Мир — свой или чужой?

Мир — свой или чужой?

Воинов-интернационалистов на советско-афганской границе встречали торжественно, все выпуски теленовостей посвящались этому. Рахматулло этого не видел и не слышал — там, где он жил, попросту не было электричества. Но о том, что шурави ушли, знал от афганцев. Шёл седьмой год его плена — по календарю 1989-й. И он ощутил непередаваемое чувство — если раньше оставалась хотя бы призрачная надежда вырваться из неволи, теперь не осталось никакой. Надежда ушла вместе с последней колонной советских войск.

В разговоре с нами Алексей сказал, что не может найти подходящего словесного определения своим тогдашним переживаниям. Было в сердце что-то, дающее силы жить и верить в лучшее, — и вдруг этого не стало. Осталась пустота. Теперь помочь ему могло только чудо.

Вскоре после вывода сороковой армии моджахеды собрали пленных в одном месте, чтобы показать западным журналистам. Говорили о том, что эти люди надеются на помощь международного Красного Креста, но она до сих пор не поступает. Один из вождей душманов клялся, что он никого убивать не собирается, и тут же сокрушённо вздыхал: «Но, к сожалению, это уже происходит… Недавно одна из непримиримых группировок казнила сразу семнадцать человек».

После устроенного для прессы спектакля советских военнопленных вернули прежним хозяевам — полевым командирам. Нет, конечно, кому-то повезло и Красный Крест помог вернуться на родину. Кого-то обменяли. Некоторые с помощью всё того же Красного Креста смогли перебраться на Запад и там остались. Следы «русских афганцев» находятся даже в Африке, об этом рассказывали ребята из Комитета воинов-интернационалистов. Большинству всё же не повезло, и они остались в Афганистане. Среди них оказался и Алексей-Рахматулло.

Изменилась ли после ухода русских политическая ситуация в Афганистане? Конечно, изменилась. Вот только в какую сторону — худшую или лучшую, — сказать очень трудно. В афганских селениях очень популярна игра «бузкаши» — её ещё называют «козлодранье». Множество всадников стараются завладеть тушей козла, любыми путями вырвав её из рук других. Кто удержит дольше всех — тот и победил. Афганцы предаются этой забаве уже не одну сотню лет. В 1953 году была даже высказана идея о том, чтобы сделать бузкаши национальным видом спорта и превратить в командное состязание. Кое-где это уже произошло, но в Афганистане идея не прижилась — она слишком не соответствует национальному духу. Здесь все борются против всех и каждый за себя.

Падение НДПА привело к тотальному бузкаши в стране. Искусство афганской войны заключалось в том, чтобы захватить как можно больше территории, урвать свой кусок. Этим занимались и большие отряды, и совсем маленькие шайки — каждый стремился найти свою зону контроля и получить от неё максимум выгоды. Лидеры так называемого Северного альянса, победив противников, принялись воевать между собой.

Алексею иногда казалось, что о нём все позабыли. Самое время поискать пути домой. Но как? За пределами своего округа его никто не знает, и он обычный «кафир» — неверный, жизнь которого не стоит совсем ничего.

— Удивительно, что в Афганистане постоянно меняются правительства, всё время приходят какие-то новые партии и движения, короче, политическая ситуация ни секунды не стоит на месте, а люди остаются прежними, на них никакие перемены не действуют, они живут, как жили веками, — рассказывал Рахматулло-Алексей. — За те двадцать два года, что я здесь прожил, люди нисколечко не изменились, не то что у нас в России. Если давать афганцам какие-то характеристики, то я бы сказал так — больше всего они похожи на детей, которые никак не хотят взрослеть. Очень простые, но при этом бывают чрезвычайно хитрыми и жестокими — жестокость тоже детская, как будто не воюют, а играют в войну и всё делают понарошку. Сложно в них разбираться человеку, которому не пришлось среди них пожить.

