили чудо: без кровопролития, без баррикад и пулеметов свершалась революция в пределах нашего шестидесятимиллионного народа; революция, чья динамика никогда не прекращалась, которая заполнила все стороны жизни и чьи законы утвердились повсюду. В течение прошедших месяцев мы показали, с какой скоростью она должна совершаться. Результатом явилось новое государство!

В действительности свершилось не что иное, как перенесение революционной законности в масштабы государства. Авторитеты национал-социализма стали выступать в качестве авторитетов государственных; революционные законы стали государственными, а национал-социалистический образ мыслей – национальным. В Германии не имеется ничего, что могло бы помешать законному развитию данного исторического процесса.

Революция никогда не свершилась бы, если бы она поддерживалась только группой людей с узурпаторскими намерениями, чей захват власти осуществлялся бы без внутренней идеи. Национал-социалистическая революция способствовала прорыву в мировоззрении!

Мировоззрение, и это его существенная черта, не зависит от образовательного уровня. Бедный, неизвестный рабочий с незначительным образовательным запасом может иметь мировоззрение на уровне ученого университетского профессора, который свободно разбирается во всех областях знаний. Опыт показывает даже, что чем выше уровень образованности, тем зачастую меньше мужества остается для мировоззрения. Мировоззрение, как явствует из самого слова, – это особый способ смотреть на мир. Данный способ восприятия подразумевает единый угол зрения. Когда носитель мировоззрения рассматривает экономику в том же масштабе, что и политику, то культурная жизнь будет рассматриваться в органической связи с социальной, а внешняя политика – с внутриполитическим положением. Мировоззрение означает, что человек рассматривает государство, экономику, культуру и религию под одним углом. Этот подход не нуждается в большой программе, а может быть выражен в коротком предложении. Разумеется, это зависит от того, правильным или ошибочным окажется данное предложение. Если оно будет правильным, то сможет несколько столетий или тысячелетий служить народу; если неправильным, то система, выстроенная на его основе, развалится очень быстро. Исходя из данных соображений, все великие исторические революции произойти сами по себе. Никогда у истоков революции не стояла книга или разбитая на параграфы программа, всегда лишь единственный лозунг, отражавший в себе всю общественную и частную жизнь.

Большой объем христианских обрядов и религиозных правил был установлен не их Творцом. Христос лишь сформулировал основное понятие любви к ближнему, все прочее является творением отцов церкви. Любовь к ближнему была настолько диаметрально противоположна понятиям античного мира, что между этими полюсами не могло быть никакого согласия: либо античный мир должен был устранить христианское учение, либо христианство – ограничить античность.

У революционеров нет намерения оставаться в рамках одной теории, они продвигаются от теории к практике и видят развитие так ясно, что делаются излишними дискуссии о реализации их лозунгов. Идеи национал-социалистической революции будут осуществлены, так же как и идеи христианского учения и французская революция.

Раньше над нами издевались, что де «программа национал-социализма означает отсутствие программы». Мы, национал-социалисты, не чувствовали себя отцами церкви, скорее агитаторами и поборниками нашего учения. У нас не было намерения по-научному обосновывать наше мировоззрение, мы хотели лишь осуществить учение, предоставив более поздним временам возможность оценить нашу практику в качестве объекта познания. Ни один ученый не спланирует народный образ жизни, не вставая из-за стола. Конституции, которые делаются на бумаге, никогда не дадут народу законность. Природа уходит от науки прочь и формирует собственные правила. Так это произошло и во время национал-социалистической революции!

Незадолго до нашего прихода к власти наука пыталась доказывать, что тот или иной революционный процесс не соответствует существующим законам. Она, не смущаясь, передавала политико-государственные споры в ведение высших судебных инстанций. Мы тогда только улыбались, поскольку в то время, когда наука утверждала, что такого не может быть, все уже давно было осуществлено.

Наука обладает лишь правом выбирать из существующих компонентов новую законность, и потому положение, возникшее благодаря переносу нашей национал-социалистической революционной законности в масштабы государства, само по себе является законом.

