Н. Долгополов Советская разведка
Н. Долгополов
Советская разведка
Николай Долгополов. Заместитель главного редактора «Российской газеты». Историк советских спецслужб. Автор бестселлера «Абель-Фишер».
ГАСПАРЯН: Николай Михайлович, ну, прежде чем говорить о службе внешней разведки в 1940-х годах, я предлагаю бросить ретроспективный взгляд на 1930-е годы. Не секрет, что служба внешней разведки была фактически разгромлена во время репрессий в 1937, 1938 и 1939 годах. По официальным данным свыше ста резидентов советской разведки было уничтожено. Причем, потери были особенно катастрофические. Если вспомнить, кто именно, в общем, стал жертвой репрессий, это и Артузов, Сыроежкин, Пузицкий и многие-многие другие. С каким кадровым ресурсом подошла служба внешней разведки непосредственно к 22 июня 1941 года?
ДОЛГОПОЛОВ: Я бы все-таки не сказал такое слово — разгромлено. Может быть, чересчур сильно сказано. Я бы сказал, исключительно ослаблено недоверием, которое оказывал разведке человек по фамилии Сталин. И вот здесь, знаете, мне просто в руки попали документы интереснейшие. Я не видел, чтобы они особенно так часто публиковались. Это были, скажем так, черновики, причем, неправленые, с заседаний, где Сталин, вот этого я не побоюсь слова, громил разведку. Я когда их читал, я подумал, боже мой, как человек, вождь, руководитель государства мог испытывать такую бешеную, я скажу это слово сознательно, ненависть к разведке. Это именно была ненависть. Там были такие фразы. А выступал он не где-нибудь, а перед высшими военными руководителями. Закрытое заседание. И он говорил, резал всю правду-матку. Он говорил о достижениях в сельском хозяйстве. А они были. Он говорил о достижениях в науке. Он говорил о том, что идет индустриализация. И, в общем, все это было абсолютной правдой. И вот он это сказал так. Я это запомнил. Есть область, где мы начисто проиграли войну фашистским оккупантам. Мы проиграли ее из-за шпионов, из-за людей — и тут я, просто общаясь, так сказать, был поражен, засевших в органах. То есть, понимаете, настолько было недоверие сильно, что люди, высший генералитет Советской армии, Красная армии, герои Гражданской назывались последними словами, последними, понимаете. Разговор шел на уровне ну не мата, конечно. Но ругани. И вы знаете, здесь Сталину очень дружно, очень, я бы сказал, толково, старательно, с умением и с каким-то таким подобострастием весь зал поддакивал. Сталин называл фамилии людей, которых он считал шпионами немецкими, и зал взорвался аплодисментами. Сталин говорил о том, что они расстреляны. Все были рады. Причем, знаете, среди этих людей радующихся были и те, кому через несколько лет пришлось разделить судьбу этих расстрелянных. Я не хочу называть их фамилии.
ГАСПАРЯН: Им уже история вынесла общий приговор.
ДОЛГОПОЛОВ: Знаете, я бы не сказал, что это приговор. Это наказание, понимаете, кара. Пусть не Божья, а кара историческая. Но те люди, которые аплодировали и хлопали, они потом получили те же пули в лоб, а может быть, и в затылок.
ГАСПАРЯН: Николай Михайлович, а как так получилось? Вот если мы посмотрим ретроспективно на советскую разведку в двадцатые и тридцатые годы, то ведь успехов и достижений у нее было значительно больше. Можно вспомнить и блистательные операции треста «Синдикат 2». Это соответственно против белой русской эмиграции, против Бориса Савенкова. Савенкова вообще выманили на территорию Советского Союза и осудили. Нам нужно вспомнить похищение генерала Кутепова. В Париже можно вспомнить похищение генерала Миллера. Можно вспомнить великолепные операции на Балканах. Это когда нелегал Линницкий сумел войти не только в доверие руководства Русского общевоинского союза, но и попасть вообще фактически в святая святых РОВС, это организация контрразведки «Внутренней линии», и при всем при этом Сталин говорит, что вот везде враги, предатели, изменники, шпионы. Ну как же так?
