КАК АРЕСТОВЫВАЛИ ГЕНЕРАЛА ПАВЛОВА

КАК АРЕСТОВЫВАЛИ ГЕНЕРАЛА ПАВЛОВА

Говоря о «трагедии 22 июня» нельзя не вспомнить снова генерала Павлова. И говоря о командующем ЗапОВО, стоит немного процитировать не воспоминания, а роман о войне. В книге «Кто проспал начало войны?» в отдельной главе был проведён разбор протоколов допроса генерала армии, командующего Западного ОВО Героя Советского Союза Д.Г. Павлова, по которым хорошо видно, что натворил это генерал и «герой». Повторяться не будем, но приведём одну беседу из книги И. Стаднюка «Война». Дело в том, что Стаднюк писал свой роман по заказу тогдашней власти (во всяком случае, без её разрешения он точно не был бы опубликован) и поэтому, похоже, Стаднюк ознакамливался с теми же протоколами допроса Павлова:

«— Вы требовали встречи с наркомам обороны…

Я и сейчас требую, — с напряжённым спокойствием ответил Павлов.

Нарком не может оставить командный пункт фронта. Я представляю руководство следственной части…

Ни на чьи вопросы, пока я не побеседую с маршалом Тимошенко, отвечать не буду!

В это время дверь землянки распахнулась, и в лучах электрической лампочки сверкнул красной эмалью густой частокол ромбов в петлицах Мехлиса.

Почему не будете отвечать?! грозно спросил Мехлис.

Я требую, чтобы мне дали возможность встретиться с наркомом обороны. — Павлов так и остался сидеть на койке.

Помимо того, что я — член Военного совета фронта, я заместитель Председателя Совнаркома СССР!.. Этого вам мало?

Павлов некоторое время затравленно смотрел на Мехлиса, затем тихо спросил:

В чём меня обвиняют?

В предательстве! — резко бросил страшное слово Мехлис.

Но это же абсурд!

Факты — вещь упрямая! — Мехлис враждебно смотрел в окаменевшее, бледное лицо Павлова, почему-то убеждённый, что изрекает истину.

Кому же приказано меня судить? с каким-то скрытым вызовам тихо спросил Павлов.

Военной коллегии Верховного Суда СССР!

— Суд будет закрытым? — Да, суд будет закрытым!

Я требую, чтобы меня судили в присутствии наркома обороны и начальника Генерального штаба! Я всё-таки генерал армии!

Нарком и начальник Генштаба пытаются исправить последствия вашего предательства! Им не до вас!.. А что касается того, что вы — бывший генерал армии, то надо помнить: истинное величые человека измеряется только обширностью сделанного им добра и принесённой Отечеству пользы… Так что не о чем с вами говорить, гражданин Павлов! Теперь слово за правосудием! И Мехлис, повернувшись, стремительно вышел из землянки».

То, что Павлов требует присутствия («очную ставку») наркома обороны и начальника Генштаба, само по себе интересно. Вот что пишет об этом в своем 2-томном исследовании «22 июня. Блицкриг предательства (Детальная анатомия трагедии)» (М., 2012 г.) историк А.Б. Мартиросян:

«Сразу после ареста Павлов наотрез отказывался давать какие-либо показания и отвечать на вопросы следователей 3-го Управления НКО СССР, заявляя, что “допрос возможен только в присутствии наркома обороны или начальника Генерального штаба”. И даже когда об этом стало известно Мехлису и он пришёл на первый допрос Павлова, последний вновь заявил: “Я опять повторяю: на вопросы буду отвечать только в присутствии наркома обороны или начальника Генерального штаба”. (Сыромятников Б. Трагедия СМЕРШа. Откровения офицера-контрразведчика. М., 2009, с. 212)…»

Дело в том, что Сыромятников и присутствовал при аресте Павлова-После этого между Павловым и «батальонным комиссаром» и состоялась беседа:

«Меня прислал к вам лично нарком обороны. Пусть моё невысокое по сравнению с вашим воинское звание не смуищет вас… Я представляю следственную часть своего управления, но сейчас хочу побеседовать с вами по поручению маршала и как старый большевик…

О чём же беседовать, если мне шьют измену! - Глаза Павлова сверкнули лютостью.

Нет, спокойно возразил старший батальонный комиссар. — Я вам зачитаю формулировку обвинения, которое вам предъявят при официальном начале следствия. Он развернул и полистал блокнот. — Тут будет идти речь не только о вас.

