Семейный дуэт

Семейный дуэт

Шилова не была тщеславной. Она была скромным бухгалтером, работала у немцев в пошивочной мастерской. И вдруг почувствовала к себе внимание немцев. Галантное отношение, Берлин, где ее учили радиоделу, безусловно произвели на нее, провинциалку, впечатление. Пребывание в Пскове вспоминала нерадостно. От внешнего мира центр подготовки агентов-диверсантов «Цеппелин» отделял двухметровый деревянный забор с колючей проволокой поверху. В охранной зоне находились штаб, казарма, учебный корпус, где велась подготовка особо ценных агентов, обеспечивающих связь с разведгруппами, действующими в тылу Красной армии. В административной части было общежитие офицерского состава, столовая, автопарк, склады, мастерские. Деревня Халахальня была центром «Цеппелина». На Лиду Шилову она действовала удручающе.

Но вот Петр и она оказались в Риге. Этот европейский город очаровал их обоих.

В один из дней в номере рижского фешенебельного отеля «Эксельсиор» (в нем останавливались только высшие немецкие офицеры), где жил с 5 декабря 1943 года Таврин с Шиловой, появился Краус с шарфюрером, молодым эсэсовцем. Шарфюрер принес Таврину патефон с пластинками.

– Это скрасит ваш отдых, – сказал Краус. Немцы предоставили возможность Таврину и Шиловой отдохнуть с 5 декабря по 20 января1944 года. Это была инициатива Грефе.

Посмотрев пластинки – там были «Роза Мунде», «Лили Марлен», – Таврин заметил:

– А нельзя что-нибудь русское?

– Вам хочется Петра Лещенко или Вертинского? Будет, – заверил Краус.

В следующий раз тот же шарфюрер принес целую стопу пластинок. «Ах, эти черные глаза…», «Встретились мы в баре ресторана…», «Татьяна…», «Как-то под вечер приходит чеченец к Ахмету…»; «Хочешь получить большую монету? Мы, народ кавказский, любим вино и ласки…» – из песни «Кавказ», пел Петр Лещенко. «В бананово-лимонном Сингапуре», «Ваши пальцы пахнут ладаном» – это уже был Вертинский. И еще принесли пластинки Утесова, Клавдии Шульженко.

– Чтобы вам веселее было, – заметил Краус.

– Да нам в эти дни не грустно, – отпарировал Таврин. Впереди ему предстояло совершить акцию, после которой шансов остаться живым было немного. Однако Таврин не унывал – вариантов было несколько. С большой суммой денег и несколькими комплектами воинских документов, большим количеством штемпелей и печатей военных учреждений легко можно было затеряться на бескрайних просторах великой страны. Этот вариант Таврин рассматривал как крайний и опасный. Немцы не такие уж дураки. Их обдурить не просто. За обман просто убьют. Как это смогут сделать? Да у них возможностей предостаточно. Лучше, конечно, выполнить задание «Цеппелин». Тогда его ждут вознаграждение, слава! «Но пусть немчура не думает, что я буду стрелять в Сталина в Кремле отравленными и разрывными пулями. Это верная гибель! А вот мина на его пути – безопаснее для меня, и надежнее». Особенно уповал Таврин на реактивный снаряд из «Панцеркнакке». Снаряд пробивал бронированные плиты толщиной 45 мм. Применить «Панцеркнакке» следует на улице во время прохождения правительственной машины, размышлял Таврин, слушая Утесова: «Из одесского кичмана бежали два уркана. Бежали на заре…»

Ему нравилась эта пластинка. Он вспоминал, как сам бежал из тюрьмы, когда был арестован в городе Саратове за растрату государственных денег. Он тогда с группой арестованных, проломив стену в тюремной бане, удачно бежал. В 1934 и 1936 годах он также арестовывался милицией за растраты, но в обоих случаях совершал побеги.

Шилова не была посвящена в то, что Таврин имел задание по террору. Ее немцы давали ему как радистку. Она чувствовала себя беззаботно. С удовольствием слушала «В парке Чаир распускаются розы…», и особенно «Утомленное солнце»:

Утомленное солнце нежно с морем прощалось.

В этот час ты призналась, что нет любви.

Расставаясь, мы не будем злиться,

Виноваты в этом я и ты…

Почти 80 лет «утомленному солнцу». Она выдержала испытание временем. Многие с удовольствием слушают ее сегодня в исполнении Иосифа Кобзона. А уж фильмы Никиты Михалкова «Утомленное солнце» широко известны.

Шилова после занятия любовью с Тавриным ставила пластинки Клавдии Шульженко: «Руки…», «Встречи…», «Сочи…», «Как часто на Ривьере…» – очаровывал голос Шульженко.

– Мечтала побывать в Сочи, Ялте… – говорила Шилова.

– Побываешь, Лида, – говорил ей Таврин. Шилова его вполне устраивала. Он на нее сам положил глаз, но их супружество организовали немцы. «Она их агент, приставлена ко мне, присматривать за мной», – рассуждал Таврин. Своей жене Лиде он не верил. Вообще-то Таврин никому не верил.

«Цеппелин» тщательно готовил Таврина. Подготовляя его к переброске через линию фронта, Краус несколько раз ставил перед ним вопрос о том, что он должен быть выброшен под видом инвалида Отечественной войны. В этой связи Краус требовал от Таврина согласия на хирургическую операцию, в результате которой он станет хромым. Чтобы уговорить его, Краус связал Таврина с немецкими врачами, которые доказывали ему, что после войны ему сделают еще одну операцию, в результате которой нога будет нормальной. Таврин категорически отказался от этого. Тогда Краус предложил ему хирургическим путем сделать на теле следы ранений. Он и от этого отказался, но под давлением Крауса все же вынужден был на это согласиться.

В Рижском военном госпитале Таврину под наркозом сделали большую рану на правой части живота и две небольшие раны на руках. Он пролежал в госпитале 14 дней, после чего у него в результате операции на теле образовались следы, схожие с зарубцевавшимися ранами. Для того чтобы скрыть этот факт от Шиловой, Таврин по указанию Крауса сообщил ей, что он уезжает в командировку на фронт, а по возвращении из госпиталя домой рассказал, что был ранен. В этой связи Таврин в декабре 1943 года не мог заниматься подготовкой к переброске через линию фронта.

Немцы указали Таврину, что его документы СМЕРШ абсолютно надежны и что он по ним проникнет в Москву, не вызвав никаких подозрений. Но, как объяснил ему Краус, по этому документу находиться длительное время в каком-либо одном месте опасно и что будет значительно надежней, если он по прибытии в Москву изготовит из имеющихся у него чистых бланков документ на имя офицера Красной армии, находящегося в отпуске после ранения. В Москве он должен был подыскать место для жилья на частной квартире и прописаться по этим документам. «Ранение» Таврина могло служить убедительным доказательством его правомочного нахождения в столице.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.