23. Германия в осаде

23. Германия в осаде

В начале сентября 1944 г. лидеры многих стран антигитлеровской коалиции (что примечательно, за исключением Уинстона Черчилля) предполагали, что окончательная победа над Третьим рейхом – вопрос ближайших недель. Многие немцы склонялись к такому же мнению и печально готовились к моменту, когда в их страну вторгнутся завоеватели. Немецкий сержант Пикерс писал своей жене в Саарлуи: «И ты, и я живем в постоянной смертельной опасности. Я поставил крест на своей жизни: очень сомневаюсь, что выйду из всего этого живым. Поэтому посылаю тебе и детям свое последнее прости»¹. Отец солдата Йозефа Роллера пишет ему из Трира: «Я закопал весь фарфор, все серебро и большой ковер на конюшне. Маленький ковер в подвале у Анни. Фарфор Анни я замуровал там, где стоит вино. Так что, если нам придется отсюда уйти, ты знаешь, где что найти, но копай осторожно, чтобы ничего не разбить. Итак, Йозеф, удачи тебе и не высовывайся; наилучшие пожелания и поцелуи от всех нас. Твой папа»².

Немцы считали, что если русские прорвутся на Востоке, то все пропало. «Останется разве что принять яд», – сказала Матильде Вольф-Монкебург ее гамбургская соседка «так обыденно, словно посоветовала испечь оладьи к завтрашнему обеду»³. Тем удивительнее, что многие убежденные нацисты по-прежнему на что-то упрямо надеялись. Маленького Конрада Мозера отправили в один из приютов, созданных специально для эвакуированных детей; приют разместили в баварском Айхштадте рядом с лагерем для военнопленных, надеясь, что из-за этого союзники не станут его бомбить. В конце 1944 г. за Конрадом приехал старший брат Ганс, чтобы забрать его домой, в Нюрнберг; управляющий приютом сказал ему с осуждением в голосе: «Я знаю, почему вы хотите забрать мальчика. Вы не верите в нашу окончательную победу!» Ганс Мозер покачал головой: «Я приехал в отпуск с Восточного фронта»⁴. Он отвез Конрада к родителям, и с ними ребенок пережил войну.

Большинство немецких городов уже были разрушены бомбардировками. Эмми Зуппанц из Марбурга писала сыну на Западный фронт о жизни семьи: «Кафе Kaefer по-прежнему работает с 6:30 до 9 утра и с 5 до 10 или 11 вечера. Во время последней бомбежки от потолка отвалились куски лепнины, зато зеркала, как ни удивительно, остались целы. Окна в кафе и в квартире наверху, конечно, разбились. У Бурши были два кролика, один довольно большой белый кролик, которого он назвал Ганси, а второй серый, поменьше, которому мы не успели дать имя и две недели назад съели. Повариха хотела приготовить и Ганси, но не стала. Вчера Бурши пришел ко мне с известием, что Ганси принесла семерых крольчат! Зепп, город… просто ужасает»⁵. Подобные новости из дома угнетали солдат, сражавшихся не на жизнь, а на смерть вдали от своих семей.

Зато победное шествие армий западных союзников по Франции, среди ликующих толп, словно опьянило и солдат, и их командиров. Американский солдат Эдвин Вуд писал о волнении от этого марша: «Тебе девятнадцать; тебе девятнадцать лет, и ты пехотинец; тебе девятнадцать лет, и ты сражаешься за освобождение Франции от нацистов летом 1944 г.! В те жаркие и безоблачные дни, когда пчелы жужжали у нас над головами, а мы выкрикивали странные фразы из непонятных нам слов мужчинам и женщинам, встречавших нас так, словно мы были богами… В тот славный миг была жива мечта о свободе, и каждый из нас был великаном трехметрового роста»⁶. Сэр Артур Харрис утверждает, что благодаря поддержке американских и британских ВВС сухопутные силы во Франции «устроили себе променад»⁷. Конечно, это огромное преувеличение, характерное для командования и британских, и американских военно-воздушных сил; в то же время нельзя не отметить, что осенью 1944 г. западные союзники освободили Францию и Бельгию ценою гораздо меньших потерь, чем рассчитывало командование. Многочисленные перехваченные радиограммы Ultra свидетельствовали о том, что гитлеровские армии уничтожены, а их генералы пребывают в отчаянии. Поэтому Эйзенхауэр и его подчиненные на какое-то время впали в беспечность. Казалось, что немцы уже поставлены на колени, а впереди открываются ошеломляющие возможности, нужно только немного рискнуть. И вот Монтгомери убедил Эйзенхауэра, что есть возможность нанести победный удар на северном участке фронта: захватить мост через Рейн у голландского города Арнема, и по этому мосту союзные войска хлынут в Германию.

До сих пор не угасают яростные споры о том, могли ли западные союзники выиграть войну в 1944 г., ворвавшись в Германию на плечах у разгромленного во Франции вермахта. Вполне возможно, что если бы американская Первая армия Ходжеса действовала энергичнее, то она бы прорвала линию Зигфрида у Ахена. Паттон уверяет, что добился бы великих побед, если бы его танки получили необходимое горючее, но это сомнительно: на южном участке, где стояла его армия, был сложный рельеф, и немецкие войска, используя для обороны ряд горных позиций и рек, препятствовали наступлению Паттона до апреля 1945 г.

Англо-американские войска в начале сентября переводили дух после броска на восток. Седьмая американская армия Пэтча 15 августа высадилась на юге Франции, двинулась на север по долине Роны, встречая лишь слабое сопротивление противника, и 12 сентября встретилась с войсками Паттона у Шатильона-на-Сене. Генерал-лейтенант Джейк Деверс возглавил только что сформированную франко-американскую Шестую группу армий на правом фланге союзников. Теперь войска Эйзенхауэра образовали сплошную линию фронта от Ла-Манша до швейцарской границы.

