Глава 11 Первая командировка в Индию

Глава 11

Первая командировка в Индию

Ненависть — месть труса за испытанный им страх.

Б. Шоу

Вначале 1973 года Поляков с семьей вылетел в Дели на должность военного атташе при Посольстве СССР в Индии. Одновременно он исполнял обязанности оперативного руководителя — резидента ГРУ. За время службы и работы «кротом» в центральном аппарате ГРУ в Москве Поляков собрал приличную «корзину товара», которую предполагал облегчить не сразу. Он решил порциями продавать все то, с чем приехал в новую страну.

Поляков тут же на месте провел разведку боем. В один из жарких мартовских дней, какие часто бывают в этой южной стране, чуть ли не на первом представительском приеме в разговоре с военным атташе посольства США в Индии полковником Кингом советский военный атташе без стеснения спросил:

— Господин Кинг, скажите, когда представители ЦРУ восстановят со мной оперативную связь?

— Я думаю, что специалисты вас не забудут, а что касается срочной информации, можете передать мне сейчас. Я ее незамедлительно отправлю по своим закрытым каналам вашим друзьям из ЦРУ, — с улыбкой заметил американец.

— Нет, лучше я подожду специалистов, — довольный Поляков широко улыбнулся и направился к шведскому столу с яствами и за фужером с градусами.

— Как знать, — проскрипел несколько обиженный Кинг. — Кто что-то ищет, тот обязательно в конце концов найдет.

— Согласен, господин Кинг.

А про себя Поляков подумал: «Дураки помогают усложнять мир».

* * *

Ждать долго не пришлось…

В июле 1973 года в Дели прибыл сотрудник ЦРУ под «крышевую» должность первого секретаря американского посольства — Пауль Лео Диллон. На очередном банкете произошло так называемое знакомство на людях.

О новом знакомом американце Поляков умышленно рассказал своим сотрудникам, жене, сообщил в Центр и снова, как это было в Бирме, попросил санкции на изучение «перспективного» кандидата на возможную вербовку.

«Смелость» Полякова в работе с янки в Центре была объяснима его «богатым разведывательным опытом», высокой профессиональной подготовкой и железной оперативной дисциплинированностью. Добро из Москвы вскоре поступило с припиской одного из руководителей советской военной разведки:

«Изучение Диллона санкционирую с целью выхода через него на других сотрудников посольства США. Подпись».

В переписке с Центром и в разных оперативных отчетах Диллон проходил под псевдонимом «Плед».

Первый рабочий контакт агента с разведчиком прошел на рыбалке, устроенной американской стороной. Ловили рыбу спиннингами. Рыбалка прошла удачно в прямом и переносном смысле. Наш офицер поймал больше всех. Им восхищались американцы. На природе «Бурбон» передал часть собранных еще в Москве сведений по новой структуре центрального аппарата ГРУ и организационных изменениях в системе Министерства обороны СССР.

Череду встреч со своим агентом Диллон провел в явочных местах, устроенных в номерах делийских гостиниц «Оберой» и «Ашока». И все же наиболее интенсивно использовались для конспиративных встреч выезды на природу: пикники, охота и рыбная ловля. Именно там член редколлегии советского журнала «Охота и охотничье хозяйство» Дмитрий Федорович Поляков, военный атташе Посольства СССР в Индии и одновременно платный агент ЦРУ США «Бурбон» демонстрировал не только теоретические знания, но и показывал реальные навыки меткой стрельбы и удачные забросы спиннинга.

При этих забавах с шашлыками и ухой он делился увлекательными охотничьими и рыболовными байками, не забывая передавать шпионскую информацию и получать за нее деньги и дорогие презенты в виде сувениров и нужных для хозяйства инструментов и других вещей.

* * *

Он привык уже жить не по средствам, свыкся иметь дополнительный источник материальных благ, а, как известно, привычка — это вторая натура. И все же идеологическое начало перерождения тоже нельзя исключать, хотя на передний план его выставлять было бы некорректно. Корыстолюбие — вот главный локомотив его поступков, проступков и преступлений.

Пауль Диллон в объяснении предательства Полякова со временем очень коротко скажет:

«Я думаю, что мотивация его действий уходит корнями во времена Второй мировой войны. Он сопоставлял ужасы, кровопролитную бойню, дело, за которое воевал, с двуличием и коррупцией, которые, по его мнению, разрастались в Москве».

Но эти слова принадлежат заинтересованному человеку. Корысти в действиях своего агента он, естественно, рассмотреть не мог или не захотел. Понятно, некролог — самая краткая и самая лестная служебная характеристика.

