НА ЧЕРНОМ МОРЕ

НА ЧЕРНОМ МОРЕ

В январе 18 34 г. П.С. Нахимов, по ходатайству М.П. Лазарева, был переведен в Севастополь, произведен в капитаны 2-го ранга и назначен командиром корабля «Силистрия».

Сам М.П. Лазарев был назначен на должность начальника штаба Черноморского флота в феврале 1832 г. Ни для кого — тем более для Лазарева — не было великой тайной, что должность эта весьма временная, и что в ближайшем будущем его ждет занятие поста главного командира Черноморского флота. Пока же эту должность занимал, мучаясь от старости, адмирал А.С. Грейг, тем не менее все же не покидающий — и по-прежнему желающий — своего поста. Назначение престарелому адмиралу молодого, энергичного начальника штаба должно было тонко, но прозрачно намекнуть престарелому адмиралу на возможность давно заслуженного отдыха. Вдали от повседневных забот и хлопот.

Спустя короткое время после столь значительного для дальнейших судеб Черноморского флота назначения, в том же 1832 г., в Турецкой империи разразилась гражданская война, грозившая перерасти в общеевропейскую. Наместник Египта Мехмет-Али начал боевые действия против султана. Удар египетской армии был столь успешным, что Османская империя затрещала по всем швам. И, казалось, уже завтра начнется давно ожидаемый дележ турецкого наследства.

Однако Стамбул не был намерен так легко сдаться на милость судьбы. Он предпринял весьма неожиданный и сильный ход — обратился за помощью против собственного вассала к Николаю I, государю державы, традиционно считающейся главным противником Турции.

Но российский император, не одобрявший ни в каком виде попытки подданных к изменению существующего положения дел, видя в них зачатки распада всего общественного организма, и не готовый к вооруженной борьбе с общеевропейской коалицией на развалинах Порты, дал свое согласие.

Помощь предусматривалась по широкому кругу вопросов: защите Проливов и Константинополя, противодействию перехода египетских войск на европейский берег. И все иные меры и способы помощи, которые могли бы понадобиться турецкому правительству.

Возглавить морскую эскадру, действующую в рамках этого весьма широкого круга вопросов, предписывалось М.П. Лазареву.

23 ноября 1832 г. состоялось его назначение в экспедицию — с сохранением должности начальника штаба Черноморского флота. Поэтому он одновременно с формированием эскадры в помощь султану Махмуду II продолжал заниматься и делами всего флота.

А заняться было чем, ибо на Черноморском флоте сложилась не совсем типичная для российских военно-морских сил ситуация, которую во многом сотворила молодая жена старого адмирала Грейга — Юлия Михайловна, «прелестная Юлия», как ее называли офицеры. Кто искренне, кто иронически-желчно.

Жена главного командира Черноморского флота — «первая дама королевства» в Севастополе — вкупе с обер-интендантом флота контр-адмиралом Н.А. Критским, иными интендантами, помельче, поставщиками материалов и купцами, сотворила хорошо сплоченную банду казнокрадов, в буквальном смысле растаскивающих все, что попадется на глаза

А Грейг же, уставший от жизни, на все закрывал глаза, желая и требуя лишь одного — дабы его не тревожили. Его и не трогали, проворачивая все за его спиной и прикрываясь его авторитетом. Лазарев, найдя поддержку среди молодых энергичных офицеров, многих из которых он знал по Наварину и другим делам, повел борьбу с этими метастазами, бомбардируя донесениями Петербург и тут же, в Севастополе, делом доказывая, на что способны энтузиасты, а не проворовавшиеся у казенного корыта чинуши.

Борьбу эту пришлось, правда, временно отложить — русский посланник в Турции и главнокомандующий всех русских вооруженных сил в Константинополе А.П. Бутенев срочно затребовал эскадру. Ибо египетские войска, несколько раз разгромив турок, приближались к столице Порты. И 8 февраля 1833 г. Лазарев привел в Константинополь 9 кораблей, среди которых был и его флагман — 84-пушечный линейный корабль «Память Евстафия» с командой в 835 человек.

