О ЧЁМ МОЛЧАТ ИСТОРИКИ

О ЧЁМ МОЛЧАТ ИСТОРИКИ

Несмотря на многочисленные публикации о героическом командире брига «Меркурий», несмотря на то что его недолгая жизнь, в общем-то, неплохо исследована, о последних днях пребывания Казарского в Николаеве историки и писатели хранят упорное молчание. Все единодушно отмечают одно: смерть героя настолько внезапна и скоропостижна, что была громом среди ясного неба для всех его многочисленных друзей и знакомых… А ведь стоило задуматься и поискать на страницах русской прессы следы того печального события, и многое бы перестало казаться таким ясным и простым.

В 1886 году популярный отечественный журнал «Русская старина» за июнь–сентябрь опубликовал воспоминания Елизаветы Фаренниковой, близкой знакомой всей семьи Казарских и лично Александра Ивановича. «Русская старина» являлась одним из самых серьёзных исторических журналов России и публиковала только те материалы, в достоверности которых сотрудники редакции были уверены. Но, несмотря на всю сенсационность статьи о причинах смерти Казарского, публикация прошла незамеченной. Почему? Может, потому, что была уже иная эпоха. Может, ещё почему-то…

Сегодня проверить достоверность публикации Елизаветы Фаренниковой не представляется возможным. Однако она полностью подтверждается всей ситуацией, сложившейся на Черноморском флоте к 1833 году. А то, что статья появилась на страницах журнала только спустя пятьдесят три года после трагических событий, может, вероятно, служить лишним доказательством того, что автор до поры до времени не могла опубликовать свой материал. Возможно, по каким-то личным соображениям, возможно, боясь чьей-то мести…

Итак, что же произошло с капитаном 1-го ранга Казарским летом 1833 года? Попробуем понять и хотя бы приблизительно проследить цепи событий, произошедших в июле 1833 года в Николаеве.

К середине 30-х годов XIX века крепостное право и николаевская реакция уже подводили страну к будущей катастрофе в Крымской войне.

Из воспоминаний черноморца А. Зайчковского:

«Черноморский флот, основанный императрицей Екатериной II, с течением времени приобрёл несколько своеобразный колорит. Обилие греческих колоний на северном берегу Чёрного моря повело к тому, что в составе офицеров этого флота преобладал греческий элемент; воспитанники морского кадетского корпуса, в особенности принадлежащие к русским дворянским семьям, с неохотой выходили на службу в Чёрное море.

Такой состав офицеров должен был отразиться и на деятельности нашего Черноморского флота. Он как бы окунулся в спячку, погружённый всецело в мелкие береговые интересы, мало заботясь о том, чтобы находиться на высоте возложенной на него задачи — быть стражем России на юге и постоянной угрозой Константинополю».

На фоне отсталости и застоя процветали взяточничество и воровство, подкупы и подлоги. Не был исключением из общего правила и Черноморский флот, в особенности же его береговые конторы. Однако помимо вопиющего воровства, процветавшего в то время на Черноморском флоте, там происходили события, о которых историки предпочитают почему-то стыдливо умалчивать.

Дело в том, что к концу времени командования Черноморским флотом А.С. Грейгом на нём сложилась небывало напряжённая и взрывоопасная обстановка, связанная с проникновением еврейства в финансовые и хозяйственные флотские дела. Как считает ряд исследователей, адмирал Алексей Самуилович Грейг происходил по отцу из рода шотландских евреев. По матери, Сарре Грейг (двоюродной сестре мореплавателя Джеймса Кука), он, вполне вероятно, тоже имел семитское происхождение. Само собой это, разумеется, ещё ни о чём не говорит, если бы впоследствии данный фактор не стал стимулом антигосударственной деятельности.

