Часть 3. «Я хочу прочь из этого безумия»
Часть 3.
«Я хочу прочь из этого безумия»
Письма из фондов бывшего Особого архива (Москва)
Россия, 20.XI.1942
Мои дорогие!
Ваше дорогое письмо я получил вчера, большое спасибо, также и за почтовую бумагу. О том, как будем жить, нет и речи?? Мы должны пробиваться и надеяться на лучшее будущее. Да, жизнь на войне жестокая, и если ты сюда послан, ты должен исполнять свой долг. Я еще здоров, и если ничего не случится, скоро приеду в отпуск. Еще лучше было бы, если бы мы тут уже все закончили, и совсем вернулись домой. Питт пишет мне тоже, что совсем недавно был от меня очень близко. Из дома пишет Анна о хорошем, у нее все благополучно, что успокаивает. Сейчас я на ночном дежурстве, стою у моей печки и пишу. Стола и стульев тут нет, как и многого другого. Во время следующего перерыва буду уничтожать вшей на рубашке, всегда с успехом, это обычное занятие, как хлеб съесть. Здесь уже было очень холодно, до 20 градусов и еще этот злой восточный ветер.
Да, ваша жизнь дает нам только решимость бежать из этой страны. И мы, пехотинцы, молим Бога, все одинаково, дорогой Бог на небе, пошли нас назад в рейх.
Сердечно приветствует вас зять Тиас{125}.
Россия, 7.XII.1942
Моя любимая хорошая Паула! Снова появилась возможность, моя любимая Паула, написать тебе письмецо. Я уже долгое время не имел возможности писать, но сейчас есть такая возможность. Моя любимая Паула, мы были окружены, но сейчас снова свободны. Еды в последние дни было очень мало; мы должны были экономить. Моя любимая Паула, 4 и 2 дня назад я получил посылки по 1 килограмму каждая. Я благодарю тебя от всего сердца за то, любимая Паула, что я был так рад, когда я получил посылки. У нас нечего есть, и тут как с неба, эти посылки, итак, еще раз моя горячая благодарность. Печенье и булочки были такие вкусные, и колбаса. Моя любимая Паула, через несколько дней снова Рождество, любимый семейный праздник, и я снова не с тобой и нашими детьми, надеюсь, скоро придет день, когда я буду снова с тобой, любимая Паула. Если бы получить отпуск, но отпуска сейчас снова отложены, надеюсь, что этот запрет скоро будет снят. Моя любимая Паула, как у тебя дела, надеюсь, что ты здорова, как и наши дети. У меня тоже все хорошо, я здоров, только у нас очень холодно, много снега, когда только эта зима закончится. Любимая Паула, если это возможно, пришли мне снова еды. Любимая Паула, я надеюсь, что ты получила деньги, надеюсь, что ты уже что-то получила. Моя любимая Паула, надеюсь, что наши дети получат подарки в этом году к Рождеству, это все очень дорого, драгоценно, и как было прекрасно, здорово, когда я при раздаче рождественских подарков и тебе, моя любимая Паула, мог подарить рождественского ангелочка. Многие и сердечные приветы и целую тебя сердечно, твой любящий тебя Йозеф{126}.[15]
На Востоке, 23.XII.1942
Моя дорогая тетя Анна!
Наилучшие и сердечные приветы к вам с далекого востока посылает Юпп.
Слава богу, я еще жив и здоров. Нахожусь на передовой линии, где очень тяжело. Мы должны ютиться в открытых землянках день и ночь в сильный холод, мы уже совсем замерзли. Снабжение очень плохое. 7 мужчин получают в день на всех столько хлеба, сколько раньше получали двое. Почту мы тоже не получаем. С 19 ноября не получили ни единого письма или чего-либо. Да, дорогая тетя, мы здесь уже с трудом себя заставляем бороться, и нужно много мужества, чтобы побеждать врага. С 21 декабря я произведен в ефрейторы за храбрость перед врагом, со мной был еще один молодой ефрейтор, мы оба были награждены. Что меня радует, так то, что мы получили маленькие рождественские посылки, больше ничего. Я бы с большим удовольствием был у своих родителей во время Рождества. К сожалению, судьба не хочет, и я должен Рождество встретить на передовой. Такое Рождество{127}.
