Глава 11. Куда «исчез» Гитлер и был ли он антибольшевиком 29 апреля 1945 года?

«ГДЕ Гитлер?» – этот вопрос после капитуляции Германии волновал всех, а особенно охочую до дешёвых сенсаций западную публику.

Умелые в производстве таких сенсаций западные журналисты удовлетворяли этот спрос с избытком, публикуя одну версию за другой и обнаруживая фюрера то в тайной пещере в Альпах, то в Аргентине, прибывшего туда на подводной лодке, то в Парагвае или ещё в какой-либо латиноамериканской стране, с которой у рейха были хорошие отношения…

Кто-то отправлял фюрера к пингвинам в Антарктид, или искал его в русском плену. Версий, слухов, домыслов и вымыслов относительно бегства фюрера из Берлина накануне падения столицы рейха гуляло по миру не менее десятка, даже тогда, когда ситуация начала проясняться. Гуляют подобные «версии» и по сей день…

На самом же деле всё обстояло так.

23 апреля 1945 года в 19 часов 35 минут командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Жуков отдал распоряжение командующему 1-й танковой армией генералу Катукову выделить специальный отряд для пленения германского руководства в районе Берлинского аэропорта.

Жуков писал:

«Я имею данные, что Гитлер, Геббельс и Гиммлер находятся в Берлине. На случай бегства для них стоят самолёты в аэропорту. Отберите отряд смельчаков, 15–25 танков с десантом и прикажите прорваться перед рассветом к аэропорту. Проскок отряда поддержите артиллерийским огнём.

ЖУКОВ»

А 1 мая 1945 года Жуков и Сталин получили донесение генерала Чуйкова о приходе на его командный пункт начальника германского Генштаба сухопутных войск Кребса с известием о самоубийстве Гитлера.

2 мая 1945 года личный представитель гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера вице-адмирал Фосс передал командующему 3-й Ударной армией генерал-полковнику Кузнецову заявление, в постскриптуме которого было сказано:

«P.S. Фюрер последний раз говорил со мною 30.4. 45 г. в 14.30 и в длившейся около 10 минут речи простился со мной. Я знал о том, что он дал приказ сжечь свой труп сразу же после смерти. Такое же распоряжение дал рейхсминистр доктор Геббельс, который хотел до самого конца оставаться в рейхсканцелярии. Он также не хотел покидать горящий корабль и быть обузой прорывающейся группе.

Труп Гитлера видел лично!»

Что же касается самого? заявления Фосса, то суть его была крайне неожиданной, о чём – в своём месте.

Имперскую канцелярию с бункером фюрера советские войска заняли тоже 2 мая 1945 года, и в тот же день, к вечеру, в саду канцелярии были обнаружены обгоревшие трупы мужчины и женщины, которые были идентифицированы как трупы Геббельса и его жены Магды. В том, что это были именно они, убеждали и найденные в отдельной комнате бункера трупы всех шести детей Геббельса.

5 мая 1945 года – неподалёку от места обнаружения трупов рейхсминистра пропаганды и его жены – в воронке от бомбы были найдены ещё два обгоревших трупа, засыпанных слоем земли, – Гитлера и Евы Браун. Чуть позже там же обнаружили трупы двух отравленных собак фюрера и Евы.

Первый акт об обнаружении трупов Гитлера и Евы Браун был составлен 5 мая 1945 года и подписан командиром взвода отдела контрразведки «СМЕРШ» («Смерть шпионам») 79-го стрелкового корпуса Панасовым и тремя его подчинёнными.

Второй акт осмотра места погребения с участием опознавателя Менгесхаузена был составлен 13 мая 1945 года и подписан рядом контрразведчиков во главе с начальником ОКР «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса подполковником Клименко.

Слухи тем временем не утихали. Вскоре после окончания войны в журнале «Тайм» было опубликовано интервью Герхарда Херзеггелля, стенографиста Ставки германского Верховного командования, которое он дал корреспонденту «Тайма» Персивалю Ноту.

«Что касается смерти Гитлера, – говорил Херзеггелль, – то я не верю, что мы когда-нибудь найдём свидетеля, который мог бы рассказать нам, как это случилось.

Но я не верю, что фюрер остался в бункере. Я думаю, он выходил, возможно, несколько раз, ища смерти, с которой он полностью смирился, желая умереть под артиллерийским огнём…»

Когда Нот рассказал Херзеггеллю о том, что, по полученным им от офицеров службы безопасности США сведениям, Гитлер был убит «личным адъютантом гауптштурмфюрером Гюнше», Херзеггелль ответил:

«Гюнше был человеком гигантского роста и очень горячим. Он был способен это сделать, если бы его попросили или если бы он думал, что пришло время застрелить фюрера, а потом самого себя. Но я не верю, что всё произошло именно так. Я искренне уверен, что Гитлер искал смерти…»

Это интервью по «испорченному телефону» было для того времени достаточно типичным. Точной информацией располагал только Советский Союз, а у нас задачи средств массовой информации рассматривались тогда несколько иначе, чем на Западе, где вершиной профессионального мастерства журналиста считается фото кинозвезды (ещё лучше коронованной особы), встающей, пардон, с горшка. К тому же чекисты и сотрудники КР «СМЕРШ», в отличие от офицеров службы безопасности США, были не самыми подходящими кандидатурами для получения сенсационных интервью.

Что же до адъютанта фюрера, то 28-летний штурмбаннфюрер СС Отто Гюнше 2 мая 1945 года попал в советский плен, из которого был освобождён в мае 1956 года.

