Н.И. Бухарин

Н.И. Бухарин

Члены ЦК ВКП(б) в 1937 г., требовавшие немедленной смерти для Бухарина, прекрасно знали, что он собой представлял.

Давайте и мы рассмотрим несколько эпизодов из жизни Н.И. Бухарина, бывшего в эмиграции очень близким человеком для Ленина. Ленин в последних письмах даже назвал его «любимцем партии», но не понимающим диалектику, т. е. неспособным понять жизнь в ее развитии. Троцкий, к которому Бухарин, в конце концов, примкнул окончательно, дал ему кличку очень точно: «Коля-балаболка» ¹⁹¹.

(Чтобы понять, что имел в виду Троцкий, надо полностью прочесть стенограммы процесса 1938 г., на котором судили Бухарина. Вместе с ним судили 21 заговорщика, но четверть времени суда (объема стенограммы) занимают попытки обвинителя Вышинского получить от Бухарина признания по отдельным пунктам. Дело в том, что свою вину Бухарин признал сразу же, но когда начались конкретные вопросы, не отвечал ни да, ни нет. На заданный вопрос он говорил, говорил, говорил, но зачем он это говорит и что хочет сказать, никому не было понятно. Дело дошло до смешного: остроумный Вышинский начал требовать от Бухарина сказать «нет», т. е. начал требовать, чтобы Бухарин объявил себя невиновным. Черта с два! И на этот вопрос Бухарин говорил, говорил, говорил… Но тут уже все было ясно.)

Но вернемся к Ленину, так высоко ценившему Бухарина. Когда большевистское правительство, взяв власть в 1917 г., было вынуждено в 1918 г. заключить мир в войне России с Германией на очень не выгодных для России условиях, фактически подписать капитуляцию России, то возникла угроза, что за этот позор большевики будут сметены и не удержат власть. Бухарин, член ЦК партии большевиков, лидер фракции большевиков «левые коммунисты» и, как полагал Ленин, близкий его друг, заключает с партией левых эсеров союз с целью свержения правительства Ленина с последующим разрывом мира с немцами и продолжением войны. Левые эсеры, воодушевленные поддержкой левых коммунистов, в июле 1918 г. поднимают мятеж против советского правительства. Мятеж большевики подавили, но левые эсеры не выдали своих тайных союзников — левых коммунистов и их вождя Бухарина.

Так вот, после смерти Ленина в 1924 г. Бухарин признался, что в 1918 г. он, глава фракции «левых коммунистов» в партии большевиков, от имени своей фракции согласовал с эсэрами этот мятеж и арест Ленина. Признался сам, поскольку все участник того мятежа, то есть и он тоже, уже были прощены.

Однако в партии большевиков не дети были, а опытные революционеры, и они знали, что мятежники, свергая законную власть, обязаны руководителей этой власти убить. Убить для того, чтобы не вызвать после мятежа ужесточения Гражданской войны — сделать то, что сделали большевики с Николаем II и его семьей. И, естественно, у большевиков не могло не возникнуть подозрения, что Бухарин врет — что он согласовал с эсэрами не просто арест, а убийство Ленина. Но в 1924 г. Бухарин прикинулся дурачком и ото всего отказался, эсэры молчали, и остальные большевики доказать по делу Бухарина ничего не могли.

Но в 1938 г. на суде уже над самим Бухариным были допрошены в качестве свидетелей члены ЦК тогдашней партии левых эсэров Камков и Карелин и соратник Бухарина по фракции «левых коммунистов» Осинский. И здесь, уже по прошествии сроков давности, они показали, что Бухарин в 1918 г. требовал от левых эсэров «предпринять прямое действие, не останавливаясь перед физическим уничтожением Ленина, Сталина и Свердлова». Более того, выяснилось, что Бухарин был одним из заказчиков теракта против Ленина на заводе Михельсона, в ходе которого Ленин был тяжело ранен, и от последствий этих ранений в 1922 г. смертельно заболел. На прямой вопрос прокурора, подтверждает ли Карелин, что «покушение на жизнь Владимира Ильича Ленина было организовано совместно с Бухариным», — Карелин ответил хотя и уклончиво, но определенно: «С «левыми коммунистами». Бухарина мы рассматривали как лидера «левых коммунистов» ¹⁹².

