Глава 32. Явно незаконный

Глава 32. Явно незаконный

К весне 1966 года Линдон Джонсон отправил во Вьетнам уже почти четверть миллиона американских солдат. Тысячи американских граждан выражали свой протест. Гувер следил за маршами протеста с растущей тревогой. Он видел длинные тени, встающие за антивоенным движением и достигающие из Ханоя до Гарварда, из Пекина до Беркли.

«Китайцы и северовьетнамцы считают, что если в этой стране усилить агитацию, особенно на уровне колледжей, то это настолько запутает и разделит американцев, что придется вывести наши войска из Вьетнама, чтобы сохранить порядок здесь»[425], — сказал Гувер Джонсону после того, как он начал вводить солдат в боевые действия. Президенту было мучительно слышать его пророчество о том, что Вьетнам превратится в политическую войну на внутреннем фронте.

Движение за мир повлияло почти на все отдаленные представительства ФБР. «Почти каждые выходные мы занимались разными антивоенными демонстрациями в Аламо и на ранчо президента Джонсона в Джонсон-Сити»[426], — сказал агент ФБР Сирил П. Гамблер во время своего первого задания в техасском филиале Бюро в Сан-Антонио. — Большинство праздничных и выходных дней были заняты демонстрациями «новых левых», которые проходили на одной стороне дороги, и куклуксклановцев и нацистов — на другой». Подобно дороге, которая вела на ранчо Линдона Джонсона, Америка была расколота надвое. ФБР прикрывало ее правый фланг, но оно знало все меньше и меньше о том, что происходит на ее левом фланге.

Гувер и приближенные к нему люди видели эти протесты сквозь старую призму международного коммунистического заговора. «Демонстрации были отмечены растущей воинственностью, — написал Гувер в письме ко всем специальным агентам ФБР. — С приближением лета потенциальные возможности для вспышек насилия будут неизмеримо увеличиваться независимо от того, направлены ли демонстрации на оппозицию внешней политике Соединенных Штатов во Вьетнаме или это протесты, связанные с расовыми вопросами. Мы должны не только усилить или расширить охват… но и обеспечить обнаружение признаков таких вспышек»[427].

Гувер сказал своим людям: «Мы разведывательная организация, и как от таковой от нас ожидают, что мы знаем о том, что происходит или произойдет по всей вероятности».

У агентов ФБР настали тяжелые времена в получении таких знаний по мере усиления этих баталий 60-х годов. Они не годились для проникновения в среду «новых левых». И Гувер становился осторожным в отношении проверенных временем методов Бюро — незаконных обысков и проникновений в помещения, прослушивания помещений и телефонных линий и вскрытия корреспонденции. Он не утратил воли к политической войне. Президент тоже не утратил аппетита к политической разведке. Но Верховный суд и члены конгресса стали все с большим подозрением относиться к власти и вездесущности тайной правительственной разведки. Ни Джонсон, ни Гувер не хотели быть пойманными на слежке за американцами.

«У меня не было иллюзий»

Будучи аристократом, но при этом политически хитрым человеком, Николас де Катценбах — протеже Бобби Кеннеди и его преемник на посту министра юстиции — воевал с Гувером из-за жучков и прослушивания телефонных разговоров. Он понял, что за ними нет контроля. Министерство юстиции не вело записей об их установке. Когда Гувер получал добро на установку прослушивающей аппаратуры, он считал, что это навсегда. Гувер утверждал, что ФБР может устанавливать жучки по своему усмотрению, не информируя об этом высшую власть. Он сказал Катценбаху, что эту власть ему на неограниченный срок дал Франклин Делано Рузвельт четверть века назад.

«Честно говоря, я был поражен, услышав это, — рассказывал Катценбах. — У меня не было иллюзий относительно того, что я подчиню себе ФБР. Но я все же полагал, что возможно ввести более упорядоченную процедуру»[428].

Он начал требовать от ФБР факты и цифры; Бюро раскрывало их медленно. С 1950 года Гувер своей властью установил 738 жучков[429]. Министры министерства юстиции были проинформированы лишь о 158 из них — грубо говоря, об одном из пяти. Установка жучков в домах, кабинетах, квартирах и гостиничных номерах обычно требовала тайного проникновения в них, что было незаконно. Бюро осуществило неисчислимое количество незаконных вторжений и обысков по распоряжению Гувера.