17 мая 1945 года Гюнше дал подробные показания, из которых однозначно следовало, что Гюнше видел лишь трупы Гитлера и Евы Браун, но не имел отношения к их умерщвлению.

В советских архивах имеется фото фрагмента черепа фюрера с чётко видным пулевым отверстием в затылочной части. Однако не исключено, что фото и сам фрагмент не аутентичны ситуации. Возможно, это фабрикация для создания версии об умерщвлении, а не самоубийстве фюрера. Последнее выглядит, как-никак, достойнее.

Если Гитлер не застрелился, а был всё же застрелен, то, кто застрелил его, сказать точно невозможно. Не исключено, что это сделал личный камердинер штурмбаннфюрер СС Линге, от которого Гюнше, по его словам, и услышал: «Фюрер умер».

Гюнше не выносил трупы в парк, но описал, как их выносили на двух одеялах другие. Он показывал: «Из одного одеяла торчали ноги фюрера, их я узнал по башмакам и носкам, которые он всегда носил; из другого одеяла торчали ноги и видна была голова жены фюрера». Схожие показания дали и другие пленные, находившиеся в бункере имперской канцелярии.

Владея всей полнотой информации, особо сомневаться в смерти Гитлера советскому руководству уже не приходилось. Но вот обстоятельства смерти, здесь были неясности…

Возьмём свидетельства того же Гюнше. Одна из последних личных секретарей Гитлера – Траудль Юнге, в правдивых вроде бы мемуарах передаёт свой разговор с Гюнше в бункере фюрера… По словам Гюнше в передаче Юнге, он был среди тех, с кем Гитлер попрощался непосредственно перед тем, как закрыть за собой и Евой Браун дверь в комнату, где покончил самоубийством.

Так вот, по Юнге, Гюнше слышал один выстрел.

И когда Гюнше, Геббельс, Борман, Аксман – руководитель «Гитлерюгенда», посол Хевель и личный шофёр фюрера Кемпка (в перечне Юнге камердинер Линге отсутствует) вошли в комнату, то обнаружили, что Гитлер раскусил ампулу и выстрелил себе в рот. По словам Гюнше в передаче Юнге, «череп разлетелся в стороны и выглядел ужасно», а Ева Браун просто приняла яд.

Если Гюнше говорил Юнге правду, то фрагмент с аккуратным пулевым отверстием в затылке, действительно, – позднейший фальсификат. Но если даже так, это не меняет главного: факта смерти фюрера в бункере 30 апреля 1945 года. По словам Юнге, Гюнше принимал участие и в сожжении трупов.

Юнге пишет, что она ни минуты не сомневалась в словах Гюнше, резонно заметив затем, что «такое потрясение никто не смог бы изобразить, а он, простой мускулистый юноша, тем более»…

«Где ещё фюрер мог быть?» – задавалась Юнге вопросом и продолжала: – «Ни самолёта, ни поезда поблизости, ни подземного тайного хода, ведущего из бункера на свободу. А Гитлер даже не мог ходить».

Юнге была права, поскольку если бы тайные ходы из бункера имелись, ими бы воспользовался если не фюрер, так другие. В том числе и сама Юнге, входившая в очень доверенный круг (именно она стенографировала, а потом распечатала в трёх экземплярах завещание фюрера). Наиболее же, пожалуй, убедительным доказательством того, что Гитлер покончил с собой в бункере имперской канцелярии, является судьба семьи Геббельса и его самого. При живом Гитлере Геббельс на такой шаг не пошёл бы.

31 МАЯ 1945 года заместитель наркома внутренних дел Иван Серов направил письмо наркому Берии с приложенными к нему актами судебно-медицинского исследования и актами опознания «предполагаемых нами трупов Гитлера, Геббельса и их жён», протоколы допросов «приближённых Гитлера и Геббельса» и фотодокументы. Несмотря на то, что Серов употребил слово «предполагаемые», он сам же сообщал, что «не вызывает сомнения то, что предполагаемый нами труп Гитлера является подлинным». Весьма своеобразная словесная конструкция, но «канцелярит» есть «канцелярит».

7 июня 1945 года Берия наложил на письмо резолюцию: «Послать т. т. Сталину и Молотову. Л. Берия. 7.VI.45». А ещё до этого, 4 июня 1945 года, сотрудники отдела КР «СМЕРШ» 3-й Ударной армии во главе с начальником отдела КР армии полковником Мирошниченко произвели перезахоронение ряда хранившихся в армейском отделе КР высокопоставленных трупов Гитлера, Евы Браун, Геббельса, Магды Геббельс, генерала Кребса и детей Геббельса.

«Перезахоронение» потому, что первое захоронение было произведено в районе города Бух, но в связи с передислокацией отдела трупы были изъяты и окончательно захоронены в районе города Ратенов в деревянных ящиках на глубине 1,7 метра. С ними же захоронили в отдельной корзине трупы собаки Гитлера и собаки Евы Браун.

В феврале 1946 года все трупы по указанию начальника Управления контрразведки «СМЕРШ» Группы советских оккупационных войск в Германии генерал-лейтенанта Зеленина (руководствовавшегося, надо полагать, указанием Москвы) были перезахоронены окончательно в Магдебурге на глубине 2-х метров во дворе дома № 36 по улице Вестендштрассе.

Это, с одной стороны.

С другой стороны, 10 июня 1945 года «Правда» сообщила, что 9 июня на пресс-конференции замнаркома иностранных дел СССР Вышинского и маршала Жукова маршал в ответ на вопрос английского корреспондента Александра Верта о судьбе Гитлера сказал, в частности:

«Обстановка очень загадочная… Опознанного трупа Гитлера мы не нашли. Сказать что-либо утвердительно о судьбе Гитлера я не могу. В самую последнюю минуту он мог улететь из Берлина, так как взлётные дорожки позволяли это сделать».