Остановимся несколько подробнее на личности адмирала Алексея Самуиловича Грейга, который в нашем повествовании является далеко не последним лицом. Родился будущий адмирал в 1775 году в семье известного екатерининского флотоводца героя Чесмы и Гогланда Самуила Грейга. В уважение заслуг отца императрица Екатерина II присвоила новорождённому чин мичмана. С десяти лет служил адъютантом при своём отце, дважды стажировался в Англии. В 1798 году, командуя кораблём «Ретвизан», он отличился при высадке десанта в Голландии у крепости Гельдер, потом заведовал экспедицией по исправлению Кронштадтского порта, затем в качестве младшего флагмана участвовал в Средиземноморской экспедиции вице-адмирала Сенявина, сражался при Тенедосе и Афоне. Во время войны с Наполеоном в 1812–1814 годах исполнял отдельные поручения при армии. В 1816 году Грейг был назначен на должность главного командира Черноморского флота и портов. В 1828–1829 годах руководил флотом в Русско-турецкой войне. Участвовал во взятии Анапы, Варны, Мессемрии, Ахиолло, Инады и Мидии, крейсировал с флотом у Константинополя. С 1828 года полный адмирал. По окончании войны получил императорский вензель на эполеты. Историки неоднозначно оценивают Грейга как флотоводца, отмечая его излишнюю осторожность и боязнь генерального сражения с турецким флотом и полное отсутствие инициативы. При этом весьма положительно оценивается первый период руководства адмиралом Черноморским флотом. В ту пору Грейг много занимался совершенствованием конструкций кораблей, гидрографией, развитием береговой инфраструктуры. Разительный контраст представляют последние годы его пребывания на Чёрном море. Адмирал практически самоустранился от руководства флотом, фактически передав всё в руки своей супруги и ближайшего окружения. Историки характеризуют Грейга как хорошего моряка-практика, при этом лично достаточно либерального и бескорыстного, но внушаемого и легко попадающего под влияние более сильных личностей, при этом человека весьма злопамятного и упрямого. До своей женитьбы Грейг, скорее всего, не имел прямого отношения к финансовым еврейским кругам.

Адмирал никогда не был женат. Мало того, он просто сторонился женщин. Однако, будучи уже в весьма зрелых годах, командующий флотом вдруг сходится с молодой еврейкой Юлией Михайловной (Лилей Мойшевной) из Могилёва. Для того чтобы понять суть происшедшего, обратимся к воспоминаниям современников по данному поводу. Один из них пишет: «Грейг был ужасно застенчив в любовных делах», то есть, надо понимать, не искушён. Этим и воспользовалась молодая, красивая и очень энергичная женщина, полностью подчинив себе старого стеснительного холостяка.

Став гражданской женой адмирала А.С. Грейга, Лея сохранила связи со своей многочисленной еврейской роднёй. Несмотря на декларированный переход в христианство (что до сих пор, впрочем, не доказано), она оставалась ревностной почитательницей Ружинского цадика, регулярно посылала взносы на его содержание и переписывалась с ним. Тот, в свою очередь, в благодарность за щедрые пожертвования не замечал «позорного» в глазах евреев поведения своей подопечной. Супруга адмирала, благодаря заступничеству за евреев, прославилась по всей «черте оседлости» под прозвищем «ди муме Леа».

Энциклопедический словарь «„Николаевцы“ 1789–1999 гг.» даёт следующую информацию о жене Грейга: «Грейг (Сталинская) Юлия Михайловна (1800, г. Могилёв, – 1882, г. Санкт-Петербург), жена А.С. Грейга. Еврейка. Из семьи трактирщика М. Сталинского. В молодости служила в трактире отца. Вышла замуж за офицера польских войск капитана Кульчинского. Вскоре развелась и в 1820 году приехала в г. Николаев с поставками корабельного леса (!!!), выдавая себя за польку. Добилась аудиенции у А.С. Грейга, став со временем его гражданской женой. Будучи хорошо воспитана, зная языки и обладая тонким вкусом и обаянием, постепенно сумела создать в адмиральском доме салон, в который входили в основном молодые офицеры и чиновники ЧФ и Адмиралтейства (братья Дали, К.Х. Кнорре, братья Рогули, П.И. Вавилов, супруги Зонтаг и др.). Со временем Юлии Михайловне удалось привлечь к себе николаевское благородное общество, став законодательницей мод и введя в свой круг влиятельных лиц (Н.Д. Критский, В. Метакса, Ш. Рафалович и др.). Около 1827 года тайно обвенчалась с А.С. Грейгом, что вызвало резкие нападки на адмирала и Ю.М. со стороны некоторых шовинистов и антисемитов (Ф. Вигель, Яцын, М.П. Лазарев и пр.). Обладая сильным характером, Ю.М. оказывала некоторое (!!!) влияние на А.С. Грейга в житейских делах. В Николаеве у Грейгов родилось три сына — Самуил, Иван и Василий и дочь Юлия. После перевода А.С. Грейга в Петербург Ю.М. посвятила свою жизнь устройству карьер и судеб детей, стремясь направить их по финансовой линии. Официально признана женой А.С. Грейга только в 1873 году при открытии памятника адмиралу в Николаеве. В Николаеве, в Диком Саду, на месте, где Александр I любовался видом водных просторов, по распоряжению адмирала была сооружена каменная беседка (проект Р. Кузьмина) под названием „Храм Весты“, которую Грейг посвятил Ю.М в честь рождения первого сына — Самуила».

