Что нам говорят историки
Что нам говорят историки
Как и все без исключения революционные события, мятеж на «Памяти Азова» был впоследствии залегендирован. Многие происшедшие на нем события были «переосмыслены» в угоду времени и конъюнктуре, вследствие чего истинные герои стали негодяями, а негодяи — героями.
Вот как возвышенно описывали начало мятежа на «Памяти Азова» в советское время: «Объявив команде свое решение, штаб поднял над крейсером красный флаг. Раскаты громового „ура“ пронеслись над рейдом. Многие матросы плакали от счастья. Флаг осветили бортовым прожектором, и он переливался в лучах голубоватого света. И когда на заре на горизонте всплыло багровое, будто дымное солнце, оно было почти одного цвета с этим флагом…» Попробуй–ка написать лучше!
Не последнюю роль в этом сыграл наиболее авторитетный в 40–50–х годах XX века историк революционного движения в русском флоте генерал–майор С. Найда. Вот как описано С. Найдой восстание на «Памяти Азова» в его главном труде «Революционное движение в царском флоте»: «На крейсере „Память Азова“ и минном крейсере „Абрек“ существовали подпольные социал–демократические организации, на других кораблях были представители социал–демократической организации и везде имелись группы революционных матросов. Команды кораблей были однородны как по сроку службы, так и по классовому составу. На крейсере „Память Азова“ из 700 человек команды было только 200 матросов постоянного состава, в том числе часть сверхсрочников, 500 учеников явились переменным составом. Матросы постоянного состава почти все, за исключением некоторых сверхсрочников, были вовлечены в революционное движение. На сверхсрочную службу обычно оставались младшие и старшие унтер– офицеры и боцманы, пришедшие во флот из деревни. Сверхсрочнослужащие пользовались рядом льгот и в материальном отношении были обеспечены удовлетворительно. Это ставило их в привилегированное положение. Наконец, занимая низшие командные должности, они в массе были враждебны революционному движению и являлись опорой реакционного офицерства. На других учебных кораблях состав команд был примерно такой же.
Революционная пропаганда среди кадровой (постоянной) части команд велась еще с 1905 года. Пропаганду среди молодых учеников и новобранцев в 1906 г. вели сами же матросы, а на берегу им оказывали помощь местные партийные организации РСДРП и особенно Ревельская, действовавшая через подпольную военно–партийную организацию крейсера „Память Азова“. В состав организации на корабле „Память Азова“ входили артиллерийский квартирмейстер Лобадин, баталер Гаврилов, гальванер Колодин, минер Осадский, комендоры Кузьмин, Катихин, Болдырев, Ширяев, Пинкевич и др. Признанным руководителем матросов и до, и во время восстания был Лобадин. Всех революционных матросов на корабле объединял подпольный судовой комитет, во главе которого стояли Лобадин и другие большевики. Но были на крейсере „Память Азова“ и эсеры, и эсерствующие. Правда, организация эсеров и влияние ее среди команды крейсера были невелики, но эта небольшая группа, получая директивы от эсеровских комитетчиков, толкала матросов па бунт, нарушения дисциплины и преждевременное восстание. Постоянным представителем и связным от Ревельского комитета РСДРП и его военной организации с матросами отряда учебных кораблей был большевик–подпольщик Арсений Коптюх (он же Оскар Минее, Степан Петров, и он же Рязанов).
Под руководством неутомимого Коптюха и его товарищей из Ревельской организации РСДРП в июне и июле 1906 г. матросы отряда учебных кораблей устраивали на берегу сходки, митинги и собрания; посещали рабочие митинги и собрания; получали на берегу нелегальную литературу и широко распространяли ее на кораблях. Коптюх, руководя агитационно–пропагандистской работой среди матросов, по указанию Ревельского комитета РСДРП готовил восстание на кораблях. Подготовка шла быстрыми темпами. Матросы, руководствуясь указаниями Коптюха, разрабатывали планы захвата кораблей и создали своеобразные боевые дружины, которые должны были сыграть решающую роль в первый момент восстания и быть опорой в дальнейшей борьбе.
Рост стихийных одиночных выступлений в этот период являлся показателем растущих в массе матросов возбуждения и недовольства. Это понимали и офицеры. Особенно насторожиться заставил их имевший место в середине июня демонстративный отказ команды крейсера „Память Азова“ от плохого обеда. Чтобы лишить матросов возможности еще раз выступить с протестом по поводу плохой пищи, командир корабля капитан 1–го ранга Лозинский разрешил матросам избрать артельщиков, которым и было поручено питание команды. Чтобы „не позорить честь корабля“, командир корабля и офицеры решили сделать вид, что они не придают большого значения столкновению с командой, и пытались даже скрыть факт от вышестоящего начальства, но втайне начали зорко следить за матросами, надеясь раскрыть революционную организацию. Однако о выступлении матросов стало все же известно. В № 8 газеты „Мысль“ от 28 июня 1906 г. была помещена заметка, в которой сообщалось, что на корабле произошел бунт и что для наведения порядка прислан батальон Новочеркасского полка.