— Да?! А кто ещё арестован?

Пока не знаю… — И начал читать: — Такие-то и такие-то, “состоя в указанных должностях в начале военных действий фашистской Германии, проявили трусость, бездействие, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия и боеприпасов противнику… Вследствие своей трусости, бездействия и паникёрства нанесли серьёзный ущерб Рабоче-Крестьянской Красной Армии, создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступления, предусмотренные статьями сто девяносто три дробь семнадцать «б» и сто девяносто три дробь двадцать «б» Уголовного кодекса Российской Федерации…”»

Тут Стаднюк несколько «приврал», или он не видел само обвинение, на котором вначале и строилось следствие. Эти статьи вменили Павлову уже в приговоре. А вот на следствии и в обвинительном заключении Павлов обвинялся несколько в другом, по другим статьям (подробно рассматривалось в книге «Кто проспал начало войны?»):

«Обвинительное заключение по делу Павлова Д.Г., Климовских В.Е., Григорьева А.Т. и Коробкова А.А.

21 июля 1941 г. <…>

Обвинительное заключение

По следственному делу № 193 по обвинению Павлова Дмитрия Григорьевича, Климовских Владимира Ефимовича в совершении преступлений, предусмотренных статьями 58–16 и 58–11 УК РСФСР; Григорьева Андрея Терентьевича и Коробкова Александра Андреевича, предусмотренных ст. 193 п. 11 “б” УК РСФСР.

Управлением особых отделов НКВД СССР на основании поступивших материалов были арестованы командующий Западным фронтом Павлов, начальник штаба Западного фронта Климовских, начальник связи штаба того же фронта Григорьев и командующий 4-й армией этого же фронта Коробков.

Произведённым расследованием установлено, что в результате предательства интересов Родины, развала управления войсками и сдачи оружия противнику без боя была создана возможность прорыва фронта противником.

Арестованный Павлов, являясь участником антисоветского военного заговора еще в 1936 г., находясь в Испании, продавал интересы республиканцев. Командуя Западным Особым военным округом, бездействовал.

Павлов признал себя виновным в том, что в заговорщических целях не готовил к военным действиям вверенный ему командный состав, ослабляя мобилизационную готовность войск округа, и из жажды мести за разгром заговора открыл фронт врагу.

Как участник заговора Павлов уличается показаниями Урицкого, Берзина, Белова, Рожина и Мерецкова.

Климовских осуждёнными заговорщиками Симоновым и Батениным изобличается как их соучастник. Будучи привлечён в качестве обвиняемого, Климовских признал себя виновным в преступном бездействии и в том, что не принял должных мер как начальник штаба фронта для организации отпора врагу. В совершённых преступлениях изобличается показаниями Павлова и Григорьева.

Григорьев признал себя виновным в том, что он, являясь начальником связи штаба фронта, не организовал работу связи, в результате чего было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие частей, действующих на фронте, показав об известных ему фактах преступных действий Павлова и Климовских.

Коробков, являясь командующим 4-й армией, в первые же часы боя потерял управление войсками, допустил паникёрство, трусость. Привлечённый в качестве обвиняемого, признал себя виновным в там, что как командующий не принял необходимых мер к наведению должного порядка и соблюдению дисциплины.

На основании изложенного:

Павлов Дмитрий Григорьевич, 1897 года рождения, уроженец Горьковской области, из крестьян, русский, до ареста командующий Западным фронтам, генерал армии, член ВКП(б);

Климовских Владимир Ефимович, 1895 года рождения, уроженец г. Витебска, из служащих, русский, в прошлом офицер царской армии, до ареста начальник штаба Западного фронта, генерал-майор, член ВКП(б) обвиняются в том, что, являясь участниками антисоветского военного заговора, предали интересы Родины, нарушили присягу и нанесли ущерб боевой мощи Красной Армии, то есть в совершении преступлений, предусмотренных статья-ми 5816, 58 11 УК РСФСР.

Григорьев Андрей Терентьевич, 1889 года рождения, уроженец г. Москвы, русский, гр-н СССР, до ареста начальник связи штаба Западного фронта, генерал-майор, член ВКП(б), обвиняется в том, что преступно бездействовал, не организовал работу связи фронта, в результате чего было нарушено управление войсками и взаимодействие частей, то есть в совершении преступления, предусмотренного ст. 193–176 УК РСФСР.