Приход российской эскадры лишний раз подтвердил, что сила — всегда сила. Она, как известно, солому ломит. Исходя из этого, послы Англии и Франции не могли спокойно смотреть на столь грозный символ русского могущества — их корабли, — боясь, что содержание сего зрелища может отвратить султана от его обязательства и любви к их странам Они категорически потребовали вывода русских кораблей из Босфора, в противном случае угрожая поддержкой египетскому вассалу султана — паше Мехмету-Али.

Стамбул принял ультиматум из дипломатических соображений — не желая обострения отношений с европейскими дворами. И попросили Лазарева уйти из Проливов. Об этом же, также предвкушая возможные осложнения не только с европейскими странами, но и с самой Портой, просили Лазарева и Бутенев, и командующий десантными войсками в Турции генерал-лейтенант Муравьев. Но Лазарев был непреклонен и никуда подаваться из Проливов не желал.

Первое время он ссылался на противные ветры, разыгравшиеся в Черном море и препятствующие его выходу из Босфора. Это была версия для турок. Когда же свои принялись стращать его всеевропейской войной против России и монаршьим гневом, направленным лично на него, строптивого адмирала, то Лазарев прямо заявил, что не может уйти, так как не способен действовать во вред интересам России. А в чем здесь ее интересы, он видит весьма ясно. И надеется, что остальные тоже не слепцы.

Да, к тому же адмирал видел, что султан с выводом эскадры проявляет не собственную, а заемную, европейскую активность. И, стиснув зубы, решил ждать — что-то должно было произойти. И оказался прав — он дождался, что посланники перехитрили сами себя, решив поставить на всех лошадей сразу.

Французский посол Руссен, недавно подписавший документ, говоривший, что Франция обязуется поддерживать Порту, теперь написал письмо, из которого было ясно, что правительство Франции намеревается уступить трон в Стамбуле Мехмету-Али. Бумагу эту перехватили и доставили султану. Уязвленный и напуганный, он снова бомбардирует Лазарева своими чиновниками, у которых теперь иная просьба — не выводить эскадру из Проливов.

Русский адмирал на этот раз искренне обещает удовлетворить эту просьбу и сообщает, что для ее лучшего выполнения он даже затребовал подкреплений. Спустя малое время, 24 марта, действительно подошла эскадра контр-адмирала Кумани, а затем и третья — контр-адмирала Стожевского, еще более усилив плохое настроение европейских дипломатов.

Вскоре, 2 апреля 1833 г., Лазарев получает чин вице-адмирала. Теперь он объединяет под своим командованием 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 2 корвета, один бриг, 2 бомбардирских судна, 2 парохода и 4 транспорта. Здесь же размещен 10-тысячный десант.

Столь весомая сила обратила намерения Мехмета-Али в сторону, противоположную войне, и 26 июня в местечке Ункяр-Искелесси был подписан мирный договор. В соответствии с ним Порта обязывалась закрывать Дарданеллы для враждебных России сил. Босфором же русские могли пользоваться по собственному усмотрению. Россия и Турция обязывались помогать друг другу в случае нападения третьих держав и при внутренних беспорядках. Договор этот заставил европейских дипломатов призадуматься.

Турецкий же султан награждал помогавших ему сохранять престол: все русские морские офицеры получили по золотой памятной медали, матросы — по серебряной. Лазареву вручили высший орден Порты — орден Луны и громадную, густо обсыпанную крупными бриллиантами, медаль, смотрящуюся весьма солидно.

8 октября 1833 г. Лазарев вступил в исполнение обязанностей командира Черноморского флота, в каковой он и был утвержден 31 декабря следующего, 1834 г.

Об этом времени сохранились воспоминания адмирала И А Шестакова, одного из воспитанников и последователей Лазарева, сына старинного друга Михаила Петровича, брата его адъютанта Ивану Алексеевичу было доступно многое в том миропонимании Лазарева, которое для прочих так до конца и не прояснилось. Поэтому на его свидетельства стоит сослаться, и к ним, изреченным, прислушаться.