Командир корабля написал рапорт начальнику учебно–артиллерийского отряда и просил привлечь редактора газеты к ответственности за ложные сведения. Начальник отряда в свою очередь направил рапорт морскому министру. А в министерстве о напряженном положении на кораблях знали от осведомителя охранки кондуктора Лавриненко, который сумел проникнуть в подпольную организацию крейсера „Память Азова“.
Если командование отряда стремилось избавиться от революционных матросов втихомолку, путем списания с кораблей наиболее видных организаторов, чтобы затем арестовать их уже на берегу, то в министерстве, очевидно, стояли за массовые и открытые аресты. В начале июля с крейсера „Память Азова“ списали минера Жадского.
Матросы поняли, что это не случайное списание, и оказали сопротивление. Только вмешательство в конфликт всех офицеров дало возможность увезти его с корабля. Новое выступление уже нельзя было объяснить так, как объясняли случай отказа от обеда. К морскому министру полетели шифрованные телеграммы. Располагая сведениями о подготовке восстания на Балтике и в Финляндии, министр решил, что пришло время для рассредоточения флота, перегруппировки команд, арестов неблагонадежных, укрепления кораблей гардемаринами и т.д. Для проведения этих мероприятий министр выехал на флот и 14 июля 1906 г. устроил смотр учебно–артиллерийскому отряду.
После „смотра“ командование Балтийского флота рассредоточило весь флот и в том числе корабли учебного отряда направило в бухту Папонвик и другие места с целью, по возможности, изолировать их друг от друга, а команды оградить от влияния агитаторов. Учебный корабль „Рига“ был оставлен в Ревеле. Заподозренным в политической неблагонадежности, как, например, Лобадину, под разними предлогами запретили увольнение на берег. Усилили надзор, запретили встречи между матросами разных кораблей. Эти меры чрезвычайно затрудняли связи революционеров различных кораблей. Стало труднее собираться на кораблях, ухудшилась связь с Ревелем. На наиболее подготовленном к восстанию крейсере „Память Азова“ работа подпольщиков усложнялась еще и тем, что крутые меры командования взволновали часть матросов. Менее сдержанные могли выступить при малейшем толчке.
18 июля, в 10 часов вечера, баталер Гаврилов (один из участников подпольной организации на корабле) получил условную телеграмму о восстании в Свеаборге и сообщил ее содержание руководителю организации Лобадину. Телеграмма поставила азовцев в трудное положение. Из директив Ревельского комитета РСДРП они знали, что время для восстания не назрело; на учебных кораблях не была закончена подготовка к восстанию, и работу эту отчасти расстроил перевод кораблей из Ревеля. Азовцы приняли решение: от восстания воздержаться до выяснения обстановки, проверки фактов и подтверждения указаний о необходимости восстания от ревельской организации РСДРП. А в это время из Ревеля уже спешил к азовцам посланный Ревельским комитетом РСДРП Арсений Коптюх. Узнав, что в Ревель из бухты Папонвик пришел за провизией минный крейсер „Абрек“, Коптюх переоделся в матросскую форму и с помощью подпольщиков проник на корабль.
Вечером 19 июля „Абрек“ пришел в бухту Папонвик и начал разгружать провизию для кораблей отряда. Вместе с матросами с „Памяти Азова“, доставлявшими провизию на свой корабль, Коптюх перешел на крейсер, чтобы передать сообщение о начавшемся восстании в Свеаборге. Около 10 часов вечера 19 июля Лобадин и Коптюх в таранном отделении крейсера собрали заседание судового комитета и актив революционных матросов. Из материалов следствия и суда видно, что на этом заседании было около 50 человек. Коптюх сообщил, что в Свеаборге началось восстание, и поставил на обсуждение вопрос о восстании на кораблях учебно–артиллерийского отряда. Около часа ночи кто–то из присутствовавших внес предложение перейти в другое место, так как в таранном отделении от большого скопления людей стало трудно дышать. Предложение приняли и по группам начали выходить. Ученик Тильман, знавший о заседании, отправился в это время с доносом о происходящем собрании. Он сообщил также, что среди матросов находится посторонний человек.