Такое заявление могло, конечно, лишь подлить масла в и так уже жарко горящий огонь ошеломляющих слухов.

И подлило.

А что же Сталин?

Иногда утверждается, что он-де, хотя и был уверен в смерти фюрера, «не торопился с обнародованием выводов», поскольку «рассчитывал свои политические ходы на много лет вперёд». Мол, на встрече с представителем американского президента Гарри Гопкинсом 26 мая 1945 года Сталин, всё уже зная, заявлял, что «Борман, Геббельс, Гитлер и, вероятно, Кребс бежали и в настоящее время скрываются».

Не уверен, что источники, сообщающие это, правдивы или, во всяком случае, полностью точны. Однако не надо забывать, что 26 мая 1945 года Сталин ещё не имел достоверной оперативной информации о судьбе фюрера: Серов направил официальное письмо Берии только 31 мая…

Берия адресовал его Сталину и Молотову 7 июня, и вряд ли Сталин прочёл это письмо ранее 8 июня 1945 года. А уж до Вышинского и Жукова – на момент их пресс-конференции 9 июня – информация Серова тем более дойти не успела. Вот Жуков, не имея официальных данных, однозначного ответа и не дал.

Сталин 26 мая 1945 года и Жуков 9 июня 1945 года, не утверждая относительно Гитлера ничего наверняка, отнюдь не лукавили: они были всего лишь осмотрительны и выражались, как и следовало быть тогда, предположительно.

Но почему Сталин всё не обнародовал позднее? Ведь даже в январе 1946 года агентство «Франс Пресс» распространяло информацию газеты «Франс суар» о том, что «труп Гитлера якобы обнаружен 19 декабря русским командованием, но этот факт сохраняется в тайне для того, чтобы не помешать аресту нацистов, принимавших участие в погребении». А член Нюрнбергского трибунала, офицер американского флота капитан Майкл Мусмано в конце 1948 и начале 1949 года опубликовал в швейцарской газете «Ди национ» серию статей под заголовком «Жив ли Гитлер?»

О причинах молчания Сталина можно лишь гадать, но молчал ведь и Черчилль, знавший о смерти Гитлера от советских властей.

Черчилль прибыл в Берлин – на начинающуюся Потсдамскую конференцию – не позднее 16 июля 1945 года и сразу же совершил поездку по разрушенному Берлину. В своих мемуарах о войне, впервые изданных в 1950 году, в главе «Потсдам» Черчилль описывает в том числе и эту свою «экскурсию» победителя по столице побеждённых.

В то время разведение союзных и советских войск по обусловленным зонам ещё не было произведено, да и с зонами было не всё ясно. Соответственно, союзники не были пока впущены нами в Берлин. Мы тогда были полными и единовластными хозяевами в германской столице, и всё и везде Черчиллю могли показывать лишь советские представители. Они-то Черчилля всюду и сопровождали. И Черчилль вспоминал, как он и его спутники долго бродили среди полуразрушенных коридоров и залов имперской канцелярии, а потом, продолжает Черчилль, «сопровождавшие нас русские повели нас в бомбоубежище Гитлера».

Черчилль спустился в самый низ и увидел комнату, в которой покончили с собой Гитлер и Ева Браун, а когда он поднялся наверх, ему «показали место, где сожгли его труп». «От осведомлённых людей мы услышали самый подробный рассказ, какой можно было услышать в то время (жирный курсив мой. – С.К.) об этих финальных сценах», – заключал сэр Уинстон.

Английский премьер – не сотрудник «СМЕРША», он подписки о неразглашении военных и государственных тайн СССР не давал. Так что Черчилль, узнав от русских о сожжении трупа фюрера, мог бы тут же оповестить о сенсации прессу. Однако не оповестил.

С другой стороны, среди сопровождавших Черчилля русских не было ни одного, кто стал бы почём зря болтать языком с Черчиллем только для того, чтобы угодить ему и понравиться. А раз так, сообщать англичанам о смерти фюрера, указывать место его сожжения и рассказывать «о финальных сценах» они могли только с санкции вышестоящего руководства. Учитывая ранг «экскурсанта», исходную санкцию на откровенность с ним советских «гидов» мог дать лишь Сталин.

Но Черчилль, повторяю, почему-то не стал сразу «звонить» о том, что ему сказали русские, на всех углах Берлина, на пресс-конференциях и в лондонском Гайд-парке.

УЖЕ в ходе Потсдамской конференции, на её 11-м заседании 31 июля 1945 года, при обсуждении вопроса о суде над главными военными преступниками произошёл интересный обмен репликами между Сталиным и сменившим Черчилля новым английским премьером Эттли.

Молотов сообщил, что советская делегация согласна принять за основу английский проект документа, но предложил дополнить его после слов «главные военные преступники» словами: «Такие, как Геринг, Гесс, Риббентроп, Розенберг, Кейтель и другие». Эттли затруднился ответить положительно и началось обсуждение.

Далее, по стенограмме:

«Эттли. Я не думаю, что перечисление имён усилит наш документ. Например, я считаю, что Гитлер жив, а его нет в нашем списке.

Сталин. Но его нет и в наших руках.

Эттли. Но вы даёте фамилии главных преступников в качестве примера.

Сталин. Я согласен добавить Гитлера (общий смех), хотя он и не находится в наших руках. Я иду на эту уступку (Общий смех)…»

Смех-то был общим, но вряд ли все присутствующие понимали всю тонкость и юмор ситуации.