Поэтому, когда Вышинский, обвинитель на открытом процессе Рыкова, Бухарина и их подельников, в заключительной речи подытожив преступления Бухарина и его изворотливое поведение, закончил: «Таков Бухарин — эта лицемерная, лживая, хитрая натура. Этот благочестиво-хищный и почтенно-злой человек, эта, как говорил Максим Горький про одного из героев из галереи «Бывших людей», — «проклятая помесь лисицы и свиньи»¹⁹³ — то с этим безусловно согласились все, кто знал Бухарина.

Страх за свою жизнь, за свое благополучие делает подобного рода человекообразных животных очень жестокими. Я упомянул о шахтинском деле и о том, что 5 его участников были расстреляны. Но они тоже просили помилования, Политбюро прошение рассмотрело и отказало. Участники шахтинского дела были на службе у бывших капиталистов России, на тот момент врагов и сталинцев, и троцкистов. За помилование выступил Сталин, но Бухарин сумел собрать в Политбюро большинство, и в помиловании было отказано. То есть и в данном случае власти Сталина было на 1 голос из 10. Причем Бухарин убеждал в то время соратников, что Сталин «ведет правую политику», т. е. жалеет контрреволюционеров¹⁹⁴.

На самом деле Сталин, вероятнее всего, был против расстрела потому, что не рассматривал это дело через призму личных интересов, интересов нахождения лично его во власти. Думаю, что ему, постоянно испытывавшему нехватку квалифицированных кадров, было жаль терять инженеров, а сам шахтинский процесс и так напугал кого надо. К чему была лишняя кровь? А Бухарина чужая кровь не пугала.

Поэтому-то на пленуме ЦК в 1937 г. Косарев и Якир так активно и требовали смерти Бухарина — они прекрасно понимали, что если бы Бухарин дорвался до власти, то их личная участь была бы решена — уж если он Ленина не пожалел, то Якира и Косарева убил бы точно.

Вот и вдумайтесь, на чью власть посягали многочисленные заговорщики в конце 30-х гг. На власть Людей, на власть Сталина? Да, в первую очередь на их власть, но если вы обратили внимание на приведенные ранее цитаты, то и Ленин, и Красин определяли число Людей в ВКП(б) — тех, что фанатично служили коммунизму, — едва в 10 %. Остальные в ВКП(б) были либо обыватели, либо пролезшие в партию человекообразные Животные. И они уже заняли вожделенные должности в партии и государстве, должности, которые при небольших усилиях давали им достаточные материальные блага для удовлетворения своих инстинктов.

Кто именно пролез в те годы в ВКП(б), покажу на таком примере. Адвокат 30-х гг. Б.Г. Меньшагин рассказывает о случае, когда он был защитником по делу о злоупотреблении властью. Судили мелкого партийного бонзу — члена бюро Кромского райкома ВКП(б) Орловской области, председателя всех районных культурных и просветительских учреждений А.И. Егорышеву, которая натворила массу несправедливостей во время коллективизации. Меньшагин дает и ее биографию. Эта женщина до революции была монашкой, т. е. паразитировала на верующих. А после революции сумела вступить в ВКП(б) и теперь паразитировала на деньгах всех налогоплательщиков¹⁹⁵.

Так вот, заговорщики, сами Животные, имея в виду свергнуть власть Людей, на самом деле посягали и на власть тысяч Животных и обывателей, которые уже терпимо устроились на шее налогоплательщика СССР и не собирались никому отдавать свои кормушки. В 1937–1938 гг. драка была жестокой, но надо понять, кто и за что дрался. Сталин, начав бой с заговорщиками, невольно повел за собой не только Людей, но и тысячи человекообразных Животных и обывателей, а поскольку этот бой велся с помощью судов, а не оружием, т. е. смерть в таком бою была неявной, то толпы Животных и обывателей бросились в драку за «места под солнцем» на шее налогоплательщика: академик Вавилов писал доносы на академика Лысенко, поэты писали доносы на поэтов, генералы на генералов — всяк норовил с помощью суда устранить конкурентов и устроиться получше, а устраняемые рвали чужие глотки зубами, пытаясь сохранить свои доходные места.

