Бойцы пробиваются к своим

Бойцы пробиваются к своим

Но вернемся к германским войскам, к обычным солдатам. Каждый из этих бойцов был готов сделать все возможное и невозможное, чтобы ни за что на свете не попасть в плен, и готов был пройти многокилометровый путь в поисках нового германского фронта. Уже давно пространство между Прутом и Карпатами находилось в руках врага. Преследуемые и травимые неприятелем, немецкие солдаты, делая изматывающие пешие переходы и терпя неописуемые лишения, снова и снова стремились воссоединиться с германскими частями. Но надежды таяли, фронт в предгорьях Карпат не стоял на месте, но день ото дня удалялся. Число тех бойцов, кому удалось достичь предгорий Карпат, можно оценить в 18-20 тысяч человек. Их следы теряются в этой лесистой горной местности: многие уже там попали в плен, другие умерли в одиночестве, были убиты русскими или румынскими солдатами, скончались от ран и болезней.

 Лишь очень немногим удалось вынести все мытарства и с колоссальным напряжением сил выйти к германским оборонительным позициям, находящимся уже в Венгрии. Некоторые потеряли ориентировку и неделями двигались за все более и более откатывавшимся назад германским фронтом. В конце концов принимавшие таких бойцов штабы доложили, что из состава 6-й армии к своим пробилось только около 350 человек, а из 8-й армии -1200 солдат.

Среди них были майор Шваммбергер, обер-лейтенант Штайнмайер и один обер-ефрейтор из 161-й дивизии, которые 23 сентября вышли к германским войскам в районе Семиградья (Трансильвании).

Был совершенно оборванный и едва узнаваемый один из офицеров 79-й дивизии — единственный вернувшийся из состава всей дивизии.

Был обер-лейтенант Барон из 444-го разведбатальона корпуса, который с пятью солдатами 258-й дивизии вечером 3 октября вышел к германской передовой у Ноймаркта (Венгрия), тогда как командир LII корпуса генерал Бушенхаген с восемью солдатами пешком добрался до Карпат и в лесу западнее Бакэу 13 сентября из-за предательства румын был выдан русским.

Был капитан Платц из 258-й дивизии, который с десятью солдатами 7 сентября на венгерской границе вышел прямо к германской передовой, прежде чем она была отведена назад.

Был тот 21-летний ефрейтор из 376-й дивизии, который 8 сентября после десятидневных скитаний вышел в расположение одной из частей 4-й горнострелковой дивизии, на следующий день в ее рядах принял участие в бою и спустя шесть дней попал в русский плен.

 Ниже мы приводим рассказы некоторых из этих солдат.

Обер-лейтенант Барон (444-й разведбатальон корпуса):

«28 августа — собрались в лесу южнее Хуши. Здесь я доложился генералу Бушенхагену, увидев его сидящим на опушке леса. Вместе с ним были подполковник Вольман, его помощник по разведке, и обер-ефрейтор Штайн, его денщик. Солдаты в разговорах между собой рассказывали об отважном поведении генерала во время броска через заболоченное пространство на Пруте. Сам генерал держался уверенно и считал, что мы вполне сможем пробиться к новой германской линии фронта.

После краткого отдыха мы продолжили движение в западном направлении. Когда стемнело, встали лагерем на ночевку. С немногими еще остававшимися при мне солдатами я держался поблизости от нашего генерала. Он вкратце переговорил со мной о наших планах.

В последующие дни и ночи мы двигались в юго-западном направлении. Довольно часто приходилось вступать в боевое соприкосновение с неприятелем. Есть было практически нечего, разве что то один, то другой из нас еще находил где-то у себя в карманах остатки пайкового шоколада. Чтобы заглушить чувство голода, мы грызли созревшие на полях кукурузные початки. Из-за постоянно терзавшего нас голода наши физические силы быстро слабели. Дважды нам удавалось выпросить немного хлеба, а однажды нам даже дали вина. К сожалению, всего этого было так мало, что никто из нас ни разу так и не наелся досыта. Все это время блужданий в густых лесах, без дорог и тропинок, генерал оставался для нас образцом спокойствия и уверенности.