ДОЛГОПОЛОВ: Знаете, он это очень четко обосновывал. У него логика была, извините за это слово, иезуитская. Вот он считал, что Ягода завербовал всех. И его спрашивали, а как, интересно, шли эти вербовки? Ведь он должен был вербовать руководителей разведки, да? И очень просто под Сталиным шла вот эта вот вербовка. Он отправлял людей отдыхать, лечиться. Действительно, люди болели. В Германию. Там, по заверениям Сталина, людей вербовали. Ягода знал, что люди завербованы. Они возвращались обратно. И Ягода говорил, вот тут у вас нет альтернативы. Или вы немецкие шпионы. Это правда, вас завербовали. Или, значит, я рассказываю Сталину, как вас вербовали. Почему, как, что? Сознавались, понимаете.
ГАСПАРЯН: Но ведь все на Лубянке знали о том, что Ягода, мягко говоря, на ножах с Артузовым.
ДОЛГОПОЛОВ: Нет, ну как, мягко говоря? Понимаете, это были два непримиримых врага — интеллигент швейцарец, человек, владевший многими языками, игравший на музыкальных инструментах, кстати, его дети стали известными музыкантами, не дети, может быть, скажем, так, внуки, но человек, который даже свой паспорт настоящий Фраучи сумел сохранить, передать людям, которые по этому паспорту Фраучи еще долгие годы работали.
ГАСПАРЯН: Это не Быстролетов, в частности, пользовался?
ДОЛГОПОЛОВ: Быстролетов не пользовался паспортом Артузова. У него были свои паспорта. Это были другие люди. До сих пор где-то в Швейцарии есть маленькие такие деревушки, и одна из них, одна из них — вот там имя Фраучи вспоминают. Такой человек есть. А вот это его дом. Он до сих пор стоит. Понимаете, совершенно нераскрытый. Что в этом доме? Интересно, правда. Но, тем не менее, и он тоже попал, он попал под этот молот гораздо позже. Если вы помните, Сталин перевел его из, скажем так, по-современному — внешней разведки, он его сначала перевел на другую должность, а потом он его перевел и бросил, что называется, на военную разведку И вот там, на военной разведке, где Артузов, в том числе, успел блестяще поруководить нашим нелегалом Зорге, вот, и добиться с ним именно в этот год огромных успехов, огромных, вот после этого он потихонечку добился того, что Артузова исключали из партии, Артузова снижали в должности, Артузова понижали во всяческих его званиях. И конец-то был совсем печальный. Его расстреляли мгновенно, мгновенно.
Ведущий программы и Константин Залесский
1 сентября 1939 г.
Армен Гаспарян и Владимир Невежин
Подписание пакта Молотова — Риббентропа
Виктор Суворов — бывший советский разведчик Владимир Резун
Жители СССР слушают объявление о вероломном нападении Германии
Николай Аничкин и ведущий программы
Пограничники 80-го погранотряда
Григорий Пернавский и Армен Гаспарян
В блокадном Ленинграде
Ход немецкого наступления под Москвой в ноябре 1941 г.
Советские войска под Москвой
Ведущий программы и Константин Семенов
Фламандский доброволец войск СС после бракосочетания
Армен Гаспарян и гости программы — Дмитрий Жуков и Иван Ковтун
Советские партизаны
Николай Долгополов и ведущий программы
Герой Советского Союза Николай Кузнецов
Василий Христофоров и Армен Гаспарян
Удостоверение сотрудника СМЕРШ
Владимир Дайнес и ведущий программы
Приказ о восстановлении в звании
Искусство на войне
Любовь Орлова провожает бойцов на фронт
Армен Гаспарян и Александр Дюков
В рядах Латвийского легиона было много молодежи
Ведущий программы и Михаил Иоффе
Василий Кононов в латвийском суде
Латвийский легионер позирует в фотостудии
Пленные красноармейцы
Трагедия плена
Уничтоженная техника дивизии СС «Нордланд» в Берлине
Знамя Победы над рейхстагом
ГАСПАРЯН: Там особое совещание, по-моему, было, да?