На Востоке, 30.XII.1942
Дорогая Ирмгард!
Прими сначала горячие и сердечные приветы с фронта перед Сталинградом от Тео. Надеюсь, что ты здорова и бодра, как и я. Особенно такой бурьян, сорная трава, как я, это хуже, чем чертополох, чувствует себя здесь хорошо. Я написал письмо домой. В письмо, которое послал домой, я вложил авиа-марку для тебя, ты должна сходить домой и взять, когда будет время.
Надеюсь, ты провела Рождество и новый год хорошо, не так, как мы в бункере и землянках, без елки.
У нас был самый печальный рождественский праздник, без почты, без елки, свечей, короче, без всего, что напоминало бы о Рождестве.
Но я рад, что вы дома провели Рождество немного спокойнее, и я точно знаю, что вы думали о нас хорошо в этот святой вечер, как и мы, вспоминали вас. Как часто слово Германия и родина звучали в этот святой вечер, я не знаю, но очень, очень часто. Я нахожусь в бункере с одним 22-летним юношей, он плакал в этот вечер, как маленький ребенок. Я скажу тебе, что у нас у всех слезы в глазах стояли, когда мы услышали, что почты не будет. Но несмотря на то что мне тоже 21 год, я сцепил зубы и сказал «может быть, завтра почта придет», хотя я сам так не думал.
Так прошло у нас Рождество 1942 года, и я никогда в жизни это не забуду. Но, несмотря на это, живем с юмором. Как у тебя дела? Я надеюсь, все хорошо. Что делает моя любовь еще? Я очень дерзкий, нескромный? Но меня эта тайна интересует. О моей любви к тебе ты уже слышала дома. Сейчас я ищу новое начало, и поэтому хочу тебя спросить, в твоем сердечке есть место для меня? Я давно храню тебя в своем сердце. Но ты этого не хочешь.
Не думай обо мне плохо, дорогая Ирмгард, если я написал немного ерунду?
Я вложил письмо для тебя в самый лучший конверт. На этом заканчиваю и надеюсь на скорый ответ. Сердечно приветствую тебя, твой Тео.
Болтать вдвоем так хорошо
И если при этом третий,
Не нужно говорить о погоде,
Нужно говорить о любви?
Это говорит о любви{128}.
На Востоке, 30.XII.42 В фирму Ст.
Дорогие коллеги и шеф!
Посылаю вам из далекого востока наилучшие приветы. Позволю себе предположить, что все вы здоровы и все идет на высоте! Что нового я могу сообщить о себе. Я уже 6 месяцев в России и за это время много пережил. Прекрасное Рождество мы смогли отпраздновать очень скромно. Уже то было хорошо, что мы получили немного приветов из дома. И снабжение было не слишком. На Рождество было 200 гр. хлеба и к нему 200 гр. повидла, еще 400 гр. мяса свинины и 18 сигарет. И ни одной посылки. Мы уже к этому привыкли. И знаем, что по-другому не будет. Мы надеемся на лучшее будущее. Русский, как и в прошедшую зиму, как бешеный. Но он сломает себе шею. Это он нам заварил кашу с таким малым довольствием.
Каждый день мы надеемся на освобождение. Половина зимы уже, слава Богу, прошла. И это все, чего можно желать. Нельзя все рассказать в письме, это было бы длинно. Придет время, когда все будет по-другому, и мы можем пойти в отпуск.