Но в их распоряжении по-прежнему не было ни одного крупного порта. Французская железнодорожная сеть была сильно разрушена бомбардировками. Некоторые штабные офицеры сетовали на чрезмерные, по их мнению, бомбардировки при подготовке Дня «Д»; впрочем, возможность судить об этом появилась лишь задним числом, после успешного завершения битвы за Нормандию. Снабжать двухмиллионную армию горючим, боеприпасами и провиантом по автомобильным дорогам было крайне сложно. Почти все снаряжение нужно было везти на грузовиках сотни километров – от побережья до действующей армии. Вскоре важную роль в системе снабжения стал играть Марсель. «Пока мы не возьмем Антверпен, – писал Эйзенхауэр Маршаллу, – мы так и будем трястись над каждым патроном»⁸. Многие танки и грузовики нуждались в ремонте. Так же, как в свое время вермахт позволил британцам эвакуироваться к себе на острова во время немецкого блицкрига 1940 г., так и теперь вспышка «болезни победителей» у союзников позволила противнику перегруппировать силы. К тому времени, как Монтгомери начал амбициозную операцию Market Garden, нацеленную на прорыв к Рейну, немцы вновь обрели потерянную устойчивость. Их стратегическое положение по-прежнему было безнадежным, но они держали оборону с настойчивостью и упорством, давая решительный отпор наступательным действиям союзников.

17 сентября три воздушно-десантные дивизии союзников высадились в Голландии; перед 82-й и 101-й американскими дивизиями стояла задача занять переправы рек и каналов от фронта союзников и до Арнема; 1-я британская десантная дивизия должна была захватить мост через Рейн и удерживать плацдарм перед ним. Большое соединение было отправлено в зону десантирования на север от великой реки. Американцы выполнили почти все поставленные задачи, несмотря на задержку, вызванную тем, что немцы уничтожили разборный мост Бейли в районе Сона. А вот британцы, которые десантировались слишком далеко от вспомогательных сил Монтгомери, сразу же столкнулись с трудностями. По данным перехвата Ultra, остатки 9-й и 10-й танковых дивизий СС были отправлены на переформирование в Арнем. Командование союзников знало, что эти части были разбиты в Нормандии, и не стало принимать их в расчет, но немцы отреагировали на внезапную высадку британского десанта с характерным для них яростным упорством. Поспешно собранные местные силы, по большей части тыловой административный и обслуживающий персонал, устроили импровизированные заслоны и существенно замедлили продвижение парашютистов к мосту. Фаворит Гитлера генерал-фельдмаршал Модель, «пожарный» Восточного фронта, был направлен руководить немецкой обороной. Отдельные подразделения 1-й воздушно-десантной дивизии, которым явно не хватало боевого духа и тактических навыков, были разбиты и уничтожены по частям при попытке захватить Арнем. Даже малого количества немецких бронемашин на подходах к городу оказалось достаточно, чтобы разбить десантные части, у которых было мало противотанкового вооружения и совсем не имелось танков.

Единственный добравшийся до моста батальон смог занять плацдарм только с северной его стороны и был отрезан от деблокирующих бронетанковых сил Рейном и быстро прибывавшими немецкими подкреплениями. Из-за того, что британцы решили десантировать свою 1-ю парашютную дивизию в стороне от Арнема, прошло 4 часа с момента, как открылся первый купол, до того, как подполковник Джон Фрост пешком добрался до моста: моторизованным частям немцев этого времени хватило с лихвой. Британцам следовало захватить переправы через Рейн, сбросив десант с планеров непосредственно на цели, как это сделали немцы в Голландии в 1940 г. и сами британцы на Канском канале в День «Д». Такое десантирование привело бы к потерям, но эти потери все равно оказались бы меньше, чем при штурме города. Начиная с вечера 17 сентября британцы в Арнеме и за его пределами лишь боролись за выживание, потеряв всякую надежду выполнить поставленные перед ними задачи.

Впрочем, даже если бы британские парашютисты захватили обе стороны моста, в плане Монтгомери был более важный просчет, который, вероятно, пресек бы его честолюбивые замыслы. Деблокирующим силам предстояло за три дня пройти почти 100 км от канала Маас – Шельда до Арнема, имея в распоряжении единственную голландскую дорогу (наступать напрямик, без дорог, было невозможно, поскольку земля была слишком мягкой для бронетехники). В первые же минуты марша гвардейской бронетанковой дивизии немцы подбили ее головные танки противотанковым оружием, а поддерживавшая танки пехота увязла в мелких стычках. Американские десантные войска сделали все, что от них требовалось, захватив основные переправы, но наступление союзников вскоре выбилось из графика. Немцы, получив исчерпывающую информацию о планах союзников, сумели перегруппировать силы. Случилось так, что план операции Market Garden был найден на теле погибшего американского штабного офицера, неразумно взявшего его с собой; через несколько часов документ был уже на столе у Моделя, и тот полностью реализовал свои полководческие таланты.

20 сентября, когда деблокирующий корпус XXX с опозданием дошел до Неймегена, парашютисты 82-й дивизии Гэвина под сильным огнем противника героически форсировали реку. Они захватили плацдарм на другом берегу, что позволило танкам гвардейской бронетанковой дивизии пересечь мост, чудом избежав потерь. Затем, прежде чем британцы возобновили наступление на Арнем, последовала еще одна, необъяснимая для американцев, задержка в сутки длиной. По правде говоря, эта задержка уже не играла особой роли. Битва была проиграна: немцы собрали достаточно сил, чтобы удержать южные подходы к Арнему. Сопротивление британских парашютистов на дальнем берегу не играло особой роли, и Монтгомери признал свое поражение. В ночь на 25 сентября 2000 человек из 1-й десантной дивизии переправились через Рейн по течению вниз, еще 2000 спаслись другими способами, а 6000 попали в плен. 1485 британских парашютистов погибло (около 16 % от всего состава участвовавших в операции частей), 1-я десантная дивизия была расформирована; кроме того, погибло 474 человека летного состава. Потери 82-й десантной дивизии США составили 1432 человека, 101-й – 2118. Немцы потеряли 1300 убитыми; также погибло 453 человека из числа гражданского населения, в том числе от бомбежек союзников.