ДОЛГОПОЛОВ: Да, его расстреляли мгновенно. И в принципе, в принципе Артузов умер, вы знаете, смертью трагической. Он не успел ни слова сказать в свою защиту. Он лишь сделал одно. Он в некоторых своих грехах, видимо, настолько было сильно физическое воздействие, он сознался, и сознался в тех грехах, которых у него не было. И этим, понимаете, он потянул вместе с собой туда, в эту черную дыру, он потянул и других разведчиков. И произошло следующее. Люди, работавшие, ну, скажем так, по-современному, в военной разведке, называйте это ГРУ, если хотите, и в разведке, которая называется, внешней разведке ИНО, по старым понятиям, они оказались не только обезглавленными, они оказались вызволенными в Москву, и потихонечку всех их прижимали, дожимали. Сохранились лишь единицы. Но тоже, надо сказать, что все-таки эти единицы были очень интересными людьми. Вот сохранился, например, совершенно фантастическим образом такой разведчик, как Коротков, ставший потом генерал-майором и руководителем нелегальной разведки.
ГАСПАРЯН: Это уже после Второй мировой войны.
ДОЛГОПОЛОВ: Вот, скажем, Абель уезжал уже от него. Но он написал письмо на имя Берии, сказав, что все это ложь, все это ерунда, и самое вот непонятное, его письмо это было прочитано и, его вернули. Ну, таких было немного. Были люди, которые относительно мирно пережили этот период. Недавно я встречался. Я еще не забыл. Приятная беседа с сыном родным разведчика Дмитрия Медведева — Героя Советского Союза. Ведь отца его тоже под предлогом нездоровья отправили на пенсию, в разведку, и он жил под Москвой, и тоже он был отстранен. Отправили, так сказать, на отдых стрелки военизированной охраны настоящего Абеля. Не Фишера Вильяма Генриховича, которого тоже выкинули 31 декабря 1938 года, а Абеля Рудольфа Ивановича, или по-настоящему Иоганновича, руководителя спецгруппы разведки, которая своими ножками зашагивала на территорию других стран и совершала там различные теракты. Якова Серебрянского держали в тюрьме на Лубянке. То есть, вот картина была, я бы сказал, трагической. Я все-таки еще раз подчеркну, я бы не сказал, что была разведка полностью разгромлена, урон нанесен грандиозный. Некоторые резентуры не работали. Некому было работать. Например, в Англию, вот которая была действительно, вот я бы так сказал, колыбелью нашей советской разведки, да, некоторое время такие великие наши источники, как Фингли и люди, с ним работавшие.
ГАСПАРЯН: Это, «кембриджская пятерка» знаменитая.
ДОЛГОПОЛОВ: Ну, многие называют ее этим словом — кембриджская пятерка, хотя я не верю в такой термин. Почему, допустим, не десятка или почему не кембриджская двадцатка, а может быть, семерка. Как-то для меня пятерка звучит сомнительно. Сначала была четверка, тройка. Я думаю, что там было людей гораздо больше, чем пятеро тех, которые нам известны. Я себе этот термин как бы не позволяю. А сейчас вот готовлюсь, очень хотел бы написать книгу о настоящем Фингли, что называется. Вот отбросив этот термин и разоблачив его — пятерка. Ну, это так — к слову. А не к слову то, что, в конце концов, грянула война, о которой Сталина предупреждали все абсолютно.
ГАСПАРЯН: И Зорге, и Брайтенбах.
ДОЛГОПОЛОВ: Да, и, ну, кто только не предупреждал, и источники, которым вроде бы доверял. Ну, вот была такая дилемма, что делать с разведчиками, которых не добили, вот что с ними? Они были или где-то там на дачах под Москвой, как типа Медведев, или они работали и им разрешали работать, как, например, Фишер, но не по специальности, или работали совсем не по специальности, как Гуть, который водил автобус маршрута от Белорусского вокзала до Черемушек, или томились в тюрьмах, как Серебрянский, или были просто в лагерях. И вот некоторые наркомы, это была не только в разведке такая ситуация. Разведка — это часть общей жизни. Такая же ситуация сложилась во всех абсолютно видах человеческой абсолютно деятельности. И некоторые наркомы взяли на себя смелость. Ясно было, что, когда враг в сорока километрах и уже виден, да, Кремль, надо что-то делать. Это действительно надо было что-то делать. Надо было возвращать людей. И некоторых людей, за которых некоторые наркомы поклялись партийными билетами, дали слово, их вернули.