В течение 28 и 29 августа на нас наткнулись майоры Брюкнер и Дитфельд и капитан Виссиг. Генерал Бушенхаген намеревался двигаться в юго-западном направлении. Он предполагал, что в окрестностях Бырлада есть вероятность выйти к германским позициям. Ранее сообщалось, что на Серете планировалось создать новую германскую оборонительную линию, и генерал предполагал, что на рубеже рек Тротуш-Серет новую передовую уже могут занимать германские войска. Как потом стало известно, это предположение оказалось обманчивым. Рассказы местных жителей звучали еще менее обнадеживающе и противоречили друг другу. Одни рассказывали, что фронт проходил уже по перевалам Карпат, в то время как другие утверждали, что русские уже заняли Будапешт. На этой стадии мы решили уклониться к западу и западнее городка Онешти перебраться через Тротуш. Отсюда генерал намеревался продвигаться долиной Слэника вверх по течению этой реки, а затем преодолеть Карпаты. О сдаче в плен в нашей команде никто даже не помышлял. Мы были полны решимости, если окажется необходимым, добраться даже до Будапешта. Во время переходов и сражений в протянувшейся юго-западнее Хуши лесистой местности я, как адъютант командующего, получил от генерала задание вести передовую группу (я был счастливым обладателем походного компаса), отражать удары русских, наносить контрудары и перехватывать разведгруппы неприятеля. Должен сказать, что все это мне удавалось.

Все добытые продукты честно делились между всеми. Красное вино в сочетании с захваченными у русских сухарями действовало довольно сильно, к сожалению, пропитания удавалось добыть очень мало. Нам еще везло в том, что ночи стояли довольно теплые, а днем было даже жарко. Поскольку показываться днем из леса нам было нельзя, то часто нас донимал не только голод, но и жажда. Дожди начались только тогда, когда мы добрались до Серета.

На 28 августа в нашей боевой группе еще было около 2 тысяч человек, но в последующие дни это число все больше и больше сокращалось. Мы теряли людей убитыми, ранеными и попавшими в плен. Некоторые, обессилев от голода или болезней, тоже отставали от нас. Но большинство наших людей мы потеряли во время ночных переходов по густым лесам и во время стычек с преследующими нас русскими. Через четверо суток в группе все еще оставалось около 500 человек.

1 сентября у селения Албешти (к востоку от Красны на реке Бырлад) мы подошли к краю большого лесного массива. Дальше путь вел по совершенно открытой равнине. Покинуть скрывающий нас лес и двигаться дальше по открытой местности для нашей все еще сильной боевой группы было неприемлемо. Генерал принял решение разделить нашу группу на более мелкие отряды по тридцать человек. Сам же я оказался в одном отряде вместе с генералом.

В ночь с 1 на 2 сентября мы под сильным обстрелом вырвались из леса на простор равнины. Около двух часов, спасая свои жизни, мы двигались только перебежками. Затем нам все же удалось уйти от погони. В ту же ночь мы еще смогли пересечь долину реки Бырлад. В течение следующих дней мы миновали область между Бырладом и Серетом. Днем мы скрывались в небольших перелесках, а ночами двигались дальше. Часто мимо тех мест, где мы скрывались, проходили колонны русских, но нас они не замечали. Переходы потребовали от нас все до последних сил. В течение каждой из ночей приходилось по семь-восемь раз подниматься и спускаться с холмов, пересекать бесконечные кукурузные поля, держаться подальше от проезжих дорог и поселков. Лишь трижды за все это время мы заходили по ночам в небольшие румынские села, чтобы разжиться там какой-нибудь едой. Добыть удавалось очень мало, русские уже успели провести в этом отношении основательную работу. Все же там нашлось кое-какое продовольствие, ставшее приятным дополнением к молодым початкам кукурузы, которыми мы постоянно питались. Нам удалось достать даже немного молока, которое было отдано самым ослабленным, пару раз нам перепало по нескольку яиц, мамалыга и виноградное вино. Генерал Бушенхаген, разумеется, получал такую же долю, что и остальные.