Этот закон представляет собой новое, нормальное состояние народа и не подвержен научной критике. Революция стала действительностью, и только безрассудные реакционные люди способны верить в то, что построенное нами возможно когда-нибудь повернуть вспять.

Теперь национал-социализм находится на этапе, когда он медленно стабилизирует новое состояние закона в Германии, сформированное революцией. Оно принципиально отличается от старой законности и не может быть подвергнуто критике, которая могла бы быть применена в условиях старой системы. Если демократия использовала во времена нашей оппозиционности демократические методы, то это было логично в условиях демократической системы. Однако мы, национал-социалисты, никогда не утверждали, что мы являемся приверженцами точки зрения демократов. Мы открыто утверждали, что средства демократии мы использовали с целью получить власть, что после ее захвата мы будем решительно противодействовать нашим противникам всеми средствами, на которые нам было дано согласие еще во времена нашей оппозиционности. И все же мы можем утверждать, что наше правительство соответствует законам облагороженной демократии.

Мы стали самостоятельны в своих критических проявлениях и сегодня можем поставить себя на правовые позиции. Но с одной оговоркой: мы даем право на критику только в том случае, если это осмысленная критика, а не демократический вздор. Эта критика должна служить народной пользе, которая выше всех политических дел. Критиковать разрешается лишь более умным более глупых и никогда наоборот. Итак, осталось лишь доказать, что мы, национал-социалисты, являемся более умными.

Наши противники обладали властью, армией, полицией, чиновничьим аппаратом, деньгами, партиями и парламентским большинством. Они владели общественным мнением, прессой, радио – одним словом, всем, что можно обозначить общим понятием «власть». Если маленькой группе в количестве семи человек удалось за четырнадцать лет оспорить это право у власти, имея в наличии лишь право критики противоположной стороны, то становится понятным, кто оказался умнее. Если бы умнее была противоположная сторона, то при подобном неравном распределении средств для достижения успеха она бы нашла пути и возможности, чтобы воспрепятствовать нашей победе. Этого не произошло, наоборот, хотя власти удалось на определенное время задержать продвижение революции, новая законность восторжествовала.

Очевидно, она появилась в те дни, когда свершилась немецкая революция, 30 января 1933 года, и национал-социалистическое движение объединилось с властью. Однако фактически она началась гораздо раньше, вероятно уже с начала войны и с утверждения версальского диктата. Она творилась годами, завоевывала приверженцев, формировала общественную жизнь сторонников, создавала новые авторитеты, новые формы существования, новые взгляды и новый стиль, который после захвата власти был перенесен на новое государство.

1 августа 1914 года является исторической точкой пересечения, поскольку уже тогда каждому исторически мыслящему человеку было понятно: там, где мы сегодня отступим, мы не сможем начать вновь после масштабной войны. Девять миллионов немецких людей перенесли самые страшные физические и нравственные муки; они прошли ад и чистилище человеческого горя, человеческой боли, лишений и депрессии. Для них не представлялось возможным начинать с того, на чем они остановились четырьмя годами раньше. Нет – эти люди выносили из окопов новый образ мышления. В ужасных лишениях и опасностях они узнали новый вид общности, который им никогда не довелось бы испытать в счастье. Они поняли, что перед смертью все равны, и пережили то, что в конечном итоге важными оказываются лишь свойства характера. Они не зависят от обеспеченности, образованности или благородного имени, пуля не видит разницы в вечном стремлении сравнять своим полетом высокое и низкое, бедное и богатое, большое и малое. Между людьми остается одно-единственное различие: то, чего каждый из них стоит как личность. Форменная одежда никогда не могла сгладить разницы между смелым и трусом, между тем, кто проявлял себя как мужчина, проводя жизнь в окопах, и тем, кто пытался спрятаться. Само собой разумеется, что подобная оценка получила распространение и на родине и что старые «государственные мужи», остававшиеся дома, не почувствовали этих новых тенденций, напротив, отвергали их. Однако это был лишь вопрос времени, по закону жизни более молодые, твердые, мужественные должны были победить тех, кто старше и трусливее.

