ЭКСПЕДИЦИЯ В ДОБРУДЖУ

ЭКСПЕДИЦИЯ В ДОБРУДЖУ

Э.И. Тотлебен считал эту акцию столь же бессмысленной, сколько и губительной для французских войск. Я думаю, что во многом он прав.

«…сухопутные войска, находившиеся в Турции, оставаясь все время в бездействии и притом находясь в климате, для них непривычном, терпели весьма много от болезней. В скором времени в союзном лагере появилась холера и начала проводить заметное опустошение в рядах.

Чтобы занять чем-нибудь войска, французы решили двинуться в Добруджу, с тою целью, чтобы встречею с русскими отрядами, отступавшими за Дунай, ободрить армию. Три дивизии и отряд спагов двинулись 9 (21) июля в Добруджу и одна из дивизий 17 (29) числа дошла до Кагорлыка. Но нездоровая местность Бабадагской области произвела самое пагубное воздействие на французов; холера усилилась до высшей степени и в войсках начались страшные потери. Между тем русских войск нигде не было, кроме незначительных казачьих отрядов, отступавших перед французами и тем завлекавших их все далее в Бабадагскую область.

Видя явную неудачу и понеся совершенно бесплодно страшные потери, французы решились начать отступление».^{466}

Три дивизии и небольшой отряд кавалерии двинулись навстречу, как они считали, значительным силам русской армии. Первая дивизия шла на Мангалию, вторая — на Базарджик, третья — на Козлуджу. Вторая дивизия, заняв Базарджик, должна была остановиться и выслать вперед свои отдельные пехотные батальоны с задачей перекрыть дороги на Силистрию, Мангалию и др. Последующие дни прошли в беспрестанном маневрировании, детально описывать которое не имеет смысла.^{467} Отдельные стычки с казачьими отрядами не соответствовали по масштабам силам, задействованным в экспедиции. Люди больше изматывались, складывалось ощущение, что удар пришелся в пустоту.

А вскоре пришли проблемы. Результат этой операции был печальным, «…вместо того, чтобы уходить от болезни, войска сами пошли к ней».^{468} Этой точки зрения придерживаются британцы. Английский подполковник Стирлинг говорит, что первый больной у союзников появился после этой экспедиции.^{469}

Эпицентр заболевания пришелся на 1-ю дивизию, которой вместо занятого бесконечными разведками Сертена Канробера временно командовал бригадный генерал Шарль Эспинас.[139]

Дивизия (10 500 солдат и сержантов, 328 офицеров), не выпустив ни одного заряда по противнику, потеряла умершими 1 886 человек. Более 2 тыс. переболели холерой в лагерях Кюстенджи и Мангалия.Тотсамый «виновник» эпидемии — 1-й полк зуавов, переброшенный морем в Кюстенджи, предназначавшийся для действий в авангарде и для поддержки иррегулярных войск генерала Юсуфа, совершал марши к лагерям Франка и Капакли по 9 часов в день в тридцатиградусную жару. Более лучших условий для бактерий в человеческом организме трудно придумать. В результате полк едва не потерял почти весь личный состав. Этого не произошло лишь благодаря мужеству врачей, один из которых (Байли) сам умер от холеры.^{470}

Очевидно, что зараженные солдаты уже находились среди личного состава 1-й дивизии, а тяжелые условия марша и жара лишь ускорили процесс развития болезни, создав благоприятные условия для распространения бактерий.^{471} Английский подполковник Сомерсет Калторп, рисуя ужасающие картины вымирания французской армии, утверждает, что часть своих солдат зуавы похоронили еще живыми, а берег моря в Балчике был усеян трупами французских солдат.^{472}

Понятно, что английский офицер передергивает факты, но в одном он все-таки прав. Последствия холеры в Добрудже были ужасными.^{473} Лучшее соединение французской армии после эпидемии оказалось самым слабым по численности среди дивизий французского контингента.^{474} Больных было столько, что вскоре для их эвакуации стало не хватать гужевого транспорта медицинской службы и пришлось использовать мулов и лошадей, принадлежавших офицерам.^{475} Микробам было плевать на звания и должности. С одинаковым успехом с ног валились солдаты, сержанты, офицеры, генералы.