Апологеты операции Market Garden (и в особенности Монтгомери) говорят о значительном успехе: союзники сумели удержать глубокий выступ в глубину Голландии. Следует, однако, заметить, что с этого выступа союзники никуда не продвинулись до самого февраля 1945 г. После битвы за Арнем две десантные дивизии США восемь недель вели тяжелые бои, чтобы удержать захваченную в сентябре территорию, хотя со стратегической точки зрения это не имело смысла. Битва за Арнем была стратегической ошибкой с ничтожными шансами на успех. Британские генералы, ответственные за ее исполнение (в частности, генерал-лейтенант Фредерик Браунинг), проявили постыдную некомпетентность и заслуживали отставки с позором, а отнюдь не славы, доставшейся им из-за традиционного стремления британской пропаганды выдавать катастрофы за победы.

Главной проблемой Монтгомери было его исступленное стремление к славе, что часто шло вразрез со стратегическими интересами союзного командования. Генерал Джейк Деверс, один из лучших и наименее известных американских командующих группами армий в той войне, впоследствии писал о неизбежном между народами различии в целях и средствах, даже если они совместно стремятся победить общего врага: «Это относится не только к высшему политическому уровню… это естественная черта и для профессиональных военных… Вряд ли стоит ожидать от военнослужащих, которые относятся к разным нациям, но служат под единым командованием, что они быстро и охотно подчинят свои взгляды взглядам командира, представляющего другую нацию, если этот командир… не убедит их, что это отвечает их национальным интересам, как личным, так и коллективным»⁹. Эйзенхауэру такой подход был чужд, и потому его подчиненные часто конкурировали с ним и преследовали собственные цели. Из-за тщеславного стремления Монтгомери лично нанести Германии смертельный удар союзные армии предприняли единственную большую операцию, на которую были способны той осенью, причем избрав для этого самую неподходящую местность для обеспечения тылового снабжения. Он не смог понять, что очистить устье Шельды и сделать Антверпен базой снабжения союзников – гораздо более важная и более осуществимая задача. Стремясь захватить мост через Рейн, командующий союзниками, образно говоря, высоко замахнулся, да низко ударил.

Британская сельскохозяйственная работница Мюриел Грин писала в своем дневнике об унынии, охватившем все страны союзников, после того как стало известно о провале Арнемской операции. «Мы все думали, что война вот-вот окончится, а теперь услышали о таких жертвах, что я совсем расстроилась. Я даже и не сомневалась, что мы победим, и поэтому все эти беды кажутся еще горше»¹⁰. Война близилась к концу, и тем тяжелее было родственникам погибших перенести смерть любимых, с которыми они надеялись насладиться плодами победы. Айвор Роуберри, 21-летний бухгалтер-стажер, убитый во время службы связистом в Южно-Стаффордширском полку, оставил родителям письмо, в котором отразились чувства многих солдат разных народов:

«Я надеюсь, что ты… никогда не получишь это письмо… Завтра мы идем в бой. Пока что мы не знаем точно, что за дело нам предстоит, но наверняка это будет опасное дело, которое заберет много жизней, может быть, и моя будет среди них. Ну что же, мама, я не боюсь умереть. Конечно, я люблю эту жизнь – и последние два года я строил планы, и мечтал, и воображал для себя прекрасное будущее. Я бы хотел, чтобы это будущее стало явью, но все случится не по моей воле, а по воле Бога, и если моя жертва сделает мир чуточку лучше, то я полностью готов принести эту жертву. Не пойми меня неправильно, мама, я не ура-патриот… Англия – маленькая великая страна, самая лучшая из всех, но я не могу сказать от всего сердца, что за нее стоит драться. И я не воображаю себя доблестным крестоносцем, сражающимся за свободу Европы. Я бы хотел так думать, но я бы только дурачил сам себя. Нет, мама, мой маленький мир строится вокруг тебя и включает папу, всех домашних, моих друзей из В[улверхэмп]тона – вот за что стоит драться, – и если это укрепит твою безопасность и как-то улучшит твою судьбу, то за это стоит и умереть»¹¹.

Надежды союзников войти в Германию – и даже выиграть войну – в 1944 г. рухнули не в конце сентября после провала операции Market Garden. Нет, они постепенно увядали в последующие недели, пока солдаты барахтались в море грязи и мелких неприятностей. Трагической попытке прорыва к Арнему досталось чересчур много внимания: даже если бы Монтгомери удалось захватить мост через Рейн, вряд ли он смог бы ворваться через него в Германию. Более перспективные возможности лежали на пути американской Первой армии Ходжеса – к Ахену и через границу Германии; в начале и середине сентября этот ближайший участок гитлеровского Западного вала был слабо защищен, но американцам, с 12 по 15 сентября непрерывно атаковавшим немцев, прорвать их оборону не удалось. Ходжес был самым непримечательным из всех американских командармов, и его осеннее наступление шло медленно и неуклюже. Прошло еще пять недель, прежде чем Первая армия заняла руины Ахена. Если бы здесь командовал Паттон, то, возможно, он бы сумел быстро прорвать линию Зигфрида. Но Третья армия Паттона весь сентябрь билась о Мец, проклиная зарядившие дожди, а единственным результатом этих сражений стали бесконечные списки убитых и раненых.