Министр юстиции предложил, чтобы начиная с этого момента прослушивающие устройства на телефонах и в помещениях устанавливались с его письменного разрешения. Он был даже еще больше удивлен, когда Гувер как будто с этим согласился. Джонсон ясно дал понять обоим, что он хочет, чтобы прослушивание телефонных разговоров было сведено к минимуму, за исключением тех случаев, когда дело касалось его противников из числа «левых». Катценбах с готовностью одобрил слежку за активистами антивоенного движения «Студенты за демократическое общество» (СДО).

СДО возглавило первые массовые антивоенные марши на Вашингтон. ФБР следило за этой организацией на протяжении трех лет с момента ее возникновения. Первый манифест СДО гласил: «Коммунизм как общественное устройство основывается на подавлении организованной оппозиции. Коммунистическое движение потерпело поражение во всех смыслах». Но Гувер по-прежнему видел студенческое движение сквозь советскую призму. Для него чисто американский протест против власти был немыслим. После того первого марша Гувер доложил в Белый дом о том, что «движение «Студенты за демократическое общество»[430], которое в значительной степени наводнено коммунистами, разработало план антивоенных протестов еще в 85 городах. Он пообещал Джонсону полный отчет о влиянии коммунистов на демонстрации против войны во Вьетнаме».

Гувер приказал начальникам отделов разведки и внутренней безопасности «проникнуть в движение «Студенты за демократическое общество», чтобы у нас была соответствующая сеть осведомителей, схожая в той, которая у нас есть в ку-клукс-клане и самой коммунистической партии… Срочно уделите этому вопросу внимание как первоочередной задаче, так как президент очень озабочен этой ситуацией и хочет немедленных и быстрых действий». Но у Бюро было очень мало источников информации в среде «новых левых». Ни одна подпольная группа еще не проникла в кофейни и колледжи — еще нет. В высшей степени важно было электронное наблюдение, если Гувер хотел получать разведданные.

«Прослушивающие устройства и микрофоны, — напомнил Гувер министру юстиции, — дали возможность ФБР получить чрезвычайно важную разведывательную информацию для оказания помощи тем людям, которые делают нашу внешнюю политику, равно как и держать под контролем антиправительственные элементы внутри страны»[431]. И все же Катценбах отказался дать санкцию на установление новых скрытых микрофонов для прослушивания «левых» студентов. Он мучительно сознавал, что за Мартином Лютером Кингом установлено всестороннее наблюдение, и боялся политических последствий разоблачения этого факта.

Гувер сказал, что он «чрезвычайно озабочен» этим решением. Но он сообщил, что «полностью прекратил использовать микрофоны» и «жестко ограничил» установление новых прослушивающих устройств на телефоны участников антивоенного движения и движения за гражданские права.

Озадаченные агенты ФБР задавались вопросом: уж не теряет ли старик самообладание? Что делает Гувер? Почему он делает это? Очень немногие знали ответ. У Гувера была причина бояться, что нарушение закона Федеральным бюро расследований будет разоблачено.

Демократ из Арканзаса сенатор Уильям Фулбрайт и председатель Комитета международных отношений угрожал создать новый комитет для контроля за разведывательной деятельностью ФБР. Президент Джонсон предупредил Гувера, чтобы тот внимательно присматривал за Фулбрайтом, которого он подозревал в проведении тайных встреч с советскими дипломатами. Гораздо менее известный сенатор от демократов — Эдвард Лонг из Миссури начал незапланированную серию слушаний о прослушивании телефонных разговоров правительством США. «Ему нельзя доверять»[432], — звучало предупреждение от куратора ФБР.

Гувер подозревал, что сенатор Роберт Ф. Кеннеди «сливает» информацию о том, что ФБР практикует установку жучков. Он вступил в конфронтацию с Катценбахом. Министр юстиции это отрицал. «Каким же легковерным он может быть!»[433] — написал Гувер.

«Гувер вывел нас из дела»

Гувер знал, что политически взрывоопасное дело о незаконном прослушивании ФБР разговоров некоего сомнительного вашингтонского лоббиста находится на пути в Верховный суд США.