По приказанию старшего офицера, капитана 2–го ранга Мазурова, на корабле начался обыск. Матросы быстро разошлись по кубрикам и легли в койки. В таранном отделении старший офицер застал еще нескольких матросов и переписал их. Потом начался обыск в жилой палубе. Коптюх лежал на койке с матросом Козловым. Здесь Мазуров и обнаружил его. На вопрос, кто он такой, Коптюх ответил: кочегар № 122. Такого номера по расписанию не было, и это сразу его выдало. Старший офицер приказал арестовать Коптюха. У него нашли браунинг и патроны. Начальник отряда кораблей, капитан 1–го ранга Дабич и командир корабля Лозинский учинили ему допрос, но, ничего не добившись, решили утром отправить его на крейсере „Воевода“ в ревельскую охранку.
Обыск на корабле и арест Коптюха вызвали сильное возбуждение среди революционной части команды. По инициативе Лобадина, Пинкевича, Кузькина и Осадчего наскоро был разработан план выступления. Во главе восстания стал Лобадин. По его приказанию минный машинист Осадчий остановил динамо–машину. Когда на корабле погас свет, группа матросов сняла часового, захватила несколько винтовок и ящик с патронами. Офицеры, поняв, что началось восстание, тоже бросились к винтовкам и начали их сносить в кают–компанию. Им помогали кондукторы. Однако у многих винтовок не оказалось затворов.
…Мазуров пошел к матросам, надеясь успокоить их. — Кто меня любит, — заявил он, — иди ко мне. Брось бунтовщиков! — Мазуров надеялся, что матросы по–старому заявят: „Вы наши отцы, мы ваши дети“. Но изменились времена, прозрел матрос. На зов Мазурова раздались крики: „Кто вас любит? Изверги! Кровопийцы! Злодеи!“ Началась суматоха.
В это время основная группа восставших матросов по приказанию Лобадина собралась на верхней палубе, и восставшие перешли в наступление. Около двух часов ночи на корабле затрещали выстрелы. Во время перестрелки был убит предатель Тильман, стоявший на посту у ванной комнаты, где сидел арестованный Коптюх, тяжело ранен и вскоре умер вахтенный начальник мичман Зборовский, убиты: инженер–механик подполковник Максимов, врач Соколовский, лейтенант Македонский и ранены: старший офицер Мазуров и иеромонах Клавдий, командир корабля капитан 1–го ранга Лозинский и лейтенанты Вердеревский и Селитренников.
Дружное и смелое выступление матросов вызвало подъем среди революционно настроенных матросов и посеяло панику среди офицеров и их приспешников. Начальник отряда Дабич приказал офицерам развести пары на баркасе и вместе со своим флаг–капитаном Римским-Корсаковым 1–м, частью здоровых и раненых офицеров (Лозинским, Вердеревским, Селитренниковым и др.) перешел на баркас и на предельной скорости ушел в море. Не успели бежать пять офицеров, в том числе старший офицер Мазуров. Матросы разоружили и арестовали их. В погоню за бежавшими матросы снарядили паровой катер, посадив на него 10 человек вооруженной команды и поставив 37–мм пушку. В перестрелке на баркасе были убиты командир крейсера капитан 1–го ранга Лозинский и мичман Погожин и ранен лейтенант С. И. Унковский. Вскоре, однако, погоню пришлось прекратить. По одним данным, катер матросов сел на мель, по другим — старший на катере фельдфебель Старостин намеренно дал задний ход, объяснив, что сел на мель. Воспользовавшись заминкой, преследуемые скрылись.
В это время на корабле уже взвился красный флаг, и люди собрались на митинг. Лобадин представил Коптюха как представителя Ревельского комитета РСДРП. По предложению Коптюха и Лобадина восставшие решили рано утром 20 июля поднять на восстание команды минных крейсеров „Абрек“ и „Воевода“ и миноносцев и вместе с ними двинуться в Ревель. В Ревеле, говорил Коптюх, прибытие кораблей явится сигналом к выступлению рабочих. На помощь рабочим матросы высадят десант, а с помощью рабочих получат провизию, и вместе будут продолжать борьбу. В случае если корабли не примкнут к восстанию, было решено также идти в Ревель. Решение о походе в Ревель было правильным. Ревельский комитет РСДРП не только послал к „азовцам“ Коптюха, но, чтобы объединить силы для общего удара, сделал все возможное, чтобы по прибытии восставших кораблей в Ревель оказать им поддержку пролетариата и всех других революционных элементов, боровшихся за свержение самодержавия. Накануне восстания на крейсере „Память Азова“ в Ревеле происходили бурные митинги рабочих. 17 июля рабочие угрожали полиции приходом в Ревель матросов. Власти готовились ко всяким неожиданностям. Полиция и войска были приведены в боевую готовность.