К тому времени Сталин знал, что Гитлер мёртв. И поскольку фюрер находился уже в руках Господа Бога, в русских руках он находиться не мог. О чём Сталин всем открыто и заявил.

Сталин не стал прямо разубеждать Эттли относительно его уверенности в том, что Гитлер жив, но Эттли – если бы обладал острым умом – мог бы и сам сообразить, что если Гитлера нет в предлагающемся русскими списке, то в СССР не считают, что Гитлер жив.

Фактически Молотов, предлагая список, куда не был включён Гитлер, дал прямое основание для такого, например, вопроса Эттли, или нового президента США Трумэна, или государственного секретаря США Бирнса, или английского министра иностранных дел Бевина: «Маршал Сталин, а почему в Вашем списке нет главного военного преступника – Гитлера? Не означает ли это, что у Вас есть точные сведения о том, что Гитлера уже нет в живых?»

Сталин в подобной ситуации тонкий момент уловил бы и напрашивающийся на язык вопрос задал бы. Сталин ведь был редким умницей. Он, скорее всего, такого вопроса от «коллег» и ожидал. И, возможно, предлагая устами Молотова дополнение к английскому документу, Сталин проводил своего рода тест мыслительных способностей нового английского премьера, нового американского президента и их ближайших сотрудников.

А, возможно, Сталин про себя и посмеивался: он ведь обладал тонким чувством юмора, не понимая шуток лишь тогда, когда они задевали его достоинство как вождя и главы России. Если бы его собеседники «соль» ситуации уловили и нужный вопрос задали, вряд ли Сталин уклонился бы от прямого ответа. Он бы его дал.

А почему бы и нет?

Но коль уж вы, товарищи буржуи, туповаты, то не товарищу Сталину вас просвещать.

Из военной «Большой тройки» к тому времени только Сталин сохранил свой статус. Рузвельт умер, Черчилля англичане «прокатили» на выборах. Новые главные партнёры Сталина по сравнению с усопшим Рузвельтом и ушедшим Черчиллем были людьми настолько меньшего калибра во всём, что Сталин не мог не относиться к ним именно с юмором. И, похоже, этот момент тонко и скрыто проявился в описанной выше коллизии.

Есть и ещё одно обстоятельство, позволяющее предполагать, что те, кому надо на Западе, в реальном масштабе времени были извещены нами о смерти Гитлера. Доказательством является то, что «не отысканный» Гитлер так и не фигурировал в «нюрнбергском» списке главных военных преступников, хотя тоже «не отысканный» Борман туда попал, потому что его судьба была неизвестна тогда и нам, в СССР.

Напомню, что главными обвиняемыми на Нюрнбергском процессе были присутствовавшие на нём и приговорённые к смертной казни Геринг, Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер, Розенберг, Франк, Фрик, Штрейхер, Заукель, Йодль, Зейсс-Инкварт, а также отсутствовавший на процессе и приговорённый к казни заочно Борман.

Гесс, Функ и Редер были приговорены к пожизненному заключению, Ширах и Шпеер – к 20 годам, Нейрат – к 15, Дёниц – к 10 годам тюрьмы. Лей покончил самоубийством, дело разбитого параличом Круппа было приостановлено, Фриче, Папен и Шахт были оправданы.

Геббельс покончил самоубийством сразу после смерти Гитлера… Гиммлер, случайно арестованный американцами после окончания войны, тоже покончил самоубийством, а возможно, был «втихую» и убит: его присутствие на Нюрнбергском процессе было бы для США особенно неудобным, если вспомнить «восемнадцатое мгновение» весны 1945 года.

То есть на скамью подсудимых в Нюрнберге была посажена вся наличная «головка» Рейха, включая считавшегося «в бегах» Бормана, «сидевшего» на этой скамье символически. Но тогда логично было бы судить заочно и Гитлера, если бы он тоже числился руководством, а не прессой союзников «в бегах», как и Борман.

Гитлер возглавлял Рейх, он должен был возглавить и список главных военных преступников. Но, как видим, не возглавил. Судя по этому, Сталин поделился-таки имеющейся информацией с компетентными западными кругами… Но поделился не в официальном, а в «рабочем» порядке, не считая нужным подыгрывать падкой до сенсаций западной публике и той западной журналистской братии, которая, учуяв «жареное», теряла всякое достоинство и в поисках «клубнички» лезла на столы, под столы и чуть ли не в трусы.

Вся эта шушера уважения не заслуживала, и Сталин не мог не относиться к ней с глубочайшим презрением. Так зачем тогда, спрашивается, Советскому Союзу надо было потрафлять склонности кое-кого на Западе к нездоровым «сенсациям»? Тем более, что особого-то секрета судьба Гитлера не представляла. Мы, по признанию самого Черчилля, сообщили о ней Черчиллю прямо на месте событий. В реальном масштабе времени.

А то, что не стали об этом «звонить» на весь свет? Ну, в то время у советских была собственная гордость, и вряд ли надо было уделять много внимания такому мелкому – к тому времени – вопросу, как смерть Гитлера.

В СССР ведь за сенсациями не гнались. В СССР их предпочитали создавать: выстояв в 1941-м и 1942-м, единолично взяв Берлин в 1945-м, в считаные годы восстановив разрушенную страну, взорвав первую атомную бомбу в 1949-м и водородную – в 1953-м, запустив в 1957 году первый в мире Искусственный спутник Земли и первого в мире космонавта в 1961-м…

Вот почему без лишнего шума, без репортёрских блицев и без сенсационных шапок в газетах оперативная группа КГБ СССР 4 и 5 апреля 1970 года провела в районе города Магдебург мероприятие «Архив».

