Глава 1. Контакт

Глава 1. Контакт

Первого декабря 2012 года я впервые получил сообщение от Эдварда Сноудена, тогда еще не зная, что отправителем являлся он.

Это было электронное письмо от кого-то, кто называл себя Луцием Квинкцием Цинциннатом, римским патрицием, жившим в V столетии до н. э., занимавшимся сельским трудом и назначенным римским диктатором для защиты города от врагов. В основном его помнят за то, что он сделал после победы над врагами Рима: он тут же добровольно сложил с себя диктаторские полномочия и вернулся к земледелию. Объявленный «образцом гражданской добродетели», Цинциннат стал символом использования политической власти в интересах общества и ограничения личной власти и даже отказа от нее ради общего блага.

Письмо начиналось так: «Безопасность общения между людьми имеет для меня очень большое значение»; далее автор предлагал воспользоваться зашифрованным файлом PGP, чтобы Цинциннат мог сообщить мне то, в чем, как он сказал, я был явно заинтересован. Программа шифрования данных PGP была создана в 1991 году, и эта аббревиатура означает «Защита личного пространства». Впоследствии данная программа была преобразована в сложную схему защиты электронной переписки и других форм электронной коммуникации от хакеров и постороннего наблюдения.

Она помещает каждое электронное сообщение в защитную оболочку, которая представляет собой код из сотен и даже тысяч произвольных чисел и букв, чувствительных к регистру. Наиболее хорошо технически оснащенные разведывательные службы мира, к которым, несомненно, относится и Агентство национальной безопасности, обладают программами, способными взламывать коды за одну миллиардную долю секунды. Но благодаря тому что коды PGP весьма длинны, а их цепочки выстроены случайно, даже самым современным программам требуются многие годы, чтобы разгадать их. Агенты разведки, шпионы, борцы за права человека и хакеры, опасающиеся, что их связь прослеживают, пользуются именно этой формой кодирования для защиты своих сообщений.

В письме Цинциннат говорил, что он искал мой «общедоступный ключ» PGP, совершенно особый кодовый набор, позволяющий людям получать зашифрованные сообщения, но не мог его найти. Из этого он заключил, что я не пользуюсь программой PGP, и написал: «Этим вы подвергаете риску всех, кто с вами общается. Я не утверждаю, что зашифрованными должны быть все ваши сообщения, но во всяком случае вам следует предоставить такую возможность обезопасить себя тем, с кем вы ведете переписку».

Затем Цинциннат упомянул сексуальный скандал, связанный с генералом Дэвидом Петрэусом, чья внебрачная связь с журналисткой Полой Бродуэлл положила конец его карьере. Эта связь была обнаружена детективами, проникнувшими в электронную переписку любовников. Если бы Петрэус не поленился зашифровать свои письма, прежде чем отправлять их через почтовую программу Gmail или сохранять в «Черновиках», писал Цинциннат, детективы не смогли бы их прочитать. «Шифровка имеет большое значение, причем не только для шпионов и бабников». Установка шифровальной программы почтовых сообщений, – говорил он, – «это насущная мера безопасности для любого, кто хочет с вами общаться».

Чтобы убедить меня последовать его совету, Цинциннат добавил: «Есть люди, с которыми вы бы явно захотели пообщаться, но которые никогда не смогут этого сделать, поскольку не уверены в том, что их письма не будут прочитаны кем-то еще в ходе пересылки».

Затем он предложил мне установить эту программу: «Если вам нужна помощь, дайте мне знать или же сделайте запрос в Twitter. Там у вас найдется немало знакомых, разбирающихся в технике, которые будут рады вам помочь». Далее следовала подпись: «Спасибо. Ц.»

Установить шифровальную программу я планировал давно. Уже несколько лет я писал о WikiLeaks, разоблачителях, активисте-хакере по имени Аноним и тому подобном. Время от времени я вел переписку с людьми из государственной службы безопасности. Большинство из них очень серьезно относятся к защите собственной переписки и к вопросу нежелательного контроля за ней. Но эта программа сложна, в особенности для кого-то вроде меня, кто слабо разбирается в программировании и в компьютерах. Поэтому до установки программы у меня руки так и не дошли.

Электронное письмо от Ц. на конкретные шаги меня не подвигло. Поскольку мои публикации на темы, игнорируемые другими журналистами, принесли мне известность, то я часто слышал от разных людей предложения заняться «потрясающими историями», которые на самом деле оказывались ерундой. Обычно я работаю не над одной, а сразу над несколькими историями, поэтому мне нужно что-то совершенно особое, чтобы я бросил все и переключил внимание на что-то новое. Несмотря на туманный намек на «людей, с которыми я явно захотел бы пообщаться», в письме Ц. не было ничего такого, что меня действительно соблазнило бы. Я прочитал его, но не ответил.

Через три дня Ц. снова написал мне: он хотел узнать, получил ли я его первое письмо. На этот раз я ответил быстро: «Я его получил и буду над этим работать. Кода PGP у меня нет, и я не знаю, как его установить, но постараюсь найти кого-то, кто сможет помочь».

Ц. ответил в тот же день и дал четкие пошаговые инструкции, как установить PGP, – по сути это было пособие вроде «Кодирования для чайников». В конце инструкций, которые мне показались сложными и запутанными, главным образом потому, что я в этом деле мало понимаю, он сказал, что это только «самое элементарное. Если вам не удастся найти кого-либо, кто поможет вам установить и запустить программу, – писал он, – дайте мне знать. У меня есть знакомые почти во всех уголках земного шара, разбирающиеся в криптографии».

