Глава 4. ПЕРВАЯ ДИВИЗИЯ В БОЮ

Глава 4.

ПЕРВАЯ ДИВИЗИЯ В БОЮ

По мнению С.А. Ауски, что, безусловно, верно, ввод в бой на Восточном фронте первой дивизии РОА, было банальным желанием проверить ее «на вшивость» испытанием огнем. При этом, как подчеркивает историк, «В надежность добровольческих частей немцы никогда полностью не верили, поэтому для испытания избрали такое место, где перебежке на вражескую сторону препятствовало бы топографическое расположение»{63}.

Дальше он объясняет, почему укрепление «Эрленгоф» этому соответствовало: «С восточным берегом Одера их соединяла переправа, а мост из Фюрстенберга через Одер был при отступлении немецкой армии уничтожен. Кроме того, укрепление соответствовало общепринятому тактическому условию: его уничтожение было заданием, рассчитанным на силу одной пехотной дивизии. Когда положение на фронте установилось, части Красной Армии использовали каждую ночь для того, чтобы на предмостном плацдарме возводить укрепления, и до середины апреля месяца построили целый ряд дотов полевого типа и траншейной системы, защищенной густыми заграждениями из колючей проволоки и минными полями. Кроме того, оно было под сильной охраной артиллерии с восточного берега Одера, расположенного выше, чем западный, и на нем были луга и поля, открытые в западном направлении»{64}.

Командир 2-го полка В.П.Артемьев спустя годы вспомнит: «Единственная возможность наступления была только с флангов предмостного укрепления, в узком пространстве между Одером и берегом разлива, вдоль линии советской обороны. Это узкое пространство постепенно расширялось при продвижении в глубину предмостного укрепления. С исходного положения, для наступления, могла развернуться только одна рота, упираясь своими флангами в берега, и только (при очень сомнительном успехе) по мере дальнейшего продвижения ширина фронта наступления могла стать доступной для батальона. Наступление должно было проходить вдоль реки Одер, подставляя свой фронт и фланг под ближний огонь советской стороны. В течение двух последних месяцев затишья оборона советского предмостного укрепления была хорошо оборудована»{65}.

Командир 1-й дивизии Буняченко прекрасно понимал сложившуюся ситуацию. От наступления отвертеться было нельзя, а в успех наступления он не верил, и это при том, что катастрофа Третьего рейха приближалась с невероятной скоростью. Что делает Буняченко? Он идет на хитрость, которую мы увидим очень скоро. А пока командир 1-й дивизии готовится выполнить приказ и принимает решение…

12 апреля 1945 г., как уточняет Ауски, «было произведено перемещение дивизионной и полковой артиллерии на новые огневые позиции, которая вместе с немецкой артиллерией должна была участвовать в артиллерийской подготовке и переброске огня во время наступления»{66}. Примечательно, что немецкое командование отказало 1-й дивизии в выдаче боеприпасов для проведения этой боевой операции. По свидетельству командира 2-го полка Артемьева, «Немцы потребовали использовать имеющиеся в дивизии запасы, обещая впоследствии их пополнить. Генерал Буняченко согласился на это требование. Надо сказать, что в действительности в Первой дивизии боеприпасов было более, чем требовалось, но в штаб 9-й армии умышленно были даны неправильные сведения, сократив в них количество имеющихся боеприпасов более чем в два раза»{67}. И это только одна маленькая хитрость Буняченко…

В атаке, назначенной на раннее утро 13 апреля, должны были участвовать две атакующие группы, и как пишет Ауски: «каждая в силе одного пехотного полка, которые должны продвигаться с севера на юг, вдоль берега Одера». Далее, читаем у него один важный штрих: «Использование танков и самоходов в низко расположенной местности, частично затопленной водой, было исключено. Саперную подготовку наступления произвели немецкие части… В северной атакующей группе был 2-й пехотный полк, а южной атакующей группой был 3-й пехотный полк. 1-й пехотный полк находился за немецкой оборонной линией, в качестве резерва командира дивизии.

Остальные дивизионные части остались позади и приступили к сооружению второй оборонной линии. Они находились в состоянии полной боевой готовности, главным образом потому, что командование дивизии опасалось вражеского вмешательства со стороны немецких частей»{68}. И это еще одна маленькая хитрость Буняченко.

