Глава 18 Решающее сражение за Сен-Ло

Глава 18

Решающее сражение за Сен-Ло

6 июля, когда генеральное наступление американцев на Сен-Ло все еще вязло в болотах, во Францию прибыл генерал Джордж С. Паттон. Ему предстояло вступить в командование 3-й армией, как только это объединение будет официально утверждено приказом Д. Д. Эйзенхауэра.

Просидевший в Англии целый месяц с самого начала вторжения, Паттон «просто рвался в бой». «Это сущая пытка – сидеть в стороне и смотреть, как слава обходит меня стороной», – писал он своей жене в день «Д». Он стал носить наплечную кобуру, «чтобы чувствовать дух битвы», и начал готовиться к отбытию во Францию, хотя его туда еще никто не вызывал. На тот момент Паттон был вынужден играть роль командующего несуществующей «1-й армейской группой» – одного из главных элементов плана «Фортитьюд». Немцы все еще были убеждены, что именно он возглавит вторую высадку в районе Па-де-Кале.

Паттон был благодарен Эйзенхауэру за то, что тот дважды выручил его в трудных ситуациях. В первый раз это случилось, когда Паттон на Сицилии ударил страдавшего от боевой усталости солдата, а во второй – когда во время своей речи на территории Англии допустил высказывание о том, что американцам и англичанам на роду написано править миром. Но он никогда не уважал Айка «как солдата». Когда Паттон сопровождал верховного командующего в поездке по расположениям дивизий в Юго-Западной Англии, он охарактеризовал его панибратскую манеру общения с солдатами как «приличествующую кандидату на выборную должность, а не военачальнику». «Его теория заключалась в том, что такими методами можно достичь взаимопонимания с людьми, встать с ними на один уровень. Но командир не может командовать, находясь со своими подчиненными на одном уровне. По крайней мере, с моей точки зрения. Я пытаюсь поднять боевой дух – а он пытается завоевать их голоса – и ради чего? Впрочем, ко мне он всегда относился очень хорошо».

Паттон презирал и Монтгомери, которого прозвал «мартышкой». Однако он стал испытывать по отношению к тому определенную благодарность, после того как 1 июня, буквально накануне вторжения, Монтгомери дважды повторил Брэдли, что «Паттона следует привлечь к бретонской операции и, возможно, к реннской». На следующее утро Паттон записал в дневнике: «Я стал думать о Монти лучше, чем раньше». Следивший за событиями в Нормандии со всевозрастающим чувством разочарования, он понимал, что избранная Брэдли тактика наступления широким фронтом была ошибочной. Постоянные бои местного значения за каждый клочок земли, с его точки зрения, приводили к гораздо большим потерям, чем массированное наступление в узкой полосе.

В этом с ним соглашалось и немецкое командование. «Я не могу понять, – писал командир 3-й парашютно-десантной дивизии генерал-лейтенант Шимпф, – почему считается, будто подобная тактика помогает избежать лишних потерь, как сказал мне пленный американский офицер. Непосредственно в день атаки потери действительно могут быть относительно низкими, но общие потери в боях местного значения на протяжении длительного периода времени вне всяких сомнений превысят те, которые имели бы место в случае массированного удара». В другой записи он так сказал об американских атаках силами до батальона: «Для наших войск оборона от подобных частых атак стала отличной школой боевой подготовки, благодаря которой они привыкали к тактике противника». 2 июля Паттон проявил впечатляющую дальновидность, написав, что наступать следует вдоль западного побережья в направлении Авранша с использованием «одной-двух танковых дивизий, идущих единым эшелоном», и при поддержке с воздуха.

Штаб 3-й армии Паттона стал грузиться на корабли 4 июля. Cи-47 самого генерала приземлился на взлетно-посадочной полосе близ сектора «Омаха» через два дня. Его сопровождали четыре истребителя-бомбардировщика П-47 «Тандерболт». Впоследствии такие самолеты сыграют важную роль в его ошеломляющем наступлении во Франции. Ступив на французскую землю, Паттон тут же с жаром взялся за дело. Весть о его прибытии сразу же облетела все наземные части и корабли в секторе «Омаха». Прибытие Паттона должно было держаться в строжайшем секрете, но все носились вокруг него с фотоаппаратами так, словно он был кинозвездой. Паттон поднялся с сиденья присланного за ним джипа и обратился к собравшимся в своем неподражаемом стиле: «Я горжусь тем, что могу быть здесь и сражаться плечом к плечу с вами. Теперь – вперед, выпустим кишки этим колбасникам и вихрем пронесемся до самого Берлина. А когда войдем в Берлин, я лично пристрелю этого прохвоста, этого сукина сына, как змею». Слушателям это понравилась, они радостно кричали и свистели. Паттон и Эйзенхауэр действительно были не похожи друг на друга.

На следующий день Паттон обедал вместе с Брэдли, Монтгомери и его начальником штаба, обаятельным генералом Фредди де Гингандом. «После обеда мы с Монтгомери и Брэдли пошли в штабную палатку, – писал Паттон в дневнике. – Там Монтгомери долго объяснял, почему англичане ничего до сих пор не добились». Несмотря на свою недавнюю поддержку Паттона, Монтгомери не хотел, чтобы 3-я армия начала действовать до взятия Авранша. Американцы подозревали, что это было попыткой подольше удержать Брэдли в составе 21-й армейской группы. Брэдли разумно промолчал. С началом боевых действий 3-й армии Паттона он фактически становился независимым от Монтгомери, поскольку должен был возглавить американскую 12-ю армейскую группу, в которую войдут армии Ходжеса и Паттона.