Ревельский комитет РСДРП считал необходимым при наличии неблагоприятных условий на кораблях или неблагоприятном развитии событий в Свеаборге не подымать восстания и приберечь силы к выступлению, когда этого потребует политическая обстановка в стране. Поэтому Коптюху были даны соответствующие указания. Любое решение Коптюха для матросов „Памяти Азова“, шедших за социал–демократами, было обязательным(!?). И когда восстание стало фактом, большевик Коптюх стал во главе его и руководил им до конца. После побудки (хотя никто в эту ночь не спал) вестовые матросы собрали на митинг всю команду корабля — около 700 человек. Лобадин призывал всех, кто ночью не принимал участия в борьбе, активно поддержать восстание. Коптюх рассказал о положении в стране и о восстании в Свеаборге. По его предложению матросы избрали комитет из 12 человек: 11 матросов и его, Коптюха. Во главе комитета стал Лобадин, человек огромной силы воли и больших способностей. Он же фактически стал и командиром крейсера.
В бухте Папонвик на виду у крейсера „Память Азова“ стоял минный крейсер „Воевода“. Невдалеке за островом стояли остальные корабли эскадры: минный крейсер „Абрек“, миноносцы „Послушный“, „Ретивый“, № 102, № 106, № 107; учебный корабль „Рига“ был в это время в Ревеле. Азовцы вначале решили поднять восстание на минном крейсере „Воевода“.
В 6 часов утра „Память Азова“ снялся с якоря и поднял сигнал „Воеводе“ следовать за ним. Минный крейсер „Воевода“ снялся с якоря с приготовленными к атаке торпедными аппаратами и начал разворачиваться в сторону „Памяти Азова“. Но, как видно, офицеры „Воеводы“ не решились что–либо предпринять против азовцев, ибо команда „Воеводы“ не внушала доверия офицерам, поэтому они приготовились выброситься на берег, чтобы тем самым не дать возможности восставшим захватить крейсер и использовать в революционных целях. Заметив подозрительные приготовления „Воеводы“, азовцы направили на него орудия и подняли сигнал: „Стать на якорь“. Но задуманный командиром „Воеводы“ план предотвратить не удалось. Корабль выбросился на берег, и офицеры окончательно привели его в негодность: испортили трубопроводы и машины, открыли кингстоны и краны затопления; команду же поспешно свели на берег.
Командир „Абрека“, узнав о восстании на крейсере „Память Азова“, поднял на ноги офицеров и надежную часть команды. Он приказал следить за матросами и усилить охрану оружия. Утром командир собрал матросов и спросил, останутся ли они верными долгу присяги и будут ли выполнять любое его приказание. Матросы угрюмо молчали, выжидая, несомненно, момента для присоединения к „азовцам“. Командир принял это молчание за угрозу и решил поступить так же, как поступил командир „Воеводы“.
С „Памяти Азова“ подняли „Абреку“ и миноносцам сигнал: „Следовать за мной“, что было призывом к восстанию. В ответ с „Абрека“ подняли сигнал: „Ясно вижу“, и в тоже время по приказанию командира корабль на полном ходу выбросился на берег. Команду его под конвоем унесли в лес. Восстания на миноносцах также не произошло. Крейсер „Память Азова“ сделал по миноносцам несколько выстрелов из орудий, после чего ушел в Ревель.
Азовцы не знали, что произошло за последнюю ночь на берегу, но они верили в успешный исход борьбы. Во время похода они по радиотелеграфу вызывали минный отряд, базировавшийся на Гельсингфорс, вызывали броненосец „Славу“, думая, что и там началось восстание, но на их вызовы не отвечали. Идя в Ревель, азовцы надеялись поднять восстание на учебном корабле „Рига“ и установить связь с рабочими. В пути комитет обсуждал план, как лучше и вернее этого добиться.
Уже в это время восставшие совершили ряд ошибок. Они избрали комитет, но не избрали единоначальника, командующего. Подняв восстание и посадив под арест оставшихся на корабле офицеров, они оставили на свободе контрреволюционно настроенных кондукторов. Не учли они также, что в составе команды корабля было много колеблющихся и частью даже враждебных восстанию элементов. Ошибкой было и то, что вместо офицеров командирами боевых частей и служб не были назначены верные революции люди; службу несли люди по своей инициативе, а на некоторых боевых постах командовали контрреволюционно настроенные кондукторы: Рудаков, Пленков, Левичев и предатель Лавриненко, выдававший себя за революционера. Восставшие по существу растворились среди колеблющихся и явно враждебных элементов. А главное, они недооценивали своих сил в управлении кораблем и переоценивали знания офицеров. Для усиления авторитета комитет предложил Коптюху надеть форму мичмана (?!). Коптюх согласился и переоделся в форменную одежду мичмана.