Коробков Александр Андреевич, 1897 года рождения, уроженец Саратовской области, из крестьян, русский, бывший офицер царской армии, до ареста командующий 4-й армией, генерал-майор, член ВКП(б), обвиняется в том, что преступно бездействовал, в результате чего вверенные ему силы понесли большие потери и были дезорганизованы, то есть в совершении преступления, предусмотренного ст. 193–176 УК РСФСР.

В силу ст. 208 УПК РСФСР настоящее следственное дело подлежит направлению через Главного Военного Прокурора Красной Армии на рассмотрение Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР.

Обвинительное заключение составлено 21 июля 1941 г. в г. Москве.

Замначальника с/ч Управления особых отделов НКВД СССР ст. батальонный комиссар Павловский (ЦА ФСБ России)».

Видимо, Стаднюк именно этого «ст. батальонного комиссара», «зам. начальника с/ч Управления особых отделов НКВД СССР» и вывел в этой беседе с Павловым. В статьях обвинения для Павлова и его замов, в ст. 58–16 и ст. 58–11, указано:

«58–1а. Измена родине, т.е. действия, совершённые гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории. <…>

58–16. Те же преступления, совершённые военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом. <…>

58–11. Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы…»

Самая важная фраза в обвинительном заключении: «Павлов… не готовил к военным действиям вверенный ему командный состав, ослабляя мобилизационную готовность войск округа…» Для командира его уровня «ослабление мобилизационной готовности войск» и есть самое большое преступление, его вполне достаточно для расстрела. Важно также, что «ослабления мобилизационной готовности» вполне достаточно, чтобы напавший враг смог беспрепятственно разгромить обороняющихся. Именно ослаблением готовности войск и занимались Павлов и его подельники, саботируя Директивы НКО и ГШ о приведении в повышенную боевую готовность войск округа после 10 июня. Именно ослаблением готовности войск является отсутствие горючего в округе, размещение авиации на самой границе, удержание в Бресте трёх дивизий и ещё нескольких частей, которые, согласно планам обороны округа и тем более после Директив и приказов Москвы от 11–18 июня, должны были уйти из города и занять оборону вокруг него. Именно ослаблением готовности войск занимался Павлов, устраивая «плановые показательные» учения на артполигоне под Брестом 22 июня, располагая там бронетехнику брестских дивизий, как на выставке.

Ослаблением боевой готовности является отмена 21 июня приказа ГШ о приведении авиачастей в боевую готовность с 20 июня. Ослаблением мобготовности является и то, что Павлов после получения Директив НКО и ГШ от 11–18 июня не вернул в части артиллерию округа с приграничных полигонов, а зенитная осталась под Минском (в 500 км от границы). Более того, Павлов отправлял артиллерию округа на «стрельбы» в том числе и после 15 июня — рапорт начальника контрразведки 10-й армии уже неоднократно приводился:

«…До распоряжению штаба округа с 15 июня все артиллерийские полки дивизий, корпусов и артполки РГК были собраны в лагеря в двух местах: Червонный Бор (между Ломжей и Замбровом) — 22 полка 10-й армии и в Обуз-Лесном артполки тыловых дивизий армии и других частей округа…»

«— Вот об этом давайте и поговорим. Не для следствия… <…>

Ошибку мы исправляли коллективно. Я сделал доклад на декабрьском совещании… <…>

Это известно, — перебил Павлова старший батальонный комиссар. — На этом совещании нарком обороны и начальник Генерального штаба потребовали от командующих военными округами держать в постоянной боевой готовности войска. Особо указывалось на необходимость боеготовности зенитных средств и противотанковых орудий. Почему вы не выполнили этих указаний?

Как так не выполнил?! А чем занимались войска округа, если не боевой подготовкой? Но главное не в этом. Вы не хуже меня знаете, что из всех создаваемых в округе механизированных корпусов только один полностью имел материальную часть. А если приложить к этому всё остальное, чего нам недоставало…

Не забегайте вперёд, Дмитрий Григорьевич. — Старший батальонный комиссар наклонился над столом и внимательно посмотрел Павлову в глаза. Скажите, как могло случиться, что в предвидении войны зенитная артиллерия округа оказалась собранной на полигоне восточнее Минска? Особенно это касается четвёртой армии… И не только зенитная… Почему и наземную артиллерию стянули в лагеря в район Минска, да ещё с самым мизерным количеством снарядов для учебных стрельб?.. Сапёры тоже съехались на окружной сбор. А сколько стрелковых войск оказались занятыми разного рода работами вне своих гарнизонов!.. Как всё это объяснить?.. Или почему вы держали в районе Бреста, прямо на границе, так много войск?.. Это же ловушка!.. Почему именно в день начета войны в четвёртой армии были назначены на Брестском полигоне показные учения с присутствием там всех командиров соединений и частей?