Брэдли со своим штабом начал разрабатывать план операции «Кобра», которая впоследствии привела к решительному прорыву на Авранш и в Бретань. Пока же Брэдли настаивал на продолжении широкомасштабного наступления с целью овладеть Сен-Ло и оседлать шоссе западнее Перьера. Пролегавшее за топями и бокажем Котантена и Бессена шоссе Сен-Ло – Перьер должно было стать исходной позицией для «Кобры». Но на пути к ней еще лежали долгие кровопролитные бои.

В то же самое время, когда Учебная танковая дивизия начинала наступление на рассвете 11 июля, 5-й и 9-й парашютно-десантные полки немцев восточнее реки Вир атаковали 29-ю и соседнюю с ней 2-ю дивизии. Но если атака Учебной танковой смогла сорвать подготовку 30-й дивизии к наступлению на Сен-Ло, 35, 29 и 2-я пехотные дивизии все же смогли начать свою операцию в 06:00.

В целом план американцев сводился к наступлению на широком фронте. 19-й корпус наступал в южном направлении силами 30, 35 и 29-й дивизий, а 5-й корпус восточнее должен был оказать ему поддержку, направив 2-ю пехотную дивизию к высоте 192, господствующей над протяженной грядой холмов вдоль дороги Сен-Ло – Байе. Рельеф этой местности с ее небольшими полями и фруктовыми садами, перемежающимися непроходимыми зарослями и лежащими между насыпями дорогами, был печально известен всем, кроме бойцов пополнения и вновь прибывшей 35-й дивизии.

Особенно неприятной была работа похоронных команд. Некий лейтенант сообщал, что в одной роще найдено семьдесят трупов. «Я видел мертвых американских солдат, тела которых немцы заминировали, – рассказывал он. – Они клали мины-ловушки между лопатками убитых. В таких случаях приходилось совершать подрыв. Это уродовало тела, но все еще можно было опознать». Иногда немцы прикрепляли растяжки к жетонам, так что любой, кто брал их в руки, чтобы прочитать данные погибшего, подрывался на гранате.

Из-за жары трупы раздувались. Солдат одной из похоронных команд 4-й дивизии рассказывал, что «из тел нужно было выпускать газ». Для этого их приходилось сгибать пополам и надавливать коленом на середину спины. «В таких условиях желудок быстро становится крепким», – заметил он. Другой отмечал, что «отвратительное зловоние смерти» было особенно невыносимым для поваров, которым приходилось собирать трупы, а затем возвращаться на кухню и готовить мясо. Но самой ужасной работой, вероятно, было извлечение не подлежащих опознанию останков из сгоревших танков. «Как бы страшно это ни звучало, вытаскивать их оттуда приходилось при помощи чашек и ложек из солдатских столовых».

Влажное, как в Англии, лето воспринималось как привычное. Большую часть времени было облачно, часто моросил дождь, иногда случались и сильные ливни. Из-за них было невозможно вызвать авиацию, трудно было и корректировать огонь артиллерии. Но 29-я дивизия после медленного начала все же сумела набрать темп. В авангарде шел батальон 116-го пехотного полка, поддерживаемый танками, – он-то и обнаружил брешь в оборонительных позициях немецкого 9-го парашютно-десантного полка и сумел выйти к деревне Сент-Андре-де-л’Эпин. Но на правом фланге 115-й пехотный полк двигался по дороге на Изиньи, отставая от графика, а затем и вовсе наткнулся на хорошо укрепленные позиции, обойти которые не представлялось возможным. Командир дивизии генерал-майор Герхардт в тот вечер предупредил командира 19-го корпуса генерала Корлетта, что «впереди немцы засели крепко». Но 116-й все-таки вышел к Мартенвильской гряде, а в это время техасцы из соседней 2-й дивизии в ожесточенном бою сумели овладеть высотой 192. Это существенно облегчило положение американцев: с высоты 192 немцы просматривали тылы 5-го корпуса и весь правый фланг до английских позиций.

2-я дивизия разрабатывала план этой операции с 16 июня. 1 июля, воспользовавшись привычкой немцев отводить свои части с передовой под покровом ночи, чтобы избежать потерь от бомбежек по утрам, один из американских батальонов в темноте незаметно пробрался вперед и занял немецкие окопы. Это было рискованно, поскольку немецкая артиллерия и минометы всегда заранее пристреливали свой передний край. Но риск оказался вполне оправданным. Неожиданный бросок предоставил дивизии хорошие исходные позиции для проведения операции, которую уже несколько раз приходилось переносить. Впрочем, дивизия и в период вынужденного простоя не теряла времени даром. Батальоны поочередно отводились в тыл для интенсивной отработки боевого взаимодействия танков с пехотой и саперами. Солдаты понимали, что им пригодится любой опыт и любая помощь, которую только можно получить. Им предстояло драться с немецкой 3-й парашютно-десантной дивизией, которая изрыла весь склон лесистого холма скрытыми огневыми позициями, ходами сообщения и бункерами. Немецкие 50-мм минометы пристреляли все близлежащие кусты, а 20-мм зенитки полностью перекрывали лежащую внизу дорогу. Тяжелая артиллерия и танки на позициях южнее дороги на Байе были готовы в любой момент прийти им на помощь.

Горькие уроки боев в бокаже пошли 2-й дивизии на пользу. На корме танков поддержки установили переговорные устройства, чтобы командиры пехотных взводов могли указывать танкистам цели, не карабкаясь на башню и не превращаясь тем самым в отличную мишень. Наступающие силы были разбиты на пехотно-танковые группы, каждой из которых было придано отделение саперов-подрывников для проделывания проходов в густых зарослях. «Шерманы», в свою очередь, обстреливали наиболее густые заросли 75-мм снарядами, а затем поливали промежутки пулеметным огнем, пока не подойдет пехота. При наступлении также применялась более гибкая система артиллерийского вала, что позволяло артиллеристам лучше координировать огонь с наступающими войсками в случае неожиданных задержек при наступлении. Каждый захваченный ряд кустарника превращался в исходную позицию для следующей атаки.