Поскольку ночного отдыха мы были лишены, то наши силы, несмотря на эту малую подкормку, быстро убывали. Особенно изматывали подъемы и спуски с холмов. Обычно мы старались подниматься по глубоким канавам или оврагам, промытым дождевой водой, на склонах холмов. Все чаще нам приходилось делать остановки для отдыха. При каждой такой остановке я сразу бросался на землю и тут же засыпал.

В ночь с 6 на 7 сентября мы подошли к реке Серет. Весь световой день мы скрывались в прибрежном лесу. При этом только чудом нам удалось ускользнуть от внимания красноармейцев, которые прошли через этот лес. С наступлением ночи мы форсировали Серет вплавь, переправившись на западный берег реки. Также незамеченными нам удалось перебраться и через плотно охраняемое русскими шоссе Бузэу-Аджуд. После шоссе мы снова двигались по большому лесному массиву. К его западной границе мы подошли в ночь с 8 на 9 сентября. Здесь русские устроили сильный заслон, который должен был перехватывать остатки разбитых германских групп. Прорваться сквозь него было нереально. Поэтому в последующие ночи мы уклонились от него несколько севернее. Как и раньше, в течение светлого времени суток мы скрывались в лесах. Однажды мы столкнулись с русскими, при этом большая часть нашей группы в ужасе бежала. В ночь на 11 сентября нам, наконец, удалось миновать этот заслон. Затем мы снова повернули к юго-западу, незамеченными пересекли шоссе Бузэу-Онешти и на рассвете 12 сентября стояли на холме около населенного пункта Карактаул. Нигде вокруг не было видно лесов, само село было занято врагом, который мог нас заметить. Чтобы затруднить преследование, генерал принял решение разделить нашу группу, в которой еще было 25 человек. Со мной пошли девять бойцов. Времени на разговоры и рассуждения не оставалось. Мы договорились, куда кому идти. Генерал Бушенхаген решил двигаться со своей группой на северо-запад. Я со своими людьми предпочел направиться в западно-юго-западном направлении...»

Капитан Платц (258-я пехотная дивизия)[146]:

«Пробившись через заслон русских (29 августа), мы быстро добрались до Бырлада, через который перебрались по неповрежденному мосту. Сопротивления неприятеля не было. Множество солдат, в основном пеших, и лишь немногие на мотоциклах, двигались на запад. Поскольку я располагал плавающим автомобилем-вездеходом, то поехал напрямик, не придерживаясь дороги. Около заболоченной низменности подсадил к себе офицера из штаба 370-й дивизии, который не мог идти из-за раны. Около 10.00 мы добрались до поселка Фолтешти. Перед деревней я заметил начальника штаба 258-й дивизии, который тоже двигался на запад. Он переговорил со своим коллегой из 376-й дивизии. Оба они согласились с тем, чтобы после двухчасового отдыха продвигаться дальше на запад в направлении на Кронштадт (Брашов. — Ред.). После окончания отдыха, во время которого солдаты продолжали подходить из района котла в Вуткани, я выехал из деревни вместе с начальником штаба 258-й дивизии в сопровождении еще восьми грузовиков в направлении Силистеи. Прибыв туда, мы узнали у местного населения, что русские войска уже двигаются по шоссе западнее Силистеи, однако в окрестностях их пока нет.

 Мы ехали по шоссе, которое уходило из Силистеи на юг. Здесь на дороге нас внезапно атаковали русские. Завязалась краткая перестрелка, в результате которой наша группа, в которой было около тридцати человек, отогнала врага и смогла продолжать движение. Офицер штаба 370-й дивизии получил слепое пулевое ранение в спину, которое стало его восьмым ранением. Мы двинулись дальше, тем временем стало темнеть, а нам еще предстояло перебраться через реку Тутова. Русские часовые у деревни Погана нас не заметили, мост через реку также не охранялся, так что мы на южной окраине села Боджешти снова смогли отклониться в западном направлении. Затем мы переночевали в небольшом леске.

Неприятель установил за выходящими из котла в Вуткани разбитыми частями воздушное наблюдение, его штурмовики наносили по крупным группам удары с воздуха.

Утром 30 августа мы продолжили свое движение. Кормиться приходилось за счет запасов гражданского населения, которое относилось к нам дружественно. Румынские солдаты, которых мы встречали по дороге, частью были вооружены, а частью без оружия, но враждебности к нам не проявляли.