Что же касается настроения «добровольцев» перед боем, то К. Александров, ссылаясь на свидетельство писаря штаба 1-й дивизии, в одной из своих статей пишет: «рядовой Н.А. Чикетов в 1994 г. в беседе с автором сообщил: «Настроение у всех было какое-то… равнодушное, одним словом. Приказ так приказ, надо выполнять. Ну, убьют, получишь пулю, и все тут. О чем еще говорить?..»{69}. То есть речь идет об апатии и безразличии. Но, как можно слова штабного писаря принимать за душевное состояние тех, кто непосредственно должен был идти в бой? Вряд ли кто-то из власовцев хотел попасть в плен к своим, прекрасно понимая, что его ждет там. Да и умирать никто из них не хотел, выбрав сытую немецкую пайку еще в лагере военнопленных. Например, вот что показал перебежчик — солдат 3-й роты 177 пп 213 пд Сапин Михаил Егорович (1924 г.р.), служивший у немцев с 1942 г.: «Из разговоров с другими русскими я знаю, что они были бы не прочь перебежать, но все убеждены, что здесь их расстреляют. Недавно я слышал разговор солдат о том, что на этот участок ожидается прибытие двух полков власовцев»{70}.

В отличие от штабного писаря, любопытно свидетельство рядового разведдивизиона 1-й дивизии РОА Сигизмунда Дичбалиса: «Теперь уже много написано о короткой атаке 1-й дивизии на предмостное укрепление Эрленгоф на реке Одер. Тогда же нам не объяснили, зачем без какой-либо попытки провести пропаганду среди красноармейцев, державших это предмостье, нам надо было лезть на колючую проволоку и лежать под минометным огнем, наткнувшись на стену артзаслона с той стороны Одера, теряя наших ребят.

Рано утром я и еще один разведчик были вызваны к командиру отряда. Нам выдали бинокль, компас, планшет и одну снайперскую винтовку, после чего нам приказали отправляться в штаб дивизии для получения приказа от самого комдива генерал-майора Буняченко. Нам дали лошадь, телегу и возницу. На возу был какой-то ящик, который нам надо было доставить в штаб к полуденному часу. Ехали мы через лес, по ухабам и через корни деревьев. Сломалось колесо, мы срезали молодое деревцо и сделали из него что-то вроде лыжи. Вот на таких полусанях-полутелеге доехали до штаба, но с опозданием.

Буняченко уже вел беседу с разведчиками из других подразделений. Выслушав мой рапорт, он подошел ко мне почти вплотную, заревев звериным ревом и обкладывая меня и моего напарника всевозможными эпитетами за наше опоздание. Глядя на него снизу вверх, я нащупал дверную ручку и ждал, когда он замахнется. Генерал заметил это, спросив меня, почему я держусь за дверную ручку? Я честно ответил, что в случае замаха с его стороны намерен выскочить из комнаты, так как по морде меня еще никто не бил, даже немцы.

Буняченко успокоился так же внезапно, как и вспылил. Нам было поручено засечь все возможные командные точки, часто употребляемые тропы передвижения, места, где часто собираются офицеры и т.п., любым путем, который мы найдем подходящим для этой цели. На вопрос, что делать со снайперской винтовкой, последовал ответ: «В солдат не стрелять, выбирать политруков».

Мы побоялись спросить, как это сделать? Ведь до «политруков» было не меньше 500 метров»{71}.

Так называемый «плацдарм Эрленгоф» представлял собой предмостное укрепление полевого типа в три километра по фронту и чуть более одного километра в глубину. Его обороняли 2-я и 4-я роты 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона 119-го укрепленного района (УР) 33-й армии 1-го Белорусского фронта. В состав 119-го УРа входили 6 отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов (401, 16, 399, 370, 415-й и 356-й), 538-й армейский минометный полк и полк 142-й армейской пушечно-артиллерийской бригады.