Ошибки революционеров использовали кондукторы, оставшиеся на корабле офицеры и другие контрреволюционные элементы. Кондукторы связались с офицерами и по их совету исподволь повели разлагающую агитацию среди колеблющейся переменной части команды. Вскоре результаты контрреволюционной агитации сказались: среди части матросов началось глухое брожение. Член комитета Баженов сообщил об этом Лобадину, Коптюху и другим членам комитета, находившимся в боевой рубке. Тогда комитет собрал на баке не занятых по расписанию матросов. Собрание уже подходило к концу (был час дня), как вдруг на горизонте был замечен учебный корабль „Рига“.
„Память Азова“ лег на курс „Риги“. Азовцы не знали, что командир Ревельского порта, не веря в благонадежность команды „Риги“, приказал командиру корабля предельным ходом идти в Либаву, избегая встречи с восставшим крейсером. Погоня за „Ригой“ продолжалась с часу дня до половины четвертого и оказалась безрезультатной.
„Рига“, имея более быстрый ход, оставила восставший крейсер далеко позади себя. Это был тяжелый удар. Столько надежд возлагали на крейсере на этот корабль, и вдруг план рушился! Контрреволюционным же элементам уход „Риги“ был на руку, и они усилили свою агитацию.
В 5 часов вечера 20 июля крейсер „Память Азова“ стал на якорь в Ревельском порту. К этому времени контрреволюционеры успели испортить орудия и привлечь на свою сторону часть команды. С подходом к Ревелю, как никогда, требовалась активная организационная деятельность комитета и всех восставших, члены же комитета без конца совещались. Это была еще одна крупная ошибка восставших.
В 6 часов вечера кондукторы–заговорщики Давыдов и Огурцов подняли мятеж. Гаврилов доложил Лобадину, что многие матросы из переменной части команды вооружаются винтовками. Лобадин приказал дудкой вызвать кондукторов наверх. Дудку дали, но она стала сигналом к мятежу. На корабле началась перестрелка.
Газета „Казарма“ так описывала это побоище и конец восстания: „Перед Ревелем на корабле произошла схватка, тут были матросы против матросов… Оставшиеся „верными“ матросы, т.е. желающие еще надолго оставаться рабами, вызвали из Ревеля пехоту, которая прибыла на судне „Беркут“; с ее помощью арестовали участников восстания“. Революционеры оказывали стойкое сопротивление. Однако теперь было уже поздно. Силы были далеко не равны. В перестрелке было убито 6 офицеров (частью из прибывших), кондуктор и 20 матросов. Ранено 6 офицеров и 48 матросов. Лобадин не перенес поражения и застрелился. Расправу с революционерами, начатую предателями, довершили пехота и жандармы. Раненых и здоровых жандармы и солдаты избивали прикладами и топтали ногами. Уже мертвого Лобадина искололи штыками. Арестовано было 223 человека, в том числе и Коптюх.
Изувеченных побоями, с залитыми кровью лицами и в изорванной одежде матросов отправили в тюрьмы Ревеля: часть — в Вышгородский замок, а особо опасных — в казематы тюрьмы „Маргарита“, из которой редко кто выходил живым. В знак солидарности и в целях облегчения участи арестованных матросов рабочие Ревеля объявили политическую забастовку. На учебном корабле „Рига“ также имела место попытка восстания. Когда крейсер „Память Азова“ погнался за „Ригой“, матросы поняли, что азовцы восстали. Революционные матросы „Риги“ решили присоединиться к крейсеру, но выполнить это было чрезвычайно трудно, так как офицеры и кондукторы зорко следили за каждым шагом матросов. Однако около 8 часов вечера, когда корабль находился у плавучего маяка Неймангруд, 60 матросов, захватив винтовки и патроны, выскочили на верхнюю палубу. Здесь их окружили вооруженные офицеры, кондукторы, унтер–офицеры и гардемарины. Не имея плана борьбы, матросы сдались».
Итак, перед нами классическая канонизированная в советское время версия восстания на «Памяти Азова». Оценки восстания на «Памяти Азова» не слишком разнятся и у других историков. Но все ли обстояло на самом деле именно так, как рассказал нам С. Найда? Есть ли какие–либо иные свидетельства? Оказывается, такие свидетельства есть!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.