ГАСПАРЯН: Ну, когда, в частности, вернули Серебрянского, если мне память не изменяет.
ДОЛГОПОЛОВ: У Серебрянского было очень короткое возвращение. Его подняли из подземной тюрьмы лубянской в свой кабинет. То есть, это было самое быстрое возвращение. За Абелем пришлось ехать на дачу. За Абелем настоящим, Рудольфом Ивановичем, быстро его привезли из дома. Он жил недалеко здесь на Мещанской. Кое-кого не успели уже спасти. Большинство было уже на ином свете, скажем так.
ГАСПАРЯН: Шпигельгласа этого расстреляли.
ДОЛГОПОЛОВ: Да, понимаете, многих расстреляли, некоторые покончили жизнь самоубийством, некоторые, так сказать, скажем так, были и такие. И я называю это как-то, вам, может быть, и неприятно, но это были люди, которые ушли. Вы понимаете, вот такая была пора, когда в разведку приходили новые люди. И это было очевидно, что надо начинать по новой. Старых кадров не было. И создавались быстро, быстро школы разведки. И в эти школы набирали людей, я думаю, талантливых, вы знаете, что вот там пять-шесть человек из этих школ стали Героями России уже, не Советского Союза. С некоторыми из них, можно сказать, со многими из них я знаком был. Они умерли не так давно.
ГАСПАРЯН: Был там и предатель один очень известный — это Хохлов. Ну, это уже другая история.
ДОЛГОПОЛОВ: Ну, это уже другая история, да. Ну, я бы не хотел о предателях. Были такие люди прекрасные, как, например, Фетлисов Александр Семенович. Он учился в школе.
ГАСПАРЯН: Будущий Герой России.
ДОЛГОПОЛОВ: Будущий атомный разведчик. Недооцененный абсолютно. Человек, который в 62 году предотвратил, я считаю, просто вот так вот физически взял и предотвратил войну, которая называлась бы третьей мировой, вот. Был там, например, Барковский Александр Борисович, который учился фактически в одной школе с Фетлисовым, тоже будущий Герой России, и человек, который похитил немало атомных секретов. Были и другие люди. В преподаватели, это интересно, вернули одного из лучших радистов советской разведки Фишера Вильяма Генриховича. И он учил новых своих учеников очень интересными способами, очень интересными, совершенно такими самобытными. Когда Москву бомбили и самолеты уже, так сказать, подлетали и сбрасывали бомбы, он не прекращал занятий и заставлял радистов своих работать вот так, как нужно, в боевых условиях. И еще хлопал и книгами… и научил, таким образом, выдающегося разведчика, которого немцы принимали за своего и о котором Шелленберг писал, что был у нас источник, о котором никто не знает, в штабе Жукова. Это был наш великий разведчик немецкий. На самом деле это был ученик Фишера. И, вы знаете, вот эти люди росли, они росли, и они росли быстро. И дело в том, что у них не было времени на «раскачку». Потому что, что удавалось — то удавалось, многие гибли, многие погибали, не были особенно хорошо подготовлены. Некоторых просто «прочесывало» вот так начисто гестапо и вырывало. Некоторые добрались до Берлина и были там арестованы. Такое тоже было. Вы знаете, что, например, несколько людей все же сумели добраться до «Красной капеллы», установить с ней связь и были потом арестованы. Потому что там уже сыграла свою роль такая вещь, как немцы выбивали из них просто признания страшными способами, и они выдали несколько людей, и «Красная капелла» провалилась тоже.
ГАСПАРЯН: Но также провалился Брайтенбах, к которому Москва отправила своего курьера.
ДОЛГОПОЛОВ: Один из примеров — это провал Брайтенбаха, к которому были отправлены два курьера. Интересно, что один молчал, выдержал эти нечеловеческие пытки, а второй не смог. Его я не осуждаю, вы знаете…
ГАСПАРЯН: Но силы человеческие, они же небезграничны.
