ИТОГИ И ВЫВОДЫ

ИТОГИ И ВЫВОДЫ

Несмотря на периодически устанавливавшуюся нелетную погоду, в ходе ноябрьского штурма авиация противоборст­вующих сторон действовала довольно активно. Согласно краткому отчету о действиях авиагруппы СОРа только с 12 но­ября по 1 декабря советская авиация, не считая самолетов, летавших с Кавказа, произвела 1025 самолето-вылетов (в среднем 54 самолето-вылета в сутки), в том числе 398 на штурмовые и бомбардировочные удары по наземным вой­скам, 74 по аэродромам, 366 для ПВО Севастополя, 144 на воздушную разведку и 52 на сопровождение ударных машин. На немецкие войска было сброшено почти 100 тонн бомб, включая 510 ФАБ-100, 277 ФАБ-50 и 9510 АО-2,5. На земле считались уничтоженными 187 автомашин, 54 самолета, не­сколько единиц бронетехники, пять артиллерийских батарей и до одного полка пехоты. Еще 38 немецких самолетов счита­лись сбитыми в воздушных боях. Собственные потери за весь ноябрь составили по меньшей мере 33 самолета, включая шесть Ил-2, 14 новых и 12 старых истребителей[2]. К ним мож­но добавить еще два ДБ-3, прилетавших с Кавказа. Из причин потерь на первом месте стояли воздушные бои (20 машин), причем не только с истребителями, но и с бомбардировщика­ми противника. Три «яка» пропали без вести при ведении воз­душной разведки, два И-16 и один МиГ-3 были сбиты зе­нитной артиллерией. Шесть самолетов разбились из-за не­боевых причин, что объяснялось крайне затрудненными усло­виями базирования, и один перелетел к противнику.

Как же можно оценить вклад советских летчиков в отраже­ние первого штурма? В газете «Красный Крым» от 4 декабря 1941 г. командующий Приморской армией генерал И. Е. Пет­ров писал: «…наши славные герои-летчики успешно отража­ли удары врага с воздуха, громили наземные войска, уничто­жив за месяц сотни самолетов, танков и бронемашин…» Та­кая оценка представляется не вполне искренней. Во всех российских работах, посвященных обороне Севастополя, о действиях авиации говорится очень мало или вообще ничего. Это не случайно. По мнению историков и всех основных уча­стников, главную роль в отражении первого штурма сыграла отнюдь не авиация, а береговая и полевая артиллерия СОРа.

Начальник штаба Приморской армии Н. И. Крылов в своих ме­муарах писал: «Стойкость пехоты и хорошо организованный артиллерийский огонь — так, помню, охарактеризовал коман­дарм Петров основные слагаемые боевого успеха, достигну­того при отражении ноябрьского наступления противника».

Это можно подкрепить и цифрами. Только 30-я и 35-я башен­ные батареи в течение ноября израсходовали 883 305-мм снаряда общим весом 340 тонн. Еще 651 203-мм снаряд (75,5 т) израсходовала полубашенная батарея № 10. Вместе со 102-мм батареей № 54, участвовавшей в боях только до 2 ноября, ко­гда она была захвачена противником, указанные батареи уничтожили и вывели из строя 55 орудий, 17 пулеметных то­чек, около 400 единиц колесной и гусеничной техники и до 4,5 тысячи солдат противника, то есть больше, чем все ВВС. Всего же за время отражения первого штурма береговая ар­тиллерия и артиллерия ДОТов выпустила более 20 тысяч сна­рядов всех калибров. Еще 2340 снарядов калибром от 100 до 130 мм выпустили корабли. Вес боезапаса, отстрелянный по­левой и зенитной артиллерией по наземным целям, вообще не поддается учету. Применение береговых орудий носило столь интенсивный характер, а расстрел их стволов стал столь велик, что 23 ноября был отдан приказ, ограничивавший их использование только контрбатарейной борьбой. Именно артиллерийский огневой щит стал на пути у немецких войск, штурмовавших Севастополь. Трудно не согласиться с мнени­ем Н. И. Крылова: «11-я армия Манштейна, одна из сильней­ших у Гитлера на всем Восточном фронте, застряла в Крыму теперь уже надолго. Имея в тылу советский Севастополь, гит­леровское командование не могло двинуть ее через Керчен­ский пролив на Тамань, не могло и подкрепить ею свои вой­ска, наступавшие на Ростов.