Заболел и сам генерал Эспинас, которому пришлось передать командование бригадой полковнику Бурбаки. Болезнь перетасовывала командиров, как карты в колоде. Вчера назначенных меняли сегодня, но и их приходилось менять через несколько дней. Подобное положение дел не лучшим образом действовало на психологическое состояние офицеров и солдат, считавших, что замена командиров во время военных действий не лучший способ выиграть войну. Когда 13 августа Сент-Арно назначил майора Монтодона командиром 1-го батальона пеших егерей вместо майора Тристана Легро, пораженного холерой, Монтодон не сильно обрадовался. В своих воспоминаниях он пишет, с каким огорчением воспринял назначение командиром другого батальона, вынужденный оставить старых друзей, с которыми долго воевал и жил в походах.

Инфекция распространялась стремительно. 7 июля больные появились в Константинополе, 8 июля — в Галлиполи, 11 июля — в Нагаре. Дольше всех сопротивлялся Андрианополь: там первые больные появились почти под занавес эпидемии — 11 августа.^{476}

Количественный состав полков начал стремительно падать. Иногда численность становилась пугающе малой. У французов за время свирепствования холеры численность 20-го полка легкой пехоты уменьшилась к началу посадки на корабли почти наполовину и ненамного превышала в двух батальонах 1000 чел. Это не значило, конечно, что виной была смертность. Французское командование, решив не подвергать риску здоровье ослабленных болезнями солдат, отказалось брать недавно переболевших в экспедицию.

7-й полк линейной пехоты, выходя из гарнизона Лиона 24 февраля 1854 г., насчитывал 2 400 чел.^{477} По приказу командира полка полковника де Лаваранда больные, которые не могли быть погружены на транспорты первого рейса, должны были присоединиться к полку позднее. Таких было более чем достаточно. Только в госпиталях Варны были на излечении 2 офицера и 300 сержантов и рядовых полка.^{478} В Добрудже от болезней (в основном холеры) этот измученный постоянными маршами полк, прежде чем вернуться в лагерь де Франка в Балчике, оставил в могилах 10 офицеров

406 солдат и сержантов. Это было в несколько раз меньше чем его будущие боевые потери за всю кампанию в Крыму, хотя там полк участвовал во всех крупных сражениях и штурмовал Севастополь.^{479}

Во 2-м полку Иностранного легиона умирает его командир — подполковник Сарратон. В 1-м — 4 офицера и 175 сержантов и солдат.^{480} Во французской армии убыль умершими и вышедшими из строя постепенно достигла почти 50%.^{481}

Сарратон стал не единственным офицером высокого ранга, жизнь которого оборвала холера. Смерть одинаково была беспощадна и к рядовым, и к генералам. Умер генерал Ней, герцог Эльхингенский, помощник коменданта Парижа, который находился в резерве с 1848 г. и возобновил военную службу только для того, чтобы принять участие в войне. Вслед за ним предали земле генерала Карабуччиа, командира Иностранной бригады. Оба умерли от холеры.^{482}

Особенно сожалели о смерти последнего. Патриот легиона, который говорил, что если бы его послали с легионерами на пустынный остров, «…он бы смог обосновать там город, открыть академию, школы и заведения всякого рода — столько образованных людей было в его полку, и для всего этого достаточно одного жеста».

Он был известен не только как солдат, но и как ученый. С помощью солдат легиона он составил план и издал записки о нахождении древнего Карфагена, премированные французской Академией наук.^{483}

Любящий всему придавать мистическое обоснование, Базанкур пишет, что в смерти Карабуччиа было скрыто предупреждение, которого не поняли.^{484} Вскоре заболел командующий французскими войсками маршал Сент-Арно. Ему судьба отведет несколько месяцев жизни. Он высадит свои батальоны в Крыму, выиграет Альминское сражение и, исполнив долг, умрет от холеры 17 (29) сентября 1854 г. на борту французского фрегата «Berthollet» в Черном море.

Во 2-й дивизии, по воспоминаниям капитана Фея, численность батальонов не превышала 600 человек вместе с музыкантами.^{485} До такого числа была сокращена численность батальонов шассеров (пеших егерей). Но в этом случае на этот шаг пошли умышленно. В строю были оставлены только наиболее боеготовые люди.^{486} Все понимали, что для пеших егерей, на которых ложилась основная нагрузка в бою, больные и слабые могли быть только обузой.