Продвижение 2-й дивизии соответствовало предварительному плану в гораздо большей мере, чем любая другая из прежних операций в бокаже, и все же наступление оставалось «тяжелой работенкой». Даже когда казалось, что участок зарослей полностью очищен, немецкие парашютисты вдруг выскакивали из скрытых туннелей и стреляли американцам в спину. Западный выступ высоты 192 немцы обороняли настолько яростно, что американцы прозвали его «логовом колбасников». Обойти его удалось лишь через час после начала боя. В плен было взято 15 немцев. «С тремя вражескими парашютистами, продолжавшими сопротивляться, покончил танк-бульдозер, похоронивший их под полутора метрами земли».

Близлежащая деревня Кловиль также была очищена от немцев. Сражаться приходилось за каждый дом среди развалин, оставшихся после артобстрела, – он так и не смог уничтожить тяжелое штурмовое орудие и танк, поддерживавшие немецких парашютистов. Обе бронированные машины в итоге подбил «Шерман», позволив американцам окончательно овладеть деревней. Незадолго до полудня наступление возобновилось. Чтобы избежать новых задержек, войска обошли расположенную в полумиле от Кловиля деревушку Сулер, и к 17:00 взводы передового батальона начали мелкими группами пересекать дорогу на Байе. Танки не могли оказать им поддержку, поскольку дорога по-прежнему простреливалась немецкими противотанковыми пушками, укрытыми в густом лесу на противоположном склоне высоты 192.

Как раз в тот момент, когда бойцы находились под огнем, появился неизвестный старший офицер, явно инспектировавший их позиции. Один рядовой крикнул ему, чтобы тот немедленно лег на землю, если не хочет быть убитым. «Не суйся не в свое дело, солдат!» – прорычал в ответ офицер. Это был генерал Дж. Паттон, лично проводивший рекогносцировку в целях детального ознакомления с районом боевых действий.

В центре «Шерманы» по-прежнему шли вместе с пехотой. Они даже смогли войти в рощу на вершине холма, поскольку массированный огонь с использованием фосфорных снарядов практически полностью ее сжег. Они встретили «беспорядочное сопротивление» и продвинулись вниз по южному склону. Войскам так и не удалось достичь дороги на Байе до наступления ночи, но они прочно окопались к северу от нее.

На левом фланге 23-й пехотный полк вел чрезвычайно тяжелый бой и нес большие потери – главным образом на северо-восточном склоне высоты, который солдаты прозвали «Раздачей “Пурпурных сердец”»[205]. Здесь не могли пройти танки, пехоте, лишенной поддержки, негде было укрыться – немецкие артиллерийские и минометные батареи легко замечали любую цель в этом районе. Немцы, укрывшиеся в домах, расположенных в нескольких сотнях метров левее и так и не уничтоженных американской артиллерией, непрерывно поливали их огнем из пулеметов до тех пор, пока два «Шермана» 741-го танкового батальона не приблизились на расстояние 275 м и не разнесли из пушек здания, обломки которых погребли под собой немецких пулеметчиков.

Ближе к вершине высоты правофланговая рота батальона приноровилась стрелять осколочными гранатами дульного заряжения так, чтобы те взрывались в воздухе прямо над немецкими пулеметными гнездами. К концу дня батальон продвинулся примерно на 1300 м и достиг вершины холма, но был все еще менее чем в 400 м от дороги на Байе. Одним из наиболее неожиданных результатов действия пехотно-танковыми группами стало то, что за весь день не был потерян ни один «Шерман». 12 июля наступление продолжилось в центре и на востоке, в результате чего дивизия смогла овладеть всеми намеченными объектами к северу от дороги на Байе. С захватом высоты 192 американцы получили наблюдательный пункт, с которого четко просматривался Сен-Ло и его окрестности.

Восточнее, в секторе 1-й дивизии к югу от Комона, наблюдался интересный контраст с ожесточенными боями, шедшими за дорогу на Байе. 9 июля американцы заключили перемирие со 2-й танковой дивизией, чтобы передать ей вторую группу захваченных в Шербуре немецких медсестер. «Эта вторая передача и рыцарское обращение с медсестрами, – писал командир немецкой дивизии генерал-лейтенант фон Лютвиц, – произвела глубокое впечатление на всю дивизию». Лютвиц доложил об этом Роммелю, а тот решил, что на этом участке можно будет вести с американцами переговоры о прекращении огня в Нормандии в том случае, если Гитлер и дальше будет отказываться положить конец войне. Роммель обсуждал со своим командованием возможность односторонних действий против правящего режима. Эти разговоры не были прямо связаны с подготовкой покушения на Гитлера в Растенбурге, однако шли одновременно.

Не участвовавшая еще ни в одном бою 35-я дивизия на восточном берегу Вира должна была начать наступление 11 июля со сложного маневра, поскольку удерживаемый ей рубеж имел форму буквы Г. Почти сразу же после начала наступления командир ее передового 137-го пехотного полка был ранен пулеметным огнем. Немцы укрепились в замке и церкви близ Сен-Жиля и держались там, несмотря на массированные обстрелы американской артиллерией. Пулеметы, установленные на стенах кладбища и в самой церкви, прижали к земле батальон, пытавшийся атаковать немцев. После того как на следующий день церковь все же удалось взять штурмом после очередного артобстрела, «на этом обильно политом кровью клочке земли было захвачено всего трое пленных, двое из которых были ранены».