Работавший в одно время с «Бурбоном» в качестве заместителя резидента КГБ в Дели Л. Шебаршин, побывавший и начальником ПГУ КГБ, и на сутки хозяином Лубянки в роковом для Советского Союза 1991 году, в книге «Рука Москвы» писал об умении Полякова пользоваться психологической мимикрией:

«Поляков демонстрировал свое полное расположение к чекистам, но от приятелей из числа военных было известно, что он не упускал ни малейшей возможности настроить их против КГБ и исподтишка преследовал тех, кто дружил с нашими товарищами. Ни один шпион не может избежать просчетов. Но, как это нередко случается в нашем деле, потребовались еще годы, чтобы подозрения подтвердились».

И все же это не признак — играли двуличием с чекистами за границей многие чиновники, понимающие, для чего стражи госбезопасности находятся в советских колониях за рубежом. Это и разведчики, и офицеры безопасности — соединение меча и щита.

Появившаяся у «Бурбона» эта ненависть была, я так думаю, всего-навсего местью за испытанный им страх быть разоблаченным. А кто на это был способен — естественно, только чекисты.

* * *

В 1974 году Поляков получил из Центра совершенно секретный перечень технологий, за которыми советская разведка охотилась на Западе. Эти материалы он тут же передал своему американскому оператору.

Когда они попали в руки помощника министра обороны США Р. Перла, он ужаснулся наличием 5000 советских программ, использующих западные технологии для повышения военного потенциала. Именно таким образом Поляков помог Перлу убедить президента Рейгана максимально ужесточить контроль над продажей военных технологий Запада Советскому Союзу…

Кстати, у военных контрразведчиков к тому времени уже появилось тоненькое досье сигнала под кличкой «Дипломат»…

Они тогда еще не знали, что материалы ими собирались по крупицам на матерого, хорошо подготовленного шпиона, активно работавшего, как правило, за пределами нашей Родины в длительных командировках. Только те, кто работал по таким делам, знают, какой это трудоемкий процесс получения, накопления и анализа материалов и проверка выдвинутых версий и выдвижение новых.

* * *

В 1974 году в целях создания видимости активной разведывательной деятельности и укрепления авторитета агента перед руководством ГРУ американцы подготовили ему очередного «кандидата на вербовку». Им оказался сержант американской армии Роберт Марциновский, прибывший для работы в аппарате ВАТ посольства США в Дели.

Поляков тут же направил в Центр шифровку:

«Познакомился с интересным военным, сотрудником ВАТ США Робертом Марциновским… Способным со временем стать предметом нашего изучения. Обладает возможностью соприкосновения с обобщенными секретами.

Есть перспективы для его вербовки. Прошу вашего разрешения на его изучение».

Москва не без удовольствия «проглотила» очередную подслащенную пилюлю, присланную из далекой Индии. После этого авторитет Полякова стал опять стремительно расти. Изучаемого янки вскоре зарегистрировали в стратегическом управлении ГРУ под агентурной кличкой «Ринос». Надо заметить, что Роберта как подставу использовали втемную. Он, естественно, не знал существа отношений между советским полковником и его коллегами. Со стороны американцев ему была дана установка, чтобы он не отказывался от просьб иностранного дипломата. Только поэтому Марциновский в дальнейшем вполне обоснованно и искренне полагал, что выполняет важную государственную задачу и участвует в хитрой оперативной игре своей разведки, затеянной с «русскими медведями».

«Бурбон» провел с «Риносом» четыре встречи, получив от него незначительную, как считал и сам Поляков, информацию. Но отправленные материалы в Москву неожиданно получили высокую оценку. Центр посчитал «Риноса» перспективным агентом и рекомендовал продолжить дальнейшую разработку и активизировать работу по получению от него конфиденциальной информации.

Долго, однако, работать с «Риносом» не пришлось. То ли вновь цээрушников испугала возможность провала своего ценного агента из-за грубо сварганенной подставы, то ли иссякла фантазия лепить и печь каждый раз некачественные «дезинформационные пироги», то ли вообще боялись его перевербовки. Во всяком случае Марциновского быстренько переправили на родной материк. Сработал страх испачкать мундир, а, как известно, когда человек поддается страху перед ужасом, то он начинает ощущать ужас страха, потому что ничего нет страшнее самого страха.

* * *

Это эпизод тоже не остался без внимания военных контрразведчиков. Сигнал на Полякова вскоре перерос в дело оперативной проверки. Опять под кличкой «Дипломат». Требования конспирации были настолько жесткими, что об объекте оперативной заинтересованности был осведомлен только узкий круг оперативных сотрудников 2-го отделения 3-го Главного управления КГБ, участвовавших в работе по делу на проверяемого…

Контрразведчики знали о прочных личных связях Полякова в управлении кадров и его высоком авторитете как профессионального разведчика в руководстве ГРУ, поэтому по вполне понятным причинам не спешили информировать командование об имеющихся материалах.