Итак, одним из неотложных дел по воссозданию подлинной боеспособности Черноморского флота посчитал Лазарев преследование греческого засилья — были корабли, где вся кают-кампания разговаривала лишь по-гречески, «там с большею ревностью, что нестрогие принципы местного греческого общества возмущали его как человека». Греки, по словам Шестакова, буквально «вползли» во флот, но, поскольку они «отделяли подданство от племенного происхождения», в военных делах полной веры им не было. «Поставленное между опасностью очутиться покинутым в час нужды, — объяснял мемуарист действия Лазарева, — теми, на кого рассчитывало, или необходимостью принять общую меру, всегда несправедливую и вдобавок оставляющую невосполнимые пробелы, и выгодою иметь в своем распоряжении людей народных душою, никакое правительство не задумается употребить все возможные меры и средства к слитию расчлененных племен в одну национальность — и слово “обрусение”, отданное ныне на поругание нашими злоумышленниками-консерваторами простякам-либералам, имеет глубокое значение. Это инстинктивный вопль государственного организма, полного средств и воли жить и чуящего, как в его жизненные силы всачиваются по капле губительные соки.

Массам, ищущим благосостояния за пределами отечества, свойствен партикуляризм. Чрез многие только поколения исчезает мало-помалу мысль о прежнем отечестве и зарождается привязанность к новому; но в промежуточный период царствует индеферентизм, при котором человек, считая себя свободным от всяких политических обязательств, прячется от них за наружною преданностию новому правительству, обеспечивающему его спокойствие, и преследует исключительно себялюбивые цели. Так было с греками, едва полвека переменившими свои опасные жилища на новый мирный приют в крае, купленном русской кровью, приобретенном способностью, энергиею, стойкостию, готовностию к жертвам, короче, лучшими качествами коренного русского люда».

Чистка назрела и из-за массового казнокрадства — вспомним «прелестную Юлию» и Критского. Шестаков по этому поводу меланхолически отмечал: «Соблазнительная близость арсенала и адмиралтейства, доставлявших огромные средства, вместе с властию распоряжаться рабочею государственною силою, смешали понятия о частной собственности с казенною и ввели тот гибельный для России коммунизм, против которого и теперь еще как-то слабо ведут войну».

Давно уже привыкший во всех случаях действовать решительно, командир Черноморского флота, военный губернатор Севастополя и Николаева не колебался и ныне. Все ненужное флоту российскому было с оного выброшено. И заменено надлежащим. Именно поэтому благодарная память потомков хранит имена тех, кто отдал всего себя державе, хранит имена лазаревцев: Нахимова, Корнилова, Истомина, Путятина, Лесовского, Унковского, Шестакова, Бутакова, Попова

Он строил множество малых кораблей и назначал их командирами совсем зеленых мичманов. Хлебнув романтики, приперченной ответственностью, молодой офицер уже никогда не был в силах расстаться с морем Не бояться доверять и не стесняться спрашивать за порученное — таков был девиз Лазарева.

Адмирал ввел очень строгую службу, во время которой не терпел фрондирующей самостоятельности, но допускал разбор действий начальствующих лиц в часы досуга — на «мысе свободных размышлений», как тогда называли обрыв бульвара, — и преимущественно на Графской пристани. Уметь командовать и подчиняться, считал он, — двойное достоинство человека военного. И оно неразделимо.

Отсюда его строгость, отсюда жесткое требование выполнения приказа — без рассуждения, без рассуждения по сути, но с непременным поиском оптимального решения. Отсюда и назначение лишь оперяющихся подчиненных на самостоятельные участки деятельности.

Эта метода была не академической блажью-экспериментом, а суровой необходимостью. Постройка малых судов — не для тренировок зарождающихся адмиралов, а для прозаической крейсерской службы, крейсерства.