Однако, по словам генерала Байерляйна, 17-я моторизованная дивизия СС «Гетц фон Берлихинген» была «в жалком состоянии и утратила волю к борьбе». Положиться можно было лишь на парашютистов и сводный отряд дивизии «Дас Рейх», особенно потому, вероятно, что командир отряда оберштурмбанфюрер Висличени – по словам Байерляйна, «здоровенный, грубый детина» – стоял позади передовой цепи с дубинкой и лупил ею всякого, кто пытался бежать с поля боя.

К западу от Вира 30-я дивизия, приходя в себя после атаки Учебной танковой дивизии, продвигалась вместе с ударной группой Б 3-й танковой дивизии при поддержке дивизионной и корпусной артиллерии, выпустившей 14 000 снарядов. Потеряв еще 367 человек, они сумели выйти к северным окраинам Понт-Эбера и О-Вана.

Общее наступление армии Брэдли, начатое 11 июля, охватило практически весь фронт американской 1-й армии. На Атлантическом побережье Котантена, в секторе 8-го корпуса, 79-я дивизия при массированной поддержке авиации продвинулась вперед к западу от Э-дю-Пюи и захватила высоты близ Монгардона. 8-я дивизия овладела высотой 92 и продвинулась еще на 1,5 км к югу.

90-я дивизия, за день до этого сумевшая наконец-то захватить гору Мон-Кастр, начала очищать от противника лес на противоположном склоне. Ее бойцы боялись наступать на позиции хорошо замаскированного 15-го парашютно-десантного полка, засевшего в подлеске, видимость в котором была не более десяти метров. Связь между взводами и даже внутри их была затруднена. Офицеры говорили, что все это «было скорее похоже на бой в джунглях». Наступление не захлебнулось только благодаря храбрости нескольких солдат, сумевших обойти вражеских пулеметчиков с фланга. Слишком большой процент убитых относительно в общем числе потерь показывал, что бой то и дело доходил почти до рукопашной. Ясно стало и то, что дивизия еще не обрела уверенности в себе, а потому действовала слишком нервно. К началу следующего дня один из батальонов 358-го пехотного полка понес такие потери, что его три роты пришлось свести в одну. К счастью для 90-й, оказалось, что немецкие парашютисты отошли под покровом ночи.

В штабе немецкой 7-й армии на тот момент уже были чрезвычайно обеспокоены ситуацией в западном секторе, поскольку генералу фон Хольтицу катастрофически не хватало резервов, а оборонительную линию Мальманна американцы обошли. В разговоре с Роммелем вечером 10 июля обергруппенфюрер СС Хауссер настаивал на необходимости сокращения линии фронта. Группа армий «Б» дала на это согласие лишь к вечеру 11 июля. Хольтиц приказал Хауссеру отступать в направлении реки Э и города Лессе.

«Население нужно было немедленно эвакуировать, и это превратилось в тотальную миграцию, – писал один обер-ефрейтор из 91-й воздушно-десантной дивизии. – Толстые монахини обливаются потом, толкая свои тачки. Тяжело смотреть на это и продолжать проклятую войну. Очень трудно по-прежнему верить в победу, когда видишь, что США захватывают здесь все больше и больше».

Истребители-бомбардировщики союзников продолжали наносить удары не только по немецкой передовой, но и по грузовикам, подвозившим продовольствие, боеприпасы и топливо. Практически полное отсутствие поддержки со стороны люфтваффе, которую можно было противопоставить превосходству противника в воздухе, возмущало немецких солдат, хотя они и скрывали его за черным юмором. «Если видишь серебристый самолет – это американцы, – шутили они. – Если видишь самолет цвета хаки – англичане. А если вообще не видишь самолетов – это немцы». Была и другая версия этой шутки: «Когда появляются английские самолеты, прячемся мы. Когда летят американцы, прячутся все. А если летит люфтваффе, не прячется никто». Перед американским командованием стояла другая проблема. Их воинственные солдаты открывали огонь по самолетам даже тогда, когда был прямой приказ этого не делать, поскольку риск сбить союзный самолет был гораздо выше, чем вероятность сбить немецкий.

На участке 7-го корпуса 4-я и 83-я дивизии продвигались по обе стороны дороги Карантан – Перьер, но сильно поредевшая после атаки Учебной танковой 9-я дивизия присоединиться к ним в тот день не смогла. КП одного батальона был поражен прямым попаданием снаряда. Убежденные, что единственным возможным наблюдательным пунктом немцев могла быть церковная колокольня, дивизионные артиллеристы снесли ее до основания. Колокольни и церковные шпили всегда были под подозрением. Несколькими днями позже медленно продвигавшиеся в направлении Перьера солдаты дивизии заявили, что заметили на одной из таких башен германского корректировщика с рацией, переодетого в рясу священника. Его застрелили. Но даже в более опытной 9-й дивизии офицеры докладывали о ненужных потерях, понесенных из-за того, что солдаты не стреляли во время продвижения. «Люди говорили, что они не стреляют из-за того, что не видят врага».

Генерал Майндль, командир 2-го парашютно-десантного корпуса, справедливо полагал, что американцы будут использовать для наступления на Сен-Ло гряду Мартенвиль восточнее города, но у него не хватало сил, чтобы отбить высоту 192.

После того как 2-я дивизия закрепилась к югу от высоты, американцы сосредоточили свои силы на участке 29-й дивизии, которая должна была овладеть западной частью гряды. Очередной штурм начался в ту же ночь, но не достиг большого успеха из-за артиллерийско-минометного огня немцев. К вечеру 12 июля атаки окончательно захлебнулись. 29-й дивизии понадобилось еще пять дней, чтобы ценой тяжелых потерь очистить от противника гряду и закрепиться на позициях к югу от дороги на Байе. В четверг 13 июля царило относительное затишье, и медицинский персонал наконец-то смог передохнуть. Хирурги 3-й танковой дивизии смогли «играть в покер и пить джулеп[206] весь вечер до полуночи», как записал один из них в своем дневнике. 14 июля погода испортилась настолько, что американцы совсем прекратили атаковать, и немцы в результате «наконец-то смогли отдохнуть средь бела дня». Но командование 19-го корпуса уже наметило атаку на следующий день. Генерал Корлетт назвал ее операцией «Нокаут».