Следующей серьезной неудачей Ходжеса стал Хартгенский лес, который Ходжес считал угрозой своему правому флангу и тылу. В чащобах Хартгенского леса четыре американские дивизии два месяца вели отчаянные кровопролитные бои. Немцы бились с бульдожьим упрямством, взимая высокую цену за каждую отвоеванную пядь своей земли, и когда Первая армия к началу декабря вышла на Рурскую равнину, надежд на скорую победу уже не оставалось. Тем временем армии Монтгомери всю осень были вынуждены зачищать устье Шельды, чтобы выйти к Антверпену. В середине сентября, когда немцы были дезорганизованы, это можно было сделать за считаные дни, теперь же весь октябрь и ноябрь прошли в тяжелых боях на полузатопленной равнине. Подразделения союзников вновь и вновь под жестоким огнем немцев шли в атаку вдоль узких дамб.

Устье Шельды защищали не танковые войска СС или элитные пехотные части, а прозванная «дивизией белого хлеба» 70-я дивизия, сформированная из больных, которых один немецкий морской офицер нелестно охарактеризовал как «апатичный недисциплинированный сброд». Впрочем, чтобы стрелять из пулеметов и минометов в наступающих по равнине, особого умения не нужно: неделя за неделей эти хворые немцы успешно противостояли лучшим частям канадской армии. Командир личного Ее Величества полка стрелков писал об «ужасающих условиях жизни, в которых для выполнения простейших действий требуется огромное мужество. Идти в атаку приходится между дамбами, простреливаемыми противником. Пройти через польдер[24] означает идти вброд, иногда по грудь в воде, без малейшей возможности укрыться. Минометный огонь, на который немцы большие мастера, размолачивает любой пункт сбора… Для стрелка непривычно сражаться здесь, где нет больших решающих сражений, а одна лишь бесконечная неизменная битва»¹². Большинство атак предпринималось силами взвода, наступающего шеренгой по одному. Пулеметный огонь немцев был настолько смертоносным, что соотношение убитых к раненым было на 50 % выше обычного.

За неделю сражения в Брескенском котле одна только канадская бригада потеряла 533 человека, в том числе 111 убитыми. К концу ноября одна дивизия потеряла 2077 человек, из них 544 убитыми и пропавшими без вести; потери другой дивизии составили 3650 человек за 33 дня – по 405 человек на каждый пехотный батальон. Такой уровень потерь немногим уступает потерям канадских войск в битве при Пашендейле в ноябре 1917 г. – битве, которая считается одним из самых кровопролитных сражений Первой мировой войны. Даже больные, почти непригодные к действительной службе немецкие солдаты смогли удерживать фронт, когда бункеры защищали их от всего, кроме прямого попадания снаряда: безлесный ландшафт сводил на нет любые тактические ухищрения наступающих, а использовать танки не представлялось возможным.

Десантная операция на полуострове Вальхерен 1 ноября была неорганизованной и стоила многих жертв; только через неделю тяжелых боев удалось заставить немцев сдаться. Первый конвой союзников разгрузился в порту Антверпена лишь 28 ноября. Учитывая то, что антверпенские доки каким-то чудом удалось захватить в целости и сохранности еще в сентябре, а проблема снабжения армий союзников стояла ребром с конца августа и до этого времени, можно сделать вывод, что медлительность с захватом устья Шельды стала самой крупной ошибкой всей кампании.

Ответственность за это ложится на командиров союзников всех уровней, начиная с Эйзенхауэра. Но оперативную ответственность нес Монтгомери – генерал, считавший себя мастером военных действий, так что основная вина ложится на него. «К началу зимы американцы перестали считать Монти забавным, – писал генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган, – а если говорить о [Беделле] Смите и Брэдли… презрение перерастало в неприкрытую ненависть»¹³.

Западные союзники упустили возможность прорваться в Германию в сентябре – возможность крайне маловероятную, поскольку к этому времени они не обладали достаточной боевой мощью, чтобы выиграть войну в 1944 г., из-за того, что поддались эйфории побед во Франции. Им недоставало энергии и изобретательности, чтобы преодолеть проблемы со снабжением, как в свое время делал вермахт при наступлении. Существует мнение, что армия Эйзенхауэра не смогла нанести Германии решающий удар из-за нехватки войск и обеспечения, которые вопреки стратегии «Германия в первую очередь» ушли на Тихоокеанскую кампанию 1944 г. Это мнение представляется спорным. И в американской, и в британской армиях постоянно не хватало пехоты при избытке противотанковых и зенитных подразделений. У Монтгомери в 21-й группе армий было лишь 47 120 первоклассных пехотинцев – 4,1 % от общей численности армии, а из высадившихся в Нормандии 662 000 британских солдат в пехоте значилось только 82 000¹⁴. В течение зимы некоторые противотанковые и зенитные подразделения были разбиты, и их личный состав превратился в пехоту, но до самого завершения кампании слишком мало британских и американских солдат сражалось и слишком много занималось несущественными задачами. На тактике союзников плохо сказывалась чрезмерная зависимость от механизированных средств передвижения.

Англо-американцы не смогли превратить большую победу в решающую и поплатились за это месяцами сражений. Wacht, газета Девятнадцатой немецкой армии, 1 октября писала: «Англичане, а еще больше американцы всю войну старались избегать больших потерь… Они не готовы к полной самоотверженности, к честному солдатскому самопожертвованию… Американская пехота идет в наступление только вслед за танковым клином, атакует только после потока бомб и снарядов. И как только они встречают немецкое сопротивление, они тут же откладывают наступление до следующего дня и мощной артподготовки»¹⁵. Конечно, это тенденциозный взгляд, но трудно назвать его полностью неверным.