Подсудимым был Фред Блэк — могущественный «торговец влиянием», подавший апелляцию по приговору «уклонение от уплаты налогов». ФБР прослушивало номер люкс Блэка в гостинице «Шератон-Карлтон» в Вашингтоне в 1963 году и записало его разговоры с адвокатом. Сделанные тайно записи были незаконными на первый взгляд, как и несанкционированное проникновение в номер с целью установления жучков. Гувер отчаянно боролся с министерством юстиции за легальную необходимость раскрытия этих фактов в Верховном суде, так как это решало дело Блэка против Соединенных Штатов.

Гувер использовал судью Эйба Фортаса, который недавно был назначен на этот пост Джонсоном, в качестве доверенного информатора по этому делу. Дик Делоуч — связной между ФБР и Белым домом — выступал в роли посредника. За завтраком в его доме судья Фортас изложил политическую стратегию, как спихнуть вину за жучки на Бобби Кеннеди. «Он всегда был готов помогать ФБР»[434], — написал Делоуч, отмечая, что поведение судьи при обсуждении этого дела в суде было «откровенно неэтичным».

Несмотря на все усилия Гувера, заместитель министра юстиции США Тургуд Маршалл рассказал суду о действиях Бюро. (Маршалл был объектом наблюдения ФБР на протяжении многих лет как главный юрист Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.) Суд отклонил обвинение. В последовавшие месяцы судьи вынесли постановление, что электронный контроль ФБР за общественным телефоном противоречит конституции, и сравнили подслушивание со стороны правительства с «ордерами на задержание», которые использовали британские колонизаторы для подавления американской революции.

Разоблачения деятельности ФБР стали сенсационными новостями, как того и боялся Гувер. Он всегда контролировал силу секретной информации. Теперь эта секретность начала постепенно размываться, а вместе с этим ушла и часть его власти.

19 июля 1966 года — через шесть дней после того, как суду стало известно о жучке, установленном у Блэка, — Гувер запретил ФБР использовать незаконные проникновения в жилища и обыски. «Такие методы больше не применять»[435], — инструктировал Гувер своих помощников.

Практика незаконного проникновения в помещения была, «безусловно, незаконной, — напомнил начальник разведки ФБР Уильям Салливан директору в официальной служебной записке. — Несмотря на это, незаконные проникновения и обыски использовались, потому что они представляют собой бесценный метод в борьбе с антиправительственной деятельностью тайного характера, нацеленной на подрыв и уничтожение нашего государства»[436].

Старая гвардия Гувера полагала, что Федеральному бюро расследований будут чинить препятствия. Рыцари разведывательной деятельности и подразделений внутренней безопасности ФБР онемели от приказа директора.

Эдвард С. Миллер, поднявшийся по карьерной лестнице разведки до третьей по величине должности в штаб-квартире ФБР, сказал: «В наше время в Бюро — а это времена Гувера и более поздний период — единственное, что у нас было, — это наша надежда на следственные методы, которые приносили нам успех в работе против коммунистической партии и советского коммунизма»[437]. Бюро поднимется или падет благодаря «ведению дел единственным способом, который, по нашему разумению, нам было разрешено применять», — сказал Миллер, которому десять лет спустя было предъявлено обвинение в применении несанкционированных действий.

Наряду с незаконными проникновениями в помещения Гувер также временно прекратил давнюю практику ФБР вскрытия заказной корреспонденции.

Программа по вскрытию корреспонденции была принята в ФБР еще в годы Первой мировой войны. Она нарушала запрет, введенный Четвертой поправкой, на несанкционированные обыски и конфискации. Она действовала без перерыва с 1940 года, когда англичане научили сотрудников Бюро древнему искусству делать выемки путем незаметного разрезания конвертов скальпелями.

Поиск тайных способов связи среди шпионов и людей, занимающихся подрывной деятельностью, в сумках американских почтальонов сильно расширился за семь лет с 1959 года. ФБР проводило тайные операции по вскрытию корреспонденции в почтовых отделениях восьми американских городов — Нью-Йорке, Вашингтоне, Бостоне, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Детройте, Сиэтле и Майами, изучая сотни тысяч писем и посылок и ища доказательства шпионажа. С начала Второй мировой войны программа по вскрытию корреспонденции привела к выявлению четырех коммунистических шпионов и двух американцев, которые предложили продать военные секреты Советам. Вскрытие корреспонденции было настолько явно незаконным, что Гувер никогда и не думал просить министра юстиции или президента облечь его такой властью. Стоило ли ФБР рисковать? Гувер считал, что нет.