Штаб 19-го корпуса стал выглядеть гораздо колоритнее с появлением английского офицера связи виконта Уэймута (вскоре ставшего 6-м маркизом Батским) – «рослого англичанина, который прослыл большим оригиналом: он любил прогуливаться с двумя утками на поводке и нередко совершал вылазки в немецкий тыл».

14 июля на закате состоялись похороны бригадного генерала Тедди Рузвельта, который умер – увы! – от сердечного приступа, а не погиб на поле боя. Гроб несли генералы Брэдли, Ходжес, Коллинз, Паттон, Бартон и Хюбнер. В разгар наступления столь торжественные похороны были данью уважения исключительной храбрости и популярности Рузвельта. Но Паттона, обожавшего военный церемониал, они скорее разочаровали. Почетный караул стоял слишком далеко и выстроился в колонну вместо шеренги. Особенно возмутило его присутствие «двух проповедников неизвестного вероисповедания, произносивших речи под видом молитв». Единственный луч света, по его мнению, имел место к концу церемонии, когда «наши зенитки открыли огонь по немецким самолетам, сыграв достойный реквием по редкому храбрецу». Но даже столь печальное и торжественное мероприятие не обошлось без армейского самолюбования. «Брэд сказал, что проведет меня приказом, как только сможет, – пишет далее Паттон в дневнике. – Да если б он не был таким бесхребетным, то мог бы сделать это прямо сейчас, причем с немалой выгодой для себя самого. Монти конечно же не хочет моего продвижения, потому что боится, что я смогу заткнуть его за пояс, – а это сущая правда». На западном фланге отступление немцев, скрытно осуществленное Хольтицем, позволило 8-му корпусу продвинуться до реки Э. Артиллерия соседнего 7-го корпуса наконец-то смогла бить по Перьеру. Тяжелые минометы дивизионов химзащиты вели интенсивный огонь фосфорными снарядами, в результате чего все больше немцев погибало от ужасных ожогов.

Среди высоких зарослей бокажа прослеживать траектории минометного и артиллерийского огня было особенно тяжело. Американцы наловчились выпускать первым делом мощные бризантные снаряды, которые при взрыве вздымали фонтаны грязи. Но главным козырем были самолеты-корректировщики «Пайпер-Каб» и исключительная храбрость их пилотов. Бризантные снаряды оказались очень эффективными при штурме, поскольку не давали немцам возможности даже поднять голову из окопов, тогда как американская пехота при поддержке танков наступала на их позиции. 83-я дивизия докладывала, что таким образом удалось захватить врасплох и взять в плен много немцев. Иной раз немцы предпочитали застрелиться, а не сдаваться врагу. Пилоты-корректировщики также сбрасывали дымовые бомбы, выпускавшие дым красного цвета менее чем в 750 метрах перед своими войсками для точной наводки истребителей-бомбардировщиков.

Французские семьи, отказавшиеся покинуть свои фермы, очень рисковали во время боев. «Я вспоминаю одну душераздирающую сцену, которая глубоко поразила всех нас, – писал один офицер дивизиона химзащиты. – Семья прошла через наши позиции, неся на снятой с петель двери тело маленького мальчика. Мы не знали, как он погиб. Боль на лицах членов ни в чем не повинной семьи потрясла нас всех, мы горячо сочувствовали этим людям, понимая, что они должны переживать».

Иногда французские крестьяне и их семьи, находя убитого солдата, относили его к придорожному кресту и клали мертвецу на грудь цветы, даже когда вокруг кипел яростный бой. Около Перьера в плен к немцам попал небольшой американский дозор. По словам врача одного из батальонов 4-й пехотной дивизии, немецкий офицер потребовал, чтобы пленные сообщили ему о расположении ближайшего американского подразделения связи. Не добившись ответа, он прострелил одному из пленных ногу. «Затем, поняв, что командир дозора все равно ничего не скажет, застрелил его».

Бывало, что даже красный крест не защищал тех, кто его носил. «Я видел убитых немцами санитаров и офицеров-врачей, – докладывал врач 2-й танковой дивизии. – Одного из них раздели догола и повесили на потолочной балке, вогнав штык ему в живот». Немцы, в свою очередь, обвиняли союзников в том, что те атаковали санитарные машины, несмотря на хорошо заметные красные кресты.

В тыловых госпиталях главной угрозой был стресс: некоторые врачи не выдерживали сильного физического и психического напряжения. Крики, зловоние гангренозной плоти, кровь, ампутированные конечности, ужасные ожоги танкистов становились кошмаром, выдерживать который с каждым днем становилось все труднее. Удивительно то, что большинство врачей сумело выстоять. Капитан из 100-го эвакогоспиталя подсчитал, что за три с половиной месяца он провел более 6000 операций: «Я до того наметал глаз, что научился по типу раны определять, наступали наши войска, отступали или сидели в обороне. Научился и отличать самострелы». Новички чаще всего получали ранения от мин-ловушек и растяжек. «Солдаты с самострелом обычно прибывали сразу после начала сражения. Во время наступления самыми частыми были ранения от минометных мин и ружейно-пулеметного огня. После прорыва или захвата позиций противника поступали бойцы с ранениями от подрыва мин-ловушек и растяжек. Когда войска стояли в обороне, почти все ранения были от осколков 88-мм снарядов». А вот начальник отделения рентгенографии 2-го эвакогоспиталя поражался тому, насколько стоически переносили ранения солдаты. «Эта война – настоящий парадокс, – писал он. – Пробуждая в людях самые низменные инстинкты, она же возносит их на вершину самопожертвования, самоотречения и беззаветного служения долгу».