Что касается учений на Брестском полигоне, то они были отменены вечером накануне войны, сумрачно, с нарастающей подавленностью ответил Павлов. А все иные полигонные и лагерные сборы проводились согласно плану боевой подготовки войск округа, который я отменить не имел права.

Почему?

План утверждён Генштабом».

Это верно. План занятий на «летний период обучения» утверждается в ГШ, и ещё зимой. Но 11 июня в Минск пришла директива НКО и ГШ, которая предписывала: «Для повышения боевой готовности… ВСЕ глубинные стрелковые дивизии… вывести в лагерь в районы, предусмотренные для них планом прикрытия». Что на языке военных имеет только одно значение и смысл — приведение дивизий второго эшелона в повышенную боевую готовность, по которой отменяются все плановые занятия. Ибо вывод в районы, предусмотренные планом прикрытия и обороны госграницы, — событие чрезвычайное. И если командующему было что-то непонятно, то не сложно позвонить в Москву для уточнения. Чего Павлов как раз не делал…

«— Но вы же видели, что пахнет порохом и кровью! Неужели не могли сообразить, что все боевые средства должны быть на своих местах?..

Сейчас легко рассуждать!

Да это же элементарно! Кто вам мешал хотя бы подтянуть войска к местам дислокации и донести об этом наркому?

Я не имел сведений, что война действительно разразится! — Каждое слово Павлова теперь звучало со злым упрямством».

Именно это и предусматривала Директива наркома от 11 июня — вывод войск в сторону границы в районы, предусмотренные ПП («в места дислокации»). Но скорее всего Стаднюк в те годы о ней не знал…

«— Вы сами обязаны были добывать эти сведения и докладывать их правительству, В голосе старшего батальонного комиссара засквозило скрытое раздражение. — Незадолго до начала войны вы доложили товарищу Сталину, что лично выезжали на границу и никакого скопления немецких войск там не обнаружили, а слухи об этом назвали провокационными… Когда это было?

Примерно в середине июня.

Куда именно вы выезжали?

В район Бреста.

И были на пограничных наблюдательных пунктах?

Павлов достал платок, вытер вспотевшую бритую голову, промокнул коротенькие усы и, не поднимая глаз, ответил:

— Нет, я доверился разведчикам третьей и четвёртой армий.

Старший батальонный комиссар тяжело вздохнул, оторопело посмотрел на Павлова, затем достал из планшетки несколько листов бумаги с машинописным текстом и заговорил:

— Вот копия вашего майского распоряжения… Здесь для каждой дивизии определены позиции, которые они должны занять в случае опасности, но только по сигналу боевой тревоги».

Здесь Стаднюк ведёт разговор о плане прикрытия ЗапОВО. И новый, майский, Павлов как раз своим подчинённым и не довёл. Что и рассказали после ВОВ командиры корпусов и дивизий (всех округов, кроме Одесского). А тот разговор по телефону, когда Павлов «успокаивал» Сталина, приводит в своих воспоминаниях маршал авиации Голованов.

«— Когда вы дали войскам округа такой сигнал?

— После того, как была расшифрована директива наркома обороны и начальника Генштаба.

— Но в ночь накануне начала войны нарком и начальник Генштаба предупреждали вас по ВЧ что директива подписана и что надо действовать?

— Прямых указаний о боевом развёртывании войск они по телефону не давали. А согласно инструкции, такие действия осуществляются только после поступления официального приказа правительства или наркома обороны…»

Т.е. нарком и нач. ГШ всё же предупреждали, но Павлов ждал именно письменного приказа…

«— Но я скажу больше: директива Главного командования не вводила в полной мере в действие наш план обороны государственной границы, а только требовала от войск прикрытия занять огневые точки укрепрайонов, а от авиации — рассредоточиться по полевым аэродромам и замаскироваться.

— Ну хорошо… Но могли же вы хотя бы приказать вывести гарнизоны из военных городков?

— Если бы я это сделал, а Гитлер не напал, мне бы снесли голову.

Интересное признание. — В глазах старшего батальонного комиссара засветились недобрые огоньки. — Вы опасались за свою голову и потеряли тысячи, если не сотни тысяч голов красноармейцев и командиров!