В соответствии с планом мероприятия, утверждённым в Москве 26 марта 1970 года, на территории военного городка на улице Клаузенерштрассе (бывшая Вестендштрассе) возле дома № 36 в ночь с 3 на 4 апреля было произведено «вскрытие захоронения останков военных преступников» – того, что осталось от Гитлера, Евы Браун и четы Геббельсов…

До утра 5 апреля 1970 года ящик с останками находился под охраной оперативных работников, а утром останки были уничтожены. В рукописном акте, подписанном начальником Особого отдела КГБ воинской части полевая почта 92626 полковником Коваленко, было сказано:

«Уничтожение останков произведено путём их сожжения на костре на пустыре в районе г. Шенебек в 11 км от Магдебурга.

Останки перегорели, вместе с углем истолчены в пепел, собраны и выброшены в реку Бидериц, о чём и составлен настоящий акт».

Так была поставлена последняя точка в истории, которая началась 30 апреля 1945 года в подземном бункере имперской канцелярии после конца жизни Адольфа Гитлера.

ОДНАКО в бункере фюрера ещё до того, как там прозвучали выстрелы, раздавался также стук пишущей машинки Траудль Юнге. И на этом факте не мешает остановиться…

В 1964 году «Издательство политической литературы» выпустило небольшую книгу Льва Безыменского «По следам Мартина Бормана», где были и такие строки: «В первые послевоенные годы во всех странах мира думали и гадали: существует ли завещание Гитлера? Сначала ответ на этот вопрос был неясен. Теперь положение стало более чем ясным. Да, завещание есть, вдобавок их несколько…»

У Льва Безыменского неопределённое числительное «несколько» почему-то становится синонимом точного числительного «два», поскольку далее Безыменский сам же сообщает о наличии всего двух завещаний Гитлера: личном и политическом. Вот о втором документе далее и речь… Безыменский безосновательно называет его «бездарным и фанфаронским» и утверждает, что «из «завещания» мир должен был узнать, что, оказывается, Гитлер войны не хотел, что он пал «жертвой международного еврейства» и «большевиков»…»

Насчёт первого обвинения всё верно, второе же утверждение – не более чем ложь!

Выдержки из политического завещания Гитлера, составленного им в бункере рейхсканцелярии накануне самоубийства, ниже цитируются по тексту, помещённому в томе 15 (4–5) издания 1995 года «Русский архив: Великая Отечественная: Битва за Берлин (Красная армия в поверженной Германии)», издательство «ТЕРРА» совместно с Институтом военной истории МО РФ. Источник, как видим, солидный.

Так вот, в политическом завещании Гитлера слова типа «евреи», «еврейство» и т. д. встречаются 7 (семь) раз. Слово «большевики» – ни разу. И здесь есть над чем подумать…

Конец апреля 1945 года… Самый трагический момент судьбы Гитлера: он диктует своё политическое завещание. Момент, когда бумаге поверяются самые заветные – в буквальном смысле слова – мысли и чувства. И в этот момент истины Гитлер о большевизме не упомянул даже намёком.

За сутки до смерти, 29 апреля 1945 года в 4.00 утра, при свидетелях, Йозефе Геббельсе, Мартине Бормане, Вильгельме Бургдорфе и Гансе Кребсе, Адольф Гитлер скрепил своей подписью политическое завещание.

Привожу его фрагмент:

«Это неправда, что я или кто-то другой в Германии хотели войны в 1939 году. Её хотели и её устроили исключительно те международные государственные деятели, которые или были еврейского происхождения, или работали в интересах евреев. <…> Пройдут столетия, но из руин наших городов и исторических памятников будет возрождаться ненависть против того, в конечном счёте, ответственного народа, которому мы всем этим обязаны: международному еврейству и его пособникам. Ещё за три дня до начала немецко-польской войны я предложил британскому послу в Берлине решение немецко-польских проблем…. Но оно было отвергнуто, так как круги, задающие тон в английской политике, желали войны частично из-за выгодных сделок, частично подгоняемые организованной международным еврейством пропагандой. Но у меня не осталось никакого сомнения в том, что если народы Европы будут опять рассматриваться только как пакеты акций этих денежных и финансовых заговорщиков, то тогда к ответу будет привлечён и тот народ, который является истинным виновником этой убийственной войны: еврейство!..»

Последними словами завещания были:

«Я обязываю руководство нации и подчинённых, прежде всего, к неукоснительному соблюдению расовых законов и к беспощадному сопротивлению мировому отравителю всех народов – международному еврейству».

Столицу Рейха штурмовали люди, осенённые знаменем Ленина – Сталина. Именно Россия большевиков привела фюрера к последнему росчерку пера. Тем не менее у него, отринувшего общий с ними путь противостояния силе Капитала, не сдержавшего договора с ними, обвиняющих слов для большевиков не нашлось. Их за него дописали послевоенные «стенографы» типа Безыменского, который утверждал: «В своём завещании Гитлер поминает не только международное еврейство, но и его пособников! … Под пособниками он и имел в виду большевиков».

Однако это не может быть так, во-первых, потому, что если бы фюрер имел в виду большевиков, то он бы прямо о том и сказал: чего ему было стесняться накануне смерти!? Во-вторых, из контекста ясно, что под пособниками здесь имеются в виду круги, задающие тон в английской политике, которые желали войны.