Желание у нас было только одно — как можно быстрее покинуть эти места, избежав внимания находившихся здесь советских частей. В лесу северо-западнее поселка Тавадарешти мы встретили нескольких румынских крестьян, которых мы расспросили о ситуации с мостами на Серете. От них узнали, что в районе села Богоаза должен сохраниться приличный мост. Сначала мы решили дождаться темноты. В течение этого времени встретили группу из тринадцати солдат 10-й моторизованной дивизии, которые под командованием одного обер-лейтенанта пробивались на запад. Мы отдали им карту в масштабе 1:300 000.

Около 20.00 мы подъехали к Сирету, но упомянутого местными моста через него не обнаружили. Поэтому мы двинулись по очень хорошему шоссе, которое шло восточнее Серета с северо-запада на юго-восток, и вскоре увидели пребывавший в отличном состоянии и неохраняемый мост, по которому и перебрались на другую сторону. В низовьях Серета мы тоже не наблюдали передвижения неприятеля. Незадолго до железнодорожного моста шедшая передо мной машина — я вел четвертую в группе — внезапно остановилась. Мы все заглушили моторы и прислушались. Примерно в 150 метрах от нас было слышно, как по какому-то поводу веселятся русские. Первой из наших машин нигде видно не было. Здесь выяснилось, что у второго грузовика закончилось горючее. Его экипаж теперь должен был следовать дальше на запад уже пешком. Мы были неподалеку от железнодорожного моста и в непосредственной близости от шоссе Бузэу-Аджуд. Там, где нужная нам проселочная дорога вливалась в шоссе, находился русский часовой, который оказался внимательным и выстрелил по шедшей впереди моей машине. Я понесся от него с самой большой скоростью, которую только мог выжать, обогнал несколько вражеских орудий и, наконец, свернул на обочину в кукурузное поле. Здесь закончилось горючее и у нашей машины. Мы привели ее в негодность и пешком двинулись в западном направлении. У меня еще оставались компас и карта в масштабе 1:300 000, ориентироваться по которым было довольно трудно, а позднее, в горах, и вовсе невозможно. Сколько-нибудь существенной еды у нас долго не было, так что питаться приходилось главным образом виноградом и водой. В лесу северо-восточнее Боршани мы переночевали.

На рассвете 31 августа мы двинулись дальше в юго-восточном направлении. Идти приходилось медленно, поскольку с нами был тяжелораненый офицер штаба 370-й дивизии, которого время от времени приходилось даже нести, так что продвигались мы с большим напряжением сил. Двигаться по дорогам было нельзя, поэтому мы старались держаться подальше от них, чтобы избежать встреч с русскими. Около 17.00 мы вышли на границу леса и на берег реки Тротуш, примерно в трех километрах восточнее Боршани. Здесь я до вечера наблюдал за движением по шоссе. Там передвигались в основном тыловые снабженцы на грузовиках и телегах, порой громыхали танки. Окружающие деревни отнюдь не казались переполненными русскими частями, поэтому я принял решение с наступлением темноты перебраться через Тротуш, железную дорогу и шоссе, чтобы скрыться в лесу южнее Боршани-Былка.

При свете луны мы перешли вброд Тротуш — неглубокое место я высмотрел еще во второй половине дня — и подобрались к железной дороге. Вода в Тротуше оказалась нам по пояс, причем течение было довольно сильным. Железную дорогу и шоссе нам удалось миновать незамеченными, после чего вскоре мы уже углубились в лес южнее Боршани. Ближе к утру до нас донесся лязг танковых гусениц и сильный рев моторов, мы сменили направление движения на западное и, оказавшись в чаще леса, устроились там на ночлег. Офицер штаба 370-й дивизии не мог сдержать стонов из-за сильной боли. Ближе к вечеру мы снова двинулись в западном направлении, шли до рассвета и оказались предположительно на южной окраине селения Балка. Высмотрев стоящий на отшибе дом, мы понаблюдали за ним в течение часа и, не увидев там русских, решили зайти туда, поскольку у нас не было никакой еды. Хозяева дома встретили нас довольно приветливо и снабдили кукурузой и фруктами. Офицер 370-й дивизии принял решение остаться в этом доме, так как ему было необходимо залечить свои раны. Хозяева дома устроили его в погреб для картофеля и обещали позаботиться о нем. По их словам, русских в поселке не было. От них мы также узнали, что шоссе Аджуд-Онешти используется только для снабжения русских войск.