Зима 1944 г. в Западной Европе выдалась на редкость дождливая. С самого октября погода играла на руку немцам, препятствуя любым боевым действиям. «Господин генерал, – писал 11 ноября Эйзенхауэр Маршаллу, – меня чрезвычайно удручает погода»¹⁶. Погодные условия досаждали обеим воюющим сторонам, но союзникам, которые стремились вперед, они досаждали больше. Из-за размокшей земли было совершенно невозможно двигаться по бездорожью; танки увязали в грязи по самое днище, а автомобили – по самые оси; авиационные вылеты сократились до минимума, а немцы использовали для обороны любую водную преграду.

Британцы, столкнувшись с истощением людских резервов страны, стремились снизить потери до минимума; всю зиму они медленно продвигались по восточной Голландии, иногда неделями не двигаясь с места. Неймеген был всего лишь в 50 км от Везеля, но между ними лежал лес Рейхсвальд; от захвата Неймегена и до переправы британцев через Рейн у Везеля 23 марта 1945 г. прошло шесть месяцев.

При всей популярности Паттона его Третья армия весьма медленно двигалась через Эльзас и Лотарингию и вышла к границе Германии только к середине декабря. Шестая группа армий генерала Джейка Деверса, справа от Паттона, встретила ожесточенное сопротивление немцев, оборонявших плацдарм на западном берегу верхнего Рейна (так называемый «Кольмарский мешок»). Во время боев на Вогезах рядовой Уильям Цушида, санитар, писал родителям:

«Здесь жуткая неразбериха. В моем мозгу какая-то беспорядочная смесь из раненых и больных, из обычных ночных страхов и ожидания рассвета. Остальное я стараюсь выкинуть из головы как можно быстрее, уж слишком оно мерзкое. Надеюсь, все те, кто в армии сидит на “теплых местечках”, понимают, что чувствуют люди в боевых частях, днем и ночью… Я иногда впадаю в такое оцепенение, что, когда выпадает свободная минутка, приходится заставлять себя что-нибудь почитать, журнал или старое письмо. Все сводится к тому, что ты думаешь, сейчас тебе поесть или потом, или надеешься отыскать сухое место для ночлега, или надеешься, что потери будут меньше. Надежды, одни надежды»¹⁷.

Рядовой 1-го класса десантник Билл Тру был тронут до глубины души, когда однажды вечером во время битвы за Голландию в его окоп, который он делил с другим солдатом, пришла маленькая девочка и принесла две подушки. Это был крошечный отзвук мирной жизни, которая до того момента казалась ему невообразимо далекой.

У союзников, несмотря на то что корабли стали разгружаться в Антверпене, продолжались проблемы со снабжением. Их солдаты нуждались в гораздо более разнообразных продуктах питания и удобствах, чем солдаты вермахта, и даже для скромных боевых задач расходовали чересчур много боеприпасов. Продвигавшиеся по Европе войска Эйзенхауэра вели себя гораздо пристойнее, чем русские, но, конечно, чуть ли не все солдаты, живущие в постоянном страхе смерти, склонны расхищать чужое имущество. Голландский врач описывает свои чувства от посещения находившегося сразу за линией фронта городка Венрай, где разместились британские солдаты: «Не могу описать словами, как я был потрясен, увидев, как разграблен и разрушен город. Я встретил пожилого английского офицера, его слова говорят сами за себя: “Я в высшей степени сожалею и стыжусь; наша армия лишилась здесь своей чести”»¹⁸.

На Западном фронте, в отличие от Восточного, убийство пленных никогда не считалось законным, но солдаты Эйзенхауэра тоже совершали преступления такого рода. Один канадский солдат рассказывает, как в Голландии во время патрулирования они захватили восьмерых «безлошадных» немецких танкистов, которые пробирались к своим. Их офицер хорошо говорил по-английски, и противники несколько минут поболтали о погоде, о холоде, о том, как было бы здорово разжечь костер. Они как раз шли мимо фермы, разговаривая о том, что там могут быть самогон и поросята; вот бы их поджарить! Канадец потом говорил: «Для него война закончилась, и он, я думаю, был этому рад»¹⁹. Потом канадский лейтенант вдруг повернулся к своему пулеметчику и сказал: «Пристрели их». Немецкий офицер – тот, который шутил, – «побежал вперед, обхватив себя руками, и что-то сказал, а наш парень с “Бреном” дал очередь… Двое, я помню, дергались, как лососи на остроге, и этот парень, “Блонди” с Кейп-Бретона – мы звали его “Блонди”, потому что он все хвастался, какой он был крутой шахтер, – он добил этих двух из пистолета… Я думаю, в наших документах это зафиксировано как уничтожение немецкого патруля. Никто из нас на это особенно и внимания не обратил… Но я вам скажу, что, если бы такое случилось со мной на год раньше, так я бы, наверно, все кишки из себя выблевал».

Союзники с огромным трудом продвигались к границам Германии, преодолевая метр за метром. Рядовой Роберт Котловиц, попав под убийственный пулеметный огонь немцев во время ноябрьского наступления в Эльзасе, через несколько секунд вдруг осознал, что из всего отделения он один остался жив и невредим:

«С этого момента на меня наваливалась растерянность, дезориентация; я помню запах жидкой грязи в ноздрях… слюна мгновенно пересохла во рту и наступило обезвоживание; неестественно острое ощущение собственного тела, как если бы я держал всю его тяжесть; мой собственный худой иссохший скелет, в ожидании лежащий на земле; тяжеловесное наличие растущих из него конечностей, прикрытый каской череп, вибрирующий торс и беззащитную промежность. Нежные гениталии, подтянувшиеся к тазу, и мочевой пузырь, нестерпимо раздутый… Звуки ружейного и пулеметного огня, человеческих голосов, зовущих на помощь, орущих от боли или ужаса, – голоса наших ребят, вначале неразличимые, непривычные по тембру и тону. И жужжание в моей собственной голове, стремящееся заглушить звуки, обрушившиеся на меня снаружи»²⁰.