Это, в самом деле, не лучшее, когда всю зиму должен сидеть в землянке. Ежедневно здесь на Дону уничтожаем танки, но появляются новые. Этому должен прийти конец. Извините, пожалуйста, что я написал так открыто, как здесь все выглядит. Едва ли кто на родине имеет об этом представление. Я должен закончить в надежде, что все будет хорошо и так останется.
С сердечным приветом к вам ваш Вилли Б.{129}
На Востоке, 4.1.1943
Дорогая мама!
Сегодня хочу я тебе снова послать короткое письмо. Вчера я получил только одну открытку.
Здесь все по-старому. Очень мало еды и холодная погода. Сегодня в обед у меня был только жидкий суп, и этим до завтра я должен обходиться. И так продолжается уже долго. Мой желудок урчит, как мельница. Я очень напряжен, как дальше должно идти? Кто об этом говорит, должен на следующий день чувствовать себя немного лучше. Но думать об этом нельзя. Нужно что-то делать, иначе больше не будешь стоять на ногах. Голод безумный. Кусочек сухого хлеба кажется вкусным, как пирожное. Но и он есть не каждый день. Если бы я мог сейчас быть дома, сидеть за столом и кушать сухой хлеб. Я бы не хотел ничего другого. Надеюсь, скоро придут хорошие времена. Так не может оставаться. И с рождественской почтой ничего нельзя сделать. Сначала нужно открыть дорогу. Что принесет грядущий день? Но нужно держаться и не вешать голову.
Пока все у меня идет хорошо, как и у тебя, я надеюсь. Что делают отец и Лотар?
Желаю тебе на сегодня всего хорошего и остаюсь с сердечным приветом твой сын Петер!
Сердечные приветы Кете и Эльзе{130}.
Написано 12.1.1943
Моя дорогая сладкая мамочка, дорогой сын и дорогие родители! Моя дорогая, пока есть возможность, я могу написать субботнее письмо. Вчера была суббота и ужасный день. Сегодня не намного лучше, но я могу тебе сообщить, что я еще вполне здоров. Мы живем в очень трудных условиях. Это невозможно описать, и кто знает, как долго это будет. Пишу, пристроившись на коленях. Почты не было вот уже больше восьми дней. У нас почти каждый день потери. Многие из товарищей погибли или ранены. Есть и с обморожениями, так как подолгу находимся на холоде. Если бы только снова пришли почта и желанные посылки. Иногда я прихожу в отчаяние. Надежда на освобождение улетучивается с каждым днем. Дорогая, время остановилось, и я смертельно устал. Целую ночь не спал, и кто знает, как будет сегодня. Я никогда не думал, что смогу это пережить и поэтому мое убеждение: никогда больше войны. Мои дорогие все, я только удивляюсь, как я это выдерживаю. Надеюсь, что придет еще день освобождения. Любимый Бог до этого дня меня хранил, надеюсь, и дальше он меня не покинет. Как только буду свободнее, напишу подробнее. Извини, что сейчас пишу не так много, нет возможности. А тут еще эти паразиты. Надеюсь, ты получишь почту. Карточки я написал, между тем, без авиамарок. Мамочка, тебе, как и всем вам, остаюсь навсегда со многими сердечными приветами и поцелуями, ваш дорогой отец и сын Фриц.
Передайте приветы дедушке, всем родственникам и знакомым. До свидания{131}.