Письмо заканчивалось очень выразительно: «Криптографически ваш, Цинциннат».

Однако мне так и не удалось найти время, чтобы заняться криптографией. Прошло семь недель, и эта мысль немного беспокоила меня. А что, если у этого человека есть для меня действительно важная история? Возможно, я пожалею, что не установил кодировочную программу. Помимо всего прочего, я знал, что такая программа могла пригодиться мне в будущем, даже если окажется, что Цинциннат в действительности не представляет собой ничего особенного.

Двадцать восьмого января 2013 года я отправил Ц. письмо о том, что найду человека, который установит мне программу, и на это уйдет день или два.

Ц. ответил на следующий день: «Прекрасная новость! Если вам нужна какая-то дальнейшая помощь или если у вас будут вопросы, не стесняйтесь. Примите мою искреннюю благодарность за поддержку в деле обеспечения безопасности коммуникации! Цинциннат».

Но я опять ничего не сделал, поскольку занимался другими темами и по-прежнему считал, что вряд ли у Ц. есть для меня что-то интересное. Осознанного убеждения ничего не предпринимать я не имел. Просто у меня на тот момент было много других дел, поэтому заниматься установкой шифровальной программы по предложению неизвестного человека в ущерб прочему мне показалось занятием не столь важным.

Итак, Ц. и я оказались в заколдованном кругу. Он не спешил делиться со мной деталями и даже не сказал мне, кто он такой и где работает, так как я не обеспечил кодовую систему переписки. Но без деталей мне трудно было поверить в то, что это дело первостепенной важности и что мне нужно как можно быстрее установить программу.

Поскольку я не предпринимал никаких шагов, Ц. проявил инициативу. Он прислал мне десятиминутный видеоролик «PGP для журналистов». В нем компьютерный голос зачитывал инструкции, как без особых проблем, шаг за шагом установить шифровальную программу. Все это сопровождалось наглядной демонстрацией и схемами.

Но я по-прежнему бездействовал. Именно в этот момент Ц., как он мне рассказал потом, начал нервничать. «Вот я, – думал он, – готовый рисковать своей свободой, а может быть, и жизнью, готовый передать этому типу документы величайшей секретности о самой засекреченной организации страны, что станет абсолютно эксклюзивным материалом для десятков, если не сотен, журналистов! А он даже пальцем не пошевелил, чтобы установить программу защиты!»

Так я чуть не упустил одну из крупнейших утечек информации в истории США, которой суждено было иметь самые серьезные последствия для службы безопасности страны.

Следующие новости ожидали меня спустя десять недель. Восемнадцатого апреля я покинул дом в Рио-де-Жанейро и вылетел в Нью-Йорк, где мне предстояло выступить с рядом докладов об опасности государственного шпионажа за гражданами и о нарушениях в области гражданских свобод, совершаемых под предлогом войны с терроризмом.

Когда самолет приземлился в аэропорту имени Джона Кеннеди, я увидел, что пришло электронное сообщение от кинодокументалиста Лоры Пойтрас. В нем говорилось: «Будешь ли в США на следующей неделе? Хотелось бы кое о чем поговорить, но лучше это сделать при встрече».

Сообщения от Лоры Пойтрас я всегда воспринимаю серьезно. Одна из самых целеустремленных, бесстрашных и независимых личностей, которых я когда-либо знал, Лора делала фильм за фильмом в невероятно рискованных условиях без съемочной группы и поддержки каких-либо информационных агентств – всего лишь скромный бюджет, одна кинокамера и решимость. В самый разгар войны в Ираке она отправилась в «суннитский треугольник»[1] и сняла там фильм «Моя страна, моя страна», в котором откровенно показала жизнь иракцев в период американской оккупации. Этот фильм был выдвинут на премию Американской академии киноискусства.

Свою следующую документальную картину «Присяга» Пойтрас снимала в Йемене, где она несколько месяцев отслеживала судьбы двух йеменцев – телохранителя и водителя Усамы бен Ладена. После этого Пойтрас работала над документальным фильмом о слежке Агентства национальной безопасности за гражданами. Эти три фильма, задуманные как трилогия о роли США в войне против терроризма, сделали ее объектом постоянных угроз со стороны властей, которые она испытывала всякий раз, когда въезжала или выезжала из США.

Лора дала мне ценный урок. Когда мы впервые с ней встретились в 2010 году, ее к тому времени задерживали раз тридцать в аэропортах при въезде в страну по приказу Министерства внутренней безопасности США. Ее допрашивали, ей угрожали, ее материалы и вещи, включая компьютер, камеры и записные книжки, конфисковывались. Но она настойчиво отказывалась обратиться за поддержкой к общественности, боясь, что это может сделать ее дальнейшую работу невозможной. Все изменилось после одного особенно оскорбительного допроса в международном аэропорту Ньюарка. Лора решила, что с нее хватит: «От моего молчания все становится не лучше, а хуже». Она была готова позволить мне написать о ее злоключениях.

Статья, которую я опубликовал в онлайновом политическом журнале Salon, детально описывала постоянные допросы, которым подвергалась Пойтрас, и этот материал вызвал большое внимание, письма поддержки и осуждение властей. В следующий раз, когда Пойтрас летела из США, допросов уже не было, документы и вещи у нее не изымали. Далее в течение двух месяцев угроз со стороны властей также не поступало. Впервые за многие годы Лора могла путешествовать беспрепятственно.

Этот урок был мне понятен: чиновники государственной службы безопасности не любят находиться в центре внимания. Они действуют нагло и незаконно только тогда, когда им кажется, что их никто не видит. Секретность, как мы поняли, – это стержень злоупотребления властью, это его движущий механизм. Противоядием такому злоупотреблению может быть только подлинная открытость.

