ПОСЕЯВШИЙ ВЕТЕР…
ПОСЕЯВШИЙ ВЕТЕР…
Вот мы и добрались до отечественных персоналий, от которых во многом зависела судьба будущего сражения и которые являлись его непосредственными организаторами. Сейчас нам интересен только один из них. Остальных пока оставим в покое. На время…
Летом 1854 г. заложником ситуации стал генерал-адъютант князь Александр Сергеевич Меншиков, достаточно хороший аналитик, чтобы не понимать безрадостных перспектив развития ситуации.
Итак, русский главнокомандующий генерал-адмирал[104] князь Александр Сергеевич Меншиков — главное действующего лица, скорее, даже один из режиссеров грандиозного спектакля, который вот-вот должен был начаться на огромной территории от Средиземного моря до Каспийского.
Правнук известного государственного военного деятеля эпохи Петра I генералиссимуса А.Д. Меншикова. Воспитание и образование он получил за границей. Свободно владел несколькими иностранными языками. В 1805 г., вернувшись в Россию, поступил на службу в коллегию иностранных дел. Четыре года спустя Александр Сергеевич начинает свою военную карьеру с подпоручика гвардейского артиллерийского батальона. Еще через год становится адъютантом главнокомандующего Молдавской армией. При взятии турецкой крепости Туртукай был ранен в ногу. За храбрость в боях при форсировании Дуная удостоился ордена Св. Владимира 4-й ст. В 1811 г. пожалован во флигель-адъютанты. Ему довелось участвовать почти во всех крупных сражениях войны с Наполеоном. За отвагу и боевое отличие его наградили орденом Св. Анны 2-й ст. и Золотой шпагой.{223}
По воспоминаниям современников, к 1854 г. это был «…человек престарелый, благообразный, высокого роста и отменно вежливый; на губах его играла та саркастическая улыбка, которой он обыкновенно сопровождал свои знаменитые остроты. Князь принадлежал к числу немногих людей, которые пользовались полным доверием императора Николая и осмеливались все высказывать ему. Делать это, конечно, нужно было осмотрительно и долю правды подслащать шуткою. В этом искусстве князь Меншиков не имел себе равных».{224}
Лучше других изучивший Меншикова князь Виктор Иларионович Васильчиков дал главнокомандующему подробную характеристику.
«Основная черта характера князя Меншикова состояла в полнейшем безотчетном недоверии ко всем окружающим его личностям. В каждом из своих подчиненных он видел недоброжелателя, подкапывающегося под его авторитет, и интригана или лихоимца, изыскивающего случая к обогащению за счет казны, прикрываясь предписанием или разрешением главнокомандующего. Под влиянием такого безотчетного опасения он не предпринимал своевременно необходимейших заготовлений провианта и не разрешал инженерам нужнейших работ по укреплению Севастополя с суши, предвидя, что эти офицеры напрасно истратят огромные суммы денег. Последствием такого прискорбного настроения было то, что он везде хотел распоряжаться самолично и, лишивши себя всякой помощи со стороны подчиненных, остался без помощников, а сам, конечно, не был в состоянии исполнить все то, что требовалось обстоятельствами».{225}
Ну что ж, Васильчикова всегда отличало негативное отношение к князю и потому он в краткой характеристике уже «назначил» его главным виновником грядущего поражения. Но все-таки правда в словах Виктора Иларионовича есть, и немалая. Если человека не почитает ближайшее окружение, это уже не может способствовать нормальной работе. Не в восторге от Меншикова флот, но и в армии он не популярен.
«Моряки не хотели всерьез верить, что князь Меншиков — адмирал над всеми адмиралами; армейские военные не понимали, почему он генерал над всеми генералами; ни те, ни другие не могли главным образом взять в толк, почему он главнокомандующий. И напрасно его панегиристы старались впоследствии приписать его непопулярность чьим-то интригам и уж совсем неосновательно усматривали со стороны Меншикова какие-то старания заслужить любовь армии. Ни интриг не было, ни стараний не проявлялось».{226}
При всей честности князя коррупция при нем расцветала. Слабым местом главнокомандующего было отсутствие организованного штаба. Функции эти выполнялись отдельными лицами, часто непрофессиональными, но пользовавшимися относительным доверием князя. В результате о таких понятиях, как «анализ ситуации», «перспективное планирование», «расчет сил» и других, перед лицом вторжения неприятеля в Крым в этом сообществе не знали.
«При князе не было правильно организованного штаба. Хотя полковник Вуеш и носил титул начальника штаба, но самого штаба не существовало; дежурства устроено не было; генерал-квартирмейстерской части не имелось, а в опытных офицерах генерального штаба чувствовался совершенный недостаток. Неформальность такого положения вещей еще усугублялась личным характером князя…».{227}
При всех его недостатках и всеобщей нелюбви в даре предвидения князю отказать трудно. И хотя в начале 1854 г. уже было уже не до острот и шуток, именно Меншиков, по мнению Н. Дубровина, действительно оказался самым дальновидным. В своем письме князю Горчакову от 30 июня 1854 г. будущий главнокомандующий, как и в остальных письмах июня и июля, настоятельно просил, требовал, умолял непрерывно письменно и словесно через посыльных о скорейшей отправке в Крым подкреплений.