Особенно подло в те годы, как, впрочем, и всегда, проявила себя интеллигенция. В России и СССР это был и есть паразитный класс, который свои доходы имеет не от собственного труда, а от того, сколько он сумеет их урвать из денег налогоплательщиков. Поэтому упустить в 1937–1938 гг. возможность и не попробовать добраться до более обильной кормушки, Животные из числа интеллигенции не могли. Яркий представитель интеллигенции Ю. Борев в своем сборнике «Сталиниада» так описывает участие интеллигенции в репрессиях тех лет.

«Философ и искусствовед Михаил Александрович Лифшиц рассказывал о междоусобных схватках среди интеллигенции в 30—40-х годах. Политические ярлыки были метательными снарядами этой борьбы, а доносы, или, как тогда выражались, «своевременные сигналы» — ее орудиями. «Участвовал ли я в этом? — спрашивал Лифшиц и отвечал: — Все участвовали, и я тоже. Иначе нельзя было ни писать, ни печататься, ни существовать в литературе. Ну, например, Нусинов выступает в прессе и обвиняет меня в том, что я искажаю марксизм, отрицаю роль мировоззрения в творчестве или не признаю сталинское учение о культуре. В его своевременном сигнале дан набор проступков, тянущий на 58-ю статью. Если я промолчу, вполне возможно, что меня посадят. Чтобы избежать этого, я публикую статью, в которой доказываю, что Нусинов не признает диктатуру пролетариата или отрицает лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Я даю шанс сесть в тюрьму и моему оппоненту. Я такой же доносчик, как и Нусинов, а то, что сажают его, а не меня, — это уже лотерея или убедительность аргументов и искусство полемики. Впрочем, сажали и вне зависимости от убедительности доводов в споре».

Сегодня эти признания могут показаться циничными, но в неэвклидовом моральном пространстве искусно сформированного противочеловечного общества действовали моральные нормы человека, находящегося под пыткой»¹⁹⁶.

А ведь представьте, «сигнал, тянущий на 58-ю статью», попадает к следователю НКВД, к прокурору, к судье. Что им делать? Сидеть сложа руки, чтобы их обвинили в попустительстве?

Разве Сталин приказывал писать доносы друг на друга?

И смотрите, как «мудро» Ю. Борев оправдывает эту подлость: «неэвклидово моральное пространство»! А кто его создал? Лифшицы и Нусиновы своими доносами! «Моральные нормы человека, находящегося под пыткой». Оказывается, по Ю. Бореву, моральные нормы человека должны меняться в зависимости от условий, в которых он находится. Но Иисус и на кресте исповедовал те же моральные нормы, что и до распятия, и на кресте ни на кого не доносил, не предавал, в отличие от Иуды, который предал и без пыток. Кстати, а кто пытал в это время Лифшица с Нусиновым? Ведь они могли уйти с работы, где, как они считали, нужно доносить, на работу, где этого не требовалось, например, стать рабочими. У Животных и мысли такой нет.

Но интеллигенция ляжет под любую власть и будет нахваливать и Сатану, если он заплатит ей на 10 центов больше, чем Бог. А главную опасность заговоры представляли все же для партийной номенклатуры, поскольку в случае удачного заговора ей практически без вариантов грозила смерть. Причем для партийной номенклатуры опасность была и сверху, и снизу. Она боялась, с одной стороны, что заговорщики захватят власть в Москве и, соответственно, сметут их с должностей «сверху», с другой стороны, сталинская Конституция угрожала тем, что партноменклатуру могли не избрать в ходе местных выборов, поскольку всех партфункционеров и деятелей Советской власти на местах избирали местные коммунисты и избиратели. Поэтому дальнейшие события развивались следующим образом.

Через три месяца, в конце июня 1937 г., вновь собирается на пленум ЦК высшая партноменклатура ВКП(б). Накануне стремительным ударом Советская власть разгромила верхушку военного заговора в армии, обстановка в стране чрезвычайно нервозная. Историк Ю. Жуков, ознакомившийся со стенограммами пленума, так описывает события.