В аэропорту, прочитав сообщение Лоры, я немедленно ответил: «Вообще-то я только что приехал в США. Ты где?» Мы договорились встретиться на следующий день в вестибюле моего отеля Marriott, в городке Йонкерс. Там в ресторане мы нашли свободные места и по настоянию Лоры до начала разговора дважды передвинули столики, чтобы удостовериться, что нас никто не слышит. Затем Лора перешла к делу. Она хотела обсудить со мной «крайне важный и деликатный вопрос», поэтому все должно было остаться между нами.

Лора попросила, чтобы я вынул батарею из мобильного телефона или оставил его в номере. «Похоже на паранойю, – сказала она, – но у правительства есть возможности активировать мобильные телефоны и переносные компьютеры на расстоянии, делая из них подслушивающие устройства». Если вы просто выключите телефон или компьютер, прослушка все равно может продолжаться, поэтому единственный способ ее избежать – извлечь аккумулятор. Я слышал об этом от правозащитников и хакеров, но как-то не придал значения данной информации, однако теперь я все воспринял всерьез, поскольку об этом говорила Лора. Поковырявшись в телефоне и поняв, что аккумулятор не извлекается, я отнес аппарат в номер и вернулся в ресторан.

Только после этого Лора начала говорить. Она получила несколько анонимных сообщений по электронной почте, которые показались ей вполне искренними и серьезными. Отправитель утверждал, что имеет доступ к крайне важным секретным документам, обличающим правительство США в слежке за собственными гражданами и гражданами других стран. Он решил предать данные документы огласке через Лору и настойчиво просил, чтобы она это сделала вместе со мной. Тогда я не соединил воедино то, что услышал, с давно забытыми сообщениями от Цинцинната, полученными несколько месяцев назад.

Лора достала из сумки несколько страниц с распечатанными письмами от анонимного отправителя, и я прочитал их за столом от начала до конца. Они были достойны внимания.

Второе письмо, отправленное спустя несколько недель после первого, начиналось так: «Все еще здесь».

Что касается вопроса, который я сразу же мысленно задал себе, – когда он будет готов предоставить документы, – отправитель писал: «Все, что могу сказать, – скоро».

В своих письмах отправитель просил Лору всегда извлекать батареи из телефонов перед началом серьезных разговоров или, по крайней мере, убирать сотовые в холодильник, что уменьшит возможность прослушивания, а затем убеждал ее работать с документами совместно со мной. Потом он перешел к главному:

«Шок этого начального периода [после первых разоблачений] окажет поддержку, необходимую для того, чтобы сделать Интернет более свободным для всех, но это не будет играть на руку обычному человеку, если только наука не опередит закон. Если мы поймем, как работает механизм нарушения нашей личной свободы, то мы победим. Мы можем гарантировать всем людям равную защиту от неразумной слежки с помощью универсальных законов, но только если техническое сообщество пожелает увидеть угрозу и сможет предложить сверхсложные технические решения. В конечном итоге мы должны воплотить принцип, согласно которому единственная возможность для облеченных властью пользоваться личной свободой наступает только тогда, когда той же свободой пользуются и обычные люди: это свобода, идущая от законов природы, а не от политики человека».

«Он вполне реален, – произнес я, когда закончил читать. – Не могу объяснить почему, но интуитивно я чувствую, что все это серьезно, он является именно тем, за кого себя выдает».

«Мне тоже так кажется, – ответила Лора, – в этом я мало сомневаюсь».

С точки зрения здравой логики наша с Лорой вера в правдивость того, о чем говорил информант, могла быть беспричинной. Мы понятия не имели, кто ей отправляет письма. Этим человеком мог быть кто угодно. Он запросто мог все придумать. Это также могло быть каким-нибудь хитрым трюком правительства с целью вовлечь нас в незаконное сотрудничество с информантом. А возможно, для публикации передавалась ложная информация с целью опорочить нас.

Мы обсудили все эти возможности. Мы знали, что в секретном докладе Министерства обороны США, подготовленном в 2008 году, WikiLeaks объявлялся врагом государства. В этом же докладе предлагались способы «потенциального уничтожения» данной структуры и обсуждалась возможность организации утечки в WikiLeaks ложной информации (интересно, что эта информация была тайно передана в WikiLeaks). Если бы она появилась на сайте WikiLeaks, то доверие к нему было бы подорвано.

Лора и я видели эти подводные камни, но мы решили идти вперед, положившись на собственную интуицию. Нечто необъяснимое, но в то же время очень интригующее убеждало нас в том, что автором письма был реальный человек и он говорил о подлинных вещах.

Последние семь лет меня не покидало убеждение о наличии опасной тенденции в вопросе госбезопасности США: это были радикальные теории власти о правах, которыми должно быть наделено правительство, – аресты людей, слежка за гражданами, растущий милитаризм и наступление на гражданские свободы. Журналистов, политических активистов и моих читателей беспокоила эта тенденция, о чем мы все говорили совершенно особым и сходным образом. Вряд ли, размышлял я, об этом стали бы рассуждать с таким знанием дела и с таким убеждением те, кто не разделял нашего чувства тревоги.

В одном из последних писем к Лоре ее корреспондент написал, что он делает заключительные шаги перед тем, как передать нам документы. Ему потребуется еще от четырех до шести недель, поэтому нам предлагалось ждать от него известий. Он заверял нас, что скоро мы их получим.