Он пролежал без движения до темноты, а потом его вынесли санитары. У него развился военный невроз; на передовую Котловиц больше не вернулся. Британский лейтенант Тони Финукейн описывал, как его батальон «шел на сближение с противником» в Голландии: «Мы растянулись по равнине, и это было похоже на непринужденную прогулку под вечерним солнцем. Когда мы уже приближались к месту и люди уже собирались поскорее окапываться, пока не стемнело, вдруг в нескольких десятках метров от себя мы увидели множество людей в сером, которые шли примерно в таком же построении. Представляете?! Два батальона сошлись на открытом месте! Через считаные секунды две маленькие пехотные армии вступили в настоящее боевое столкновение (а заодно и столпотворение). У нас огневой поддержки не было вообще, а наши враги (мы их обычно именовали “подлыми гуннами”) открыли огонь из чего-то вроде двадцатимиллиметровой зенитной пушки. Но в этой стычке с примерно равными шансами мы оказались лучше. Они отошли где-то на полмили»²¹.

Но каждая такая стычка, пусть даже победная, для британцев означала потерю времени и безвозвратные утраты. К декабрю, когда взвод Финукейна оказался в Клеве, из 35 человек в нем уцелело лишь 11. Когда их бригадир осматривал передовые позиции, ему доложили об убыли в стрелковых подразделениях, и он сказал со вздохом: «Вот о чем я все время твержу генералу. Пропорционально к общей численности потери выглядят не такими уж страшными, но все они приходятся на боевые части»²². Говорят, что Алан Брук как-то сожалел, что британские войска волею обстоятельств оказались на левом, а не на правом фланге армии Эйзенхауэра²³. Начальник британского генштаба полагал, что на юге армия Монтгомери действовала бы более эффективно, чем американцы. В этом вопросе он, несомненно, заблуждался. Его суждения свидетельствуют лишь о недоверии между американцами и англичанами, которое особенно ярко проявлялось в неприязненных генеральских разборах неудач и поражений союзника.

Интересно, что Сталин той зимой высоко оценил действия англо-американцев – лучше, чем когда-либо раньше, несмотря на то что между союзниками возникли трения из-за того, что русские отказались поддержать поляков в их злополучном Варшавском восстании. «Новым моментом за истекший год в войне против гитлеровской Германии, – говорил он на заседании Моссовета 6 ноября 1944 г., – нужно считать тот факт, что Красная армия вела свои операции в этом году против немецких войск не в одиночестве, как это имело место в предыдущие годы, а совместно с войсками наших союзников. Тегеранская конференция не прошла даром. Решение Тегеранской конференции о совместном ударе по Германии с запада, востока и юга стало осуществляться с поразительной точностью… Не может быть сомнения, что без организации второго фронта в Европе, приковавшего к себе до 75 дивизий немцев, наши войска не смогли бы в такой короткий срок сломить сопротивление немецких войск и вышибить их из пределов Советского Союза. Но также несомненно и то, что без мощных наступательных операций Красной армии летом этого года, приковавших к себе до 200 немецких дивизий, войска наших союзников не смогли бы так быстро расправиться с немецкими войсками и вышибить их из пределов средней Италии, Франции, Бельгии. Задача состоит в том, чтобы держать Германию и впредь в тисках между двумя фронтами»²⁴.

В декабре выпал снег, и армиям Эйзенхауэра пришлось привыкать к холоду, а затем, когда позволили погодные условия, продолжать наступление. Человеку невоенному трудно себе представить, каково жить зимой под открытым небом, неделя за неделей, месяц за месяцем. «Наша палатка и одежда промокли и наполовину задубели, – писал американский солдат Джордж Нил. – Я до того закоченел, что мне было уже почти наплевать, что со мной происходит». В его темном окопе «температура упала гораздо ниже нуля. Полужидкая слякоть на дне ячейки превратилась в камень. Мы просто лежали там в позах эмбрионов и проклинали все на свете… Мы с ребятами сходились на том, что невозможно себе представить более отчаявшихся, несчастных и унылых созданий, чем мы тогда»²⁵. Так чувствовали себя миллионы солдат по обе стороны фронта с октября 1944 г. по март 1945 г. На фронте не редкостью была «окопная стопа»[25], особенно в тех частях, где падал боевой дух и люди переставали следить за собой. Дизентерия считалась обычным явлением. Процесс опорожнения желудка и связанные с этим проблемы стали навязчивой мыслью для миллионов фронтовиков. В полевых условиях многие не добегали до отхожего места, а некоторые не успевали даже снять штаны перед дефекацией.

Воевать вообще ужасно, но воевать в обгаженной одежде ужасно вдвойне. У танковых экипажей имелась своя унизительная специфика. Немецкий механик-водитель пишет: «Сквозь смотровую щель мне часто приходилось видеть занятное зрелище, как бравые вояки, со спущенными до лодыжек штанами, цепляясь за башню мчащегося танка, изо всех сил тужатся, отчаянно надеясь совершить почти невозможное»²⁶. Пехотинец Ги Сайер во время отступления с Дона потерял контроль над кишечником и понемногу привык, как и остальные пассажиры их грузовика, трястись сквозь бесконечные снега в грязи собственных фекалий. Рядовой первого класса Дональд Шу страдал от той же напасти во время битвы за Арденны. Когда ему удавалось опорожниться в деревянный ящик из-под боеприпасов, «задница слишком болела, чтоб еще ее и подтирать, так что просто натягивал штаны и возвращался в свой окоп. Никто тебе не скажет, что ты воняешь, потому что все воняют»²⁷.