С наступлением темноты мы втроем — обер-вахмистр Гжил, обер-ефрейтор Бирке и я — вышли из поселка, как и раньше, в западном направлении. Мы снова держались в стороне от дорог. В ночь с 1 на 2 сентября мы спали в лесу юго-восточнее поселка Маринешти. Пустившись в путь около полудня следующего дня, мы подошли к небольшой железнодорожной станции. Здесь оказалось много румынских солдат, которые встретили нас дружески и обильно поделились с нами провизией. Румыны, по-видимому тоже вырвавшиеся из котла, обещали проводить нас в окрестности горы Оушор (753 м. — Ред.). Двое из них шли с нами весь день и к вечеру вывели нас в нужное место. По дороге мы то и дело встречали мелкие группы румынских солдат, которые были без оружия. Все они с готовностью отвечали на наши вопросы и рассказали, что тоже встречали небольшие группы германских солдат. От них мы также узнали, что русские организовали постоянную разведку территории с воздуха, используя для этого устаревшие медленные бипланы.

Мы снова переночевали в лесу, а утром 3 сентября подошли к какому-то селу. Убедившись, что неприятеля в нем нет, мы вошли в один из домов. Его хозяева не позволили нам остаться, но вскоре вынесли нам хлеб из кукурузной муки и сало. По всей округе, рассказали они, много русских патрулей, которые строго карают местных жителей, оказывающих помощь германским солдатам. Село называлось Гура-Вэи. От него мы пошли дальше, встречая по дороге лишь отдельных пастухов.

Проведя еще одну ночь в лесу, мы снова двинулись дальше, следуя теперь только по компасу. В этом районе деревни больше не встречались, так что ориентироваться по карте теперь стало невозможно. Когда мы, окончательно потеряв дорогу, до середины дня блуждали по каким-то поросшим лесом холмам, начался дождь. Вскоре он перешел в настоящий ливень, так что мы вскоре, несмотря на наши плащ-палатки, промокли до нитки. Уже под вечер, после долгих блужданий сквозь густой подлесок, подъемов и спусков, мы наконец выбрались к какой-то группе домов, полных людей. Оказалось, что это какая-то пограничная венгерская станция, на которой уже собралось около пятидесяти германских солдат, все вышедшие из котла под Вуткани.

Здесь мы остались на всю ночь, высушили свое обмундирование, сварили картошки и закусили яблоками. На следующее утро продолжили свой путь, к нам присоединилась еще одна группа численностью около двадцати человек. Через некоторое время снова пошел дождь. Около полудня на старой тропе через перевал в Карпатах мы подошли к другой пограничной избушке. Она стояла пустой, никаких припасов в ней не оказалось. Еще через пару часов под проливным дождем мы наткнулись на двух бесхозных лошадей. Одну из них мы пристрелили, затем, сумев развести под дождем костер, поджарили себе мясо. Покончив с едой, двинулись дальше через перевал. Здесь, на высоте, нам встречались многочисленные группы солдат. С раннего утра на западе был слышен звук сражения, в основном все заглушал гром артиллерии. Фронт, стало быть, находился уже недалеко. После обеда мы встретили группу солдат, которые возвращались с того направления, — они сообщили нам, что дорога вниз от перевала выводит напрямую к русским. Поэтому я принял решение уклониться к югу, чтобы по возможности обойти фронт. Ночь мы провели в заброшенном доме.