Указы Гувера создали фурор в среде американской разведки. Агентство национальной безопасности и ЦРУ работали с ФБР с 1952 года, в масштабе всего мира прилагая усилия к тому, чтобы украсть шифры связи иностранных государств — в равной степени как друзей, так и врагов. Решающим элементом этой программы была группа взломщиков сейфов и грабителей из ФБР и ЦРУ, которые могли украсть шифровальные книги из иностранных посольств и консульств. Запрет на несанкционированные действия угрожал завести прорывы в расшифровке кодов в тупик.

Военные и гражданские руководители Агентства национальной безопасности — генерал Маршалл Картер и Луис Торделла — пошли на прием к Гуверу. Им было дано 15 минут, чтобы изложить свой вопрос о восстановлении старых методов ФБР. Односторонний разговор продолжался два с половиной часа, пока Гувер много и сбивчиво говорил о своих самых крупных делах 1930-х и 1940-х годов. Картер и Торделла наконец вставили свое слово где-то уже на втором часе беседы и попросили разрешения собирать информацию скрытными методами. Гувер отказал им.

«Кто-то вынудил старика»[438], — сказал Билл Салливан Торделле. Но нет никаких доказательств того, что кто-то выкручивал Гуверу руки. Он знал, что, если его методы выплывут на свет божий, Бюро окажется опороченным навсегда. Опасность разоблачения росла с каждым днем. Политическая волна гражданских свобод была на подъеме. Гувер оказывался во все большей изоляции против консервативных либералов в конгрессе и адвокатов «новых левых» в судах. Согласованная атака на не подпадающие под действие закона методы добывания разведывательной информации ФБР могла разрушить имидж Гувера как воплощения закона и порядка в Америке.

Цена его осторожности была высока для руководителей ФБР, преследовавших шпионов и вредителей.

«Гувер вывел нас из дела в 1966 и 1967 годах, когда установил жесткие ограничения на сбор информации»[439]с использованием жучков и несанкционированных действий, — сказал Билл Крегар — бывший футболист-профессионал, который стал одним из ведущих специалистов Бюро в области советской разведки. «Нам нужны технические средства для того, чтобы охватить всех советских, находящихся в стране. Я сам чихать хотел на «Черных пантер» (члены агрессивной политической организации, возникшей в США в 1966 году для борьбы за права чернокожих. — Пер.), но не на русских».

Ограничения Гувера на применение негласных методов сбора разведывательной информации мешали охотникам на шпионов в ФБР. Все возрастающая сосредоточенность Бюро на политических протестах в Америке забирала время и энергию у внешней контрразведки. Результаты были очевидны.

На протяжении следующего десятилетия — с 1966 по 1976 год — ФБР не раскрыло ни одного крупного дела о шпионаже с участием советских разведчиков[440].

«Одно большое дело, прежде чем вы выйдете из игры»

Сильное желание президента получать разведданные на американских «левых» становилось все более ненасытным. Гувер пытался утолить его, внедряя лазутчиков и осведомителей в растущие антивоенное движение и движение за права чернокожих.

Бюро приступило к общенациональной программе под названием VIDEM, нацеленной на борьбу с демонстрантами против войны во Вьетнаме. От нее в Белый дом постоянно поступала информация о лидерах этого движения, устанавливались личности людей, которые слали телеграммы президенту, протестуя против войны, и организаторов митингов протеста против войны в церквях и на территориях университетов и колледжей. Одна мирная конференция в Филадельфии породила доклад ФБР на сорока одной странице, основанный на сообщениях тринадцати осведомителей и источников, включая стенограммы каждой речи и проверку биографий присутствовавших на ней капелланов, священников и преподавателей университетов и колледжей.