Если б знать всё наперёд!.. Этак мы должны были бы уже с десяток раз покидать военные городки.

Скажите, Дмитрий Григорьевич… Если б нарком по телефону прямо приказал вам действовать по боевой тревоге… Действовали бы?

— А если бы потом немцы не напали?.. И не поступила директива?.. Кто бы из нас ходил в провокаторах?

Старший батальонный комиссар взял из лежавшей на столе пачки папиросу, протянул зажжённую спичку Павлову, который тоже достал папиросу, затем прикурил сам, тоскливо и беспокойно глядя в суровое и бледное лицо собеседника, в его светлые и упрямо-колючие глаза, выражавшие душевную муку и смятение разума. После продолжительного молчания, потушив в алюминиевой пепельничке окурок, сказал со вздохом:

— Я поначалу очень сомневался в вашей виновности… А сейчас убедился: вы как военачальник виноваты…

— Значит, по-вашему командуя округом, я ничего не сделал в целях укрепления его боеготовности, а потом, командуя фронтом, тоже ничего не достиг? Взгляд Павлова был напряжённым, глаза метали стрелы.

Если б командование Западного фронта ничего не предпринимало после начала агрессии, немцы, возможно, уже были бы у стен Москвы.,. Следствию надо будет знать не только то, что полезного сделано бывшим командующим Павловым, но и то, что он должен был сделать, но не сделал, и по каким мотивам не сделал… Этим интересуется и нарком обороны. — Старший батальонный комиссар скользнул задумчивым взглядом по лицу Павлова. Вот вы говорите о своей роли в укреплении боеготовности войск округа. Этого никто не отрицает. Но ведь укреплением могущества армий Западного Особого, как и других военных округов, непрерывно занимались высшее командование, вся страна, партия и правительство. Это не громкая фраза, а сущая правда. Вспомните о новых формированиях на территории округа, о количестве полученной боевой техники, о комплектовании частей командным составом, о многих мероприятиях… И вы лично сделали многое, что вам полагалось делать. Даже очень многое!.. Он на мгновение примолк, будто споткнувшись о мысль, что говорит столь назидательно с человеком, который ещё вчера обладал огромнейшей властью. Однако продолжил: — Но не всё, что требовалось, и не сделали весьма существенное, за что и держите ответ, ибо ваши просчёты привели к тяжёлым последствиям. Я начинаю улавливать психологическую сущность ваших ошибок и хочу сказать вам о той, возможно, вашей вине, которую никто фиксировать в документах не будет. Пост командующего военным округом, может быть, ещё не соответствовал ни уровню вашего мышления, ни зрелости характера истинного полководца, ни глубине необходимых знаний…

И снова потекли вопросы, в которых уверенно звучали знание распоряжений, поступивших из Москвы в округ, информированность о степени и качестве их исполнения, знание объёма деятельности командующего войсками округа и фронта, его конкретных дел; в этих вопросах звучали и логически точно выстроенные предположения, догадки и допущения. Формулировались они таким образом, что уже в самой их постановке просматривались ответы, которые потребуются следствию…

Павлов по этим вопросам чувствовал, что судьба его предрешена, понимал, что и старший батальонный комиссар знает, чем всё кончится.

Ему пришлось, глядя правде в глаза, признать, что в преддверии войны он как командующий округом не сделал многого из того, что обязан был сделать.

Приговор суда был беспощаден…» (Стаднюк И.Ф. Война. М., 1987 г. Есть в Интернете).

Данная беседа «старшего батальонного комиссара» и Павлова интересна тем, что она написана по протоколам допроса. Именно эти вопросы поднимались и ставились перед Павловым во время следствия и на суде. И самые важные среди них: как Павлов повышал боеготовность округа перед 22 июня и почему он не вывел из Бреста три дивизии — 6 и 42-ю стрелковые и 22-ю танковую. И именно это и показал Стаднюк в процитированном диалоге. Хотя, конечно, Стаднюк в 1980-е просто не знал, какие приказы были Павлову до 22 июня. Но зато Стаднюк прекрасно разобрался с тем, что происходило, например, в ночь на 22 июня.

Понимал ли Павлов, за что его судят? Конечно, вполне понимал и отдавал себе отчёт в том, что он сделал: «Из-за своей бездеятельности я совершил преступления, которые привели к поражению Западного фронта и большим потерям в людях и материальной части, а также и к прорыву фронта, чем поставил под угрозу дальнейшее развёртывание войны». Павлов сказал это ещё на допросе 9 июля 1941 года! А затем и в заключительном слове подтвердил, в чём заключается его вина:

«Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»!!!