Психологические травмы по-прежнему составляли значительную долю общих потерь. Медико-санитарной службе сухопутных войск США пришлось столкнуться в Нормандии с 30 000 случаев боевой усталости. К концу июля действовали уже два центра ее лечения на тысячу койко-мест каждый. Врачей поначалу шокировали высказывания строевых командиров о необходимости поскорее крестить новичков в кровавой купели боев, однако было ясно, что постепенное привыкание к боевой обстановке куда лучше, чем шок от того, что на человека внезапно обрушились все ужасы войны.

Ничто, впрочем, не могло помешать лавине случаев, когда во время артобстрела люди «дрожа замирали с округлившимися глазами», или «вопя носились по кругу», «сворачивались в тугой клубок», или даже впадали в транс прямо на поле боя и начинали собирать цветы, не обращая никакого внимания на рвущиеся вокруг снаряды. Другие не выдерживали напряжения в дозорах и начинали вопить: «Нас убьют! Нас убьют!» Молодым офицерам приходилось что-то делать с солдатами, которые «вдруг начинали хныкать, съеживаться, отказывались встать, вылезти из окопа и идти вперед под огнем». Некоторые прибегали к самострелу, но кое-кто (число таких, правда, неизвестно) кончал жизнь самоубийством.

Военным врачам приходилось заниматься и традиционными проблемами. Так, укусы блох, полученные в крестьянских домах и на сеновалах, могли способствовать проникновению инфекции. Много излишних бед приносило то, что усталые солдаты напивались неразбавленного кальвадоса, именуемого ими «бормотухой» или «белой молнией» – за его крепость. Наблюдался резкий рост числа страдавших поносом, но и запоров было немало, особенно среди танкистов. Пересоленные солдатские пайки были объектом всеобщей ненависти. Даже лимонадный порошок с витамином C использовали в качестве чистящего средства. Появилась шутка, что пленные немцы жаловались, будто их насильно кормят американскими пайками в нарушение Женевской конвенции. Солдаты мечтали о мороженом, хот-догах и молочных коктейлях. Но такая возможность представлялась лишь тем, кого выводили в тыл, да и то после появления передвижных пунктов питания, в которых заправляли девушки-добровольцы из американского Красного Креста. Их появление давало солдатам возможность поболтать с девушками из родных краев. Отдыхая, солдаты предавались и более привычным для мужчин радостям. В день получения жалованья играли во всевозможные азартные игры – от костей до покера во всех его разновидностях. А если деньги заканчивались, то игра шла на сигареты, как в ожидании дня «Д».

Соблюдать личную гигиену в условиях дождливого лета тоже было нелегко – возможность помыться выпадала нечасто. Некоторые француженки не могли сдержать своего любопытства, чем очень смущали американцев. «Мне было трудненько привыкнуть к тому, что женщины глазеют, как моются мужчины, – писал в дневнике один офицер-медик. – Десятки солдат в чем мать родила купались и плавали в воде рядом с мельницей, а две женщины как ни в чем не бывало сидели на берегу, иногда вставая, чтобы получше видеть».

Требовалась изобретательность, чтобы в июле того года уберечь от дождя хоть что-нибудь. Один сержант 1-й пехотной дивизии вспоминал, что всегда хранил в подшлемнике сухую пару носков и немного туалетной бумаги. Солдатам также приходилось все время следить за своим снаряжением, потому что любопытные дети вечно пытались что-нибудь стащить на память. Маленькие французы донимали их требованиями «дать сигарет для папы», а потом отходили подальше и курили сами. Они вечно вились вокруг палаток-столовых в тылу, несмотря на приказы гнать их оттуда. Американские солдаты постоянно баловали их: «Французские ребятишки часто забегали к нам с жестяными ведерками и становились возле палаток. Мы всегда откладывали немного еды, чтобы потом дать им».

Одного жандарма в Комоне, в тылу 1-й дивизии, убедили попробовать жевательную резинку. Одной из его главных задач было недопущение солдат в погреба, где они рылись в поисках вина и кальвадоса. Жандарм со своими подчиненными придумал писать у дверей слово «заминировано». Но когда он был уже готов сжалиться над солдатами, отчаянно нуждавшимися в выпивке, то был глубоко шокирован, впервые найдя мертвого солдата союзников, с которого уже сняли сапоги. «Я понимаю, что мы живем в крайней нужде, но это!..» – писал он. Факты мародерства заставили его по-иному взглянуть на своих соотечественников. «Я был очень удивлен, узнав, что это присуще всем слоям общества. Война пробудила атавистические инстинкты и превратила в преступников многих законопослушных людей».

В то время как немецкая 7-я армия опасалась, что основной целью следующего наступления американцев может стать Перьер, Брэдли по-прежнему пребывал в решимости захватить Сен-Ло, атаковав город с Мартенвильской гряды, расположенной к северо-востоку от города.

Участок в районе Мартенвильской гряды беспокоил германское командование, поскольку от 3-й парашютно-десантной дивизии Шимпфа почти ничего не осталось. Брэдли получил дешифровку перехватов «Ультра», в которой говорилось, что 2-й парашютно-десантный корпус Майндля потерял 6000 человек. Роммель собственными глазами убедился в тяжести положения, посетив штаб Майндля вечером 14 июля. (Погода в тот день была отвратительная, поэтому Роммель мог не бояться воздушных налетов союзников.) Майндль предупредил его, что требование Гитлера удерживать линию фронта любой ценой вполне может обернуться катастрофой. Менее чем через неделю Майндль пожаловался командующему воздушно-десантными войсками генералу Курту Штуденту, что два его запроса на подкрепления остались без ответа. Боеспособность же тех подкреплений, которые все-таки прибывали, была крайне низкой, в результате чего они несли огромные потери, как это было и у американцев с англичанами. Среди этих подкреплений для воздушно-десантных частей были даже пилоты-курсанты, не завершившие обучение в Германии из-за катастрофической нехватки горючего.