Некоторые агенты ФБР прилагали необыкновенные усилия для того, чтобы подтвердить подозрения президента и директора ФБР в том, что за антивоенным движением стоят Советы. Сотрудник ФБР Эд Бирч — человек, который в 1957 году поймал работавшего на КГБ полковника Абеля, — повсюду следовал за советским шпионом Виктором Лесиовским в его поездках, связанных с его дипломатической деятельностью в Секретариате Организации Объединенных Наций в начале 1960-х годов. Он подозревал, что Лесиовский, который в 1962 году встречался со Стенли Левисоном — советником Мартина Лютера Кинга, тайно финансирует американских «левых» из советских источников. «Этот парень много ездил, — сказал Бирч. — Но что меня насторожило, так это места, куда он ездил»[441], включая Мичиганский университет — штаб-квартиру СДО. «У меня всегда складывалось впечатление — но никого в Бюро я не смог убедить в том, что этот человек помогает финансировать СДО». Доказательства советской финансовой помощи американским антивоенному движению и движению за гражданские права всегда оказывалось непросто получить.

Длинным жарким летом 1967 года города страны превратились в зоны военных действий. По всей стране чернокожие американцы боролись с армией и Национальной гвардией, равно как и полицией; силы закона и порядка подавили семьдесят пять мятежей — иногда применяя боеприпасы и имея приказ стрелять на поражение. В Детройте погибли сорок три человека, где на протяжении восьми дней армию использовали для ведения боевых действий и патрулирования; двадцать шесть — в Ньюарке, где армейские подразделения были подняты по тревоге для подавления беспорядков. В общей сложности страна потеряла восемьдесят восемь человек погибшими, а 1397 человек были ранены; полиция арестовала 16 389 человек; экономический ущерб составил 664,5 миллиона долларов.

Когда утром 25 июля 1967 года медленно догорал Детройт, Гувер позвонил президенту со свежей информацией: это была запись перехваченного телефонного разговора между Мартином Лютером Кингом и Стенли Левисоном, который оставался под наблюдением ФБР.

«Левисон, являющийся главным советником Кинга и тайным коммунистом, сказал Кингу, что тот больше выиграет в масштабе страны, согласившись на насилие»[442], — доложил Гувер, сообщив по секрету, что эти свежие разведданные — результат установки ФБР прослушивающего устройства. Гувер сказал, что Кинг полагает, что «президент на этот раз боится и готов пойти на уступки». Президент не боялся Мартина Лютера Кинга. Но он опасался, что этими беспорядками дирижирует невидимая рука. Он полагал, что к бунтам в городах, возможно, подстрекают иностранные агенты — быть может, кубинцы или Советы. Он велел Гуверу «нацелить своих людей на то, чтобы найти главную связь» между коммунистами и движением чернокожих. «Мы найдем какую-нибудь главную тему», — сказал президент.

Гувер сказал, что он займется этим немедленно. Месяц спустя, 25 августа, ФБР запустило программу «Черная ненависть».

В двадцать три местных отделения ФБР полетели приказы «подрывать, давать ложное направление и дискредитировать или как-то иначе обезвреживать деятельность организаций чернокожих националистов, проповедующих ненависть к белым»[443]. Бюро выделило Конференцию христианских лидеров Юга под руководством Мартина Лютера Кинга и Студенческий координационный комитет ненасильственных действий под руководством Стоукли Кармайкла и Х. Рэпа Брауна. Гувер публично навесил на Кинга и его наиболее радикальных коллег ярлык «главных подстрекателей и зачинщиков» бунтов чернокожих. Программа «Черная ненависть» шла рука об руку с недавно созданной программой «Осведомители гетто». В течение года в качестве источников информации ФБР были завербованы 3 тысячи человек, многие из которых были респектабельными бизнесменами, военными ветеранами и пожилыми гражданами; они должны были следить за общинами чернокожих в городах Америки. Ряды участников обеих программ вскоре удвоили свою численность и сферу деятельности.

Осенью 1967 г. беспорядки в городах пошли на убыль, но разрослись марши мира. Протестующие в Вашингтоне скандировали: «Эй, эй, Эл-Би-Джей (инициалы президента Линдона Бейнса Джонсона. — Пер.), сколько детей ты убил сегодня?» Президент приказал ФБР, ЦРУ и армии искоренить заговор с целью свержения его правительства.

«Я не собираюсь позволить коммунистам захватить это правительство, а они именно это сейчас и делают», — кричал президент министру обороны Роберту Макнамаре, госсекретарю Дину Раску и директору ЦРУ Ричарду Хелмсу во время 95-минутной утренней субботней встречи 4 ноября 1967 года.