Чаще всего «оппоненты» (и «адвокаты генералов») и требуют подать им приказ, на основании которого те самые три дивизии должны были выводиться из Бреста до 22 июня. Мол, Павлов отдал ведь приказ на вывод этих дивизий в ночь на 22 июня, а до этого никаких приказов на вывод быть просто не могло! Но тогда почему следователи на каждом допросе и на суде трясли генерала армии по поводу того, почему эти ключевые дивизии так и не были выведены из Бреста?! Видимо, не знали следователи и «ст. батальонные комиссары», что до 22 июня никаких приказов быть «не должно». Но.

Если бы был только один приказ о выводе — в ночь на 22 июня, то Павлову ничего не стоило так и сказать на суде: приказ о нападении Германии получил только 22 июня и после этого и дал команду выводить эти дивизии из мешка. И всё. Больше никто не смог бы Павлова уличить в саботаже: в ночь на 22 июня приказ получил, и дивизии начали выходить из города-крепости на основании этого приказа. И если в Брест команда о выводе пришла от Коробкова только к 3.30, то Павлов в этом уже не виноват.

Однако Павлов постоянно менял показания по этому вопросу уличаемый подчинёнными, — то ли в начале июня давал приказ на вывод этих дивизий, то ли 15 июня, а то ли непосредственно перед 22 июня. И его раз за разом «пытали» — почему не были выведены дивизии из Бреста?! И «пытали» не за то, что он мифическую «инициативу» не проявил (Захаров в Од-ВО проявил, а Павлов и ему подобные — нет), Павлова трясли только потому, что он не выполнил именно приказ о выводе. До 22 июня. Как было сказано в одном из вопросов в первом же протоколе: «Если основные части округа к военным действиям были подготовлены, распоряжение о выступлении вы получили вовремя, значит, глубокий прорыв немецких войск на советскую территорию можно отнести лишь на счёт ваших преступных действий как командующего фронтом»…

Но как ответил на суде уже командующий 4-й армией Коробков, «приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел». И Коробков в данном случае отвечает вполне прямо: приказа о выводе от Павлова вообще не было. До 22 июня! И это факт — войну и нападение в Бресте все встретили в солдатских казармах спящими.

Хотя Павлов вроде бы после 1.00 22 июня, после разговора с Тимошенко звонил Коробкову и предлагал приводить части в «боевое состояние»: «Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армий, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов. Мною также было предложено командующим привести войска в боевое состояние и занять все сооружения боевого типа и даже недоделанные железобетонные…» Однако штабы дивизий в Бресте получили некие команды уже от Коробкова, дай бог к 3.30 утра. Т.е. Коробков не очень и соврал — Павлов дал расплывчатую команду, и уже Коробков «включил дурака», не удосужился дать команду на вывод: мол, получил всего лишь «странную» команду о приведении «в боевое состояние» да «привёл в боевую готовность штабы».

Коробков, как и Павлов, действовал «по инструкции» «такие действия осуществляются только после поступления официального приказа», однако это их не спасло от возмездия. Ведь Коробкова и обвинили именно в том, что он совершил в ночь на 22 июня: «преступно бездействовал, в результате чего вверенные ему силы понесли большие потери и были дезорганизованы».

Но Стаднюк показал одну очень важную деталь: «Если б нарком по телефону прямо приказал вам действовать по боевой тревоге… Действовали бы?»

Дело в том, что вся проблема приказов тех дней была именно в их «расплывчатости». Москва в принципе не могла отдавать прямые приказы командующим округов — привести войска в боевую готовность «полная» или что-то в этом роде.

Выше уже приводился отчёт о деятельности авиации ПрибОВО «с 22.6.41 г. по 1.7.42 г.», в котором говорится о приведении в боевую готовность «повышенная» ВВС ПрибОВО, «не считаясь с тем, что 19.6.41 г. в связи с создавшейся неблагоприятной обстановкой частям был отдан приказ о переходе в боевую готовность». Как видите, даже в июле 42-го нет никакой ссылки на то, кто отдал частям и на каком основании «приказ о переходе в боевую готовность». Вроде как неясно, сами в округах так решили или всё же Москва дала такой приказ?! Хотя любой военный вам скажет — на такое в округах могут пойти только с санкции Москвы.