В поле, 12.I.1943
Моя дорогая Герта! Снаружи слышен шум моторов. Это русский летчик. Тут и там падают бомбы. Одна бомба заставила меня проснуться. Я видел чудесный сон. Сейчас 3 с половиной часа ночи. Поэтому я решил написать тебе маленькое письмецо. Мы находимся все еще возле Сталинграда. В нашем маленьком бункере живут 6 мужчин. После двух часов пополудни уже темно, поэтому я решил лечь спать раньше обычного. В 4 с половиной я лег, говоря по-немецки, рухнул плашмя. Мне приснился чудесный сон. Будто я был в отпуске. Сначала дома, а потом у тебя. Это были прекрасные дни. Мне снилось, что мы вдвоем каждое утро после кофе отправлялись на несколько часов на прогулку. И где мы с тобой не были, я не могу тебе описать, иначе ты рассердишься. Если я действительно переживу отпуск так, как я видел во сне, то я больше ничего не хочу, как снова в отпуск. Ты удивишься, но это точно. Но, дорогая Герта, это будет для нас несколько месяцев позже. Я думаю, что через три месяца здесь в России наступит «конец», и дальше ничего как назад, в Германию. Я думаю, мы принадлежим уже к иностранцам, или ты так не думаешь? Когда я получу отпуск, ты будешь гулять уже с обер-ефрейтором. В течение двух месяцев будет видно. И две благодарности я уже имею. И ты можешь увидеть своего Фрица. Я выгляжу сейчас диковато. Но это переживем. Я отпустил себе бороду. Ее тоже нужно будет сбрить.
Ну, дорогая Герта, я должен заканчивать.
Много приветов и поцелуев посылает тебе твой Фриц{132}.
15.I.1943
Дорогие родители! Сегодня есть немного времени написать вам несколько строчек. С сегодняшнего дня мы можем каждый день писать по одному письму без авиамарки. Но в этом нет смысла, потому что, во-первых, я не могу получить почту от вас, а во-вторых, я должен вам описывать только нужду. Как долго мы сидим в котле, я писал вам каждую неделю в письме. 20 января будет два месяца, как мы окружены, и это продлится до тех пор, пока мы не будем освобождены. Но как долго мы будем получать снабжение, остается вопросом. Холод и голод изнурил, истощил лучших солдат. Точно как в прошлом году, есть случаи обморожения ступней и пальцев рук. Русский проводит тотальную пропаганду листовками и предлагает нам сдаваться в плен, поскольку наше положение бессмысленно. Но надежда нас не покидает, хотя мы видим, что… мы вообще не едим мяса. Сейчас у нас есть еще две лошади, и на этом наступит окончательно конец. Мы уже сами варили легкое, чтобы что-то иметь в желудке. Я сам ем один раз в день в обед. Когда я хлебал свой водянистый супчик, я как будто съел кусочек хлеба с колбасой или маслом, а потом я снова тоскливо жду следующего обеда. Я хочу определенно знать, в чем наша вина, что этот голод так дорого должен стоить. Вы можете, наверное, меня ударить, но когда я могу представить, что я мог бы съесть, я прихожу в ярость. Часто в своих мыслях я рисую себе хорошую еду, но потом получаю только капустный запах. Дорогие родители, я мог бы обо всем промолчать и написать, что у меня все идет хорошо, но вы должны всегда знать, как есть на самом деле. На сегодня я заканчиваю и иду спать.
Спокойной ночи, дорогие родители, и много сердечных приветов от вашего Германа{133}.
Район Сталинграда, 15.1.1943
Моя дорогая, хорошая Бетти! …Я уже три дня болен ангиной (воспаление миндалин). Температура до 40 градусов. И можешь себе представить, как это меня скрутило? После чего нас голод грозит уже поставить на колени. Ты знаешь, дорогая Бетти, что горло мое слабое место, а к этому еще и этот климат. Тело потеряло свою силу, так как без жира, без нормальной еды это продолжаться не может.