«Было 29 июня, Пленум уже заканчивался, когда от первого секретаря Новосибирского обкома партии Р.И. Эйхе в Политбюро поступила записка. Он обращался с просьбой временно наделить его чрезвычайными полномочиями на подведомственной территории. В Новосибирской области, писал он, вскрыта мощная, огромная по численности антисоветская контрреволюционная организация, которую органам НКВД не удается ликвидировать до конца. Необходимо создать «тройку» в следующем составе: первый секретарь обкома партии, областной прокурор и начальник областного управления НКВД, с правом принимать оперативные решения о высылке антисоветских элементов и вынесении смертных приговоров наиболее опасным из числа этих лиц. То есть фактически военно-полевой суд: без защитников, без свидетелей, с правом немедленного исполнения приговоров. Мотивировалась просьба Эйхе тем, что при наличии столь мощной контрреволюционной организации выборы в Верховный Совет могли принести нежелательный политический результат… если бы сталинская группа пошла наперекор большинству, она была бы немедленно отстранена от власти. Достаточно было тому же Эйхе, если бы он не получил положительной резолюции на свое обращение в Политбюро, или Хрущеву, или Постышеву, любому другому подняться на трибуну и процитировать Ленина, что он говорил о Лиге Наций или о советской демократии… достаточно было взять в руки программу Коминтерна, утвержденную в октябре 1928 года, куда записали как образец ту систему управления, которая была зафиксирована в нашей Конституции 1924 года и которую Сталин порвал в клочки при принятии новой Конституции… достаточно было все это предъявить как обвинение в оппортунизме, ревизионизме, предательстве дела Октября, предательстве интересов партии, предательстве марксизма-ленинизма — и все! Я думаю, Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов до конца июня не дожили бы. Их бы в ту же минуту единодушно вывели из ЦК и исключили из партии, передав дело в НКВД, а тот же Ежов с величайшим удовольствием провел бы молниеносное следствие по их делу. Если логику этого анализа довести до конца, то не исключаю уже и такого парадокса, что сегодня Сталин числился бы среди жертв репрессий 1937 года, а «Мемориал» и комиссия А.Н. Яковлева давно выхлопотали бы его реабилитацию» ¹⁹⁷.

Я сомневаюсь, что Сталин поддержал Эйхе из-за боязни того, что его выведут из состава ЦК и осудят, поскольку все сведения о трусости Сталина на поверку оказываются ложью человекообразных Животных. Но Ю. Жуков прав в том, что сталинская Конституция резко противоречила и тому, что писал Ленин, и положениям Коминтерна, и практике СССР, так что обвинить Сталина в предательстве «интересов коммунистических партий» можно было без труда.

Давайте в связи с этим пленумом рассмотрим три вопроса, но сначала отметим, что требование начать репрессии исходило не из Политбюро ЦК ВКП(б), не от Сталина и не от секретарей ЦК, — начать репрессии требовали местные партийные функционеры, и их в первую очередь волновало даже не насильное свержение их власти заговорщиками, а то, что в условиях сталинской Конституции они не смогут обеспечить, чтобы в результате выборов в высший законодательный орган страны попали только сторонники коммунистов и Советской власти.

О том, что инициаторами репрессий были местные партийные бонзы, неопровержимо свидетельствует механизм того, как они проходили. Следственные органы на местах оценивали количество врагов Советской власти и уголовников в данной республике или области, выбирали из них тех, кого, по мнению местной власти, полагалось репрессировать, это количество посылалось в Москву на утверждение Политбюро, но Политбюро никогда не давало репрессировать запрошенное количество — разрешенный Политбюро лимит, как вы увидите ниже, был в несколько раз ниже, чем просимое число. В результате из областей и республик шли обоснования и просьбы разрешить репрессировать дополнительное количество. Все время репрессий 1937–1938 гг. их инициатива принадлежала не Сталину, а партийным функционерам на местах¹⁹⁸. А теперь еще раз вспомним, что через 20 лет в 1956 г. на XX съезде КПСС те же самые функционеры, которые просили и требовали у Сталина разрешения расстрелять как можно больше врагов народа (тот же Хрущев), вдруг объявили, что никаких врагов народа не было, а репрессии проводили по приказу Сталина. Каким, повторю, идиотом должен был быть мир, чтобы это воспринимать без тошноты?

Но вернемся к вопросам по решениям июньского пленума 1937 г. В стране была развитая сеть народных судов и военных трибуналов, а ведь именно суды являются карательными органами государства, и в те годы это было их официальным названием. Так, Московский городской суд в своем отчете за июль — август 1941 г. черным по белому пишет (выделено мною. — Ю.М.): «Карательная политика судебной коллегии Московского городского суда по 1-й инстанции по делам общей подсудности была следующей…» ¹⁹⁹, — и далее идут числа количества приговоров и их тяжести. Почему же пленум не поручил репрессии судам?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.