И ведь таковые круги, действительно, имелись по обе стороны океана. И по ту сторону океана они были даже многочисленнее, сплочённее и могущественнее, чем по эту. И упомянутое фюрером предвкушение «выгодных сделок» эти круги не обмануло. В ходе Второй мировой войны над Америкой постоянно шёл второй в двадцатом веке золотой «дождь» из «туч», собиравшихся в Европе из слёз, крови и дыма пожарищ. Первый такой «дождь» пролила над Америкой Первая мировая война, как и Вторая мировая война, организованная всё той же Америкой. Так что заменять слово «пособники» словом «большевики» мы не вправе.

И вот тут начинается самое интересное!

Далее цитируется ряд показаний высокопоставленных деятелей Рейха или лиц, самим служебным положением близко поставленных к личности фюрера и попавших в советский плен. И эти показания – одно удивительнее другого!

Начнём с заявления личного представителя гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера, вице-адмирала Фосса, которое было передано Фоссом 2 мая 1945 года командующему 3-й Ударной армией генерал-полковнику Кузнецову.

Фосс писал:

«В последние дни перед кончиной фюрера неоднократно говорилось о том, является ли наилучшим исходом для Европы ориентация на Англию и Америку, или на Россию (жирный курсив везде мой. – С. К). Фюрер видел в маршале Сталине наиболее сильного из своих противников и в последние дни в разговорах со мной часто высказывался о суровой и не способной на компромисс волевой личности этого противника. Поскольку он вследствие полного прекращения связи в течение последних 14 дней не смог сообщить гросс-адмиралу об этом изменении своих взглядов, несмотря на то, что была сделана попытка через курьеров передать соответствующее извещение, фюрер незадолго до своей смерти поручил мне лично передать эту точку зрения своему преемнику – гросс-адмиралу Деницу…

Я был особенно предан фюреру и гросс-адмиралу. Ввиду того, что гросс-адмирал счёл бы неизвестное ему волеизъявление, переданное каким-либо другим лицом, провокацией, сам же он как моряк до сего времени в политическом отношении ориентировался на запад, я считаю необходимым информировать его лично и прошу дать мне возможность в сопровождении русского офицера ориентировать его.

Я хотел бы при этом сообщить ему последние слова благодарности фюрера за его и мою верность и описать последний час [(фюрера)] так, как я сам его пережил.

Прошу это заявление не опубликовывать.

P.S. <ранее уже приводился. – С. К.>

Вице-адмирал ФОСС

Перевёл:

Нач. следственной части РО

(разведывательного отдела, – С. К.)

штаба 3-й Ударной армии

капитан АЛЬПЕРОВИЧ

Верно: пом нач. по использованию

опыта войны штаба 3-й Ударной армии,

гвардии капитан ДМИТРЕНКО».

Поскольку никаких переговоров с Деницем, назначенным Гитлером в своём политическом завещании новым канцлером Рейха, вести никто не собирался и никакого политического значения и веса позиция гросс-адмирала уже не имела, заявление 48-летнего вице-адмирала Ганса Эрика Фосса осталось без последствий.

Однако оно было. И оно было не единственным свидетельством пересмотра Гитлером в апреле 1945 года своей позиции относительно России и Сталина.

Так, 17 мая 1945 года личный адъютант фюрера Отто Гюнше дал обширные показания, из которых приведу лишь важную для нас сейчас небольшую часть:

«… Дверь в личные комнаты фюрера была немного приоткрыта, и оттуда исходил сильный запах миндаля (цианистый калий). Я заглянул в дверь, но внутрь не вошёл, а опять направился в комнату для совещаний. Там уже был также генерал-майор войск СС Монке… Я слышал, что рейхсляйтер Борман во что бы то ни стало хотел попытаться пробиться к гросс-адмиралу Деницу, чтобы ознакомить его с последними мыслями фюрера перед его смертью. Я не знаю, о каких мыслях шла речь… Затем ко мне подошёл генерал-майор войск Монке и сообщил, что на основании высказываний фюрера без него лишь сотрудничество с Россией может до некоторой степени сохранить Германию. <…>

Штурмбаннфюрер СС Гюнше

Перевёл:

пом. начальника следственного отдела

Разведуправления Генштаба

Красной Армии

гвардии капитан Широков».

А вот извлечение из собственноручных показаний самого? 34-летнего командира дивизии «Адольф Гитлер», начальника Центрального района обороны берлина Вильгельма Монке, данные им в Москве 18 мая 1945 года:

«… Слово взял генерал Кребс… Он сказал примерно следующее (точных слов я не могу вспомнить):

1) Берлин больше удерживать невозможно…

2) … ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.

3) Недавно фюрер высказал ему примерно следующее: «Единственный человек, с которым Германия, возможно, в состоянии договориться, – это Сталин, ибо он самостоятелен и независим; он с ясной последовательностью осуществляет свои политические и военные цели. Черчилль же и Рузвельт зависимы от своих парламентов и капитализма, политика их неуверенна и неправдива. Однако лично он, Адольф Гитлер, не может договариваться со Сталиным».

Таким образом, возможно, продолжал генерал Кребс, что фюрер своим самоубийством хотел дать шанс для налаживания отношений с Россией <…>

Из разговоров руководящих лиц я узнал затем, что предложение о согласии на капитуляцию должно быть сделано только России…»

Последний начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии, генерал пехоты Кребс (прекрасно, к слову, знающий и Россию, и русский язык), действительно, предпринял такую попытку и лично встретился с командующим 8-й Гвардейской армией, генерал-полковником Чуйковым. Но это была уже безуспешная попытка.

Тем не менее интересна и такая фраза из показаний Монке о заявлении Кребса:

«Россия и Германия – два государства, которые и в хозяйственном отношении превосходно дополняют друг друга».

Вряд ли такое мог придумать сам Монке, зато это вполне мог сказать хорошо знавший Россию Кребс.