Но почему Москва не могла дать прямой приказ о приведении в боевую готовность «полная» войскам западных округов 19 июня? Ответ достаточно простой: только потому, что объявление полной боевой готовности, как и объявление мобилизации, официально сразу даст возможность Гитлеру обвинить СССР в подготовке агрессии и желании напасть первыми. Такая опасность сохранялась и во время войны, и после неё тем более, когда Запад попытался обвинить СССР в подготовке агрессии (и это видно по вопросам, какие задавались немецким генералам в США после войны).

Поэтому приказов 18–19 июня 1941 года о повышении боевой готовности, скорее всего, было несколько, и все они имели именно некую «расплывчатость» в толковании. Так же шло много устных приказов и распоряжений как из Москвы, так и внутри округов, что потом отмечалось в «Журналах боевых действий» или в ответах генералов на вопросы Покровского: «Войска поднимать по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять», или «На основании устных распоряжений командующего войсками округа соединения 11-й армии выходили на подготовленный рубеж обороны», или «Никаких письменных распоряжений о развёртывании соединений никто не получал. Всё осуществлялось на основании устного приказа командующего войсками округа». Также по устным приказам действовали и политорганы округов: «Отделам ПП корпусов и дивизий письменных директив в части не давать. Задачи политработы ставить устно через своим представителей».

Это в итоге и дало возможность ионовым и птухиным «включать дурочку» и говорить: «Командованию и авиационным частям конкретных указаний не давалось», а Павлову заявлять, что он, видите ли, «неправильно понял директиву наркома». А Стаднюку сочинять такой «ответ» генерала армии следователю: «А если бы потом немцы не напали?.. И не поступила директива?.. Кто бы из нас ходил в провокаторах?»

Вот такой вот «роман»…

Эта беседа Павлова и «батальонного комиссара» есть и в регулярно показываемом по ТВ кинофильме по мотивам книги Стаднюка «Война на западном направлении», снятом на излёте СССР в 1990 году. Кроме Стаднюка в сценаристах в этом уже чисто антисталинском фильме (а Стаднюк написал вполне нормальную честную книгу) значится такой мастер советского экрана, как Э. Володарский (режиссёр фильма Г. Кохан). Володарский — сценарист и драматург, написавший в 2004 году сценарий к сериалу «Штрафбат», в котором опошлил всю историю штрафбатов и Красной Армии.

В фильме по роману Стаднюка в сцене беседы «батальонного комиссара» с Павловым добавлены такие слова — мол, Павлов просил Москву начать заранее развёртывать войска округа, а ему не дали, и якобы Тимошенко ответил ему что войны не будет. Володарский, когда вставлял этот эпизод в сценарий, действовал по принципу «какие байки или слухи слышал о событии, то за правду и сойдёт». В данном случае смешаны два факта. Один — это тот, что Павлов действительно запрашивал НКО и ПИ о разрешении выводить войска в районы сосредоточения по плану прикрытия. Было это на Военном Совете округа ещё 8 июня, и утром 11 июня первые дивизии округа уже начали выводиться в свои районы сосредоточения по директиве НКО и ГШ от 11 июня. Т.е. Павлов действительно ещё 8 июня запрашивал НКО и ГШ (Москву) о разрешении начала вывода войск по плану прикрытия, и Москва дала его, прислав директиву НКО и ГШ от 11 июня о выводе «глубинных дивизий» в «районы, предусмотренные планом прикрытия». А второй факт о Тимошенко, о том, как нарком обороны в 1 час ночи 22 июня успокаивал Павлова: вы утром соберитесь, если будут какие-то неприятности. Те. Тимошенко действительно «успокаивал» Павлова, что «войны не будет», и делал это около 1.00 ночи 22 июня, в тот момент, когда в Минске расшифровывали «Директиву № 1»…

На самом деле Павлова пытались «отмазать», хотя вопрос о его отстранении был поднят, по некоторым данным, уже 25–26 июня! Вот что пишет историк А. Мартиросян в своей книге «22 июня: Блицкриг предательства» (М., 2012 г.):

«Ворошилов, который в начале войны по указанию Сталина прибыл на Западный фронт, чтобы отстранить Павлова от должности и под охраной отправить его в Москву, вместо того, чтобы уже 27 июня исполнить это указание, пустился в неуместные рассуждения о том, что-де не надо арестовывать Павлова. И даже накатал телеграмму в адрес Сталина, в которой предлагал всего лишь отстранить его от командования фронтом и назначить командиром танковой группы, сформированной из отходящих частей в районе Гомель — Рогачёв (Сыромятников Б. Трагедия СМЕРШа. Откровения офицера-контрразведчика. М., 2009, с. 209).

