Глава VI Все выше, выше и выше

Глава VI

Все выше, выше и выше

После завершения Нюрнбергского процесса Роман Андреевич продолжал руководить органами Прокуратуры Украинской ССР. Переход к мирной, созидательной жизни не был гладким и ровным. Украинская ССР была одной из республик, наиболее пострадавшей от фашистской оккупации. К колоссальному материальному ущербу, понесенному республикой, добавились и другие невзгоды. В 1946 году на Украине случилась небывалая засуха. В западных областях продолжалась активная антисоветская и террористическая деятельность.

Изменялись и законодательные акты военного времени. Принимались новые законы, направленные на скорейшее восстановление народного хозяйства, охрану государственной, общественной и личной собственности, защиту прав и интересов граждан.

Все это требовало от органов прокуратуры республики активизации надзора по всем основным направлениям своей работы, усиления организации борьбы с преступностью, повышения качества предварительного расследования.

Вернувшись с Нюрнбергского процесса, в конце 1946 года Руденко сразу же провел совещание с областными прокурорами, на котором обсудил ситуацию, сложившуюся тогда с кадрами. В своем докладе он подчеркнул, что «дело подбора и воспитания кадров приобретает первостепенное значение», что мероприятия по кадрам – это не самоцель, это средство осуществления важнейших задач, стоящих перед прокуратурой. Он потребовал, чтобы вопросами подбора, расстановки и воспитания кадров занимались, прежде всего, все руководители областных органов прокуратуры, а также все оперативные сотрудники их аппаратов. Сам он, бывая в областных, городских и районных прокуратурах, не только интересовался тем, как работают люди, но и их обучением, условиями быта и отдыха, вникая в заботы каждого следователя и помощника прокурора.

Заместителем прокурора Украинской ССР по кадрам был в то время Федор Кириллович Глух. В дальнейшем Федор Кириллович работал министром юстиции, председателем Верховного суда Украинской ССР, а в 1963 году Роман Андреевич Руденко назначил его Прокурором УССР. Мне довелось с ним работать и много общаться. На этой должности он пробыл почти 20 лет, до выхода на пенсию в 1983 году.

«Как заместитель прокурора республики по кадрам, – вспоминал Глух, – я всегда получал у Романа Андреевича полную поддержку. Помню, мы внесли предложение организовать в аппарате Прокуратуры УССР, аппаратах областных прокуратур обязательные занятия для оперативного состава как по теоретическим вопросам, так и по практике прокурорского надзора. Руденко обеспечил неукоснительное соблюдение намеченных планов занятий, не допускал, чтобы даже из-за срочных вопросов текущей работы занятия переносились.

В итоге занятия по повышению идейно-теоретического уровня стали системой, к их проведению привлекались ученые, практические прокурорские работники. В порядке контроля эти вопросы рассматривались на совещаниях».

По словам Глуха, Роман Андреевич умел «среди многочисленных забот повседневной организации работы прокуроров и следователей выбирать главное, выделять то, что сегодня решало судьбу дела, сосредоточивать свое внимание именно на этих вопросах, настойчиво вовлекать в решение основных задач всех работников. Таким вопросом в пятидесятых годах стало для Руденко улучшение подготовки кадров, без чего нельзя было добиться радикального улучшения прокурорско-следственной деятельности. Пришедшие в органы прокуратуры в военные и послевоенные годы фронтовики внесли в нашу работу большую конкретность, деловитость, жизненный опыт, но у подавляющего большинства прокуроров и следователей не хватало теоретической подготовки, профессиональной практики…»

Коллеги и соратники

Константин Петрович Горшенин – с ним активно сотрудничал Руденко во время Нюрнбергского процесса и в дальнейшем во время работы на посту Генерального прокурора СССР.