«Я настаиваю в Петербурге, — говорил он пророчески, — на необходимости подкрепления, потому что если наши морские силы будут уничтожены, то в течение двадцати лет мы будем лишены всякого влияния на востоке, так как все доступы к нему, как морем, так и через княжества, будут для нас недосягаемы».{228}
Князь первым оценил реальный смысл грозы, исходившей от вывода русских войск из княжеств и сворачивания там активных действий. У союзников оказались развязанными руки: не выиграв кампанию у турок на Дунае, Россия приобретала проблемы в Крыму. «Наступайте на Омер-пашу, вы его разобьете и этим оттянете время англо-французской экспедиции, что спасет Севастополь и Крым», — писал Ментиков М.Д. Горчакову в марте 1854 г.{229}
Но опасения Меншикова не находили понимания. Вышеупомянутый фельдмаршал князь Паскевич вообще считал, что главная угроза России исходила не от англичан или французов, а от австрийцев.{230} Десанты в Крым и на Кавказ считал не более чем слухами.{231} Такое же мнение бытовало и в военных кругах России: «Еще накануне высадки в Крыму большинство не допускало и мысли, чтобы неприятель осмелился ворваться в наши пределы; полагали, что все ограничится нападением с моря в том же роде, как это было сделано против Одессы, бомбардирование которой союзным флотом вызвало взрыв патриотических чувств и удвоило уверенность в наших силах».{232}
Меншиков 30 июня сообщал конфиденциально князю М.Д. Горчакову, предупреждая его о возможных последствиях того, что может произойти в Крыму в ближайшее время. Князь явно надеялся, что Горчаков сообщит ее государю.
«Весьма секретно. Любезный князь, из Петербурга, Варшавы и Вены меня извещают, что главные силы англо-французов направляются против Севастополя как главной цели войны, состоящей в намерении истребить здешнее адмиралтейство и уничтожить Черноморский флот».{233}
Но если бы только Меншиков предупреждал об опасности. Неутомимые русские агенты потоком шлют в столицу доклады о реальной угрозе военных действий на территории России. Все сводится к тому, что Крым имеет все предпосылки стать будущим главным театром военных действий на юге. Не помогло. Даже получив достоверную информацию из надежных источников о подготовке войск союзников к десантной операции, Николай Г решил, что ее направлением станет Кавказское побережье. Перед все возраставшей угрозой нападения союзников на Севастополь из Крыма начинают выводить войска. В письме князю Меншикову от 1 августа 1854 г. вместо концентрации наличных сил император приказал их распылить, отправив бригаду 17-й пехотной дивизии на Керченский полуостров, а находившиеся там черноморские линейные и казачьи пешие батальоны с казачьей артиллерией переправить на Тамань.{234}
Не только агенты, но уже, кажется, вся Россия понимает что вот-вот случится нечто. Брат адмирала Истомина пишет ему 14 августа в Севастополь из Кронштадта:
«До сих пор Черноморский флот по истине отличался во всех своих делах и предприятиях; все ваши выходки крейсерства у Севастополя, стычки с разными врагами и даже с англичанами со всех сторон заслужили одну похвалу, а со стороны наших неприятелей — самую желчную зависть; в особенности Англичане неутешны существованием образцового Севастополя, и они стали от злости до того откровенны, что если в Парламенте говорят и во всех газетах пишут, что если б не Севастополь и его флот, то этой войны никогда бы не было! Но как этого достигнуть? Севастополь страшно укреплен, войска в нем много, и флот там на все готовый и который себя даром не отдаст. Это наши враги все знают и все понимают, и потому-то с их стороны и делаются страшные приготовления. Средства у злодеев огромные, и потому невольный иногда страх и беспокойство находит на нашего брата, понимающего все значение Севастополя для нашей родной матери-кормилицы России, не говоря уже о бедном сердце, которое бьется от беспокойства за родных и любезных друзей и товарищей. Что касается собственно меня, то ни днем, ни ночью мысли об вас меня не оставляют. Неужели, думаю, этому Севастополю, который на глазах из младенца вырос в великана и сделался дивным богатырем на страх врагам, неужели ему сужден такой короткий век и завистникам злобным удастся над нами торжествовать? Как ни велики наши средства обороны, то неприятели собираются на вас тройною силой; да иначе треклятые Англичане к вам и сунутся не посмеют. Я разумею не один флот: им Севастополь никогда не взять. Но главное десант, вот чего они набирают и, если верить газетам, то будет до 90000 десанта приготовлено».{235}
Главнокомандующий, понимая, что ситуация чрезвычайная, не торопился отправить иррегулярные части на Тамань и оказался прав, получив 22 августа 1854 г. повеление императора, приказавшего вернуть их в Крым. Такое ослушание кажется невозможным, но оно действительно было проявлено князем. Тем более, что и появление союзного флота у берегов Крыма воспрепятствовало Хомутову исполнить этот кошмарный приказ.