Но это продолжается уже восемь недель, а наше положение и наша трагическая судьба все не меняется. Еще никогда в моей жизни судьба не была ко мне так жестока, и никогда голод так не добивал, как сейчас. Сейчас война показывает нам свою серьезную сторону, но теперь это называется прочнее затягивать стальной шлем. Только в этом спасение. Когда многие из наших рядов выбиты, и кто завтра и послезавтра будет в строю? Но я должен от этих проклятых мыслей, которые нами овладевают, отойти, моя тема была совсем о другом, но ты можешь понять, дорогая Бетти, что я все время возвращаюсь в действительность. Это у каждого здесь так. И почему мы не можем быть друг с другом открытыми и серьезными, как это было всегда, и я думаю также, моя хорошая Бетти, что я тебя так люблю, чтобы тебя вводить в заблуждение. Это я тоже не мог делать никогда. В конце концов запрещено быть открытыми! Если написать, как есть в действительности, то письмо надо уничтожить. Ничего важного я тебе этим не сообщил, и, наверное, оно придет к тебе. Уничтожь, пожалуйста, эти строчки или держи при себе, иначе я пропал. Ты не можешь себе этого представить, дорогая Бетти, как здесь ужасно, какое это ужасное слово — война. Если не появится хоть один лучик освобождения на горизонте, то мы никогда не покинем Россию. У меня есть одна сердечная просьба к тебе, моя дорогая Бетти, если судьба не пожелает другого, не будь печальной, а будь гордой, что мы пали для тебя, для всех вас, для нашей любимой прекрасной родины… Твой Жорж{134}.
Россия, 17.1.1943
Дорогие родители! День снова идет к концу, и я думаю, это воскресенье. Сейчас шесть с половиной часов, и как раз сейчас мы закончили охоту на вшей. Когда я вам напишу эти строчки, мы хотим еще поиграть в карты. Здесь, в прочном Сталинграде, борьбе нет конца. Вы должны из военных сводок слышать и знать, что русские в последнее время наступают нам на пятки.
Но терпение, эта зима тоже когда-нибудь кончится.
Холод здесь порядочный. Сегодня, должно быть, градусов 40. Но у нас теплый бункер.
Я еще вчера послал вам авиапочтой письмо и забыл вам вложить авиамарку почтовую. Я пошлю вам ее позднее. Я не могу теперь писать вам так часто, как раньше, потому что действительно не знаю, что писать, кроме того, чтобы послать сердечные приветы, поэтому мой конверт в два раза уменьшился. Ладно, я заканчиваю. Много приветствий от вашего Пауля.
До радостного и здорового свидания дома{135}.
Район Сталинграда, 19.1.1943
Моя сердечно любимая Габриела! Сегодня у меня немного спокойнее, и я могу написать тебе несколько строк. Я надеюсь, что ты получила мою почту. К сожалению, я здесь все еще жду почту. Она никак не приходит. Ты можешь представить мое «настроение». Я полностью раздавлен и очень опечален. Когда получаешь хоть одно письмо, это не с чем сравнить. Дело обстоит так, что в 1943 году все против меня. Разве не должно все измениться? Поверь мне, моя дорогая! Если бы у меня не было тебя, я бы давно потерял всякую надежду. Мысли о тебе поддерживают меня. Но этому нет конца, ты не представляешь, я сыт по горло. Когда это дерьмо (извини, пожалуйста, за это выражение) закончится. Не только у меня одного так идут дела, у всех товарищей то же самое. Все предчувствуют конец, не только я. Но когда он придет? Ни один человек не может этого сказать. Меня охватывает ярость, и я могу сказать только одно: я хотел бы хоть однажды приехать на родину и рассказать, как тяжело здесь было. Только на 24 часа и я бы вылечился.
Ну, моя дорогая, не злись, что я немного вышел из себя. Ты определенно на меня не обидишься и можешь меня понять. Ты знаешь меня и знаешь, что я не могу так много говорить, но я должен выговориться. Я не могу об этом написать своей сестре и нанести раны ее сердцу. Она и так достаточно тяжело переносит. Но ты принадлежишь мне, и мы должны совместно эти горести переносить и доверять сердечную нужду друг другу.
Обо мне не беспокойся, я еще цел и невредим, надеюсь, так дальше и останется. Несмотря ни на что, у меня есть прочное чувство, что я тебя очень скоро увижу здоровой. Это чувство не покидает меня.