Девять миллионов немецких фронтовых солдат знали о беспомощности того политического режима, который они защищали ценой своих жизней, выполняя волю нации. Они пережили то, что весь мир поднялся против Германии, и узнали, что только напряжение всех сил могло бы отвести угрозу. Очевидно, что самый бедный представитель народа, имевший отношение к собственной нации, все же зачастую никогда не ощущал свою к ней принадлежность. Он не ведал ничего о культурных достижениях своей страны. Имена Вагнера, Бетховена, Моцарта, Гете, Канта и Шопенгауэра он в лучшем случае знал понаслышке. Он считал себя вправе говорить: «Мне нет дела до шахт и рудников, которые мы собираемся захватывать, поскольку мне полностью безразлично, работаю ли я у немецкого или у французского хозяина». И все же нам довелось испытать то, что эти люди заступились за идеал, все величие которого они даже не могли осознать, когда начались суровые испытания, когда миллионы из слабости или неосведомленности изменяли этому идеалу. Но мы не были тогда народным государством, лишь оно пересиливает опасности. Единый народ никогда не станет оставлять свое собственное государство в тяжелый момент.

Противоположным образом происходило развитие национал-социалистического движения. Во время кризисов никогда не отделялись от движения члены партии, лишь сторонники и избиратели. Партийные товарищи, напротив, становились настойчивее и активнее, заполняя собой пробелы. Таким же образом все будет обстоять у народа, у которого появится осознание ценности обладания народным государством. Если бы люди, которые отдавали свои жизни, имели понятие о величии, ценности и достижениях народной страны, которую они защищали, они никогда не допустили бы, чтобы в решающий час эта страна играла на руку политическим аферистам и дельцам. Они противились бы этому с фанатичным усердием и никогда бы не потерпели того, что ужасные жертвы, принесенные на фронтах, оказались в один прекрасный день проиграны и истрачены.

Мы, немцы, ранее не были мировой нацией, не проводили мировой политики. В тот момент, когда разразилась война, во главе нации стоял человек, являвшийся настолько же плохим философом, насколько плохим государственным деятелем. Позднее его отказ от власти ничему не научил нас, напротив, государственные деятели стали старее, а не моложе, в то время как у наших противников имела место противоположная тенденция. Там у штурвала стояли настоящие мужчины, жестокие властные люди, не отягощенные никакой сентиментальностью и бесцеремонные в использовании государственных средств власти. Они не позволяли парламенту проработать и недели без того, чтобы не расстрелять того, кто возмущал спокойствие, имея силы наказать виновного. Мы, немцы, в военном отношении блестяще выигрывали войну, но в политическом – полностью проигрывали по всем фронтам. Мы не имели никакой военной цели и не проводили мировую политику. Пролетарий должен был жертвовать своей жизнью во имя неопределенных и расплывчатых целей. И произошло так, что наш фронт отступал, наш народ распадался и понятие народного государства не имело никакого значения перед реалиями исторического развития. После героически и мужественно проведенной войны разразилась ужасающая катастрофа. Твердые духом, лучшие немецкие патриоты разочаровались тогда, в те серые ноябрьские дни, в будущем нашего народа, многие из них тогда погибли. Сегодня мы смотрим на многие вещи иначе. Мы признаем органичность и целесообразность подобного развития и понимаем пророческие слова Меллера Ван ден Брука: «Мы должны были проиграть войну, чтобы обрести революцию». Если мы будем придерживаться мнения, что война уже являлась частью революции, отразившейся хотя и не в реальных условиях, но внутри людей, то придем к выводу: мы должны были проиграть первую часть революции, с тем чтобы опомниться во втором, третьем, четвертом акте и в конце концов выиграть.