Примечательно, что командующий 119-м укрепрайоном генерал-майор Лихов Гавриил Васильевич (1901) в июле 1941 г., в звании подполковника, был заместителем начальника штаба Киевского укрепрайона (2 августа 1941 г. тяжело ранен). То есть вместе с генералом Власовым оборонял столицу Украины от врага, который с 23 июля был командующим 37-й армией, Киевского укрепрайона и комендантом Киева{72}. И вот они снова встретились, но по разные стороны Восточного фронта…

13 апреля 1945 г. в 4 часа 45 минут началась артподготовка, а в 5.00 с севера и юга развернутые в боевые порядки роты власовцев пошли в наступление на своих соотечественников, фронтовых товарищей, братьев, отцов.

В журнале боевых действий 33-й армии будет зафиксировано:

«13—14 апреля 1945 г.

[…]

До 7.20 утра 13.4.45 г. противник вел мощный артиллерийский и минометный огонь, главным образом обстреливая плацдарм южнее ФЮРСТЕНБЕРГА.

Авиация противника парами и одиночными самолетами в полосе армии вела разведку и бомбометание в районах ГЕППЕН, КУНЕРСДОРФ.

В 7.20 13.4.45 г. противник после мощной артиллерийской подготовки атаковал подразделения 119 УР силою до двух батальонов с двух направлений — роща южнее ФЮРСТЕНБЕРГА и севернее отм. 30,7. Завязался упорный бой. Подразделения 16 ОПАБ встретили противника огнем из всех видов стрелкового оружия. Бой вскоре перешел в рукопашную схватку. После продолжительного и упорного боя атака в роще южнее ФЮРСТЕНБЕРГА была полностью отбита с большими для врага потерями. Бой в районе севернее отм. 30,7 принял несколько иной характер. Противник дополнительно бросил на поддержку своей атакующей пехоте 12 танков и несколько самоходных орудий, и в результате противнику двумя взводами удалось ворваться в первую линию наших траншей и взять временно под контроль переправу на плацдарм. Бой продолжался до исхода дня 13.4.45 г.

[…]

(14.4.45) Ворвавшийся вчера противник в первую траншею 415 ОПАБ 119 УР сегодня после короткого удара был выбит с большими потерями для него отброшен в исходное положение. При этом было взято два пленных, принадлежащие 1603 пп 600 пд (Власова)»{73}.

Передо мной наградные листы из двух приказов войскам 33-й армии (от 12 мая 1945 г. № 098/Н и от 22 мая 1945 г. № 0108/Н). В них есть награжденные бойцы и командиры из 119 укрепленного района именно за тот апрельский бой. Выбрав из этого списка только офицеров 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона (этого вполне достаточно), мы можем представить тот бой, происходивший 13—14 апреля 1945 г.

Начнем с командиров батарей 415-го батальона, так как комбатов командир батальона подполковник Холодков представлял к званию Героя Советского Союза. Однако их наградили орденами Красного Знамени.

Капитан Бабенко Григорий Андреевич, командир 3-й батареи: «В период боевых действий 13 и 14.04.45 г. на малом плацдарме, что южнее гор. Фюрстенберг 2 км противник силой свыше 2-х батальонов по 700 человек каждый (по показаниям пленных) при поддержке артиллерии и 6 танков после часовой артподготовки перешел в наступление на батальон, имея задачу сбить его с плацдарма и уничтожить. Когда гитлеровские власовцы полезли на наши боевые порядки, он открыл по им губительный прицельный огонь в результате чего в 13-часовом бою уничтожил до роты и рассеял до 2-х рот. Кроме того, когда в результате огневых налетов была порвана связь с батареей и противнику удалось прорваться к НП, он сколотил вокруг себя группу бойцов автоматчиков, пулеметчиков и сапер с криком «Ура» рванулся на врага и отбросил их на исходное положение, в результате чего было восстановлено прежнее положение и после чего измотанный и подавленный враг в атаку больше не пошел, чем и был удержан плацдарм… 16 апреля 1945»{74}.

Капитан Бобрус Николай Фаддеевич, командир батареи 76-мм пушек: «В период боевых действий 13 и 14.04.45 г. на малом плацдарме, что южнее г. Фюрстенберга 2 км. Противник силой свыше 2-х батальонов по 700 каждый (по показаниям пленных) при поддержке артиллерии и 6 танков, после часовой артподготовки, перешел в наступление на боевые порядки батальона и пытался выбить батальон с плацдарма и уничтожить.