Главными задачами для военных чекистов на этом этапе проверочных мероприятий были: сбор уликовых материалов и недопущение проникновения «Дипломата» к новым важным стратегическим и конкретным оперативным секретам, связанным с агентурным аппаратом ГРУ.

Однако, в силу того что дело оперативной проверки предусматривало менее острые мероприятия по сравнению с оперативной разработкой, которую невозможно было завести из-за «слабой доказательной базы», как считали некоторые руководители КГБ СССР, нужный комплекс оперативно-технических мероприятий не проводился. На этом я остановлюсь более подробно чуть ниже.

Пока же приходилось ловчить, изворачиваться перед руководством ГРУ, которое могло догадываться, что и кого мы можем искать. Дабы соблюсти статус-кво оперативного взаимодействия, уточняющие вопросы в лоб руководству военной разведки о Полякове не ставились. Шла как бы рутинная проверочная работа на каналах вероятной утечки информации о неожиданном провале агентуры ГРУ.

В то же время надежной, проверенной агентуре на службе и в быту ставились конкретные задачи по фиксации подозрительных моментов в поведении Полякова и установлению его новых прочных связей из числе офицеров ГРУ, КГБ и сотрудников МИДа.

Особое внимание чекисты продолжали уделять лицам наряду с Поляковым, возможно, причастным к предательству нелегальной агентуры в США.

* * *

Поляков в этой командировке в некоторой степени раскрылся перед офицерами советской внешней разведки. Вот воспоминания одного из них, приведенное профессиональным разведчиком В.Н. Сопряковым в книге «Восток — дело тонкое: Исповедь разведчика».

«Полковник был военным атташе. Среднего роста, с негустыми темными волосами, зачесанным назад, и острым, настороженным взглядом, внешне он даже был похож на Пеньковского, и положительных эмоций у меня не вызывал. Но не внешний вид определяет человека, о нем судят по его делам. Поляков ничем особым не выделялся. Правда, самомнение у него было высокое. Однажды после одного из приемов в посольстве мой сокурсник по академии пригласил к себе на чашку чая. Был он помощником военного атташе. И жил в одном доме с полковником.

Наши жены были еще в Союзе, ожидали, когда спадет жара в тропиках. Поляков увидел нас, напросился в компанию. Был он весел, оживлен, много шутил, рассказывал анекдоты. Мы хорошо выпили, полковник под конец нашей импровизированной вечеринки из своей половины дома принес какой-то особый, по его словам, дорогой заморский напиток. Выпили и его, не заметив ничего особого. Полковник явно поплыл, и Василий, его зам, попробовал отправить его спать. Но тот отказался и даже обиделся на него. Я, поняв, что пора и честь знать, стал собираться домой. Тогда Поляков предложил последний бокал на дорожку. Мы встали, а полковник стал говорить тост. Он говорил долго, путанно, я уловил только то, что он желает нам всем, и себе, конечно, долго и счастливо жить.

Внезапно он остановился, повернул лицо ко мне, его глаза были навыкате и излучали дикую злобу. Он выплеснул содержимое своего стакана мне в лицо, я остолбенел и моментально протрезвел. В голове проскочила мысль дать ему в челюсть, но рассудок не позволил этого сделать. Я с ненавистью, но и любопытством смотрел ему в глаза. И здесь произошло неожиданное: полковник обмяк, в глазах злоба и ненависть уступили место животному страху, он опустился на колени и стал умолять о прощении. Я, буркнув, что на пьяных не обижаюсь, уехал домой.

На следующий день я зашел к Василию и спросил его, что он думает о поступке своего шефа. Василий был в недоумении и растерянности, совершенно не понимая причин этого поступка. После моего отъезда Поляков, по его словам, сразу же ушел к себе и на работу до сих пор не приехал. Я же рассудил так, что полковник дико боится и ненавидит КГБ, зная, что я из КГБ, он решил отыграться на мне, выплеснув эту злобу на меня.

Зайдя к офицеру контрразведки, я поинтересовался его мнением о Полякове. Тот ответил, что это осторожный человек, к нам относится резко отрицательно, но подозрительных моментов в его поведении не отмечалось.

Через несколько дней я встретил Полякова в посольстве. Он был любезен, о случившимся не напоминал. И я сделал вид, что простил его и ничего не помню, но в душе у меня где-то копошился червь сомнения: что-то здесь не так, уж слишком он боится КГБ и, видимо, решил, что я приглядываюсь к нему, слежу за ним…..»

После задержания Полякова и проведенных следственных мероприятий вскрылось много того, на что могли обратить внимание и его непосредственные начальники, и сотрудники внешней контрразведки — офицеры безопасности посольств, в которых работал «крот» Поляков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.