Спустя три дня я снова встретился с Лорой, на этот раз в Манхэттене. У нее было новое письмо, в котором наш анонимный корреспондент объяснял, почему он готов рисковать своей свободой и вероятным длительным тюремным заключением в случае обнародования этих документов. Теперь я поверил в него еще больше: наш источник существовал на самом деле, но, как я сказал своему партнеру Дэвиду Миранде во время полета домой в Бразилию, я был полностью готов выбросить всю эту ситуацию из головы. «Это может и не произойти. Он может изменить свое решение. Его могут поймать». У Дэвида совершенно замечательная интуиция, и он был на удивление уверен в своем мнении: «Он действительно существует. Это случится, – заявил он, – и это будет делом огромной важности».

Вернувшись в Рио-де-Жанейро, я три недели не получал никаких известий. Я почти перестал думать об информанте, потому что единственное, что мне оставалось делать, – это ждать. Затем 11 мая я получил электронное сообщение от одного технического специалиста, с которым я и Лора работали в прошлом. Слова его были загадочными, но смысл понятен: «Гленн! Я учусь пользоваться программой PGP. У тебя есть адрес, на который я мог бы тебе кое-что переслать, чтобы помочь тебе начать работать на следующей неделе?»

Я был уверен в том, что это «кое-что» являлось тем, что мне нужно, чтобы начать работать с документами информанта. Это, в свою очередь, означало, что Лора получила от нашего анонимного корреспондента то, что мы от него ожидали.

Затем технический специалист отправил через почтовую службу Federal Express бандероль, которая должна была прийти через два дня. Я не знал, что в ней – программа или сами документы. Следующие сорок восемь часов я ни о чем другом думать не мог. Бандероль должны были доставить в половине шестого вечера – но время шло, а ее не было. Я позвонил в FedEx, и мне сказали, что посылку задержали на таможне по «неизвестным причинам». Прошло два дня, пять дней, затем целая неделя. Каждый день в курьерской службе мне говорили одно и то же: бандероль задержана на таможне по неизвестным причинам.

В какой-то момент у меня возникло подозрение, что вмешалась некая правительственная организация – американская, бразильская или другая, – которая что-то знала, но все-таки мне хотелось думать о более вероятной причине, что это просто случайная бюрократическая проволочка.

Лора отказывалась обсуждать что-либо по телефону или электронной почте, поэтому я не знал о содержимом бандероли.

Наконец, спустя десять дней после отправки я получил бандероль. Я открыл ее и обнаружил две флешки и распечатанную инструкцию по использованию различных компьютерных программ с максимальной защитой, а также множество кодовых фраз для доступа к закодированным аккаунтам электронной почты и другие программы, о которых я и понятия не имел.

Я не понимал, что все это значит. До настоящего момента я и не слышал о существовании этих специальных программ, хотя знал о кодовых фразах, главным образом о длинных паролях, содержащих произвольно организованные последовательности букв из разных регистров, с особой пунктуацией, которые трудно взломать. Поскольку Пойтрас отказывалась говорить по телефону или электронной почте, я был в растерянности: у меня имелось то, чего я ждал, но я не представлял, куда меня все это приведет.

Я решил все выяснить, и выяснить из лучших источников.

На следующий день после доставки бандероли, это было в двадцатых числах мая, Лора сказала, что нам нужно срочно поговорить, но только с помощью криптографического протокола OTR. Я им уже пользовался ранее, у меня была установлена эта программа, имелся личный аккаунт, поэтому мне оставалось только добавить имя Лоры к «списку друзей». Она тут же откликнулась.

Я спросил ее, предоставлен ли мне доступ к секретным документам. Она ответила, что их мне передаст сам источник, а не она. Затем Лора ошеломила меня известием, что нам, возможно, придется отправиться в Гонконг для встречи с источником. Я был в изумлении. Что может делать в Гонконге человек, имеющий доступ к самым секретным документам правительства США? Я предполагал, что наш аноним находится где-то в Мэриленде или северной Вирджинии. Какое отношение ко всему имеет Гонконг? Конечно, мне очень хотелось поехать туда, но мне нужно было узнать больше – зачем, собственно, я туда еду. Однако нежелание Лоры открыто это обсуждать вынудило нас отложить разговор.

Она спросила меня, готов ли я отправиться в Гонконг через несколько дней. Я хотел удостовериться, что поездка будет иметь смысл, поэтому задал вопрос: «Есть ли у тебя подтверждение, что источник – реальное лицо?» Лора ответила: «Конечно, иначе зачем бы я предложила тебе ехать в Гонконг». Я сделал вывод, что она получила какие-то серьезные документы от нашего информанта.

Пойтрас также сообщила о новой проблеме. Источник был обеспокоен тем, как далеко зашли дела, в частности в связи с новым поворотом событий из-за того, что в деле могла оказаться задействованной газета Washington Post. Лора сказала, что мне необходимо поговорить с источником напрямую и успокоить его.

В течение часа я получил письмо от него самого.

Сообщение было от Verax@. Verax по латыни означает «говорящий правду». Тема письма была такой: «Нужно поговорить». В нем сообщалось: «Я работаю над одним большим проектом вместе с нашим общим другом», – так он давал мне понять, что это был именно он, анонимный источник, имеющий контакты с Лорой.

«Недавно вам пришлось отклонить идею небольшой поездки для встречи со мной. Вам нужно включиться в это дело. Есть ли возможность встретиться и поговорить без предупреждения? Я понимаю, что средств обеспечения безопасности коммуникации у вас немного, но я обойдусь тем, что у вас есть». Он предложил переговорить через OTR и дал имя пользователя.