6 сентября мы продолжили свой путь сначала в южном направлении, а примерно через час снова повернули на запад. По дороге нам встретилась вершина, на которой не рос лес, и мы поднялись на нее. Нашему взору открылось плоскогорье, на котором располагалось несколько деревень, шум сражения доносился спереди справа. Мы было решили, что смогли обогнуть фронт и обошли русскую передовую с юга. Эта мысль придала нам силы, мы поспешили спуститься в долину и обогнули еще одну, более низкую гору, следуя по направлению к увиденному нами плоскогорью. Но тут внезапно мы услышали совсем недалеко от себя топот шагов и шум моторов. Примерно в 100 метрах от нас за деревьями проходил проселок, по которому двигалась колонна солдат. Однако это были не германские солдаты, как мы было надеялись, но передовая маршевая колонна русских. Поскольку пересекать дорогу, по которой они двигались, с группой в двадцать человек при дневном свете было немыслимо, мы снова разделились на более мелкие группы. Со мной осталось около десяти человек.

Когда после прохождения очередной русской колонны дорога на какое-то время опустела, я решился, вместе со своими людьми, броском пересечь ее. Двигаться снова на юг представлялось мне нецелесообразным, прежде всего потому, что мы для этого не были готовы физически, так как очень ослабли. Нам удалось перебежкой пересечь дорогу, оставшись не замеченными русскими. Поскольку мы не знали, где именно мы находимся в тылу русских войск, то снова двинулись в путь только с наступлением темноты и прошли вблизи вражеской артиллерийской батареи. Так как, продираясь во тьме ночи сквозь чащу леса, мы наделали бы много шума, то сначала мы дождались восхода луны около полуночи. При ее свете оказалось, что недалеко от нас находится русский часовой, охраняющий стоящих примерно в 20 метрах от нас лошадей. Быстро покинув это место, мы снова переночевали в небольшом леске.

Утром 7 сентября мы разглядели впереди у горизонта село, в котором шел бой. Двигаясь к нему, мы встретили пастуха, который рассказал нам, что это село называется Геленке, до него около шести километров и оно все еще занято германской частью. Мы двинулись сначала в южном, а потом в юго-западном направлении. Перевалив через очередную высоту, мы наткнулись на лагерь венгерских беженцев, где нас снабдили продуктами. Но вскоре, при известии о том, что сюда двигаются русские, нам пришлось его покинуть. Один старик, который кое-как говорил по-немецки, рассказал нам про дорогу к германской передовой. Он также подтвердил, что село Геленке еще занято германскими и венгерскими войсками.

Мы двинулись вверх по склону в направлении тропы, ведущей в Геленке. Вскоре село уже лежало перед нами. С севера были слышны шум боя и рев самолетных моторов. Около 19.00 мы вошли в Геленке. На окраине села мы встретили двух саперов, у которых был приказ взорвать мост, когда по нему пройдут отступающие германские войска.

 Мы выполнили свой долг и спаслись...»

Обер-лейтенант Штайнмайер (161-я пехотная дивизия)[147]: «28 августа. После броска из заболоченной низины на Пруте я собрал боевую группу численностью 400 человек и с ней добрался до лесного массива южнее Хуши. У взятого в плен русского майора, которого мы захватили в рукопашной схватке, мы нашли карту местности вплоть до Серета, которая позже сослужила нам хорошую службу. В лесном массиве я встретил своего знакомого офицера из нашей дивизии, майора Шваммбергера, который уже предыдущей ночью с горсткой своих людей смог сюда прорваться. Мы решили объединиться и вместе попытаться воссоединиться с германскими войсками на новой линии фронта.

Этим же вечером, предчувствуя опасность, мы начали движение на юго-запад и на следующее утро подошли к большому шоссе Васлуй-Бырлад восточнее Делени. В качестве главного направления движения было определено юго-западное — заранее, еще генералом Мюллером. Но так как именно в этом направлении мы наблюдали небывало напряженное передвижение танков, моторизованных и гужевых колонн противника, а также пешую переброску пехоты, то на основании этого мы пришли к заключению, что удар противника от Ясс будет развиваться на юг, на Галац и Фокшаны, а потому приняли решение двигаться не на юго-запад, а на запад, с целью воссоединения с германскими войсками на Серете. Утром мы слышали звуки нарастающего боя, прежде всего стрельбу из тяжелых орудий, что, по нашему пониманию, значило — русские уже окружили весь лесной массив и сжимают кольцо, чтобы уничтожить находящиеся в нем германские войска.