Историк Анатолий Нойман пишет: «По мере вхождения еврейских купцов в русское общество воспитание девушек в семьях становилось более светским, европейским. Дочь Беньямина Шпеера, выйдя замуж за князя Долгорукова, превратилась не просто в княгиню, но в звезду света. Лия Рафалович-Сталинская, дочка трактирщика, выйдя за адмирала Грейга, сделалась чрезвычайно влиятельной фигурой на Черноморском флоте России. Оставаясь, несмотря на крещение и появление буквы „Ю“ перед именем (Юлия), преданной почитательницей Ружинского цадика, она уже в качестве „тётки Леи“ оказывала заступничество притесняемым евреям. Тут образ „прекрасной еврейки“, и без того тяготеющий к библейским образцам, неизбежно пересекался с историями Эсфири и Юдифи. Заметим, что по причине ли почитания девы Марии, или по ещё каким, антисемитизм куда реже распространяется на женщин, нежели на мужчин».

Известный отечественный мемуарист XIX века Ф.Ф. Вигель писал по этому поводу следующее:

«В Новороссийском краю все знали, что у Грейга есть любовница-жидовка и что мало-помалу, одна за другой, все жены служащих в черноморском флоте начали к ней ездить как бы к законной супруге адмирала. Проезжим она не показывалась, особенно пряталась от Воронцова и людей его окружающих, только не по доброй воле, а по требованию Грейга. Любопытство насчёт этой таинственной женщины было возбуждено до крайности, и оттого узнали в подробности все происшествия её прежней жизни. Так же, как Потоцкая, была она сначала служанкой в жидовской корчме под именем Лии или под простым названием Лейки. Она была красива, ловка и умением нравиться наживала деньги. Когда прелести стали удаляться и доставляемые ими доходы уменьшаться, имела она уже порядочный капитал, с которым и нашла себе жениха, прежних польских войск капитана Кульчинского. Надобно было переменить веру; с принятием св. крещения к прежнему имени Лия прибавила она только литеру „ю“ и сделалась Юлией Михайловной. Через несколько времени, следуя польскому обычаю, она развелась с ним и под предлогом продажи какого-то строевого корабельного леса приехала в Николаев. Ни с кем, кроме главного начальника, не хотела она иметь дела, добилась до свидания с ним, потом до другого и до третьего. Как все люди с чрезмерным самолюбием, которые страшатся неудач, в любовных делах Грейг был ужасно застенчив; она на две трети сократила ему путь к успеху. Ей отменно хотелось выказать своё торжество; из угождения же гордому адмиралу, который стыдился своей слабости, жила она сначала уединённо и ради скуки принимала у себя мелких чиновниц; но скоро весь город или, лучше сказать, весь флот пожелал с нею познакомиться. Она мастерски вела своё дело, не давала чувствовать оков, ею наложенных, и осторожно шла к цели своей, законному браку. Говорили даже, что он совершился и что у неё есть двое детей; тогда не понимаю, зачем было так долго скрывать его.