Я не совсем понимал, что он имеет в виду под фразой «отклонить небольшую поездку», – я просто выразил недоумение, почему он был в Гонконге, но ехать не отказывался. Я отнес это к недопониманию и тут же ответил: «Я сделаю все возможное, чтобы включиться в дело» – и предложил немедленно переговорить через OTR. Я внес его имя и стал ждать.

Через пятнадцать минут мой компьютер издал сигнал, похожий на звон колокола; это означало, что информант вышел на связь. Немного нервничая, я навел курсор на его имя и напечатал: «Привет!». Он ответил, и я начал разговаривать напрямую с тем, кто, как я в тот момент полагал, обнародовал ряд секретных документов о программах США в области наблюдения за гражданами и хотел предать гласности новые документы.

Взяв с места в карьер, я сразу же заявил, что полностью готов заняться его историей. «Я готов сделать все, что нужно, чтобы опубликовать ваши сведения». Источник, чье имя, место работы, возраст и прочее мне все еще были неизвестны, спросил, приеду ли я в Гонконг для встречи с ним. Я не стал интересоваться, почему он был в Гонконге; мне не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, что я выуживаю информацию.

Я решил с самого начала позволить ему взять бразды правления в свои руки. Если он захочет рассказать мне, почему он находится в Гонконге, то расскажет. И если он захочет рассказать, какие документы собирается передать мне, то тоже расскажет. Такая пассивная позиция была для меня непростым делом. Как бывший адвокат, а ныне журналист, я привык давить на человека, чтобы получить ответ, а мне хотелось спросить его о сотне вещей.

Но я подумал, что он находится в непростом положении. Так или иначе, было понятно, что этот человек решил совершить то, что правительство США считает очень серьезным преступлением. Из того, что его крайне волновал вопрос безопасности нашего общения, было ясно, что секретность имела чрезвычайное значение. Я убеждал себя, что поскольку об этом человеке, о его образе мыслей, о его мотивах и опасениях известно так мало, то сдержанность и осторожность с моей стороны необходимы. Мне не хотелось его вспугнуть, поэтому я мирился с тем, что в этом случае информацию давали мне, а не я ее вытягивал из собеседника.

«Конечно, я приеду в Гонконг», – сказал я, все еще не понимая, почему он находится там, а не в другом месте и почему он хочет, чтобы я приехал к нему туда.

В тот день мы проговорили с ним два часа. В первую очередь его беспокоило происходящее с некоторыми документами АНБ, которые с его согласия Пойтрас обсуждала с репортером Washington Post Бартоном Геллманом. Материалы касались одной особой истории о программе, называемой PRISM. Эта программа позволяла АНБ получать доступ к частным сообщениям, проходящим через крупнейшие интернет-ресурсы, включая Facebook, Google, Yahoo! и Skype.

Вместо того чтобы быстро напечатать информацию, газета собрала для ее обсуждения большую группу юристов, которые начали предъявлять свои требования и угрожать. Для источника это было сигналом: Washington Post вместо того, чтобы непосредственно воспользоваться подобной исключительной для журналистов возможностью, откровенно струсил. Информант также переживал из-за того, что эти дискуссии в прессе могут повредить его личной безопасности.

«Мне не нравится то, как это развивается, – сказал он мне. – Я хотел, чтобы кто-то другой напечатал эту историю о PRISM, а вы смогли бы заняться более крупными архивами, в особенности теми, которые имеют отношение к массовому шпионажу внутри страны, но теперь я хочу, чтобы именно вы написали об этом. Я читал многие ваши публикации, и я знаю, что вы будете действовать наступательно и бесстрашно».

«Я готов и горю желанием, – ответил я ему. – Давайте решим, что мне нужно сделать».

«Первое служебное задание – добраться до Гонконга», – сказал мой собеседник. Он возвращался к этому вопросу снова и снова: немедленно приезжайте в Гонконг.

Другой важной темой, которую мы обсудили во время той первой беседы, была его цель. Из его электронных писем, адресованных Лоре, я знал, что он счел себя обязанным рассказать всему миру о массовой слежке, которую тайно организовало американское правительство. Но чего он добивался?

«Я хочу организовать всемирное обсуждение таких вопросов, как личная свобода граждан, свобода пользования Интернетом и опасность массового шпионажа за гражданами со стороны государства, – сообщил он. – Я не боюсь того, что со мной может произойти. Я смирился с тем, что моя жизнь может закончиться после того, что я сделаю. Но я знаю, что поступаю правильно».

Затем он сказал нечто удивительное: «Я хочу быть тем человеком, который стоит за этими разоблачениями. Я полагаю, что обязан объяснить, почему я это делаю и чего надеюсь достичь». Он сказал, что написал документ, который хочет разместить в Интернете, когда раскроет себя и объявит о себе как об источнике информации. Это будет манифест против информационного пиратства, осуждающий слежку за гражданами, адресованный для подписи всем людям мира с целью показать, что весь мир выступает в защиту личной свободы граждан.

Несмотря на то что он явно подставлял себя под удар – за это ему могло грозить длительное тюремное заключение, если не большее, – мой собеседник снова и снова повторял, что он «смирился» с такими последствиями. «Я боюсь только одного, что люди увидят эти документы и отмахнутся от них: “Мы предполагали, что такое происходит, но нам нет до этого дела”. Единственное, что меня тревожит, – это то, что я рискую своей жизнью неизвестно ради чего».