ДОЛГОПОЛОВ: Силы небезграничны. Знаете, выдавили и выбили все, что возможно было. Причем, делали это немцы очень искусно, очень умело. Слежка была тотальной. Я думаю, что тут гестапо действовало абсолютно, я бы сказал, стопроцентный был охват людей. И всякие байки, которые иногда сейчас появляются, я читаю эти книги, мне интересно их читать, что у нас был разведчик там-то, у нас был разведчик там-то. Но не было, к сожалению, этого. К большому сожалению, не было. Были разведчики на уровне какой-то фронтовой разведки, которые действительно проникали в штабы фронта. Были разведчики, которые работали в школах, это точно. Был великий разведчик Козлов. Не тот Козлов, которому недавно было присвоено звание Героя России, а Козлов тот, военной поры, умерший. Этот, слава богу, здравствует, недавно ему исполнилось 76 лет. Были такие разведчики, но в высших эшелонах ничего такого выдающегося, такого, как Брайтенбах, не было. Все-таки Брайтенбах, если говорить вот так, фактически он был, может быть, одним из немногих всего лишь, так скажем. Но, тем не менее…
ГАСПАРЯН: Исключение, которое подтверждает правило.
ДОЛГОПОЛОВ: Да, но разведка велась, разведка шла. И не будем забывать о том, что были блестящие люди, которые сидели в таких странах, как Швейцария. Например, Дора, человек под псевдонимом Дора, просидевший там, и который действовал очень окольными путями, который долго продержался. Были люди, которые сидели, скажем так, во Франции, во многих оккупированных немцами странах действовали. Были люди, которые доставляли и поставляли нам данные. В конце концов, даже та же «Красная капелла» что-то еще на краешке успела сделать. Мне вот всегда было непонятно, как это, например, удалось Короткову, но ему удалось, началась уже война, такой эпизод малоизвестный. Уже было число под названием «23 июня», вокруг советского посольства, мне хорошо известного, в Германии стояли эсэсовцы с автоматами, а Коротков выходил в город. Вы знаете эту историю?
ГАСПАРЯН: Да.
ДОЛГОПОЛОВ: Для меня это было поразительно. Ну, как это можно, вот такая смелость, такой героизм и такое везение тоже, понимаете.
ГАСПАРЯН: Но разведка невозможна без везения, говорил Артузов.
ДОЛГОПОЛОВ: Да, но тут тоже, все-таки везение везением, а вот, например, мне жалко было, что он под таким риском выходил в город, а те радиопередатчики, которые он передал «Красной капелле», оказались не особенно хорошими в техническом отношении, технически, скажем, они были слабые и они не понадобились. Вот мне было жалко это. Но я даже не мог себе представить, что так можно, такие подвиги совершать.
ГАСПАРЯН: Да подвигов-то, на самом деле, много совершила разведка. Просто у нас же, как совершенно справедливо заметил в нашей же программе Юрий Кобаладзе, в обществе, к сожалению, маятник: мы все время не можем определиться — то мы любим все разведку и возносим ее на щит, то мы требуем перестрелять вообще всех по списку, потому что все предатели, негодяи и тунеядцы.
ДОЛГОПОЛОВ: Генерал-майор Кобаладзе знает, о чем говорит.
ГАСПАРЯН: Вне всякого сомнения.
ДОЛГОПОЛОВ: Конечно. Но вы знаете, тут тоже надо все-таки смотреть, мне кажется, вот на все на это с исторической точки зрения. Все-таки я бы сказал так, что, может быть, прошедшие годы, может быть, некоторые материалы, которые потихоньку, но открываются, позволяют оценить деятельность разведки более точно, нежели все это представлялось нам, скажем, даже 5, 10 и даже 15 лет назад. Но сейчас выплывают какие-то новые детали. Я даже не знаю, почему, но становятся известны, например, некоторые вещи о подвигах Кузнецова.
ГАСПАРЯН: Я думаю, что не открою большого секрета для вас, если скажу, что люди моего поколения — это те, кому сейчас, в общем, за 30. Они эту фамилию помнят с детства. Был нашумевший художественный фильм, где Кузнецов был показан во всей красе. Потом наступили лихие 1990-е годы, годы пересмотра истории, в том числе Второй мировой войны в целом и многих событий в частности. Досталось и Кузнецову, про которого наговорили и сказали достаточно много. Я предлагаю, пользуясь сегодня возможностью, расставить, по крайней мере, хоть какие-то акценты в этой, безусловно, одной из знаковых фигур в истории службы внешней разведки. Давайте начнем с главного вопроса. Кузнецов был самоучкой или все-таки это был хорошо подготовленный профессионал?