Противники изобрели после окончания войны мирный договор, который с хитрой изощренностью был направлен на то, чтобы уничтожить немецкую нацию, окончательно вычеркнуть ее из списка мировых держав. Об этом не догадывались партии Веймарской политической системы. Еще недавно гражданская пресса в Германии ужасалась слову «дань» и озвучивала мнение, что одно лишь упоминание Версальского позорного договора способно отравить взаимное доверие «наций, связанных дружбой». Благодаря многолетней работе мы, национал-социалисты, разъяснили нашему народу сложное положение дел, связанное с вражеской политикой порабощения. Сегодня в Германии каждый ребенок знает страшные последствия Версаля и нет ни одного немца, который не знал бы о последствиях грабительского договора.

Но пятнадцать лет назад немецкий канцлер мог выступить перед нацией, заметив по поводу позорного договора: «Немецкий народ победил по всем направлениям!» Какая перемена произошла за эти пятнадцать боевых лет! Можно по праву сказать, что народы не всегда однородны – в них заложены стремления к хорошему и плохому, и всегда зависит от руководства, к добру или ко злу обратится нация!

Современный немецкий народ не может сравниваться с народом 1918 года, равно как не могут ставиться ни в какое сравнение массы 1918 года с нацией 1914-го. Здесь речь идет о принципиально различных менталитетах, о разных способах мышления, об иных внутренних связях.

Мы отразили методы захвата власти, обрисовав наши сущностные основы. Осталось объяснить еще некоторые основные понятия, которые должны дать нам окончательное понимание национал-социалистического способа мышления. Часто можно слышать, высказываемые общественностью слова: «Национал-социализм хочет тотальное государство!» Здесь кроется большая ошибка, так как национал-социализм стремится не к тотальному государству, а к тотальной идее. Это означает полное утверждение того мировоззрения, за которое происходила борьба в последнее десятилетие и которое мы привели к победе. Оно находит свое применение в общественной жизни нации, не останавливаясь перед проникновением в области экономики, культуры, религии. В Германии больше не найдется такой области, которая бы не соответствовала национал-социалистическим воззрениям.

Часто возникает мнение, что национал-социалистическое движение ведет к упадку, поскольку оно захватило власть и уничтожило все прочие партии. В качестве аргумента используется тот факт, что «все мы сегодня являемся национал-социалистами». Это не так, благо весь народ может мыслить по-военному и при этом не отказываться от армии в качестве гаранта собственной безопасности. Она является носителем традиций, организации, опыта военной жизни. Только в исключительных случаях солдатом становится весь народ; как правило, это остается привилегией избранного меньшинства.

Другой пример: директор театра очень заинтересован в том, чтобы его театр посетили как можно больше людей. Однако это не значит, что каждый зритель выйдет на сцену, чтобы заменить собой артистов. Это право приобретается не усердным посещением театра, лишь тяжелым трудом можно добиться приобщения к немногочисленной иерархии деятелей искусства.

Каждый встречный не может примерять на себя плащ героя или, говоря о политике, цеплять на себя партийный значок и утверждать, что он настоящий национал-социалист. Если в тогу облачается дилетант, то он еще долго не будет великим трагиком. Напротив, великого трагика признают и без тоги. Дилетант же облекается в нее лишь потому, что у него отсутствует драматический талант. Таким образом, партия должна всегда оставаться иерархией национал-социалистического руководства. Всегда лишь малая ее часть должна претендовать на руководство государством. Она держит открытыми двери для немецкой молодежи, которая желает войти в ее иерархию. Однако, исходя из этого, ее иерархия имеет меньше прав, чем обязанностей. Она ответственна за руководство государством, она торжественно принимает ответственность, переданную народом. У нее обязанность, вести государство к благам, к общей пользе нации.

Мы бы совершили чреватую последствиями ошибку, если бы поставили национал-социалистическое движение на тот же уровень, который раньше занимали гражданские и марксистские партии. С самых своих истоков национал-социализм имел целью уничтожить все другие партии и избавить людей от их иссушающего влияния. Поэтому сейчас нельзя менять существенные программные предпосылки национал-социалистического движения. Его взгляд на будущее остается неизменным, оформление собственных программных положений – однозначным, оно держит себя непоколебимо, а не предоставлено изменчивой и колеблющейся силе масс.