Тов. Бобрус, находясь на плацдарме на НП, умело корректировал арт.огнем дивизиона и в результате 18-часового боя, несмотря на то, что вышли из строя все его разведчики и связисты, сумел арт.огнем отсекать и уничтожить противника свыше двухсот человек с их оружием, и рассеял до батальона. Противник 9 раз переходил в атаку и 9 раз она захлебнулась от убийственного огня. В результате чего плацдарм был удержан с понесением больших потерь пр-ку и с малыми потерями для батальона. Кроме того, когда пр-к через боевые порядки пулеметчиков пробился к его НП на 50—70 метров он вызвал огонь на себя, чем спас общее положение…»{75}.

Капитан Бедняков Михаил Васильевич, командир 2-й роты, награжден орденом Красного Знамени: «13 апреля 1945 г. на плацдарме южней гор. Фюрстенберг, противник силой до 650 солдат и офицеров при поддержке 3 самоходок, после сильной артподготовки по плацдарму перешли в наступление на боевые порядки 2 роты.

Тов. Бедняков умело руководил ротой, маневрируя огневыми средствами, малыми силами в течение 18 часов вел бои, отразив шесть контратак, уничтожив при этом 150 солдат и офицеров. Когда гитлеровцы подходили к КП роты, воодушевлял личный состав примером, первый с криком «вперед», «ура» бросился на противника и уничтожил трех солдат. Плацдарм был удержан»{76}.

Старший лейтенант Закон Исак Юдкович, командир пулеметного взвода, награжден орденом Красного Знамени: «13—04—45 г. В период наступления противника превосходящими силами с р-на отм. 30.7 взвод ст. лейтенанта Закон первым принял бой и отбил две атаки противника, а когда противник возобновил атаку, на ст. лейтенанта Закон набросилось до 30 гитлеровцев в жаркой схватке огнем автомата и забросав гранатами уничтожил 15 гитлеровцев и удержал рубеж, затем, собрав пулеметчиков, контратаковал скопившегося противника и выбил его, тем самым способствовал успеху боя и удержанию плацдарма на западном берегу реки Одер южнее Фюрстенберга…16 апреля 1945 г.»{77}.

Капитан Стекольщиков Василий Алексеевич, командир 4-й роты, награжден орденом Красного Знамени: «13 апреля 1945 г. на плацдарме южнее гор. Фюрстенберг противник силой до 500 человек при поддержке двух танков после сильной артподготовки перешел в наступление на боевые порядки 4 роты.

Тов. Стекольщиков, умело руководя ротой, маневрируя огневыми средствами, малыми силами в течение дня отразил четыре атаки противника, уничтожив 50 солдат и офицеров противника, 10 пулеметов и заклинив башню одного танка. Плацдарм был удержан»{78}.

Подполковник Холодков Иван Иванович, командир 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, награжден орденом Красного Знамени: «…13 апреля противник, после часовой мощной артподготовки повел в наступление 2-мя батальонами при поддержке 6-ти танков и авиации на две роты батальона, расположенных на малом плацдарме р. Одер, что 2 км южнее Фюрстенберга. В результате, после 13-часового боя, противник понес потери до 300 человек, не добившись успеха, отступил.

Плацдарм был удержан стойким и героическим сопротивлением двух рот батальона, руководимых подполковником Холодковым»{79}.

Старший лейтенант Запухляк Василий Исакович, командир пулеметного взвода, награжден орденом Отечественной войны 1-й степени: «13.04.45 г. противник после часовой артподготовки силой до 2-х рот атаковал передний край взвода, будучи раненным, ст. лейтенант Запухляк продолжал умело командовать взводом и отбил две атаки, а когда противник возобновил атаку, ст. лейтенант Запухляк был вторично тяжело ранен, отказывался уйти в тыл и отбил атаку противника, где его взвод уничтожил 50 гитлеровцев, тем самым обеспечил успех боя по удержанию плацдарма на западном берегу р. Одер»{80}.