Крейсерство служило фактически единственным способом противодействия усилиям Турции и Англии активизировать на Кавказе борьбу против присоединения его к России. Горцы на Черноморском побережье Кавказа от своих далеко смотрящих вперед доброхотов получали все необходимое, дабы развернуть борьбу за независимость: соль, огнестрельное оружие и даже будущих предводителей из числа польских эмигрантов и иных племен авантюристов. За один лишь 1830 г. к побережью прибыло до двухсот английских и турецких судов с подобного рода военными грузами.

Так что вскоре было решено — помимо крейсерства — начать строительство охранной береговой линии побережья, включающей в себя ряд укреплений, крепостей, фортов вдоль всего восточного берега Черного моря — до границы с Турцией. Лазарев предложил десантировать строительные отряды и отряды охранения точно на место постройки. С ним согласились, и он получил себе еще одну головную боль.

С этого времени на него возлагалась помимо реорганизации крейсерской службы от Анапы до границы с Портой и борьбы с контрабандистами и работорговцами еще и подготовка высадки десантов. И десанты начали высаживаться. А крейсерская служба укреплялась.

Это была очень тяжелая служба. Так, тендер «Струя» ушел под воду под массой льда Был такой ветер, что рядом стоящие суда видели лишь пламя выстрелов со «Струи», не слыша их.

Почти все тридцатые годы при крейсерстве даже офицеры питались чайками и катранами — небольшими черноморскими акулами.

Буйволы в основном почитались роскошью. Равно как и парусные бани — единственное развлечение моряков еще в 1837 г. Лишь со следующего года удалось наладить выдачу матросам теплой одежды, лимонного и имбирного соков. В таких условиях вымирали целые команды.

И быстро удалялись с флота те, кто не выдерживал этого нечеловеческого напряжения — у командующего не было времени на долгие душеспасительные разговоры. Зато оставшиеся знали, зачем они здесь. И что они здесь. Перед глазами был пример Лазарева, и лишние слова становились не нужны. Лишь дела.

Сам командующий успевал везде: за четыре года — с 1836 по 1839-й, когда строительство линии было закончено — было осуществлено восемь крупных десантов. И пять из них — под непосредственным командованием Лазарева, рассчитывающего все с математической точностью и не допускающего ни единой ошибки.

Офицеры, матросы и солдаты десанта до мельчайших деталей знали свои обязанности и работали без малейших сбоев, без суеты. Практически молча Так, при Туапсинском десанте 12 мая 1838 г. высадка отряда в девять тысяч при активном противодействии горцев заняла менее четырех часов.

И это противодействие не ограничивалось лишь моментом десантирования: горцы постоянно совершали нападения на черноморские гарнизоны. В марте 1840 г. несколько тысяч неприятеля обложили Михайловское укрепление, в котором находилось двести пятьдесят человек. Гарнизон дрался до предпоследнего человека

Последний — канонир Архип Осипов, — спустившись в пороховой погреб, взорвал его, погибнув вместе с тремя тысячами черкесов. Блокгауз Вельяминовского гарнизона джигиты подожгли, обложив его хворостом. Гарнизон сгорел, не сдавшись.

На линии люди умирали не только от пуль и огня, но и от болезней — на всем побережье к 1845 г. подобного рода потери составили 2427 человек.

Таковы были условия службы. Чем возможно облегчить их, спасти кого можно, кому можно помочь — такие задачи стояли перед флотом и его командиром. Помимо множества иных.

Вот поэтому с таким тщанием отбирались здесь люди, и отобранные были на вес золота. Строились корабли, доки, пристани, строились целые улицы и города.

Лазарев считал, что неразвитый всесторонне человек не может быть хорошим моряком. И почти сразу же новый командующий затевает переустройство Морской библиотеки. В 1844 г. она была закончена, но вскоре сгорела. Лазарев всегда был сдержан в своих чувствах, старался не выплескивать их на окружающих. Но тут он так написал об этом Николаю I, что тот срочно приказал возобновить библиотеку в прежнем виде, для чего отпустил сорок тысяч рублей.