ДА, ВСЁ ЭТО очень похоже на правду… Гитлер не мог не понимать, что из всей «Большой тройки» только Сталин полностью независим от международных финансовых кругов Запада. Но Гитлер не мог также не видеть невозможности лично для себя личных контактов со Сталиным не по причине сохраняющегося антибольшевизма фюрера, а из-за его чувства вины и стыда перед Сталиным. Ведь теперь уже поздно было сожалеть, что Гитлер и Риббентроп отошли в 1941 году от той позиции, которая была заявлена ими летом и осенью 1939 года. В памятной записке германского МИДа от 15 августа 1939 года было сказано тогда много верного, в частности:

«1… различные мировоззрения не исключают разумных отношений между… двумя государствами и возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества….

2. Реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует. Жизненные пространства Германии и СССР соприкасаются, но в смысле своих естественных потребностей они друг с другом не конкурируют. Вследствие этого с самого начала отсутствует всякий повод для агрессивных тенденций одного государства против другого… То же самое относится к германскому и советскому народным хозяйствам, во всех направлениях друг друга дополняющих.

3… Обоим народам в прошлом было всегда хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами.

4. Правда, что Германия и СССР вследствие существовавшей между ними в течение последних лет идеологической вражды питают в данный момент недоверие друг к другу. Придется устранить еще много накопившегося мусора…

5. На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются путем заключения военного союза втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 году эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям».

Уже сидя в тюремной камере, бывший рейхсминистр иностранных дел Риббентроп написал о Гитлере:

«Не может быть никакого сомнения в том, что Адольф Гитлер имел в жизни только одну цель – служить немецкому народу. Он жил совершенно самоотверженно, жертвовал своим здоровьем и до последнего момента не думал ни о чем ином, кроме как о будущем своей нации. Тот факт, что он потерпел поражение, фюрер, говоря со мной, назвал судьбой. Почему именно он потерпел поражение – решит история…»

Что ж, трезвый и честный взгляд вполне позволяет понять, почему потерпел поражение Гитлер. Он верно определил злейшего врага как своей страны, так и человечества – интернациональный Капитал. Но ошибся в отношении России.

Скорее, не ирония истории, а её трагизм проявился в том, что Гитлер не смог прийти к власти без помощи Капитала. Однако финансы Капитала стали для него лишь стартовыми колодками, и, оттолкнувшись от них, он выпрыгнул на такую общенациональную высоту, где его таланты и способности были видны всем немцам.

Капитал обеспечил Гитлеру кресло канцлера Германии как антикоммунисту.

Но его успех в массах объяснялся тем, что немцы воспринимали Гитлера как патриота, националиста и антагониста Капитала.

Гитлер конструктивно изменил положение Труда в Рейхе. А при этом не изменился в своём неприятии Советской России как проявления – в его представлении – «еврейского большевизма», в то время как большевизм в России приобретал национально-государственный, сталинский, а не интернационально-революционный, «троцкистский» смысл.

Антикоммунист Гитлер был обречён, в то время как последовательный националист Гитлер был бы обязан прийти к пониманию перспективности для Германии только одного союза – с Россией.

Гитлер и пришёл к этому пониманию в 1939 году, но в 1941 году сорвался, итогом чего стал костёр 1945 года, на котором сгорели и Рейх фюрера, и сам фюрер.

20 мая 1945 года начальник личной охраны Гитлера, 48-летний группенфюрер СС Ганс Раттенхубер показывал на допросе в Москве:

«Я вспоминаю… разговор с Гитлером во время пребывания в Виннице осенью 1942 года.

Гитлер, взбешенный неудачами наших войск… заявил в моём присутствии генералу Шмундту, адъютанту от Главного командования вооружённых сил, что германские войска… остановлены потому, что Красная Армия сражается с непревзойдённым ожесточением и упорством…

Мы не учли, продолжал Гитлер, что народы Советской России и Красная Армия безгранично доверяют Сталину. После некоторой паузы он назвал маршала Сталина – гигантом…»

Это не было попыткой побеждённого подольститься к победителям: тон и суть показаний Раттенхубера такое предположение исключают.

В другом месте его показаний можно прочесть:

«Я всю жизнь буду помнить один из вечеров конца апреля 1945 года, когда Гитлер, придя с очередного совещания разбитый, сидел за свои столом, сосредоточенно разглядывая карту Берлина с нанесённой на ней оперативной обстановкой.

Я зашёл к нему доложить о неотложных мерах по охране Ставки…

Встав из-за стола, Гитлер посмотрел на меня и сказал: «Красная Армия в Берлине… Сделать это мог только Сталин».

Задумавшись, Гитлер вернулся к столу. Я тихо вышел из комнаты».

Будучи сам до мозга костей проникнут осознанием себя как гениальной личности (в чём не так уж был и не прав), Гитлер рассматривал приход русских в Берлин, прежде всего, как результат усилий другой, несомненно, гениальной личности – Сталина. Теперь, в конце апреля 1945 года, всё могучее в России ассоциировалось для Гитлера с ним – Верховным главнокомандующим Красной Армии.

Гитлер так и не понял, пожалуй, что сила Сталина была в полном идейном, духовном и деловом единении Сталина с наиболее развитой и творческой частью трудящегося большинства в России, да и в мире. Что Сталин всегда жил и действовал во имя развития этого трудящегося большинства.

В полной мере Гитлер этого до конца не осознал. Но многое он – под конец – в отношении России и её первого большевика Сталина понял. И это уже не догадки, а точно, как видим, доказуемый исторический факт!