По его приказу либерально настроенные люди[444] — вроде нового министра юстиции Рэмси Кларка и его заместителя Уоррена Кристофера, а позднее госсекретаря президента Билла Клинтона — отдали приказ ФБР шпионить за американцами во взаимодействии с армией Соединенных Штатов и Агентством национальной безопасности. Около 1500 офицеров армейской разведки в гражданской одежде занимались слежкой приблизительно за 100 тысячами американских граждан. В течение последующих трех лет армейская разведка составляла все свои донесения совместно с ФБР. ЦРУ выслеживало лидеров антивоенного движения и чернокожих активистов, которые путешествовали за границей, и сообщало о них ФБР.

ФБР, в свою очередь, делилось тысячами отобранных досье на американцев с армейской разведкой и ЦРУ. Все три разведывательные службы отправляли имена американцев в Агентство национальной безопасности для включения во всемирный список людей, подлежащих наблюдению. АНБ отправляло назад ФБР сотни записей перехваченных входящих и исходящих телефонных звонков американцев, находившихся под подозрением.

Президент предпринял согласованные усилия с целью организовать тайную полицию. Он пытался скоординировать действия ФБР, ЦРУ и армии, чтобы создать всеохватывающую разведывательную машину, которая следила бы за гражданами как за иностранными шпионами.

Но действующие политические силы в мире в 1968 году были слишком мощными, чтобы их можно было контролировать. Ни одно разведывательное донесение, полученное президентом, не могло успокоить его встревоженный разум. Ко времени новогоднего наступления в конце января 1968 года (речь идет о первом широкомасштабном наступлении коммунистических сил во время войны во Вьетнаме. — Пер.), когда 400 тысяч солдат коммунистического Вьетнама нанесли удар почти по каждому крупному городу и военному гарнизону Южного Вьетнама, Джонсон поверил, что в Вашингтоне его окружают враги.

Он был сильно напуган, когда разговаривал с Гувером 14 февраля 1968 года.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что я звонил вам, — сказал Линдон Джонсон хриплым шепотом, тяжело дыша; его голос звучал совершенно измученно. — Я хочу, чтобы вы лично сделали одно большое дело, прежде чем выйдете из игры. — Президент подозревал, что американские политики и их помощники служат коммунистам[445].

Теперь электронное наблюдение за иностранными посольствами и консульствами включало видеонаблюдение наряду с прослушиванием телефонных разговоров всех советских граждан в Вашингтоне и Нью-Йорке. Джонсон велел Гуверу расширить и усилить наблюдение с целью поиска американцев, которые организуют утечку информации врагам нации. Он хотел получать донесения о сенаторах, конгрессменах, их служащих на Капитолийском холме и любых других видных американских гражданах, которые могли находиться в тайной связи с коммунистами в иностранных посольствах. Он боялся, что служащие конгресса тайно работают на Советы, быть может, передают правительственные документы КГБ от имени своих боссов.

«Если вы не будете делать что-то еще, пока мы с вами находимся на своих постах, я хочу, чтобы вы со всеми тщанием, осторожностью и рассудительностью, наработанными за сорок или пятьдесят лет, следили за этими посольствами и теми, кто собирается нас уничтожить, — сказал президент Джонсон Гуверу. — Я следил бы за ними как никогда и сделал бы это своей первоочередной задачей. Посмотрите, с кем они разговаривают, что говорят… Я просто хочу, чтобы вы лично взяли на себя ответственность за это и сами контролировали процесс».

Он хотел, чтобы Гувер с особым вниманием изучил политически подозрительных членов конгресса.

— Я буду настаивать, чтобы все, кто имеет доступ к секретным документам, были тщательно проверены, — сказал он. — Скажи те этим председателям комитетов, что президент приказал нам всех подвергнуть проверке.

Потому что, когда Макнамара пойдет наверх и заявит перед Фулбрайтом, что мы взламываем шифр Северного Вьетнама, а какой-нибудь чертов сочувствующий коммунистам пойдет и скажет об этом, они просто сменят свои коды… Отследите все зацепки и посмотрите, с кем они встречались и с кем разговаривали, когда и как… Вы единственный человек в правительстве, который может это отследить. Я просто хочу приказать вам сейчас быть более усердным, чем когда-либо в своей жизни.

— Я лично займусь этим, господин президент, — сказал Гувер.