Хотя и предвидение самого главнокомандующего имело предел, но с середины августа ситуация меняется, и теперь уже сам князь Меншиков перестает верить в возможность высадки союзников в Крыму. 19 и 26 августа 1854 г. теперь уже он начинает успокаивать военного министра:
«Мы не будем атакованы по двум главным причинам: во-первых, потому, что все приготовления к быстрому десанту не могли выясниться до настоящего времени, и, вероятно, не могут быть окончены к известному сроку ввиду приближающегося позднего времени. Вторая причина та, что неприятель знает, что мы сильны и сосредоточены и что численное превосходство, независимо от позиций, с приближением 16-й пехотной дивизии переходит на нашу сторону. Это положение может, очевидно, измениться, если война продолжится. В 1855 году неприятель будет подкреплен войсками, которые продолжают к нему подходить, тогда как наши средства к сопротивлению будут уменьшены предположенным уходом восьми прекрасных батальонов 14-й пехотной дивизии».{236}
А вот в Дунайской армии, кажется, начали додумываться, что одним вытеснением русских войск из княжеств дело не ограничится.
«Михаил Горчаков, кажется, убежден, что союзники не оставляют идеи покушения на Севастополь, ибо он только что прислал мне фельдъегеря, чтобы доставить с ним поскорее известие о высадке их. Я не верю этому вовсе, держа себя настороже и готовый к высадке неприятеля».{237}
Новороссийскому генерал-губернатору Анненкову светлейший писал примерно тоже самое: «Предположения мои совершенно оправдались, неприятель никогда не мог осмелиться делать высадку, а по настоящему позднему времени она невозможна».{238}
Постепенно в этом уверились и остальные участники событий, в мыслях которых «…с наступлением второй половины августа уничтожались все сомнения и явилась уверенность в том, что Крыму нечего опасаться неприятельского нашествия».{239}
Ситуация запутывалась с каждым днем все более. Единственным разумным решением стало откомандирование в Крым князем М.Д. Горчаковым никому не известного инженерного подполковника Э.И. Тотлебена.
Воинские части, находившиеся в Крыму и вне Крыма, продолжали бессмысленно перетасовываться. Масла в огонь подливали обстрявшаяся обстановка на Кавказе и постоянное ожидание вторжения туда турецких войск. 11 сентября 1853 г. командир Волынского пехотного полка генерал-майор А.П. Хрущёв писал в одном из своих писем родным:
«…третьего дня получено повеление посадить на корабли 1-ю бригаду нашей дивизии и отвезти в Севастополь вместо 13-й пехотной дивизии, которая посылается на восточный берег Черного моря».{240}
Не правда ли, что это так похоже на распыление советских войск перед вторжением в Крым армии Манштейна в 1941 г.? Как и тогда: предчувствие удара, напряжение, ожидание, но полное отсутствие стратегического прогнозирования.
Время шло, враги не показывались, и чем дальше, тем больше все успокаивалось. Союзники не показывали готовность к экспедиции, хотя пороховой дым давно уже стелился над Черным морем. Весна 1854 г. прошла в тревожных ожиданиях. Неприятель продолжал свои маневры у турецкого и болгарского побережий. Хотя англичане и французы постоянно наращивали силы, считалось, что подъемных сил флота не хватит для их переброски на дальнее расстояние и они будут использованы или просто как фактор угрозы, или в региональных локальных операциях.
К середине лета и сам князь Меншиков совсем перестал верить в высадку, тем более что приближался период осенней непогоды. Имевшиеся в его распоряжении силы планировались задействоваться на укреплении города. Внезапно (как и многое в этой войне) возникла непредвиденная проблема, ставшая при своей, казалось, незначительности вскоре одной из причин первых неудач русской армии. Мы на ней еще остановимся подробно, но для сведения упомянем сейчас.
Когда Э.И. Тотлебен намекнул князю, что в Крыму в армии нет достаточного числа шанцевого инструмента и его нужно срочно доставить в Севастополь, главнокомандующий отмахнулся от настырного подполковника, как от назойливой мухи: «Что вы все хлопочете об инструменте, теперь уже поздно делать высадку, а к весне будет мир».{241}
Если бы он знал, каким боком выйдут ему эти самые кирки, ломы и лопаты.
Те, кому пришлось защищать Севастополь в 1854–1855 гг., в своем большинстве склоняются к личной ответственности князя за то, что неприятель безнаказанно ступил на землю империи.
«Но князь Меншиков! Где были его проницательность и предусмотрительность? Обстоятельства дают ему год времени, считая с начала наших действий на Дунае, обдумывать свое положение и свои действия…».{242}
Подведем небольшой итог по главному фигуранту предстоящего дела. Действия светлейшего князя А.С. Меншикова мы можем характеризовать по-разному. Диапазон оценки простирается от банальной ошибки до преступления. Но в любом случае надеюсь, что самому фанатичному патриоту, с пеной у рта отстаивающему славные победы русского оружия во время Крымской войны и выигранную «битву за ясли господни», должно стать понятным, что поражение на Альме, а затем и во всей кампании было подготовлено, в том числе и на высшем государственном уровне, гораздо раньше, чем это произошло.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.