С утра 30 августа нам пришлось уходить от преследования поисковой команды врага, и наша группа разделилась. В последующие дни мы почти ежедневно, а то и по нескольку раз в день вступали в боевое соприкосновение с врагом, чаще всего ночью, в результате чего наша группа быстро сократилась до 50 человек, а позднее в ней осталось всего 11 солдат. Порой мы несли тяжелые потери, порой с нами сливались другие группы, которые, выходя из лесов и кукурузных полей, наталкивались на нашу и без всяких усилий с нашей стороны пополняли ее личный состав. 5 сентября мы вплавь преодолели Серет и, глубоко разочарованные, не обнаружили на другом его берегу германских войск, но, не лишившись энергии и мужества, отправились дальше на их поиски.

 Спустя сутки после этого в предгорьях Карпат мы были обстреляны и окружены румынскими солдатами. После полуторачасового боя нам, семерым оставшимся, удалось вырваться из этого окружения. После этого случая мы всегда обращали внимание на то, чтобы не сближаться с румынами. Однажды нам удалось захватить двух русских, у которых мы позаимствовали две винтовки и довольно значительное количество боеприпасов.

Питались мы в основном фруктами, огурцами, кукурузными початками, сырым или печеным картофелем, а также тем, чем нам удавалось разжиться в деревнях, куда мы заходили только за едой, которой тамошние крестьяне более или менее добровольно делились с нами. После того как они все чаще стали наводить на нас русские патрули, мы стали избегать вступать в контакт с румынским населением.

Однажды мы нашли немецкую листовку ОКХ (Главного командования сухопутных сил) с призывом к солдатам 6-й армии и схемой линии фронта в Карпатах. Хотя она была датирована довольно давним числом, эта схема все же дала нам достаточно важную информацию. Иногда до нас доносился отдаленный орудийный гром. Однако радовались мы слишком рано, поскольку, хотя мы целыми днями двигались в том направлении, фронт все не приближался, так как наши войска отступали.

В середине сентября стало ощущаться планомерное наводнение местного населения со стороны Советов всякими подстрекательскими слухами и дезинформацией о положении на фронте, направленной на то, чтобы смутить всех германских солдат, пробивающихся к своим, и поколебать их решимость сделать это. По мере того как мы приближались к линии фронта, среди населения стали распространяться слухи о том, что линии фронта будто бы больше нет, а есть только один большой новый котел, который вот-вот будет ликвидирован.

Этими топорными методами врагу не удалось подорвать нашу волю прорваться к германским войскам — несмотря на все усиливающееся телесное изнеможение, на все растущее обременение ранеными, которых приходилось тащить с собой, несмотря на толстые мозоли на наших ногах, несмотря на все новые и новые разочарования, когда мы были уже вблизи германского фронта, а он снова и снова откатывался назад. Почти каждый день мы попадали под удары врага, его оперативные группы преследовали нас. Но всякий раз нам удавалось проскользнуть буквально под носом у русских поисковых команд, а потом и уйти, напрягая последние силы, через Карпаты в леса Южной Венгрии.

Наконец, 23 сентября мы — Шваммбергер, один обер-ефрейтор из другой дивизии и я — после 23 дней пеших переходов, оставив за плечами более 750 километров, вышли в расположение германских войск...»

Эта горстка пробившихся была не единственной, которые смогли вернуться к своим. Еще около 10 тысяч человек из состава окруженных частей 6-й и 8-й армий смогли добраться до расположения германских войск через Галац и Плоешти, и среди них, например, оказалось около 500 человек ремонтно-технических подразделений 257-й пехотной дивизии.

6-я армия была полностью уничтожена.

В 8-й же армии, на ее левом фланге, осталось три германские дивизии, не испытавшие удара вражеских сил.

Они оказались всем тем, что уцелело после полного коллапса всей группы армий «Южная Украина», которая по воле Гитлера должна была оборонять Румынию, от двух германских армий, стоявших на румынском фронте. Около 21 сильной германской дивизии полного состава было уничтожено всего лишь за 9 дней (и еще одна чуть позже. — Ред.).