30 июня был образован ГКО, который возглавил Сталин. Прямо на первом же его заседании было принято решение об отстранении Павлова от командования фронтом, замене его генерал-лейтенантом А.И. Ерёменко.

1 июля в 11 ч. 05 мин. в Москву была отправлена телеграмма следующего содержания: “Наркому обороны маршалу Тимошенко. Командование войсками Западного фронта сдал генерал-лейтенанту Л.И. Ерёменко 1 июля 1941 г. Д. Павлов. В командование войсками Западного фронта вступил 1 толя. А Ерёменко” (НА МО РФ.Ф. 226, оп. 2133, д. 1, л. 14). А 2 июля Ерёменко по решению ГКО был заменён наркомом обороны Тимошенко. Больно уж симптоматично — первый на войне Главнокомандующий и нарком обороны назначен командующим именно тем фронтом, где противнику удалось добиться наибольших успехов в прорыве обороны советских войск. Проще говоря, не получается ли так, что Сталин умышленно назначил Тимошенко командовать этим фронтом — по меньшей мере как бы для того, чтобы он исправлял то, что упустил ещё до войны?! <…>

Сталин уже утром 22 июня, судя по всему, заподозрил неладное именно на Западном фронте, потому что в 7 часов утра он звонил первому секретарю ЦК КП (б) Белоруссии Пантелеймону Кондратьевичу Пономаренко и заявил, что, поскольку получаемая от военных информация его не удовлетворяет, потребовал начать сбор сведений о положении противника через местные партийные органы. (Минский курьер. № 953 от 22.6. 2006. Приводится по: Гончаров В. Генерал Павлов — портрет на фоне катастрофы. В сб.: Великая Отечественная катастрофа-2. 1941 год. Причины трагедии. М., 2007, с. 174–175.) <…>

6 июля 1941 г. Мехлис направил Сталину телеграмму следующего содержания: “Москва, Кремль, Сталину Военный совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжёлое поражение. Военный совет решил:

1) Арестовать бывшего начальника штаба фронта Климовских, бывшего заместителя командующего ВВС фронта Таюрского и начальника артиллерии Клич.

2) Предать суду военного трибунала командующего 4-й армией Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42-й сд Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.

3) Нами арестованы начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и нач. военторга Шейнкин.

4) Предаются суду помначотделения АБТУ Берко-вич, командир 8-го дисциплинарного батальона Дыкман и его заместитель Крол, начальник минского окружного сан. склада Белявский, начальник окружной военветлаборатории Овчинников, командир дивизиона артполка Сбиранник.

Тимошенко. Мехлис. Пономаренко. 6.7.41 г.”

(Отдел хранения документов Генерального штаба. Оп. 1554, д. 90, л. 301–303- Цит. по: Анфилов В.А. Дорога к трагедии сорок первого года. М, 1997, с. 287–288, а также: Рубцов Ю. Мехлис. Тень вождя. М, 2007, с. 296–297.)

Как видите, реакция Мехлиса чётко совпадает с данными о результатах разгрома фронта и потери им гигантских материальных ресурсов.

В тот же день они получили ответ от Сталина: “Тимошенко, Мехлису Пономаренко. Государственный Комитет Обороны одобряет Ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Таюрского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта. № 7387. 6 июля 41 г. И. Сталин”. (ОХД ГШ, оп. 1554, д 9, л. 79. Цит. по: Анфилов В.А. Дорога к трагедии сорок первого года. М., 1997, с. 287–288, а также: Рубцов Ю. Мехлис. Тень вождя. М., 2007, с. 296–297.) А 7 июля начались допросы арестованных…»

Теперь перейдём к воспоминаниям ветеранов из Бреста.

Во всех округах происходили «странности» с приведением в боевую готовность до 22 июня. Но Западный особый подвергся самому сильному удару со стороны вермахта, и в нём было больше всего «накладок», как пишут многие «адвокаты Павловых»… И именно вокруг Бреста. Поэтому в следующей главе разберём события в Бресте достаточно подробно. То, что привело к разгрому, что повлекло за собой прорыв немцев на этом направлении, а следом стали рушиться и соседние округа-фронты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.