Многократно от нас, национал-социалистов, тайно требовали изменить ту или иную формулировку в программе. Говорили: «Почему вы называете себя социалистами? Вполне достаточно будет термина "социальный"! Наконец, мы все социальны! Придайте слову потерянную актуальность, и все придет в полное согласие». Нет, мы, национал-социалисты, так не можем, поскольку имеется существенная разница в том, провозгласим мы себя «социальными» или «социалистическими», «национальными» или «националистическими». Рядом с понятием «национал» по большей части стоит словечко «также», и это является решающим. Здесь проходит граница между мирами. Для национал-социалиста совершенно не важно, как другие трактуют его «национальную» позицию. Для него не имеют значения формальности, однако он посвятил себя своему народу плотью и кровью, телом и душей. Никогда настоящий националист не станет произносить пустые фразы: «Это так отрадно и почетно – умереть за Отечество». Для этого он слишком честен, и это удерживает его от того, чтобы растрачивать в пустых фразах, направленных на обывательскую публику, свою готовность на самопожертвование.

То же самое относится и к понятию «социализм». «Я социален!» – так говорит большинство директоров банков, синдикатов, владельцев фабрик или высокопоставленных чиновников. Социалисты же хотели основать больницы и санатории, чтобы помочь бедным людям; они были согласны с тем, что так не может продолжаться и надо что-то менять. В этом проявляется социалист. Он придерживается той позиции, что мы все должны стать одним народом, чтобы нация могла выдержать испытания.

Любая жертва во имя народного будущего оправдана. Я принадлежу к моему народу в хорошие и в плохие времена и вынесу с ним радость и горе. Я не знаю никаких классов, единственно только чувствую в себе обязательства по отношению к нации.

Национал-социализм не думает о разделении немецкого народа и признает каждое деяние, выделяющее человека из множества современников. По большому счету, мы все равны перед смертью, перед опасностью и перед испытаниями. Давайте же выразим эту мысль, признав друг друга и никогда не допуская, чтобы между нами пролегла пропасть, поскольку когда-нибудь настанут опасные времена, когда наш народ будет опираться на свою внутреннюю солидарность.

Под этим же углом должен рассматриваться многократно обсуждаемый еврейский вопрос. В этом случае речь идет не об отдельных жертвах, а единственно только о благополучии нации.

Мы, национал-социалисты, находимся у власти лишь полтора года. Когда мы перенимали власть, мы условились с немецким народом о четырех годах переходного времени. Прошло более четверти этого времени, и никто не может утверждать, что оно прошло без пользы. Нас можно ехидно упрекнуть в том, что многое еще осталось незавершенным. Мы же можем с гордостью утверждать, что в нашем государстве для человека делается все возможное. Мы не пророчили чудес, и поэтому никто не мог их ожидать. Неуклонно и шаг за шагом мы пытались исправить ущерб, нанесенный современностью, и его последствия.

Мы, национал-социалисты, решили в Германии проблемы, которые считались нерешаемыми: проблему имперского реформирования, нового порядка выборов, многопартийности, создания народного единства в политическом и мировоззренческом смысле. Наше правительство развернуло успешную борьбу против безработицы, чего никогда не происходило при старой системе. С неслыханным мужеством оно атаковало нужду, вызванную зимним временем года. В будущем оно намерено истово продолжать борьбу со страшной болезнью нашего времени – безработицей.

В течение прошедшего года немецкий народ получил такое представление о том, что есть национал-социализм, лучше которого он не мог и желать. Тот, кто выступал против нас с враждой и скепсисом, сегодня убедился, что мы честно подошли к решению самых тяжелых проблем. Многое еще остается нерешенным! С энергией, присущей молодым, мы шагаем в будущее. Немецкий народ не имеет никаких причин для разочарования, невзирая на бедствия и нищету, поскольку сегодня он уже опирается на крепкую почву собственной мощи.

«Германия не погибнет до тех пор, пока у нас есть мужество быть сильнее, чем нужда, повергающая нас на землю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.