Роммель прекрасно осознавал всю опасность положения. Его предупреждали, что 7-я армия и танковая армейская группа «Запад», чья разграничительная линия совпадала с разграничительной линией между американскими и английскими войсками, может вот-вот быть разрезана. Свежие подкрепления отчаянно требовались по всей линии фронта, особенно когда полнокровные соединения, подобные 353-й пехотной дивизии, сократились за одиннадцать дней боев до менее чем 700 человек. И это притом что погода в те дни почти не позволяла американской авиации подняться в воздух!

Американцев тоже беспокоили высокие потери и низкие темпы наступления. На восточном берегу Вира 35-я дивизия попыталась продвинуться вперед, в то время как 30-я дивизия на другом берегу предпринимала безрезультатные попытки добиться прорыва. Разгром 9-й дивизии, не способной теперь наступать, оголил правый фланг 30-й дивизии. К тому же она наткнулась на части 2-й танковой дивизии СС «Дас Рейх».

Улучшаться ситуация начала лишь 15 июля, в день начала корлеттовского «Нокаута». 19-й корпус наконец-то смог воспользоваться поддержкой истребителей-бомбардировщиков П-47 «Тандерболт», обстреливавших и бомбивших германские позиции. К несчастью, два «Тандерболта» приняли за врага одно из подразделений сводной группы Б и подбили американский танк и бронетранспортер. Но 35-я дивизия, использовав в то утро тщательно подготовленный ложный маневр, сумела прорвать линию обороны немцев и заставила их отступить. Давление 19-го корпуса по всему фронту при поддержке массированного артогня, подавлявшего артиллерию противника, заставило немцев израсходовать почти все боеприпасы. Командир 30-й дивизии называл тот день «доброй дракой»[207].

Взоры американского командования были прикованы к 29-й дивизии, ответственной за ключевой участок наступления на Сен-Ло. Ее чудаковатый командир генерал Герхардт пребывал в решимости выжать из обстановки все, что можно. Уважение к Герхардту было отнюдь не всеобщим. Брэдли Холбрук, приписанный к 29-й дивизии военный корреспондент газеты «Балтимор сан», отмечал, что по мере развития битвы за Сен-Ло Герхардт все больше и больше стремился к саморекламе. «Вспоминаю, как в одно утро подошел к нему, – рассказывал Холбрук. – Потери росли, и черт меня побери, если они действительно были неизбежны. Я спросил его, зачем класть столько народу, если можно просто обойти этот район и двигаться дальше. Он повернулся, взглянул на меня и сказал: «Потому что название этого города запомнится всем». И я подумал: «Вот ведь, черт, что за войну мы ведем?»

Герхардт, как и Паттон, был ярым сторонником того, чтобы все выглядели по уставу. Он ничего не мог поделать с небритостью своих людей, потому что возможность привести себя в порядок появлялась во время пребывания того или иного батальона во втором эшелоне. Зато его обоснованно сердило то, что солдаты не застегивали ремешки касок под подбородком. Причина такого поведения солдат состояла в распространенном заблуждении: мол, если застегнуть ремешок, то близким разрывом снаряда может оторвать голову. Сам Герхардт всегда носил каску с туго затянутым ремешком, да и вообще его редко видели без головного убора, поскольку он старался скрыть лысину.

Ближайшей целью его дивизии была деревня Мартенвиль на гребне гряды. Она представляла собой кучку нормандских каменных крестьянских домов с обнесенными стеной двориками по обе стороны от идущей на восток дороги. Кустарник был высокий, непролазный, как и повсюду в Нормандии, а густые яблоневые сады полностью закрыли бронетехнику и артиллерию от воздушного наблюдения. Немецкие парашютисты, как всегда, старательно зарылись в землю, умело перекрыв блиндажи бревнами и землей. Это позволяло выдержать что угодно, кроме прямого попадания крупнокалиберных снарядов и мощных бомб. Парашютистов усилили инженерно-саперными подразделениями и несколькими ротами своей же дивизии, а также остатками 30-й мобильной бригады, на вооружении которой были пулеметы и минометы, и остатками 352-й пехотной дивизии, да еще хорошо замаскированными штурмовыми орудиями, установленными так, чтобы вести огонь по дороге сверху из кустов.

Американское наступление поддерживали 13 артдивизионов, а также истребители П-47 «Тандерболт», сбрасывавшие 250-килограммовые бомбы на батареи немецких 88-мм пушек. И все же огонь немцев наносил американцам тяжелые потери практически на всех направлениях. В 19:30 генерал Герхардт приказал предпринять еще одну атаку до наступления темноты, скомандовав: «Примкнуть штыки! 29-я – вперед!» 116-й пехотный полк наступал вдоль гряды тремя батальонами, шедшими почти в одну линию. После нескольких часов беспрерывных потерь Герхардт неохотно остановил войска, приказав солдатам окопаться и не отступать с захваченной территории. Но этот приказ не скоро передали майору Бингему, командиру 2-го батальона. Когда приказ все же пришел, майор устремился вперед, чтобы догнать свою передовую роту, но та уже вышла к своей цели – деревне Ла-Капель на дороге в Байе. Бингем и не подумал отступать. Он немедленно приказал батальону окопаться и занять круговую оборону. Мартенвиль на вершине гряды был очищен от немцев, но парашютисты, по своему обыкновению, вновь туда просочились, из-за чего батальон Бингема оказался фактически в окружении.