ДОЛГОПОЛОВ: Вы знаете, если вот есть такой термин — «полный стопроцентный самоучка», то это был Кузнецов. Генерал Райхман, кстати, муж балерины Лепешинской… И когда я однажды написал эту фамилию и упомянул его в хороших тонах, несмотря на то, что Райхман считался пособником Берии, она сказала мне с гордостью: «Это был мой муж». Наши семьи были знакомы, но уже с другими мужьями, естественно, и она сказала, что он был очень интересный человек. Вот этот интересный человек оставил такие воспоминания, что вообще ничему Кузнецова не учили, кроме как радиоделу. Почему? Машину он научился водить сам, он блестяще владел языками. И какие-то были истории, разговоры, что он что-то там заканчивал. Но вышло так, что он ничего не закончил. Он ничего не закончил по одной простой причине — его дважды исключали из комсомола.
ГАСПАРЯН: За что?
ДОЛГОПОЛОВ: Первый раз за то, что он якобы скрыл то, что он сын кулака и белого офицера. Это неправда. Отец его, действительно, служил в Петербурге, служил, действительно, в гвардейских полках, служил, действительно, блестяще и получал даже призы определенные чуть ли не от царской фамилии. Но он не был дворянином, не был. Говорят, что он служил у белых. Это тоже неправда. Мы не можем считать белым никаким образом генерала Тухачевского Михаила Николаевича. Вот у него он служил. Второе, что это был кулак. Нет, он не был кулаком, но он был зажиточным человеком, зажиточным трудовым крестьянином. Семья хорошо работала, жила небедно. И парня, которого назвали Никодимом, это настоящее имя Кузнецова, иногда Никанором его называли еще заодно, потом Никой — вот это имя ему и прилепилось. И когда даже, кстати, Кузнецову присвоили звание Героя Советского Союза, то его сестра никак не могла понять, что это ее родной брат, и брат тоже старший, потому что другие имена были.
ГАСПАРЯН: Родственники-то потом догадались?
ДОЛГОПОЛОВ: Потом догадались, но только потом, когда им вручили копию Грамоты о награждении его посмертно Героем Советского Союза. Но вот я хочу сказать, что он пытался скрыться, и поэтому сбежал уже в такую тмутаракань, ну, хуже ссылки. Жил там, учился там. Ну, было, может быть, даже несколько смешно, выучил там местный язык какой-то, выучил заодно эсперанто. Вы понимаете, но и тут как бы нагнала его вражеская пуля.
ГАСПАРЯН: От обвинительных органов не смог скрыться?
ДОЛГОПОЛОВ: Нет, не смог. Вы знаете, почему? Потому что был слишком честный. Он работал в лесничестве, и люди, которые были с ним рядом, его руководители (ну, будем говорить откровенно) воровали. И Кузнецов об этом честно рассказал, что воруют мои начальники. И все получили свое, в том числе и Кузнецов.
ГАСПАРЯН: А он-то за что?
ДОЛГОПОЛОВ: Он получил свое за то, что несвоевременно сообщил о том, что воруют. И это было, в общем… Понимаете, наказание очень серьезное. Он мог бы сесть на долгие годы, но вышло так, что в те годы, и мы можем об этом уже, наверное, сейчас сказать откровенно, Кузнецов уже работал на органы. Он был, назовем это так, осведомителем, негласным осведомителем.
ГАСПАРЯН: Секретным сотрудником, сексотом, как это сейчас принято говорить?
ДОЛГОПОЛОВ: Такого термина нет, но есть термин «негласный осведомитель». Вот он был негласным осведомителем. Вообще, у человека не было звания воинского, и его вызвали в Москву. Знаете, каким образом? Это было очень интересно. Партийный работник Журавлев приехал в Коми, он был далек от этих всех чекистских дел. И вдруг ему показали на парня, молодого, талантливого, такого арийца, красавца, который говорил на всех языках. И он понял, что этот парень погибнет в этой Коми. И он сделал следующее: он взял и позвонил Райхману. Райхман не поверил. И как раз на счастье Кузнецова, где-то он был везучим, хотя фигура трагическая, оказался у него работник из нелегальной разведки, у Райхмана дома. И Райхман: «Ну-ка, поговори». И он стал говорить с Кузнецовым.