«Я очень сомневаюсь, что случится именно так», – заверил я его, не будучи убежденным в том, что говорю. Я знал из опыта освещения деятельности АНБ, как трудно пробудить в обществе тревогу по поводу государственной слежки за гражданами: нарушение личных свобод и злоупотребление властью кажутся многим людям какими-то абстракциями, мало их касающимися. Более того, вопрос наблюдения за гражданами очень сложен, поэтому заставить широкую общественность вникать в него весьма непросто.

Но сейчас ситуация была другая. Средства массовой информации не упускают возможность отследить какую-нибудь утечку данных, в особенности когда дело касается самых секретных материалов. А то, что эта утечка исходила от кого-то, кто работал в аппарате государственной безопасности, а не просто от юриста Американского союза защиты гражданских свобод или правозащитника, несомненно, добавляло веса этой информации.

В тот вечер я обсудил с Дэвидом мою поездку в Гонконг. Мне не очень-то хотелось бросать работу и отправляться на другой конец земного шара на встречу с кем-то, о ком я не знал ничего, даже настоящего имени, поскольку у меня не было уверенности в том, что он тот, кем себя назвал. Все это может оказаться пустой тратой времени, или ловушкой, или еще чем-нибудь странным.

«Скажи ему, что хочешь взглянуть на какие-нибудь из документов, чтобы убедиться в том, что все серьезно и что тебе имеет смысл включаться в это», – порекомендовал мне Дэвид.

Как обычно, я последовал его совету. Войдя на следующее утро в программу OTR, я сказал, что планирую отправиться в Гонконг через несколько дней, но сначала хотел бы увидеть какие-нибудь документы, чтобы понять, что за разоблачение готовит мой собеседник.

Он снова предложил мне установить разные программы. После этого в течение пары дней он руководил мной, объясняя, как шаг за шагом устанавливать и использовать каждую программу, в том числе программу защиты сообщений PGP. Понимая, что в этом деле я новичок, он проявил недюжинное терпение, подробно рассказывая, как «навести курсор на синюю иконку, затем нажать на “OK” и перейти на следующий экран».

Я извинялся за свою нерасторопность, за то, что отнял у него несколько часов на уроки элементарных основ безопасности личной переписки. «Нет проблем, – сказал он, – это не имеет большого значения. А у меня сейчас много свободного времени».

Когда программы были установлены, я получил файл, состоящий приблизительно из двадцати пяти документов. «Просто чтобы дать вам немного почувствовать вкус, но это только самая вершина айсберга», – прокомментировал он, словно поддразнивая меня.

Я открыл файл, пробежался глазами по списку документов и наугад щелкнул кнопкой мыши. Наверху страницы появился гриф, напечатанный красными буквами TOP SECRET//COMINT/NOFORN/.

Это означало, что передо мной совершенно секретный документ, предназначенный для разведки средств связи (COMINT) и не предназначенный для иностранных подданных, в том числе международных организаций или партнеров по коалиции (NOFORN). Итак, вот он передо мной, во всей своей неопровержимости, совершенно секретный документ из Агентства национальной безопасности, одной из самых засекреченных организаций, принадлежащих самому мощному правительству в мире. Никогда еще из АНБ, за всю его шестидесятилетнюю историю существования, не утекал документ такой важности. Теперь в моем распоряжении было более двадцати подобных документов. А человек, с которым я последние два дня беседовал по нескольку часов, собирался мне передать еще больше таких материалов.

Первый документ был руководством для служащих АНБ, предназначенным для ознакомления аналитиков агентства с новейшими средствами ведения коммуникационной разведки. В нем рассматривались в общих чертах типы информации, которую могут запрашивать аналитики (электронные адреса, IP-адрес [интернет-протокол], номера телефонов) и тип данных, получаемых по их запросу (содержимое электронной почты, телефонные метаданные, пароли подключения к чатам). По сути дела, я вел прослушку сотрудников АНБ, дающих инструкции аналитикам агентства о том, как вести прослушку их объектов наблюдения.

Мое сердце колотилось. Пришлось прервать чтение и несколько раз пройтись по дому, чтобы осознать то, что я только что увидел, и прийти в себя, чтобы продолжить чтение файлов. Я вернулся к компьютеру и наугад выбрал следующий документ. Им оказалась презентация в программе PowerPoint, озаглавленная PRISM/US-984XN Overview. На каждой последующей странице были логотипы девяти крупнейших интернет-компаний, включая Google, Facebook, Skype и Yahoo!

Первый слайд рассказывал о программе, с помощью которой АНБ вело то, что называлось «сбором данных непосредственно из серверов следующих поставщиков услуг в США: Microsoft, Yahoo! Facebook, Paltalk, AOL, Skype, YouTube, Apple». В таблице приводились сведения о датах, когда эти компании подключились к данной программе.

И снова я пришел в такое возбуждение, что пришлось прервать чтение.

Мой источник сказал, что отправил мне большой файл, к которому у меня не будет доступа, пока не придет время. Я подумал, что не стоит вдаваться в подробности этих загадочных, но важных слов, поскольку хотел позволить ему самому решать, когда предоставлять мне информацию. Кроме того, я и так был взволнован тем, что имел перед своими глазами.

С первого взгляда на эти документы я осознал две вещи: мне немедленно нужно лететь в Гонконг и мне требуется официальная поддержка для того, чтобы я мог делать репортаж. Это означало, что необходимо обратиться в газету Guardian и к ее интернет-сайту, где я девять месяцев назад начал вести ежедневные колонки новостей. Итак, я собирался вовлечь эту газету в то, что, как я уже понимал, вызовет грандиозный скандал в обществе.