Жизнь продолжалась, и в декабре 1991 года переговоры о возвращении пленных вышли на самый высокий уровень. В Пакистан с визитом прибыл вице-президент России Александр Руцкой — он сам во время афганской войны побывал в плену, и именно у пакистанцев, помогавших моджахедам. Там встретился с вождями «непримиримых». Многие телекомпании мира вели трансляцию этих переговоров. Запомнился момент, когда бородач в роскошной чалме на вопрос, сколько пленных в данный момент находится в его группировке, с улыбкой отвечает: «Хорошее число, очень хорошее. Но мы готовы их немедленно вернуть, если это станет возможным».

Ни к чему особенному эти переговоры не привели, тем более в России начались собственные потрясения, связанные с переходом к рынку и прочим реалиям зарождавшегося на обломках Советского Союза капитализма (или «свободного общества», как его теперь называли). О пленных в очередной раз забыли.

Вскоре полевой командир Суфи Пуайнда перебрался с отрядом в свой родной город Пули-Хумри — в горах стало нечего делать. Там он решил женить пленников, чтобы больше не нужно было их охранять. Рахматулло выпал жребий первым найти себе жену. Искал, правда, не он, а люди Суфи Пуайнды.

— Никто не хотел отдавать дочь за русского, — улыбаясь, вспоминает Оленин. — Говорили: он убежит в Россию, а она будет опозорена. Да еще бедный, а за невесту надо платить калым. Но так вышло, что один человек согласился отдать за меня дочь. Простой человек, небогатый, на русского очень похож, потихоньку делал самогонку. Ей тогда 15 лет было. Я ее увидел, потом сосватал. Понимал, что домой уже вряд ли вернусь.

Но он опять ошибся. Прошло ещё два года, и в начале 1994-го в судьбу пленных решил вмешаться генерал Абдул-Рашид Дустум, лидер афганских узбеков, создавший и возглавивший фактически независимый 2,5-миллионный центрально-северный регион Афганистана (провинции Балх, Джаузджан, Фарьяб, Кундуз) со столицей в Мазари-Шарифе, прозванный «Дустумистаном», который имел собственное правительство, деньги и хорошо вооружённую армию (в том числе танки и самолёты советского производства) численностью до 65 тысяч человек. За горячность и экстравагантность в поведении его ещё называли «афганским Чапаевым».

Освобождение пленных для генерала Дустума было важным козырем в политической игре — он старался укрепить свои контакты с Россией и Пакистаном, чтобы выйти на первую роль в Афганистане. При посредничестве пакистанских властей устроил в своем дворце Калаи Джанги в Мазари-Шарифе встречу Алексея Оленина и его товарища по плену Юрия Степанова с родными. Это показалось сказочным сном.

— Мать, увидев меня, упала в обморок, — вспоминает Алексей. Я подхватил её, положил на диван. Ей вдруг стало холодно, хотя на улице была жара — нервный озноб, наверное.

Суфи Пуайнда послал вместе с пленными четырех своих приближённых: они должны были убить русских, если их попытаются увезти. Он продолжал считать пленных своей собственностью.

— Дустум перехитрил Суфи Пуайнду, — рассказывает Алексей. — Он сказал, что по закону нас надо отправить в лагерь военнопленных в Пакистан. И нас отправили в Пешавар. Там нас встретил генерал пакистанской национальной безопасности — это как у нас КГБ. А потом нас отдали во дворец премьер-министра Беназир Бхутто. Она тогда налаживала отношения с Россией, как раз велись очередные переговоры. Сказала нам, что тоже мать и понимает наших матерей, дала нам по пачке долларов — в каждой было три тысячи, — и передала нас российской стороне.

Конечно, кроме материнских чувств пакистанским премьер-министром руководил политический расчёт — передавая России трёх её сыновей, она рассчитывала заручиться поддержкой нашей страны на мировой арене. Так или иначе, Рахматулло-Алексей совершенно неожиданно для самого себя получил возможность вернуться домой. Чудо, в которое он не мог поверить, свершилось!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.