ФБР отправило отряды агентов следить за территориями дипломатических представительств как союзников, так и врагов. Они уделяли особое внимание посольству Южного Вьетнама — нерешительного партнера Америки в войне с коммунизмом, пытаясь понять, работают ли американцы с иностранными дипломатами и шпионами с целью смещения президента.

«Оплот силы в городе слабых людей»

Линдон Джонсон отказался от президентских полномочий 31 марта 1968 года. Он сказал, что переизбираться не будет. Он обращался к нации по телевидению. Его лицо было морщинистой маской изможденного человека, голос звучал с оттенком горечи и отчаяния.

Вызвав у Джонсона страдание, а у Гувера — злость, сенатор Роберт Ф. Кеннеди немедленно стал лидером среди кандидатов на пост президента от Демократической партии. Оба мужчины имели веские причины полагать, что их самым злейшим политическим врагом станет следующий президент. Гувер боялся сопутствующего всплеска со стороны «левого» крыла Америки, а больше всего — активизации радикалов в движении чернокожих. Избирательная кампания Роберта Кеннеди послужила катализатором среди чернокожих избирателей по всей Америке; у этого кандидата открылась страсть к политике освобождения.

Через четыре дня после отказа Джонсона участвовать в президентских выборах Гувер написал своим агентам на местах быть начеку в отношении сил, которые он заклеймил как «Черная ненависть»: «Негритянскую молодежь и людей умеренных взглядов следует заставить понять, что если они поддадутся революционному учению, то станут мертвыми революционерами»[446].

Следующим вечером Мартин Лютер Кинг был убит в Мемфисе.

Это убийство дало волю прорвавшемуся гневу по всей стране; пламя горело близко от Белого дома. Возвращаясь с похорон Кинга в Мемфисе, министр юстиции Рэмси Кларк взглянул из своего самолета вниз на Вашингтон, округ Колумбия. Горящий город, пламенеющий в ночи, был в тисках самого опасного бунта со времен войны 1812 года. Убийца Кинга Джеймс Эрл Рей избежал крупнейшей в истории ФБР охоты на человека, сев на автобус в Торонто, а затем на самолет в Лондон. Детективы Скотленд-Ярда арестовали его шестьдесят шесть дней спустя, когда он пытался сесть на рейс в Брюссель.

23 апреля «Студенты за демократическое общество» захватили Колумбийский университет. Через шесть дней полиция провела штурм территории университета и арестовала семьсот студентов. У ФБР ушло десять дней на то, чтобы отреагировать. Ответом стала контрразведывательная программа «Новые левые».

Первая волна общенационального наступления ФБР на антивоенное движение включала подробные инструкции от Гувера и Салливана всем отделениям ФБР на местах: разжигать конфликты среди лидеров «новых левых», использовать расхождения между движением «Студенты за демократическое общество» и соперничающими с ним группировками, создавать ложное впечатление, что у каждого почтового ящика стоит агент ФБР, а их ряды наводнены осведомителями, использовать дезинформацию с целью подрыва движения, доводить их до бешенства. Но за этой хитростью стояла контрразведывательная программа. Более ста университетских городков по всей стране уже были охвачены студенческими беспорядками. Участники маршей возводили баррикады, а на их краю находились активисты, готовые бросать «коктейли Молотова» и даже больше. Гувер послал горячий призыв «К оружию!» своим специальным агентам по всей Америке. «Меня ужаснула реакция некоторых наших отделений на местах на некоторые акты насилия и терроризма, которые имели место… на территории студенческих городков, — написал он. — Я ожидаю немедленной и агрессивной реакции»[447].

Гувер прекрасно видел сгущающиеся тучи, как ничто другое со времен крупных забастовок полицейских, рабочих угольной и сталелитейной промышленности, которые пронеслись по стране, когда после Первой мировой войны подняли головы американские «левые». Но у ФБР не было ответа на насилие и гнев, которые сотрясали Америку той весной.

Роберт Кеннеди был убит в Лос-Анджелесе 6 июня. Миллионы американцев возлагали на него свои надежды. У Гувера был более трезвый взгляд. «Он стал кем-то вроде мессии для конфликта поколений и отдельных людей, которые были и остаются сторонниками Кинга»[448], — написал Гувер в служебной записке своим ближайшим помощникам после смерти Роберта Кеннеди. Избрание Кеннеди положило бы конец власти Гувера.