Лейтенант Верекин Николай Тарасович, командир пулеметного взвода, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени: «Занимая рубеж обороны на самом ответственном правом фланге плацдарма южнее г. Фюрстенберг лейтенант Верекин с большим знанием дела построил свою оборону и обеспечил высокую бдительность при охране рубежа. В бою 13.04.45 г. противник пытался сбросить наши подразделения с плацдарма. Взвод Верекина стойко оборонял свои позиции, отбивая атаки противника. Четыре атаки предпринял противник, но, понеся большие потери, успеха не добился. Пулеметчики Верекина истребили при этом более десятка немцев, в том числе одного офицера… 16.04.45 г.»{81}.

Лейтенант Ковальчук Афанасий Федорович, командир минометного взвода, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени: «Тов. Ковальчук в период боевых действий на плацдарме юж. Фюрстенберга 2 км показал стойкость в бою. Противник силами пяти рот стрелковых и одной саперной пытался выбить наши части с плацдарма. Тов. Ковальчук как старший на мин. батареи принял свое временное командование и открыл огонь по противнику, в результате чего было уничтожено до роты противника, и не допустил сломить нашу оборону, противник отступил… 14.04.45»{82}.

Старший лейтенант Саливон, командир минометного взвода, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени: «Старший лейтенант Саливон в бою за плацдарм, что юж. 2 км Фюрстенберг показал себя смелым, отважным командиром. 13—04—45 г. пр-к с отм. 30.7 силами одного б-на до 700 чел. при поддержке артиллерии, пытался сломить нашу оборону на плацдарме. По наступающему пр-ку т. Саливон открыл губительный минометный огонь, и в период боя им уничтожено до 130 гитлеровцев и не допустил противника вклинится в нашу оборону… 17.4.1945 г.»{83}.

Майор Цыганов Владимир Петрович, заместитель командира 415-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона, награжден орденом Отечественной войны 2-й степени: «В период боевых действий 13 и 14.04.45 г. на малом плацдарме, что южнее г. Фюрстенберг 2 км, противник силой свыше 2-х батальонов по 700 чел. каждый (по показанию пленных) при поддержке артиллерии и 6-ти танков после часовой артподготовки со штабом батальона была порвана связь. Противник перешел в наступление на батальон, имея задачу сбить его с плацдарма и уничтожить. Когда начался бой, тов. Цыганов получил задачу прибыть на плацдарм и руководить боем на месте, но в это время противник занял уже первую траншею и закрепился в ней. Он по приказанию после артподготовки организовал контратаку, восстановил прежнее положение, и плацдарм был удержан с большими потерями для врага… 17 апреля 1945 г.»{84}.

Старший лейтенант Волков Василий Евдокимович, командир взвода ПТР, награжден орденом Красной Звезды: «13.04.45 г. противник после мощной артиллерийской подготовки перешел в наступление на плацдарме на р. Одер юж. г. Фюрстенберг. Являясь старшим на переправе, т. Волков под губительным артиллерийским огнем противника на лодках бесперебойно обеспечивал доставку боеприпасов на плацдарм. В наиболее напряженные периоды боя сам садился в лодку и вел ее через реку к плацдарму…»{85}.

Старший лейтенант Кулинич Николай Семенович, командир пулеметного взвода, награжден орденом Красной Звезды: «13.04.45 г. на плацдарме юж. г. Фюрстенберг, прикрываясь мощным артиллерийским и минометным огнем, организовал переправу на лодках боеприпасов и подкреплений. В наиболее трудные периоды боя сам садился в лодку и доставлял боеприпасы, благодаря чему ведущие бой подразделения не ощущали недостатка в боеприпасах, чем способствовал успеху боя и удержанию плацдарма… 17.04.45 г.»{86}.

Что же касается власовцев, то С.А. Ауски о них пишет следующее: «За наступающими частями группы следовал подполк. фон Нотц в сопровождении командира своего северного батальона кап. Харбрехта и двенадцати венгерских солдат, служивших в немецком полку в качестве добровольцев. Нижеследующие данные взяты из его наблюдений.