Адмирал сделал из подчиненных своих младших друзей, с которыми он был добр, искренен, с которыми он делился своими планами и надеждами. И они — в свою очередь — никогда его не подводили, отвечая преданностью за все то, что делал он лично для них и для флота, который — и для них тоже — был целью и смыслом жизни.

Сделано же было немало — к концу 1850 г. флот на Черном море состоял из 212 кораблей: 16 линейных, 8 фрегатов, 13 военных пароходов, 55 легких парусных судов, 33 гребных судов, 14 портовых пароходов и еще 70 подсобных судов. Шло строительство еще двух линейных кораблей и одной шхуны.

Изданы были атлас Черного и Азовского морей, русская карта Средиземного моря. Велись работы по укреплению Севастополя как крепости: возводились батареи, сухие доки, новые казармы для матросов. Возникали новые улицы Севастополя. Организовано водоснабжение Николаева.

Черноморский флот отныне был грозной силой, не дающей спокойно уснуть в Европе многим. И отныне же на долгие годы ко всякому слову из Севастополя, касаемо морской практики и судостроения, прислушивались особо. Особо почтительно и особо внимательно.

Прибыв на Черное море, Нахимов до осени 1836 г. руководил в Николаеве постройкой, оснащением и вооружением своей «Силистрии». В сентябре — октябре 1836 г. на этом корабле он совершил переход Николаев — Очаков — Севастополь. Теперь Нахимов осваивал Черное море, как когда-то осваивал Балтийское. В 1837 г. он крейсировал в Черном море, в декабре этого года стал капитаном 1-го ранга.

Непрерывные плавания в течение многих лет, многие лишения, связанные с крейсерством в далеких морях и при переходах через океаны, участие в боевых действиях, напряженная работа подорвали здоровье П.С. Нахимова. Он никогда не обращал внимание на советы докторов, переносил на ногах многие болезни. В результате здоровье капитана 1-го ранга оказалось подорванным и серьезное лечение стало совершенно необходимым По ходатайству начальника Главного морского штаба А.С. Меншикова с марта 1838 г. по август 1839 г. Нахимов находился в отпуске по болезни.

В марте — июле 1840 г. ему пришлось заниматься переброской к берегам Кавказа отряда генерала А.Н. Раевского. В мае Нахимов командовал левым флангом гребных судов при высадке русских десантов в районе Туапсе и ряде других мест. В июле — августе он участвовал в оборудовании Новороссийской бухты, крейсерстве между Анапой и Новороссийском. В этом крейсерстве русским кораблям удалось уничтожить турецкий бриг, доставлявший оружие горцам. В 1841 г. «Силистрия» под командованием Нахимова плавала в Одесу, затем в Новороссийск. В 1842, 1843, 1844 гг. плавания «для практики и эволюции», переброски войск продолжались. Каждое лето в 1840-е гг. Нахимов крейсировал у кавказских берегов, предотвращая контрабандную перевозку оружия для воюющих горцев и вывоз с Кавказа невольников, захваченных турками.

В июле 1844 г. нахимовская «Силистрия» содействовала отражению нападения горцев на форт Головинский на кавказском побережье.

Немалой была заслуга Нахимова и в строительстве Новороссийского порта, где он руководил работами по оборудованию бухты. Почти ежегодно Нахимов занимался перевозкой войск из Одессы в Севастополь или из Севастополя в Одессу.

С годами рос и приобретенный им опыт, что позволило Лазареву доверять Нахимову командование значительными флотскими соединениями. 13 сентября 1845 г. Нахимова производят за отличие по службе в контр-адмиралы. Если прежде он командовал лишь одной «Силистрией», то теперь получает назначение командиром 1-й бригады 4-й флотской дивизии и командует уже отрядом судов, крейсирующих по Черному морю. С 1847 г. он становится вторым флагманом практической эскадры, имея собственный флаг на корабле «Ягудиил».