Это убийство оставило открытой дорогу в Белый дом человеку, который поклялся восстановить власть закона и порядка. Теперь у Гувера была причина надеяться на реставрацию, возвращение к республиканским истинам и возрождение для ФБР. В ноябре его старый друг Ричард Никсон мог оказаться избранным президентом.

Положение было очень рискованное. Соперничество между Никсоном и вице-президентом Линдона Джонсона Хьюбертом Хамфри раскачало общественное мнение о войне во Вьетнаме. Теперь там сражались полмиллиона американских солдат; каждую неделю они там умирали сотнями. За десять дней до выборов после встречи со своими ближайшими военными помощниками и помощниками по разведке, продлившейся всю ночь, Джонсон был полон решимости объявить о прекращении американских бомбардировок Вьетнама и плане переговоров о мире. Но в последнюю минуту президент Южного Вьетнама Тхе уперся.

«Мы потеряли Тхе, — сказал Линдон Джонсон своему помощнику накануне выборов. — Он думает, что мы его ликвидируем»[449].

ФБР обнаружило доказательства заговора с целью саботажа планов Джонсона по прекращению огня во Вьетнаме. Заговор показался президенту делом рук организаторов избирательной кампании Никсона.

За три дня до выборов Джонсон сказал, что он «лично следит за информационным потоком» — телефонными звонками и телеграммами, перехваченными в посольстве Южного Вьетнама сотрудниками ФБР и АНБ, — и что он выявил план Никсона торпедировать мирные переговоры. Он отдал приказ ФБР поместить под наблюдение Анну Шенно — самую известную представительницу китайских антикоммунистов.

Линдон Джонсон заподозрил, что она посредник у Никсона. Из штаб-квартиры ФБР было послано совершенно секретное сообщение президенту в понедельник 4 ноября — в день накануне выборов: «Анна Шенно отправилась в своем «линкольне-континентале» из дома во вьетнамское посольство, где оставалась приблизительно тридцать минут». После этого, по сообщению ФБР, она доехала до дома номер 1701 по Пенсильвания-авеню и вошла в комнату 205 — необозначенный офис избирательной кампании Никсона.

Джонсон суммировал то, что он узнал о деле Шенно, накануне выборов. «В посольстве Южного Вьетнама она говорит, что она курьер, — и так оно и есть… Она сказала: «Я только что узнала от своего босса… А вы скажите своему начальству, что нужно продержаться еще немного». В этом все дело».

Никсон выиграл президентское кресло с очень небольшим перевесом, который составил меньше полумиллиона голосов, ориентировочно — ¹/₇ процента избирателей. Мирное соглашение, безусловно, сработало бы в пользу Хамфри.

Линдон Джонсон был убежден, что Никсон вступил с правительством Южного Вьетнама в тайную сделку, чтобы добиться победы на выборах. Суть была вот в чем: не заключайте мирного соглашения с Джонсоном и Хамфри, подождите, пока меня не изберут в президенты, я предоставлю вам лучшие условия.

«Ну, такая вот история, Дик, — сказал Джонсон в напряженном телефонном разговоре с Никсоном после выборов, почти обвиняя его в действиях, равносильных предательству. — Грязная история».

Никсон отрицал это до последнего дня своей жизни. Но этот разговор оставил у него неизгладимое впечатление о том, что президент Соединенных Штатов использовал ФБР для слежки за ним.

Президент и не думал публично выдвигать обвинение. Сам факт того, что он приказал ФБР поставить избирательную кампанию Никсона под наблюдение, был бы достаточно взрывоопасным. Но публичное обвинение в том, что Никсон торпедировал мирные переговоры, стал бы в политическом смысле эквивалентен ядерной войне.

Джонсону пришлось заключить с ним мир. 12 декабря он пригласил Никсона в Белый дом на двухчасовую встречу. Они нашли взаимопонимание в обоюдном восхищении работой Дж. Эдгара Гувера.

В Овальном кабинете Джонсон поднял телефонную трубку, и состоялся трехсторонний разговор между ним, Гувером и Никсоном. Этот звонок не был записан на пленку. Но Никсон запомнил, что президент сказал: «Если бы не Эдгар Гувер, я не смог бы выполнять свои обязанности главнокомандующего. Дик, вы придете к тому, что будете полагаться на Эдгара. Он оплот силы в городе слабых людей»[450].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.