Советское командование снова в ходе одной крупномасштабной операции, проведенной с сосредоточением мощнейших сил и стремительностью, в ходе которой было задействовано неслыханное ранее (преувеличение автора. — Ред.) количество солдат, танков, артиллерии и авиации, взломало и разгромило весь германо-румынский фронт. Его больше не существовало.

В «Журнале боевых действий» группы армий «Южная Украина» 5 сентября 1944 года после окончания основных сражений сделана следующая запись:

«Окруженные корпуса и дивизии 6-й армии отныне должны окончательно рассматриваться как потерянные. Больше не существует надежды на то, что какая-либо из окруженных частей сможет пробиться из котла. Это крупнейшее поражение, которое постигло группу армий.

Были потеряны:

6 штабов корпусов (IV, VII, XXIX, XXX, XXXXIV и LII армейские корпуса), при этом погибли двое из командующих корпусами генералов, трое были пленены и только один смог пробиться к своим.

18 пехотных дивизий (9, 15, 62, 76, 79, 106, 161, 257, 258, 284, 294, 302, 306, 320, 355, 370, 376 и 384-я), а также 153-я полевая учебная дивизия, 10-я моторизованная дивизия, 13-я танковая дивизия и танковая группа Брауна. Из числа командиров дивизий 5 генералов пали в боях, 12 попали в плен (а кроме них, еще 13 генералов) и только один вышел из окружения.

7  бригад штурмовых орудий и много армейских и корпусных групп.

Кроме этого, вся военная техника и снаряжение».

 О пребывании в советском плену пишет уже упоминавшийся офицер 62-й пехотной дивизии:

«После пленения мы три дня оставались в сборном лагере в Хынчешти, а затем около 20 тысяч заключенных пешим маршем переместили в Тирасполь, примерно в 120 километрах. Этот путь мы проделали за 72 часа под охраной русских солдат. Вместе с нами должны были брести и легкораненые, имеющим ранение в ноги никакого транспорта не было предоставлено. Всех, кто не мог идти дальше, красноармейцы расстреливали из автоматов. Через поселок Тигина мы должны были пройти «показательным маршем» для местного населения, которое заставили выйти из своих домов на улицу. Люди покорно стояли, опустив взгляды, пока мы проходили мимо них.

В Тирасполе нас, примерно 60 тысяч военнослужащих, расположили лагерем на Днестре, прямо под открытым небом. 13 сентября около 800 немецких и 300 румынских офицеров были погружены в вагоны и 1 октября доставлены в Елабугу, где находился самый крупный в Советском Союзе лагерь для пленных офицеров. Будучи обвиненным в надуманных военных преступлениях, я побывал в различных концентрационных и штрафных лагерях, в том числе и в Воркуте недалеко от Северного Ледовитого океана и в Сибири, и лишь в 1955 году, после десяти лет, проведенных в советском плену, вернулся на Родину».

Потери германской стороны в этом сражении так никогда и не было точно установлены. Оценочно называлась цифра примерно в 125 тысяч погибших. Около 80 тысяч пленных умерли в русских сборных лагерях в Румынии, известных как лагеря голодной смерти, при транспортировке в Советский Союз и в советских лагерях. Число вернувшихся из России военнопленных составляет около 70 тысяч человек.

В официальном сообщении советского Верховного главнокомандования от 13 (3. — Ред.) сентября 1944 года германские потери оцениваются в 256 тысяч человек, из них 150 тысяч убитых и 106 тысяч пленных. Из огромного числа потерянного вооружения и снаряжения всех видов следует назвать: 830 танков и штурмовых орудий (490 уничтожено, 340 захвачено. — Ред.), 330 самолетов (338; 298 уничтожено, 40 захвачено. — Ред.), 3500 орудий и минометов (1,5 тысячи уничтожено, более 2 тысяч захвачено. — Ред.), 35 тысяч автомашин (в том числе 18 тысяч захвачено. — Ред.). (Потери советских войск в Ясско-Кишиневской стратегической наступательной операции 20-29 августа 1944 года составили: безвозвратные потери (убитые и пропавшие без вести) 13 197 человек. Санитарные потери 53 933 человека. Потеряно 75 танков, 108 орудий и минометов, 111 боевых самолетов. — Ред.)