Санитарных потерь успешно избежали лишь солдаты 3-го полка спаги, привычные к условиям жизни в самых трудных условиях и которых их командир, молодой, но опытный лейтенант де Молен, разместил в продуваемом ветром месте. По иронии судьбы, оно оказалось рядом с кладбищем, на котором ежедневно предавали земле отправившихся на рандеву с всевышним французских солдат и офицеров.^{487}

^{Лагерь Легкой дивизии в Варне. Худ. [енри Клиффорд (Henry Clifford). 1854 г.} 

Для этой нерадостной миссии использовали солдат штрафных рот, сформированных в экстренном порядке, чтобы выполнять тяжелые работы. В другое время эти солдаты получили бы каторжные кандалы и кирку впридачу, если не десяток пуль от расстрельного взвода. Но теперь они были просто необходимы для похоронных нужд, для переноски тяжелых грузов, для несения службы и т. д. Благодаря им были спасены жизни многих солдат, без сил лежавших у своих палаток. В последующем все штрафники были прощены за их самоотверженный труд.^{488} Место на кладбище доставалось не всем. Первое, что увидел капитан Виндхам, когда корабль входил в Балчик, был плававший в воде труп французского зуава.^{489}

Потому, когда пришло время погрузки на транспорты, все почувствовали облегчение. Настроение солдат, покидающих негостеприимный берег Болгарии, несмотря на грядущие опасности войны, было приподнятым. Они были готовы плыть куда угодно, сражаться хоть с самим дьяволом, лишь бы этот враг был перед их фронтом. Лучшим зрелищем мог быть только вид скрывающегося за горизонтом берега Болгарии. Будущий генерал Монтодон вспоминал, что 1-я дивизия, «…которая должна сесть на корабль в Варне вместе с английской армией.., с истинным воодушевлением и энтузиазмом радостно готовится покинуть эту проклятую землю».^{490}

Маршал Сент-Арно писал брату о той радости, с которой войска оставили за кормой кораблей страшную землю Болгарии. «Я потеряю меньше людей, штурмуя Севастополь, чем уже потерял от болезней».^{491} В письме жене он надеялся, что через месяц сможет закончить кампанию.^{492}

Статистика заболеваний личного состава французской армии^{493}

Болезнь косила не только армию, но и моряков. Французский флот к 3 (15) августа потерял 800 человек, еще 1200 были больны. Смерть так умело делала свое дело, что вскоре стало явным еще одно из самых зловещих опасений — постепенно флот становится все менее и менее готовым вести бой. Насколько мало боеспособны были экипажи кораблей союзников, свидетельствуют цифры — за две недели болезни вывели из строя 600 человек из 2000 человек экипажей двух флагманов французского флота. Особенно тяжело было на трехпалубных линейных кораблях, где на сравнительно небольшой территории скопилась большая масса людей.^{494} На «Виль де Пари» заболело 140 человек (умерло 40)^{495}, на «Монтебелло» — 240.^{496} «Сюффрен» имел на борту 100 больных, 20 умерли. Для французов это было чувствительным. На флоте начинался кадровый голод.

«…Во французском флоте в Крымскую войну ситуация с личным составом была до некоторой степени напряженной. Inscrits, призываемые на службу во второй раз, выражали свое недовольство. Жалованье было достаточно приличным для 20-летнего холостяка — но взрослый женатый моряк вряд ли был доволен, когда его по levee extraordinaires призывали на службу, так как понимал, что в этом случае денег вряд ли хватит, чтобы спасти его семью от нужды. Конечно, inscription могла превратиться в тяжелое бремя. Государственная материальная поддержка семей и частная благотворительность поспособствовали тому, чтобы мнение моряков о финансовой стороне проблемы в 1854–1855 годах изменилось, и мобилизация продолжилась. Но даже и после этого ощущалась нехватка людей: проблема была не в нежелании служить, а в недостаточном количестве моряков во Франции».^{497}

Если армия была готова хоть сию минуту бежать на корабли, то у моряков было свое иное мнение. Многие из начальников не решались начинать погрузку, опасаясь, что на кораблях болезнь никого не оставит в живых.^{498}

Данный текст является ознакомительным фрагментом.