Я связался по Skype с Джанин Гибсон, главным редактором американского издания Guardian. По контракту с газетой я обладал полной редакторской свободой; это означало, что никто не имел права редактировать или даже комментировать мои статьи перед их публикацией. Я писал статьи, а затем отправлял их прямо на сайт. Единственным исключением из этого соглашения было то, что я был обязан извещать редакцию в том случае, если содержание моих материалов могло иметь юридические последствия для газеты или поставить меня, как журналиста, в необычное затруднительное положение. За девять месяцев работы таких ситуаций было очень мало, одна или две, поэтому вопросов ко мне со стороны редакторов Guardian почти не возникало.

Но сейчас был именно тот случай, когда о статье нужно было предупредить заранее. Помимо этого, мне требовались деньги на расходы и поддержка газеты.

«Джанин, у меня есть колоссальная история, – начал я. – У меня появился источник, обладающий неограниченным доступом к самым секретным документам Агентства национальной безопасности. Он уже показал мне некоторые материалы, и они потрясающие. Но он говорит, что это не все. По какой-то причине он находится в Гонконге, понятия не имею, почему. Он хочет, чтобы я приехал к нему, и тогда он отдаст мне остальные материалы. То, что он уже передал мне, и то, что я увидел, свидетельствует о просто шокирующих…»

Гибсон прервала меня: «Как ты мне звонишь?»

«По Skype».

«Мне кажется, нам не следует обсуждать эти вещи по телефону, а тем более по Skype», – мудро заметила она и предложила мне немедленно прилететь в Нью-Йорк, чтобы обсудить эту историю при личной встрече.

Мой план, о котором я поведал Лоре, состоял в следующем: по прибытии в Нью-Йорк показать документы людям из Guardian и пообещать им потрясающую историю, чтобы они отправили меня в Гонконг на встречу с источником. Лора согласилась дождаться меня в Нью-Йорке, после чего мы вместе собирались вылететь в Гонконг.

На следующий день ночным рейсом я вылетел из Рио-де-Жанейро в Нью-Йорк и утром около 9 часов утра остановился в манхэттенском отеле, после чего встретился с Лорой. Первым делом мы отправились в магазин и купили ноутбук, который я не планировал подключать к Интернету. Организовать слежку через такое устройство гораздо сложнее. Для этого разведывательной службе вроде АНБ пришлось бы прибегнуть к более изощренным методам, например через физический доступ к компьютеру и внедрение в его жесткий диск устройства для ведения прослушки и наблюдения. Если держать компьютер все время при себе, то такого вторжения можно избежать. Я буду работать на новом компьютере с секретными материалами, в частности с документами АНБ.

Я засунул новый компьютер в рюкзак, и мы с Лорой прошли пять кварталов по Манхэттену в редакцию Guardian в районе Сохо.

Гибсон уже ждала нас. Я прошел с ней в ее кабинет, где к нам присоединился ее заместитель Стюарт Миллер. Лора осталась ждать. Гибсон не знала Лору, а мне хотелось, чтобы мы смогли поговорить свободно. Я не подозревал, как редакторы Guardian отреагируют на то, что я им скажу. Раньше я с ними не работал, тем более с материалами, хотя бы отдаленно напоминающими по своей важности те, что я им принес.

После того как я загрузил файлы от нашего информанта в новый компьютер, Гибсон и Миллер уселись рядом и стали изучать документы, периодически восклицая «Ну и ну!», «Вот это да!» и подобное. Я сидел на диване, наблюдая за тем, как они читают. Их лица стали выражать глубочайшее удивление, когда до них начала доходить суть прочитанного. Каждый раз, когда они заканчивали просматривать один документ, я вставал и открывал им следующий. Их изумление нарастало.

Помимо двадцати пяти документов из АНБ источник прислал свой манифест, который он собирался опубликовать, чтобы читатели могли подписать его и тем самым высказаться в пользу защиты конфиденциальности информации и против слежки. Манифест звучал драматично и сурово, но этого и следовало ожидать, принимая во внимание тот драматичный и суровый выбор, который сделал наш источник, выбор, который перевернет всю его жизнь. Мне было понятно, почему кто-то, на чьих глазах втайне от общества происходило создание разветвленной системы государственного шпионажа за гражданами, неподконтрольной никому, вдруг забил тревогу по поводу увиденного и той опасности, которую представляет эта система. Конечно, все, что он писал, звучало бескомпромиссно; его настолько это взволновало, что он решился на самый отчаянный поступок. Я понимал причину такой принципиальности, но волновался по поводу того, как Гибсон и Миллер воспримут манифест. Мне не хотелось, чтобы они решили, что мы имеем дело с человеком с неустойчивой психикой: я провел немало часов, беседуя с Цинциннатом, после чего сделал вывод о том, что это человек необычайно рациональный и склонный к продуманным решениям.

Мои страхи быстро подтвердились. «Кому-то все это покажется сумасшествием», – произнесла Гибсон.

«Да, кто-то из читателей и людей из прессы, настроенных в пользу АНБ, может сказать, что это несколько смахивает на историю с Тедом Качинским[2], – согласился я. – Но в конечном счете самое важное – это документы, а не он или мотивы, побудившие его передать материалы нам. А кроме того, у любого, кто идет на такие крайние меры, будут крайние мысли. Это неизбежно».