Роберт Котловиц в Эльзасе сидел, сжавшись в окопе, и вдруг его кишечник взорвался. Роберт отскочил в сторону, содрал с себя штаны и присел на корточки. «Господи Исусе! Убирайся на свое место!» – крикнул его приятель. Котловиц, занятый требованиями своего тела, лишь виновато взглянул на него.

«Тут откуда-то неподалеку долетел звук винтовочного выстрела, и в метре позади меня, расплескав грязь, в землю ударила пуля… Я посмотрел вперед, не вставая с корточек и прикрывая глаза ладонью, и увидел немецкого солдата – от пояса и выше… в паре сотен метров от меня… он смеялся. Я очень ярко себе все это представляю: детали его формы, эти их торчащие погоны на плечах, высокий воротник, непокрытая голова. Мне даже показалось, что я вижу его зубы… Еще один выстрел – и снова промах… Опять всплеск грязи. Но на этот раз я уже был на ногах, подхватил свои штаны и в следующий миг уже был в своем окопе… Я думаю, сукин сын нарочно по мне промахнулся… он просто хотел чем-то развлечься после обеда, чтобы не так скучно было, – тут-то я ему и подвернулся»²⁸.

Гораздо худшие переживания выпали на долю раненых в кишечник. Медсестра армии США Дороти Биверс отмечала, что пациенты ее полевого госпиталя переносили ампутацию конечностей с показной стойкостью, зато те, кому вывели прямую кишку во внешний калосборник, нередко «рыдали при виде собственных испражнений в мешке»²⁹. Невозможно перечислить все несчастья и невзгоды, проистекавшие от пуль, взрывов, болезней и природных явлений.

Зимой 1944 г. Гитлер уже знал о предстоящем наступлении Красной армии. И он, невзирая на тяжелые погодные условия, приказал нанести сокрушительный удар по армиям Эйзенхауэра, чтобы разбить их до начала советского наступления. Вопреки яростному сопротивлению своих генералов, Гитлер приказал нанести удар на Западном фронте в самое «невоенное» время года и самом неожиданном для союзников месте: в Арденнском лесу, на стыке границ Германии, Бельгии и Люксембурга. Целью наступления был захват Антверпена и разрыв фронта союзников. Были созданы две новые танковые армии, выделены тридцать дивизий и запас драгоценного горючего. «Если вы будете храбрыми, старательными и изобретательными, – слушали промерзшие фольксгренадеры приказ от 16 декабря, – то вы поедете на американских грузовиках, объедаясь прекрасной американской едой. Если же вы будете глупы, трусливы и ленивы, вы пройдете весь путь до Ла-Манша пешком, в холоде и голоде»³⁰.

В тот же день 16 декабря операция Autumn Mist началась с наступления на самый слабый участок обороны Первой американской армии Ходжеса. Для союзников это оказалось полной тактической и стратегической неожиданностью: немцы прорвались на участке 60 км шириной; охваченные паникой американские войска были разбиты и беспорядочно отступали с пути танковых дивизий СС; авиация союзников не могла прийти на помощь из-за густого тумана. За два дня немцы пробили огромную дыру – «выступ» – в американской линии фронта. Британский начальник разведки войск Эйзенхауэра генерал-майор Кеннет Стронг несет значительную долю ответственности за то, что не смог распознать опасность сосредоточения немецких сил на Арденнах, выявленного с помощью дешифратора Ultra. Стронг сообщил главнокомандующему, что обнаруженные в этом районе немецкие соединения находятся на отдыхе и переформировании. Основная ошибка многих американских и британских высших офицеров состояла в том, что они уверовали в свое превосходство и поэтому не рассматривали всерьез возможность массированного немецкого наступления.

Лейтенант Тони Муди оказался одним из множества юных американцев, которых ошеломило это немецкое наступление. «Вначале я не испугался – меня больше пугала неопределенность: перед нами не были поставлены задачи, мы не знали, где находятся немцы. Мы устали, у нас не было еды, совсем мало боеприпасов. Была паника, был хаос. Если ты думаешь, что тебя окружили превосходящие силы противника, ты драпаешь со всех ног. Я был деморализован, чувствовал себя совсем погано. Обморозился. Сильно переживал из-за этого. Я все думал: “Боже мой, во что это я влип? Сколько я еще смогу выдержать?” Вдруг выяснилось, что я остался совсем один, и я пошел оттуда прочь. Набрел на батальонный медпункт и там свалился… проспал двадцать четыре часа. Сознание стирает многие образы, но я запомнил чувство безнадежности, отчаяния. Просто хочешь умереть. Нам казалось, что немцы гораздо лучше обучены, лучше оснащены, они лучше дерутся, чем мы»³¹.

«Царил страх, – писал Дональд Берждет из 101-й десантной дивизии, которая сыграла решающую роль в стабилизации положения на фронте, в то время как солдаты других частей спасались бегством. – Страх распространяется быстрее лесного пожара, как чума. Если кто-то побежал, скоро за ним побегут другие. И все пропало: бегут толпы, у всех безумные глаза, всех подгоняет страх»³². Рядовой первого класса Гарольд Линдстром из Александрии, штат Миннесота, впал в такое отчаяние, что с завистью глядел на трупы немцев. «Они выглядели так спокойно. Война для них закончилась. Они больше не мерзли». Иногда он даже завидовал товарищам, которые решились прибегнуть к членовредительству: «Никто не узнает, сколько ран были настоящими, а сколько – самострелами»³³. Командир пехотной роты пишет о боевых действиях у Стумона 21 декабря: «Стоял такой туман, что один мой солдат заметил немецкий пулемет только в десяти метрах впереди… Все были перепуганы до крайности. Лишились силы духа даже те, которые раньше казались несгибаемыми»³⁴.