1852 год становится для Нахимова своеобразным предвестником будущей славы. 30 марта он назначается командующим 5-й флотской дивизией Штандарт Нахимова развевается уже на линейном корабле, имя которого будет неразрывно связано с героической обороной Севастополя, — «Двенадцать апостолов». 2 октября ему присваивается звание вице-адмирала.

«К этому времени, — говорится в статье Г. Тимченко-Рубана в «Русском биографическом словаре», — вполне установилась военно-морская репутация Нахимова. Умом и волею он был беззаветно предан морскому делу. Убежденный холостяк, человек спартанских привычек, ненавидевший роскошь, он не имел никаких личных интересов, был чужд всякого эгоизма и честолюбия. Простодушный и всегда скромный, Нахимов избегал показной стороны и на службе, и в общественной жизни. Но все, знавшие адмирала, не могли не понимать, какое величие души, какой сильный характер таил он в себе под своим скромным и простодушным видом

На берегу Нахимов был старшим товарищем своих подчиненных, был “батьком” матросов, их жен и детей. Помогал словом и делом, а нередко и своими средствами офицерам; вникал во всякие нужды низшей морской братии. В Севастополе на Графской пристани почти ежедневно можно было видеть адмирала, являвшегося в сопровождении адъютанта своего к ожидавшей его толпе просителей — отставных матросов, убогих стариков, женщин, детей. Не за одной помощью материальной обращались эти люди к “матросскому батьку”, просили подчас и только одних советов по всяким делам своим, просили третейского суда по ссорам и семейным неурядицам

На море, на корабле, Нахимов был, однако, требовательным начальником. Строгость его и взыскательность за малейшее упущение или вялость на службе не знала пределов. Самые близкие его береговые приятели и собеседники не имели ни минуты нравственного и физического покоя на море: требования Нахимова возрастали в степени его привязанности. Его постоянство и настойчивость в этом отношении были истинно поразительны. Но в минуты отдыха от служебных занятий, за обеденным столом в адмиральской каюте Нахимов снова делался добродушным собеседником. Служебные неприятности скоро забывались, и недовольство начальником никогда не было продолжительно. Впрочем, выговоры и замечания Павла Степановича не были тягостными: они всегда носили отпечаток добродушия.

Требовательный к подчиненным, Нахимов еще более был требователен к себе, был первым работником на эскадре, служил примером неутомимости и преданности долгу службы. Плавая на “Силистрии” в составе эскадры, Нахимов потерпел однажды аварию. Во время эволюции флота шедший контргалсом и очень близко к “Силистрии” корабль “Адрианополь” произвел столь неудачный маневр, что столкновение оказалось неизбежным. Быстро оценивший обстановку, Нахимов спокойно отдал команду к удалению людей от наиболее опасного места, а сам остался именно на этом месте, на юте, в который ударил вскоре “Адрианополь”, сорвавший с “Силистрии” значительную часть рангоута и огромный катер. Осыпанный обломками, но не изменивший позы, Нахимов только по счастливой случайности остался невредимым, а на упреки офицеров в неосторожности наставительно ответил, что подобные случаи представляются редко и что командиры должны ими пользоваться, дабы судовая команда видела присутствие духа в своем начальнике и проникалась к нему уважением, столь необходимым на случай боевых действий. Близко изучивший технику кораблестроения, вложивший в нее много личного творчества, Нахимов и как кораблевожатый не имел соперников. Его детища: корвет “Наварин”, фрегат “Паллада” и корабль “Силистрия” — были постоянно теми образцами, на которые все указывали и которым все стремились подражать. Всякий моряк, встречаясь в море с “Силистрией” или входя на рейд, где она красовалась, принимал все меры, чтобы показаться в возможно лучшем, безукоризненном виде зоркому командиру “Силистрии”, от которого не мог скрыться ни один шаг, ни один малейший недостаток, так же как и лихое управление судном. Его одобрение почиталось за награду, которую каждый черноморский моряк старался заслужить. Все это привело к тому, что Нахимов приобрел репутацию моряка, все мысли и действия которого были направлены постоянно и исключительно на общую пользу, на неутомимое служение родине».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.