О том, что происходит здесь, я ничего нового сказать не могу, кроме того, что мы все еще находимся в котле. Как тут идут дела, ты слышишь в ежедневных военных сводках о Сталинграде. Большего я не могу тебе написать. Позднее, если все пройдет, я смогу тебе кое-что рассказать.
Как дела у мамы и папы? Надеюсь, они здоровы и бодры. Передай им, пожалуйста, всем мои сердечные приветы.
Ну, моя любовь, я должен закончить мое не столь радостное письмо. Оставайся здоровой и не теряй мужества. Поэтому выше голову и не падай духом.
С мыслями о тебе приветствую и целую тебя сердечно издалека, твой, искренне любящий тебя Ганс{136}.
Район Сталинграда, 19.1.1943
Моя дорогая Лотти! У меня сегодня немного спокойнее, и поэтому я воспользуюсь возможностью тебе написать несколько строк. Что я должен тебе написать, я не знаю. Я, к сожалению, до сих пор не получал почты. В любом случае знай, когда ты получишь эти строки, я еще бодр и здоров. Таковы дела в целом. По радио и, наверное, в газетах сообщается о Сталинграде. Поэтому не беспокойся за меня и не страшись. Все будет так, как будет. Я и мои товарищи сыты по горло. Скоро должен наступить конец. Так долго это не может продолжаться.
Несмотря ни на что у меня сильное чувство, что мы скоро увидимся живыми и здоровыми. Это будет. Только не надо вешать голову и терять мужество. Ты сейчас одна и тебе определенно очень тяжело. К сожалению, я не могу тебе помочь. Это мне доставляет много огорчений. К сожалению, в настоящее время невозможно изменить.
Ну, моя дорогая Лотти, на сегодня я заканчиваю. Скоро я напишу еще раз. Оставайся здоровой. Не теряй мужества. До скорого свидания, приветствует тебя издалека, твой брат Ганс{137}.
На переднем крае, 21.1.1943
Дорогой Петер!
Я хочу этим письмом попытаться установить с тобой связь. Некоторое время наша переписка прервалась. Но это зависит не столько от нас, сколько от русских.
Уже несколько месяцев я нахожусь около Сталинграда. Что здесь творится, ты слышишь часто из военных сообщений. О новом положении ты в любом случае информирован уже несколько дней через радио или прямые источники. Положение здесь очень серьезное. Русский пытается с наглой силой Сталинград занять и одновременно окружить армию. Русская авиация настолько активна, что подобного я еще не видел на протяжении всех боев.
Тысячи и тысячи бомб падают с шумом на наши укрытия. День и ночь идут атаки на земле и в небе.
Танки с лафетами, на которых сидят по 10 человек, врываются на немецкие линии, чтобы разрушить оборону.
С фанатической силой обороняются немецкие пехотинцы против вражеской силы. Необходимое обеспечение поступает с воздуха. Почты мы не имеем уже 2 месяца. Гранаты и снаряжение, которые очень экономятся, заканчиваются. Все висит на волоске. Я определенно не пессимист, но эта нагрузка не может быть выдержана без скорейшей помощи. Если русские предпримут новую атаку танковыми силами, то мы можем потерять последний наш аэродром, который для нас как последний бастион. Как быстро придет обещанная помощь, мы не знаем. Лозунги трещат везде, но насколько они…
Хотелось бы надеяться, что это дело пройдет, и от меня бы ты этого не слышал, но ты знаешь, это связано с жизнью. Это не черный юмор, а голые факты то, что я тебе написал. Я прошу тебя ни с кем об этом не говорить, или наше положение изменится.
Последние сообщения остаются действительными, и в любом случае удары будут известны, но об этом не хочется думать. Но мы держимся и выполним наш долг до последнего. Горе русским, если они пойдут на штурм. Горе им! Ну, всего хорошего и с сердечным приветом, твой Франц.
П. ты можешь об этом сообщить. По почте я не могу ответить, так как с ноября мы не получаем почту. Рождественская почта тоже не пришла.
Франц{138}