Оправдываясь в неумышленной нескромности, я слагал вину на слугу, а Юлия Михайловна сказала, что не бранить его, а благодарить должна. Сам же Алексей Самойлович, видя моё учтивое, приветливое, хотя свободное с нею обхождение, начал улыбаться и заставил у себя обедать. В её наружности ничего не было еврейского; кокетством и смелостию она скорее походила на мелкопоместных польских паней, так же, как они, не знала иностранных языков, а с польским выговором хорошо и умно выражалась по-русски. За столом сидел я между нею и адмиралом. Неожиданно с сим последним зашёл у нас разговор довольно сериозный. Речь коснулась до завоевательницы и создательницы Новороссийского края (Екатерины Второй).

На другой день, 27-го, помаленьку я начал сбираться в дорогу, когда явился ко мне курьер с приглашением Алексея Самойловича и Юлии Михайловны пожаловать к ним на вечер, бал и маскарад 28 числа. Мне следовало бы отказаться, во-первых, потому, что это был день кончины отца моего, во-вторых, что я два лишних дня должен был потерять в пути; но мне не хотелось невниманием платить за учтивость, да и любопытство увидеть николаевское общество во всём его блеске взяло верх над долгом. Дней за десять перед тем видел я одесское, но не мог судить о великой разнице между ними, не будучи ни с кем знаком. Мужчины несколько пожилые и степенные, равно как и барыни их, сидели чинно в молчании; барышни же и офицерики плясали без памяти. Масок не было, а только две или три костюмированные кадрили. Женщины были все одеты очень хорошо и прилично по моде, и госпожа Юлия уверяла меня, что она всех выучила одеваться, а что до неё они казались уродами. Сама она, нарядившись будто магдебургской мещанкой, выступила сначала под покрывалом; её вёл под руку адъютант адмирала Вавилов, также одетый немецким ремесленником, который очень забавно передразнивал их и коверкал русский язык. На лице Грейга не было видно ни удовольствия, ни скуки, и он прехладнокровно расхаживал, мало с кем вступая в разговоры. Сильно возбудил во мне удивление своим присутствием один человек в капуцинском платье; он был не наряженный, а настоящий капуцин с бородой, отец Мартин, католический капеллан черноморского флота, который, как мне сказывали после, тайно венчал Грейга с Юлией. Оттого при всех случаях старалась она выставлять его живым доказательством её христианства и законности её брака; только странно было видеть монаха на бале…»

Здесь следует сделать некоторое уточнение. Так как капелланов на Черноморском православном флоте не существовало, то, скорее всего, венчание протестанта Грейга с недавно обращённой в православие Лией происходило по протестантскому обряду в николаевской протестантской церкви, не имеющей никакого отношения к флоту. Информации Вигеля относительно вероисповедания жены Грейга противоречит ряд других исследователей, которые считают, что Лия-Юлия не желала принимать ни православия, ни становиться протестанткой, оставаясь в иудействе, а поэтому венчание адмирала с девицей было невозможно, и она считалась только гражданской женой Грейга. О том, что Лия-Юлия была именно гражданской женой Грейга, пишет в своих письмах и адмирал Лазарев.

Высшая аристократия, разумеется, не приняла в своё общество Лию-Юлию, но та, судя по всему, не слишком переживала из-за этого, так как власти «матери-командирши» Черноморского флота ей вполне хватало. Что касается Грейга, то он, как это часто бывает в подобных случаях, когда пожилые мужчины сходятся с молодыми девицами, полностью попал под её влияние. Теперь всеми хозяйственными делами Черноморского флота (да и не только хозяйственными), по существу, заправляла сожительница командующего и её ближайшее окружение. Супруга Грейга вначале прибрала к своим рукам все поставки флоту корабельного леса, а затем наложила свою длань и на другие направления хозяйственной деятельности флота. Грейг, к большому сожалению, сам, быть может, до конца того не понимая, стал лишь ширмой в умелых, жадных и цепких руках. Впрочем, и в отношении Грейга имеется достаточно «странный» факт: командующий Черноморским флотом и портов, как оказывается, являлся одновременно… председателем Николаевского ссудного банка! Командующий флотом и портов — банкир, надо ли говорить, как можно было направлять (и куда направлялись!) финансовые потоки! На эту должность, скорее всего, могла определить адмирала его не в меру предприимчивая сожительница. Лучшего прикрытия для финансовых махинаций придумать было просто невозможно!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.