Молодой пехотинец рассказывает о том, что делал, когда ранило его соседа по окопу: «Гордона прошило пулеметной очередью от левого бедра и направо по диагонали до пояса. Он… сказал мне, что и желудок тоже прострелен… Мы были отрезаны… Мы остались в окопах одни, и оба понимали, что ему предстоит умереть. Морфина у нас не было. Мы не могли облегчить [боль], и я попытался его “отключить”. Я снял с него каску, задрал ему голову и ударил в челюсть изо всех сил, потому что он хотел потерять сознание. Но не получилось, и тогда я ударил его каской по голове, но опять не получилось. Ничего не получалось. Он так понемногу и замерз до смерти, истек кровью и умер»³⁵.

Гражданскому населению Бельгии сильно досталось от обеих воюющих сторон. Немцы, ненадолго вернувшись в освобожденные было города и деревни, нашли время расправиться со множеством мирных бельгийцев, приговорив их к смерти за сопротивление или просто казнив в назидание другим. Жестокость некоторых подчиненных Моделя вполне отвечала ядовитой характеристике немцев в 1944–1945 гг.: раз уж им предстояло проиграть войну и (возможно) умереть, то они хотели прихватить с собой как можно больше врагов. Отчаянное положение бельгийцев еще больше усугубляли бомбежки и артобстрелы союзников: так, в маленьком городке Уффализ погибли 192 человека: все, кроме восьмерых, от бомб союзников; 27 погибших были моложе 15 лет; выжившим достались лишь развалины и голод³⁶. Двадцать обитателей деревни Сенле, неподалеку от Бастони, погибли при бомбардировке, разрушившей все дома без исключения. Восемь человек из этих двадцати были членами семьи Дидье: Жозеф (42 года), Мари-Анжель (16), Алис (15), Рене (13), Люсиль (11), Бернадетт (9), Люсьен (8) и Ноэль (6 лет). По всему полю сражений в Бельгии и Люксембурге беспрепятственно рыскали мародеры как из немецких, так и из союзнических войск.

Вначале танкисты Моделя радовались победам, а командование союзников пребывало в потрясении и растерянности. Небольшой отряд переодетых в американскую форму англоговорящих диверсантов под командованием Отто Скорцени вызвал эпидемию страха перед «пятой колонной», и союзники начали расстреливать всякого переодетого солдата противника. Новогодний налет на аэродромы союзников обошелся люфтваффе в три сотни машин, а уничтожить удалось 156 американских и британских самолетов, которые легко заменили новыми. Эти налеты усиливали смятение военачальников Эйзенхауэра, но на самом деле стратегические трудности англо-американских сил были далеко не так серьезны, как это им вначале представлялось. У них имелись мощные резервы, немцам же катастрофически недоставало танков, авиации, горючего и квалифицированных людских ресурсов. За грозными танковыми дивизиями СС шла пехота, своим боевым духом значительно уступавшая победоносному вермахту образца 1940–1941 гг. Тыловое обеспечение немецкого ударного кулака через теснины Арденн также сопровождалось огромными проблемами; после нескольких дней наступления танки Моделя остановились из-за нехватки горючего.

Отступление союзников все же не переросло в бегство благодаря упорному сопротивлению некоторых американских частей, наиболее сильному на краях «выступа». Подтянулись американские резервы, в том числе две воздушно-десантные дивизии. Один из солдат Брэдли видел, как отходят в тыл выжившие в жестокой битве у Шено 20–21 декабря. «Жалкие остатки 1-го батальона вяло, не держа строй, брели назад по дороге: жуткий контраст с тем бравым батальоном, что всего лишь считаные дни назад шел той же дороге вперед, полный боевого задора и веселья. Заросшие щетиной, с красными от усталости глазами, грязные с ног до головы, они шли, глядя перед собой безучастным взглядом. Никто не разговаривал… Они вписали в историю страницу, о которой еще мало кто знал… настолько смешались места, события и подразделения в ведьмином котле этой битвы»³⁷. К союзникам каждый день подходили все новые подкрепления, а когда американская артиллерия начала сокрушительный обстрел, положение немцев стало стремительно ухудшаться. «Мы с моим сержантом прыгнули в ров, – писал старший сержант СС Карл Ляйтнер о том, что он пережил 21 декабря. – Минут через десять снаряд разорвался справа от нас – похоже, попал в дерево. Мой сержант, видимо, получил тяжелое ранение в горло – он захрипел и вскоре умер. Меня самого ранило осколком в правое бедро. Потом снаряд ударил в дерево позади. Один осколок попал мне в левую лодыжку, другими мне посекло правую ступню и лодыжку. Я наполовину укрылся под своим убитым товарищем… Осколками еще одного снаряда меня ранило в левое плечо»³⁸. Только через несколько часов Ляйтнера эвакуировали на перевязочный пункт, и все это время американский обстрел не ослабевал.

Монтгомери принял командование северным сектором фронта и выделил значительные силы для отражения немецкого наступления, если оно достигнет британских танковых соединений, чего по большей части не случилось. 22 декабря погода улучшилась настолько, что авиация союзников смогла летать – с печальными последствиями для немецких танков. Бронированный германский кулак продвинулся максимум на 100 км до Фуа-Нотр-Дам, самой дальней точки, но 3 января, когда у танков Моделя закончились и горючее, и наступательный порыв, их контратаковали с севера и с юга армии Паттона и Ходжеса. 16 января американские клещи, преодолевая глубокий снег и сопротивление противника, сомкнулись возле Уффализа. Немцы из полумиллионной группировки потеряли 100 000 человек, почти всю бронетехнику и авиацию. Капитан вермахта Рольф-Гельмут Шредер рассказывал о своем участии в «сражении за Выступ»: «Мы закончили его там же, где и начали; и тогда я уже понимал: это конец»³⁹. В январе 1945 г. Шредер осознал неизбежность поражения Германии – то, что не желал принимать месяцем ранее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.