Потому Гитлер и проклинал, уходя из жизни, не большевиков, пришедших в Берлин и вынуждающих тем самым уйти из жизни его, а тех, кто изначально вёл войну и в Европу, и в Берлин. А запоздалое предсмертное прозрение фюрера можно отнести к самым впечатляющим историческим урокам 1945 года.

На первый взгляд, оно выглядит невероятным, однако оно, это прозрение, не выглядит даже невозможным. Такое прозрение было и вероятным, и логичным, особенно на фоне того, что весной 1945 года коренные переоценки своих взглядов производил не только фюрер немцев, но и сами немцы. Не все, конечно, а, прежде всего, те из них, кто привык уважать факты, умел анализировать их и в итоге делать из анализа верные выводы.

Здесь интересна некая перекличка настроений, которая усматривается при сравнении предсмертных воззрений Гитлера относительно значения России для Германии и послевоенной позиции пятидесятилетнего профессора Лейпцигского университета Роберта Георга Дёппеля (Допеля).

12 июля 1945 года Дёппель, бывший участник германского уранового проекта, участвовавший затем и в советских атомных работах, написал профессору Капице обширное письмо, где для нашей темы интересна не специфически «атомная» часть, а некие общие рассуждения Дёппеля.

Выраженный в письме скепсис по части Америки в определённой мере объяснялся, пожалуй, тем, что жена Дёппеля – Мария Рената, тоже физик-атомщик, погибла 6 апреля 1945 года при бомбёжке Лейпцигского университета англо-американской авиацией. Однако этот трагический факт личной судьбы Дёппеля мог лишь усилить неприятие им англосаксов, а не породить это неприятие. В своей оценке роли России Дёппель был, вне сомнения, искренен и давал её безотносительно к житейским чувствам.

Не исключаю при этом, что взгляды Дёппеля имели не давнее происхождение, а стали результатом раздумий, ход которых был аналогичен ходу мыслей зашедшего в тупик Гитлера.

Так или иначе, Дёппель писал, в частности, вот что:

«…я придерживаюсь того мнения, что каждый здравомыслящий немец в политическом отношении должен ориентироваться на Россию. По этим же соображениям я уклонился от проводившегося американцами незадолго до вступления русских войск в Лейпциг мероприятия по вывозу в Западную Германию всех сотрудников факультета естественных наук с вспомогательным персоналом и семьями…

Прогресс внутренних возможностей к развитию населяющих Европу народов зависит, с моей точки зрения, от возможности объединить… эти народы в единую, тесно связанную государственную систему…

Америка, естественно, имела бы для наведения такого порядка необходимую мощь и уверенность, … [но] она сможет осуществить только внешне длительное влияние в Европе… посредством… наталкивания европейских сил одна на другую.

Россия – единственное государство, которое в силу геополитического положения, величины территории, военной и политической силы, богатства ископаемыми и внутренних возможностей призвано навести действительный порядок в Европе. Америка будет, во всяком случае, рассматривать Германию как барьер против Востока, и её мероприятия будут преследовать военную сторону дела. Россия, напротив, в состоянии впоследствии рассматривать преобразованную Германию как источник силы в Европе, который сознательно присоединится к общеевропейскому организму. Поэтому если немец может сделать политический выбор… то его решение должно быть безоговорочно за Россию».

Это мнение умного и неординарного немца с непростой судьбой. Почти мальчишкой, закончив университет, Дёппель ушёл на фронт Первой мировой войны, затем вернулся к науке, преподавал, работал над немецкой бомбой с Гейзенбергом, потом – над советской бомбой у нас. В 1949 году за нарушение режима был отстранён от ведения закрытых работ и направлен на Рыбинский механический завод «атомного» Первого главного управления, преподавал в Воронежском университете, а позднее заведовал кафедрами в германских университетах. Сложная, драматическая, но интересная судьба, в которой в полной мере отразились драматические отношения русских и немцев, России и Германии.

Но эти отношения оказались неординарно отражёнными и в судьбе Гитлера. Он мог стать не только великим объединителем немцев, но и великим другом России… А кончил тем, что, принеся России беспримерные даже в её истории горе и разруху, уже уходя из жизни, осознал, что благодетельный исторический шанс для немцев может дать им только союз с Россией.

И здесь есть над чем думать как нынешним немцам, так и нынешним русским.

Можно для подкрепления таких раздумий привести и ещё одно двойное свидетельство. Двойное потому, что оно отражает не только мнение немца, но также, пусть и косвенно, мнение незаурядного русского человека – маршала Чуйкова. Ведь Василий Иванович зачем-то включил признание немецкого офицера в свои мемуары «От Сталинграда до Берлина», выпущенные в свет «Воениздатом» в 1985 году. Чуйков приводил мнение подполковника германского Генерального штаба, взятого в плен в январе 1945 года.

В разговоре тогда с ещё генералом Чуйковым немец, вполне убеждённый нацист, сказал:

– Мир нужен не только немцам, но и русским. Ваши союзники ненадёжные. Мы, немцы, можем договориться с вами и будем надёжными соседями, а может быть, и союзниками против теперешних ваших союзников.

– Почему же в сорок первом немцы, нарушив договор о ненападении, напали на нашу мирную страну, которая никому не угрожала? – спросил Василий Иванович.

И генштабист ответил:

– Бурный рост Страны Советов внушал нам страх, мы боялись, что вы первые нападёте на нас. Гитлер решил опередить вас, чем совершил самую большую ошибку…

Не оценив подлинный потенциал России, германский Генштаб просчитался, как просчитался и сам Гитлер. Понадобился 1945 год, чтобы Гитлер это понял, хотя бы на излёте судьбы изжив в себе погубивший его и его Германию антибольшевизм.