Наряду с манифестом Сноуден написал обращение к журналистам, которым он передавал архив. В этом призыве он пытался объяснить свое решение и цели, а также предсказывал, каким чудовищем его попытаются выставить:

«Мой единственный мотив – проинформировать людей о том, что делается во имя них и что делается против них. Правительство США в заговоре со своими сателлитами, в первую очередь входящими в “Пять глаз”[3] – Соединенным Королевством, Канадой, Австралией и Новой Зеландией, опутали мир сетью тайной всепроникающей слежки, от которой невозможно спрятаться. Они охраняют эту сеть от контроля со стороны граждан за завесой лжи и секретности и скрываются от возмущения общественности на случай утечек информации, преувеличивая необходимость сохранения этой информации в тайне…

Прилагаемые документы подлинные и оригинальные, и я их передаю, чтобы люди поняли, как действует глобальная пассивная система наблюдения за гражданами, чтобы люди могли организовать защиту от этой системы. В тот день, когда я пишу это, все новые коммуникационные записи поглощаются, вносятся в каталоги этой системой и поступают на хранение на многие годы, для чего во всем мире создаются “хранилища данных о населении” (эвфемистически называемые “системой сбора и обработки данных”). Крупнейший из таких центров находится в штате Юта. Я молюсь о том, чтобы внимание общественности и дебаты по этому вопросу привели к изменениям, но имейте в виду, что политика, проводимая людьми, со временем меняется и даже Конституцию можно нарушить, когда того требуют аппетиты политиков. Вспомним исторические слова: “Нам более не стоит верить человеку – во избежание проступка нам следует сковать его цепями шпионажа”».

Я тут же узнал в последнем предложении перифразированную цитату из высказывания Томаса Джефферсона от 1798 года, которую я часто приводил в своих работах: «В вопросах власти нам не следует более доверять человеку – во избежание злоупотребления нам следует сковать его цепями Конституции».

Изучив все документы, в том числе обращение Сноудена, Гибсон и Миллер согласились со мной. «В общем, – решила Гибсон спустя два часа после моего прилета, – тебе нужно как можно скорее ехать в Гонконг, например завтра».

Итак, Guardian был на нашей стороне. Моя миссия в Нью-Йорке выполнена. Теперь я знал, что Гибсон, по крайней мере в данный момент, поддерживала мысль о яркой и напористой публикации в газете. Во второй половине дня мы с Лорой встретились с сотрудником Guardian, отвечающим за командировки, чтобы как можно быстрее организовать нашу поездку в Гонконг. Лучшим вариантом был прямой шестнадцатичасовой рейс компании Cathay Pacific из аэропорта Джона Кеннеди на следующее утро. Но не успели мы порадоваться предстоящей встрече с нашим источником, как возникли осложнения.

К конце рабочего дня Гибсон заявила, что хочет подключить к работе репортера Юэна Макаскилла, являющегося сотрудником Guardian уже двадцать лет. «Он великолепный журналист», – сказала она. Принимая во внимание весь объем работы, за которую мы взялись, я осознавал, что мне понадобится помощь других журналистов из Guardian, и теоретически не имел ничего против этого предложения. «Я бы хотела, чтобы Юэн поехал с вами в Гонконг», – добавила она.

Я не знал Макаскилла. И, что более важно, его не знал наш источник. И он думал, что в Гонконг приеду только я с Лорой. А Лора, которая планирует все с особой точностью, могла прийти в ярость от того, что наши планы внезапно меняются.

Я был прав. «Нет, нет и нет, – ответила она. – Мы не можем в последнюю минуту просто так подключить к делу нового человека. И я его совсем не знаю. Кто может за него поручиться?»

Я попытался объяснить ей решение Гибсон. Я тогда не мог полностью доверять редакторам Guardian, в особенности когда речь шла о такой серьезной истории, но я мог предположить, что то же самое они испытывали по отношению ко мне. Учитывая риск, на который шла газета, я рассуждал, что им наверняка хотелось подключить к работе кого-то, кого они хорошо знают, кто с ними долго работал, кто будет информировать их о контактах с источником и кто будет гарантией того, что вся затея выигрышная. Помимо этого Гибсон должна была получить полную поддержку и одобрение лондонской редакции Guardian, в которой меня знали еще меньше. По всей вероятности, Гибсон хотела включить в игру кого-то, кто успокоит людей в Лондоне, а для этого Юэн был, безусловно, лучшей фигурой.

«Меня это не интересует, – ответила Лора. – Третий человек, которого мы не знаем, привлечет ненужное внимание или напугает источника». В виде уступки Лора предложила, чтобы Юэн отправился за нами через несколько дней после того как мы установим контакт с источником и войдем к нему в доверие. «Ты можешь повлиять на них. Скажи им, что Юэна посылать нельзя, пока мы все не подготовим».

Я пришел к Гибсон, предлагая условия вроде бы удобного компромисса, но она стояла на своем. «Юэн может поехать в Гонконг с вами, но не будет встречаться с источником, пока вы с Лорой не скажете ему, что почва готова».

Было очевидно, что для Guardian важно, чтобы Юэн летел с нами. Гибсон нужны гарантии того, что в Гонконге все будет происходить так, как надо. Кроме того, ей было необходимо развеять сомнения начальства в Лондоне. Но Лора также твердо стояла на том, что мы должны лететь одни. «Если источник увидит нас в аэропорту с кем-то третьим, кого он не знает, он психанет и прекратит контакт. Нет, это исключено». Подобно дипломату из Госдепартамента, выполняющему челночные операции и безрезультатно пытающемуся примирить враждующие стороны на Ближнем Востоке, я снова отправился к Гибсон. На этот раз она дала туманный ответ, из которого можно было заключить, что Юэн отправится в поездку через два дня после нашего отлета. Или же мне хотелось в ее словах услышать именно это.

Так или иначе, от человека, занимающегося командировками, в тот вечер я узнал, что билет Юэну был заказан на следующий день, на наш рейс. Его все-таки отправляли тем же самолетом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.