Вот тогда гитлеровцы и начали писать о том, что Севасто­поль — первоклассная, неприступная крепость, стали имено­вать все его береговые батареи не иначе как фортами, приду­мывая им «страшные» названия: «Максим Горький», «ЧеКа», «ГПУ»… Надо же было как-то объяснить, почему два армейских корпуса, усиленные танками и значительной группировкой артиллерии, поддерживаемые авиацией, остановились перед городом, который на самом деле никаких укреплений крепо­стного типа со стороны суши не имел, а тылом было море».

Конечно, приведенные цифры и мнения отнюдь не говорят о том, что действия авиагруппы СОРа вообще ничего не значи­ли. Они играли важную, если не сказать исключительную роль в борьбе с подходящими резервами и группировкой ВВС про­тивника на аэродромах, однако находившиеся на земле гене­ралы и адмиралы оценивали эти действия достаточно скепти­чески — судя по натиску, резервы к противнику продолжали подходить, а его авиация как летала над главной базой, так и продолжала летать. Над полем боя они увидели свои самоле­ты только в самом конце отражения штурма, а до того наличия у СОРа собственной авиации практически не ощущалось.

Представляется, что в создавшихся условиях более ра­зумным было бы сосредоточение усилий авиации не на дей­ствиях по наземным целям, а на ПВО порта и города. 366 са­молето-вылетов за 19 дней, с 12 ноября по 1 декабря, давали среднесуточную цифру в 19 вылетов в день, включая взлеты по воздушной тревоге. Конечно, такой показатель трудно признать большим. По данным штаба ПВО СОРа, в ноябре не­мецкие самолеты совершили над городом 380 самолето-про­летов, что примерно соответствовало числу вылетов пере­хватчиков. На самом же деле численное превосходство ата­кующих в конкретных боях было еще большим, поскольку в число вылетов советской стороны входили и те, которые не завершались встречей с самолетами противника, а каждый немецкий пролет завершался сбрасыванием бомб. Если не­мецкие бомбардировщики сопровождались своими истреби­телями, то для советских перехватчиков вообще складыва­лась критическая ситуация: могли ли одна-две пары «мигов» и «чаек» противостоять в воздушном бою трем-четырем парам «мессершмиттов»? В результате главная роль в отражении воздушных налетов легла на береговую и корабельную зенит­ную артиллерию, группировка которой к концу первого штур­ма по сравнению с первоначальной сократилась в два раза. Справедливости ради необходимо признать, что в тех услови­ях, в которых базировались советские самолеты на севасто­польских аэродромах, произвести одновременный взлет большого количества перехватчиков было бы вряд ли возмож­но. Кроме того, в соответствии с общими принципами орга­низации ПВО им следовало действовать за пределами зоны прикрытия зенитной артиллерией, т. е. на дальних подступах к базе. При этом управление и истребителями, и зенитной ар­тиллерией должно было осуществляться из одного штаба, че­го на практике не было. Повысить эффективность перехвата удалось бы при увеличении числа барражирующих истреби­телей, но всего этого можно было бы добиться, только сокра­тив объем действий на сухопутном направлении, а командо­вание СОРа никогда бы не пошло на это. Получалось, что за­дача по прикрытию порта решалась удовлетворительно только в те дни, когда противник не предпринимал массиро­ванных налетов, таких как 12 ноября. Слабость нашей ПВО имела далеко идущие последствия и в конце концов стала од­ной из причин падения Севастополя летом 1942 г.

При разборе действий немцев мы наталкиваемся на обыч­ный парадокс — их пилоты действовали весьма профессио­нально и довольно эффективно, командование хорошо управ­ляло действиями подчиненных авиачастей, но задача в целом не решалась. IV авиакорпусу не удалось ни обеспечить про­рыва сухопутной обороны СОРа, ни добиться закрытия порта, ни разгромить советскую авиагруппу. Собственные потери, по немецким же данным, были невелики, но одновременно немецкие документы указывают, что к осени 1941 г. в бомбар­дировочных авиагруппах исправные машины составляли не более 45% от штатной численности, в истребительных — не более 60%. Активность люфтваффе шла по нисходящей, тем более что списочный состав авиагрупп на Восточном фронте с ноября стал сокращаться в связи с ошибочным решением Геринга. IV авиакорпусу пришлось взвалить на себя и ростов­ское направление, практически полностью прекратив дейст­вия в интересах армии Манштейна. Когда много лет спустя после окончания войны бывший фельдмаршал придумывал название для своих мемуаров — «Утерянные победы», — в их число он, по-видимому, включал и Севастополь, взятие кото­рого из-за ряда ошибок германского командования и мужест­ва русского солдата пришлось отложить на 250 дней.