ГАСПАРЯН: На немецком, да?
ДОЛГОПОЛОВ: На немецком. И зажав трубку, нелегал, приехавший из Берлина, спросил Райхмана: «Это со мной из Берлина говорят?» — «Нет, это было из Коми». Его вызвали в Москву. Вызвали в Москву, и вот, действительно, было такое решение: надо подучить парня. Но когда прочитали вот эту всю биографию, о которой мы с вами говорили, там еще было кое-что такое, что даже мне, может быть, и не стоит говорить, а может, и стоит. Знаете, все-таки однажды Кузнецова посадили. Выполнял он одно из заданий, скажем так, в Свердловской области, немножечко, наверное, какие-то свои полномочия превысил, и он просидел несколько месяцев. Вот никогда не писалось об этом, но вот я сейчас в этой книге своей пишу. Просидел, вы знаете, и участь его была бы незавидной, если бы люди, которые были рядом с ним, за него бы не поручились, и его выпустили из этих застенков. Он говорил: «Да, я ошибся». Была ошибка допущена, скажем так, но не смертельная. Всем нам… Шекспир говорил, что ошибаться людям свойственно. И вот Кузнецов ошибся, но не до расстрела же. Как вот с такой биографией, как эта могла быть учеба? Ему надо было скрывать от кадровиков, понимаете. То есть в своей стране (это был, конечно, парадоксальный случай, но, может быть, единственный, я думаю) он был нелегалом. Но он был нелегалом, потому что ему сделали документы на имя Шмидта, приблизительно одного возраста немца, Шмидт-Кузнецов — это кузнец. И он жил сначала в коммунальной квартире, водил к себе иностранцев. Кипы доносов…
ГАСПАРЯН: На него же?
ДОЛГОПОЛОВ: На него же. Причем, интересно, что я-то думал, что они все в одно место должны были приходить, все-таки, кажется, что все стекается в одну точку. Но нет. Вот вышло так, что часть приходила в нужную точку, а, часть доносов, которые писал сосед, они в другую точку приходили. И Кузнецова взяли в разработку. И его же разрабатывала наша же советская родная, российская контрразведка, не имевшая никаких таких уж прямых связей с ИНО, потому что две параллельные абсолютно службы. Ему даже дали клички интересные. Например, одна кличка была очень интересная — «Атлет», потому что он был атлетического телосложения. Вторая кличка была «Франт», потому что очень хорошо одевался. И вот брали в разработку, смотрели, что… Он мог бы и «залететь». Бывало так, что, скажем, на Украине погиб один из агентов одного ведомства, который умолял: позвоните, спросите, там скажут, кто я. Но не позвонили, не спросили, просто на курок нажали, и он не добрался до Москвы, он был, скажем так, ликвидирован.
ГАСПАРЯН: Ну, такие случаи случались.
ДОЛГОПОЛОВ: Да. Понимаете, вот это жизнь Кузнецова.
ГАСПАРЯН: Николай Михайлович, хорошо, я готов поверить, что, собственно, это был, действительно, уникум, знавший много иностранных языков. Я охотно верю, что человек, проживший на нелегальном положении в Советском Союзе, уже обладал опытом. Но та самая знаменитая ликвидация, которая вошла потом в учебники истории, этому-то он где научился? Такое хладнокровие, откуда оно?
ДОЛГОПОЛОВ: Вы знаете, это было… Понимаете, есть люди талантливые. Например, есть такой парень по фамилии Карпов, зовут Толя, он хорошо в шахматы играет.
ГАСПАРЯН: Наш знаменитый чемпион мира.