Сначала атака проходила соответственно плану, несмотря на то, что на севере наступление вскоре замедлилось. Артиллерия несколько раз перебросила огнь, но атакующие войска, наконец, остановились у проволочных заграждений, где и раньше были остановлены все предшествующие немецкие атаки. Кроме вышеупомянутых препятствий, возникших вследствие неподходящих условий местности, неуспеху, безусловно, способствовало и то обстоятельство, что это первое включение РОА во фронтовые бои было просто слишком запоздавшим. В частях в то время уже не было той дисциплины, чтобы они были способны выполнить столь тяжелое задание. Теоретически рассуждая, их цифровой перевес (приблизительно 1:8), а также оказанная им артиллерийская поддержка должны были привести к успеху. Проволочные заграждения в том месте, до которого дошли атакующие части, были сильно повреждены. Радиоконтакт Красной Армии, перехватываемый в ходе атаки, указывал, в каком затруднительном положении защитники находились: «Пошлите помощь, самолеты, мы не устоим». Части Красной Армии также знали, кто именно их атакует: немецкие самолеты в этот день были обозначены Святоандреевским Крестом.

Критическое положение настало между 8.00 и 10.00 часами. После этого стало ясным, что атака закончится неудачей, т.к. в атакующих полках наглядно проявлялись признаки разложения. Около 12.00 часов они все вернулись на свои исходные позиции.

В то время на захваченной части укрепления оставался один лишь командир немецкого полка со своей группой, которая собирала огнеметы, оружие и боеприпасы, брошенные на поле сражения. Одновременно Красная Армия перебрасывала подкрепления с восточного берега и весьма медленно, с большой опаской, начала занимать свои первоначальные позиции»{87}.

Именно так закончился первый бой 1-й пехотной дивизии РОА. И вывод немецкими офицерами был сделан определенный: «она не была боеспособной», «в ней сказывались все признаки такой части, которая собиралась наскоро, из абсолютно разнородного материала, и это обстоятельство, вместе с отрицательным влиянием со стороны германского политического управления, а также вследствие приближающегося окончания войны, вызвало в самой дивизии неизбежное внутреннее напряжение». По мнению подполковника фон Нотца, «русская дивизия имела в то время один лишь интерес — самосохранение»{88}. И прежде всего такой интерес имел командир дивизии Буняченко. Только таким образом можно объяснить все его хитрости, на которые он шел в общении с немцами. Об этом говорит и такой факт: «Немецких офицеров больше всего поражал способ командования в дивизии. Командиры полков и батальонов имели командные пункты далеко позади за своими частями, а не среди них, как было привычным в немецкой армии. Например, командир полка подполк. Александров остался за 7 километров позади линии наступления и поэтому мог включаться в ход боя только лишь по радио»{89}.

Потери 415-го батальона 119-го укрепрайона составили: 13 убитыми и 46 ранеными{90}. Первая пехотная дивизия РОА потеряла «370 человек, среди них много офицеров»{91}. В своей книге С. Фрелих сделает глубокомысленный вывод: «Но ни один солдат Дивизии не перебежал к врагу, невзирая на предельное моральное напряжение, а ведь несколько километров разделяло противников… С этой точки зрения Дивизия себя полностью оправдала»{92}. К. Александров, также не хочет признавать очевидное: «Командование 9-й полевой армии вермахта и 1-й пехотной дивизии власовской армии не достигли поставленной цели. В то же время части Буняченко показали неплохие качества, добившись в первый день операции частного успеха там, где его не могли добиться немцы на протяжении двух месяцев»{93}. В его исторических доводах все элементарно: «с учетом географии театра военных действий и абсолютного господства советской артиллерии, надежно прикрывавшей плацдарм, решить поставленную задачу Буняченко не мог».

Однако здесь следует обратить внимание на один, пока никем не отмеченный, но весьма существенный факт. В период с 9 по 15 апреля 1945 г. в полосе 1-го Белорусского фронта проводились мероприятия по дезинформации противника. Их общей целью было: «Создать у противника впечатление о переходе войск фронта на центральном участке к длительной обороне и о подготовке наступления в районе Штеттин и в районе Губен и этим заставить его перебросить часть своих сил с берлинского направления на штеттинское направление и в район Губен»{94}.