Герхардта сообщение о прорыве 2-го батальона ошеломило. Он не хотел отводить батальон, но из-за того, что часть гряды по-прежнему находилась в руках немцев, положение Бингема было весьма опасным. Герхардт приказал 115-му пехотному полку начать наступление по правому флангу на рассвете следующего дня, 16 июля, и максимально быстро продвинуться по дороге Изиньи – Сен-Ло. В случае их прорыва немцам вероятнее всего придется отступить. Но 115-й попал под такой плотный огонь минометов, пулеметов и штурмовых орудий, что его бойцам пришлось залечь.

Солдатам Бингема ниже дороги на Байе удалось отразить контратаку противника, но у них заканчивались боеприпасы и продовольствие. Воды хватало с лихвой – поблизости было два колодца, – но в батальоне было 35 раненых и всего три неопытных санитара. Самолет-корректировщик сбросил им запасы крови для переливания, и все же несколько раненых, которые могли бы выжить в госпитале, умерли. Тем не менее батальону Бингема очень повезло. Из-за плохой связи немецкая артиллерия не могла точно определить его позиции, благодаря чему даже в дневное время она, к большой радости американцев, била по своим не реже, чем по ним.

На высотах в 1,5 км восточнее Мартенвиля 1-й батальон сдерживал яростные контратаки немецких парашютистов, вооруженных огнеметами и поддерживаемых тремя танками. Высовываясь из окопов, американские пехотинцы в первую очередь старались уничтожить медленно двигавшиеся огнеметные расчеты – прежде, чем те достигнут своего огневого рубежа. Рота А, дравшаяся на правом фланге, потеряла за предыдущий день всех офицеров и сержантов. Теперь ее возглавил рядовой Гарольд Э. Питерсон, которого уцелевшие выбрали своим командиром. Командовать этой ротой послали одного молоденького лейтенанта, но тот, недавно оказавшись на фронте, мудро исполнял, что говорил ему Питерсон.

Немцы, засевшие в Мартенвиле, вновь атаковали противника. Вылазка проводилась при поддержке танков, уничтоживших кустарник, в котором укрылись солдаты Питерсона. Расчет гранатомета был уничтожен, а те, кто их заменил, оказались под ливнем огня. Уцелевшим пришлось спасаться бегством, волоком таща за собой раненых. Все же им удалось сплотиться вокруг Питерсона и другого солдата, чистокровного индейца, «которого все называли просто Вождем». Питерсону удалось отогнать немецкий танк, стреляя по нему гранатами дульного заряжания. Они не могли пробить броню, но сам грохот от шести попаданий заставил экипаж убраться обратно в Мартенвиль. Истерзанная рота Питерсона вернулась на свои позиции.

В ту ночь Питерсон отдал приказ, в соответствии с которым в каждом окопе, рассчитанном на двоих, один солдат должен спать, а другой бодрствовать – поочередно. На рассвете он бесшумно пополз проверить обстановку. В некоторых окопах – там, где уснули оба бойца, – Питерсон обнаружил трупы с перерезанным горлом. Вылазку совершило несколько групп немецких парашютистов численностью до 15 человек каждая. Они по-прежнему были поблизости, и Питерсон бросил несколько гранат. После этого ему пришлось отступить, но затем он сумел так установить два ручных пулемета и гранатомет, чтобы прижать немцев к земле. Более того, этим огнем удалось разнести врагов в клочья, иногда в буквальном смысле. Не уцелел ни один немец. И все это время в штабе батальона и не подозревали, что ротой командует Питерсон.

В ночь на 16 июля генерал Герхардт приказал своему заместителю бригадному генералу Норману Кота создать оперативную группу и «в течение трех часов быть готовым занять Сен-Ло». Вероятно, это было несколько преждевременно – с учетом ожесточенных боев на холмах и нехватки снарядов в дивизии. В ту же ночь в расположение дивизии прибыло подкрепление – 269 человек, которых немедленно направили в холмы на усиление 1-го батальона 116-го полка. Столь внезапное боевое крещение шло вразрез с рекомендациями дивизионного психиатра, но Герхардт не хотел терять инициативу.

3-й батальон под командованием майора Томаса Д. Хауи также сильно нуждался в подкреплении, но получил лишь нескольких новых офицеров. Батальон должен был атаковать в западном направлении перед самым рассветом и, двигаясь по южным склонам гряды, пробиваться к Бингему, а затем вместе с ним продвигаться в направлении Сен-Ло. Чтобы достичь внезапности, майор приказал солдатам полагаться на штыки. Лишь двум бойцам в каждом взводе было позволено стрелять в крайнем случае.

Батальон Хауи начал наступление в предрассветных сумерках 16 июля. Выстроившиеся в одну колонну роты продвигались быстро. По счастливому стечению обстоятельств, их укрыл утренний туман, но немецкие пулеметчики – вероятно, на звук – открыли огонь в их направлении. Как и было приказано, бойцы Хауи не отвечали. Хорошая дисциплина и быстрые ноги помогли им достичь позиций рядом с батальоном Бингема около 06:00. Хауи по рации доложил командиру полка. Тот поставил задачу: немедленно начать продвижение к окраинам Сен-Ло, которые находились чуть более чем в полумиле западнее. «Будет исполнено», – ответил майор. Солдаты Хауи быстро съели пайки, разделив их пополам с изголодавшимся 2-м батальоном. Боеприпасами они – увы – поделиться не могли. Но сразу после того, как майор Хауи отдал приказ выступать, немецкая мина разорвалась прямо посреди группы управления. Хауи был убит на месте. Начальник штаба капитан Х. Пантенни принял командование и попытался продолжить атаку. Но немецкие пушечные и минометные батареи все-таки определили, на каком участке дороги Байе – Сен-Ло находятся позиции противника, и открыли по ним огонь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.