ДОЛГОПОЛОВ: Чемпион мира, да. Он играет лучше, чем остальные, в шахматы. И как-то он себя нашел именно, заметьте, в шахматах, а не, скажем, в радиоделе. Возьмите, такой есть человек, тоже вам известный, Маккартни, зовут Пол. Давайте российского какого-нибудь возьмем пианиста — Эмиля Гилельса великого, Галину Уланову. Вот они нашли себя. И нам неудивительно, может быть, что вот с Улановой мало кто может сравниться. Даже Волочкова, может, похуже будет. Я бы сказал, что вот здесь произошла такая же стопроцентная находка и 200 % попадание у Кузнецова. Вот он нашел себя в разведке. Это был актер, это был человек не без агрессии, это был человек не без выдумки. Это был человек, который иногда мог, скажем так, преувеличить кое-что. Потому что всем своим обидчикам, которые сохранились и остались в других городах, он писал письма. Вообще, запрещено было, но он писал письма. И если бы вы видели эти письма, там были очень интересные вещи: «Нахожусь сейчас на территории Финляндии, воюю в составе…». Он никогда не выезжал за территорию СССР, ни разу.
ГАСПАРЯН: Но был зато на оккупированных территориях.
ДОЛГОПОЛОВ: Но был зато на оккупированных. Понимаете, выдумки такие были. И я думаю, Боже мой, это же все-таки какой-то определенный, даже я бы сказал, чересчур, может быть, но без этого не состоялся бы он как великий разведчик. Потому что…
ГАСПАРЯН: А не мог он просто на этом оттачивать свою будущую легенду?
ДОЛГОПОЛОВ: Все-таки, думаю, нет. Легенда все-таки пришла не случайно, о ней мне рассказывал очень известный в своих узких кругах человек, Павел Георгиевич Громушкин, полковник разведки, он умер в очень солидном возрасте не так давно, художник. Он, собственно, был одним из тех, кто, как говорят, выправлял документы на Пауля Зиберта. Вот он их так хорошо выправил и столько еще всего приделал и придумал, что больше 70 проверок документов ни разу у немцев не вызвали никакого подозрения. То есть готовили эту легенду. Они очень хорошо совпали с Зибертом — по возрасту, там на два года разница всего была, по облику, по всему.
ГАСПАРЯН: Документы-то изначально подлинные были?
ДОЛГОПОЛОВ: Изначально были подлинные документы, абсолютно, найденные у убитого немецкого обер-лейтенанта, к которым еще приделали «хвостики». И с этими документами отправили человека. И потом уже с ними расправлялись, с этими документами, я бы сказал, жестоко. Потому что когда Кузнецов попал под подозрение и надо было обер-лейтенанта как-то выводить из игры, то уже пришлось их выправлять человеку, не совсем профессиональному, в данном случае. И знаете, кто их выправлял? Доктор Цесарский, знаменитый доктор Цесарский, который работал в отряде Медведева. Некому было больше. Вот он взял и выправил…
ГАСПАРЯН: Но почему же Москва не отправила профессионала туда, в отряд Медведева? Я сейчас говорю с точки зрения обывателя. Но у нас же всем известно: советская разведка была влиятельной, могущественной, которая могла… Ну, почему бы не отправить?
ДОЛГОПОЛОВ: Ну, не отправили. Вот отправили Цесарского, который делал вот такие вещи. И, как рассказывают, вот он выправлял его на капитана. Потому что Зиберта уже искали, обер-лейтенанта, надо было что-то делать, уже он где-то был «засвечен», он оставил свои следы какие-то. И вот выправили, понимаете. Но, тем не менее, я должен сказать, что никогда человек, засылавшийся с заданием на неделю, на два месяца, не держался так долго, как он, и не проникал так глубоко, как он. Один из, царство ему небесное, известных советских разведчиков, писатель один упрекал меня в том, что неправда, что Кузнецов подал сигнал о том, что готовится покушение на «большую тройку» в Тегеране. Ну, неправда, но потом Герой Советского Союза Варданян мне сказал, что — правда. Вот они-то изучали документы. В отличие от меня они имеют возможность это смотреть и видеть своими глазами. Да, первый-то документ, пришел сигнал от Кузнецова, что — да, и почему, как. Потому что он кому-то одолжил деньги, Кузнецов, этот кто-то должен был ехать в Тегеран, и он обещал с ним рассчитаться персидскими коврами. И даже с собой звал. И все это есть в донесениях Кузнецова, это правда, но это правда, которая открывается с годами. То есть я вот на человека, который сказал, что Николай Долгополов это преувеличивает, это выдумка, я на него не обижаюсь, дай Бог ему спокойствия. И этот человек был очень хорошим офицером боевым и очень мной уважаем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.