Если внимательно посмотреть на карту Берлинской наступательной операции, то можно заметить, что имитация подготовки наступления проводилась на флангах 1-го Белорусского фронта. Именно на его левом фланге 1-я дивизия РОА совершила свою неудачную попытку атаки на плацдарм южнее города Фюрстенберг, где как раз завершался показ подготовки ложного наступления по плану штаба фронта. Например, в полосе 33-й армии противнику показывалось ложное сосредоточение танков, а войскам разъяснялось о необходимости укрепления занимаемых рубежей для длительной обороны. Были проведены и другие важные мероприятия по дезинформации.

По докладу штаба 1-го Белорусского фронта от 15 апреля 1945 г. значительную часть всех проведенных дезинформационных мероприятий противник воспринял соответствующе. Немцы значительно усилили авиаразведку на левом фланге фронта, авиация противника неоднократно бомбила ложные мосты через р. Одер в полосе 33-й армии, а также районы скопления войск ложного сосредоточения на правом фланге. Была усилена и наземная разведка противника на участках ложной подготовки наступления, и особенно на рубеже Фюрстенберг, Губен. При этом отмечалось: «Заметных признаков реагирования противником на проведенные дезинформационные мероприятия на центральном участке фронта не отмечено»{95}.

Командир 2-го полка 1-й дивизии РОА Артемьев, в сущности, подтверждает это своим свидетельством: «Советская оборона не проявила никакого упорства. Встревоженные и обескураженные первыми же выстрелами артиллерийского обстрела советские солдаты организованно отходили со своих позиций в хорошо оборудованные укрытия, почти не оказывая сопротивления наступающим. Зато пулеметный огонь с флангов пронизывал всю линию наступления с близкой дистанции почти в упор. Кроме того, советские минометы интенсивно дополняли огонь пулеметов. Это огневое заграждение было настолько сильным, что продвигаться вперед не было возможности»{96}.

Сразу же после окончания атаки, первая дивизия РОА направилась в тыл. Как пишет С.А. Ауски, «дисциплина еще больше упала. Были даже случаи перестрелок с немецкими частями»{97}. Словом, такая дивизия не хотела и не могла воевать. И Буняченко, пользуясь моментом, принимает давно созревшее решение и отдает «приказ вывести полки из боя, предупредив об этом немецкие части, стоящие в обороне»{98}. Тянуть уже было нельзя. Красная Армия вот-вот должна была начать свое последнее и решительное наступление. Это чувствовалось… Например, 14 апреля 33-я армия вела разведку боем в районах юго-восточнее Франкфурта-на-Одере, северо-восточнее Лоссов и северо-западнее и западнее Визенау. Юго-восточнее Франкфурта-на-Одере разведывательным батальоном 95-й стрелковой дивизии была занята первая траншея противника. А 15 апреля бои возобновились на всем фронте{99}.

И власовцы успели вовремя… Именно 15-го Буняченко увел свою дивизию с фронта. По свидетельству командира 2-го полка Артемьева, «Солдаты и офицеры немецких частей с недоумением смотрели на отходящие русские полки, не понимая, что происходит, так как приказ о смене их власовской дивизией им был уже объявлен. Наступившая темнота дала возможность отвести части, участвовавшие в бою, незаметно для советских войск. Генерал Буссе был ошеломлен действиями дивизии. Он не мог допустить такого грубого нарушения своего боевого приказа и столь дерзкого неповиновения со стороны генерала Буняченко, а поэтому и не был готов к противодействию. Возможно, что он просто не решился на крайние меры»{100}.

16 апреля в 5 часов утра по московскому времени в полосе 1-го Белорусского фронта началась мощнейшая артиллерийская подготовка. 9000 орудий, минометов и более полторы тысячи установок PC БМ(13 и 31) 25 минут крушили первую полосу обороны на 27-километровом участке прорыва. К утру 18-го, благодаря вводу в прорыв 1-й и 2-й танковых армий, был взят мощнейший узел сопротивления Зееловские высоты. А к исходу 19 апреля Красная Армия прорвала третью линию немецкой обороны. Уже 21 апреля с юга к Берлину подошли передовые части 3-й гвардейской танковой армии.

В это время 1-я пехотная дивизия РОА двигалась на юг, в Чехию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.