Родился Константин Петрович 28 мая (10 июня) 1907 года в небольшом городе Алатырь Симбирской губернии в семье рабочего-железнодорожника. В семнадцатилетнем возрасте Константин Горшенин, окончив Казанскую железнодорожную школу (девятилетку), стал учащимся Казанского индустриального техникума так называемого повышенного типа. Там он пробыл всего полтора года, а затем, оставив учебу, стал работать слесарем в паровозном депо на станции Юдино Казанской железной дороги (Татарская АССР). Он явился одним из организаторов комсомольской ячейки станции, которую сам же и возглавил. Его избрали депутатом поселкового Совета, и он вошел также в члены президиума Совета. Для пополнения своего образования, он выбрал Московский институт советского права, только что созданный на базе реорганизованного юридического факультета МГХ который и окончил в 1932 году. В январе 1930 года партийная организация железнодорожников приняла его в свои ряды.

Константин Петрович учился блестяще, получая по всем предметам самые высокие оценки и проявляя особую склонность к научной и преподавательской деятельности. После завершения учебы он был оставлен в аспирантуре при институте. Своей научной специализацией избрал трудовое законодательство. Горшенина выдвинули на работу в Народный комиссариат юстиции СССР, которым в то время руководил Н. В. Крыленко.

В 1938 году Горшенин становится членом коллегии Наркомата юстиции СССР.

Начальником управления учебных заведений Горшенин работал почти три года. В январе 1940 года Константин Петрович получил новое высокое назначение – он возглавил Народный комиссариат юстиции РСФСР. Органами юстиции республики ему пришлось руководить в годы Великой Отечественной войны.

13 ноября 1943 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин и Секретарь Президиума А. Горкин подписали в Кремле следующий указ: «Освободить тов. Бочкова Виктора Михайловича, согласно его просьбе, от обязанностей Прокурора СССР. Назначить Прокурором СССР тов. Горшенина Константина Петровича».

Став во главе прокурорской системы, Горшенин основное внимание аппарата направил на выполнение директивных указаний властей, принятых на заключительном этапе войны. Особое место отводилось надзору за выполнением постановлений правительства о подготовке к весеннему севу. «Дела о преступлениях, связанных с подготовкой и проведением весеннего сева, необходимо расследовать и рассматривать в суде без промедления», – писал Горшенин.

В последние годы войны и в первые послевоенные годы репрессивная направленность деятельности органов прокуратуры нисколько не изменилась. Горшенин, как и его предшественники, подписал немало приказов и указаний, которые нацеливали прокуроров и следователей на привлечение к уголовной ответственности должностных лиц и граждан практически за любые противозаконные деяния, будь то задержка выплаты заработной платы учителям или медицинским работникам, падеж племенных лошадей, уклонение от регистрации радиоприемников, расходование не по назначению нефтепродуктов, разбазаривание и порчу хлеба, содержание административно-управленческого аппарата сверх установленных штатов, продажу учебников по повышенной цене, занятие частнопредпринимательской деятельностью под вывеской кооперативной или государственной…

Для некоторых категорий уголовных дел Горшенин установил сокращенные сроки расследования (приказ от 17 марта 1944 года). Например, по делам о хищениях и растратах в торговле и спекуляции – 15 дней, о самовольном разбронировании материальных ценностей государственного резерва и о преступлениях несовершеннолетних – 10 дней, о нарушении прав военнослужащих и о должностных преступлениях работников сельского хозяйства, связанных с проведением хозполиткампаний – 7 дней, об уклонении от призыва в Красную армию и от выполнения трудовой повинности, а также по делам о нарушении воинского учета и дезертирстве – 5 дней.

2 марта 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР К. П. Горшенину был присвоен классный чин действительного государственного советника юстиции, что по тем временам (при наличии официально утвержденной сравнительной таблицы классных чинов прокурорско-следственных работников с воинскими званиями) соответствовало воинскому званию генерала армии.

За время войны резко снизился образовательный уровень руководящего состава органов прокуратуры. В сентябре 1946 года Горшенин даже снял с должности заместителя прокурора Астраханской области по спецделам, который, согласно приказу, совершенно не работал над повышением своего культурного уровня и общеобразовательной подготовки. Во время беседы, проведенной с ним, он проявил полное невежество в области знания русской классической литературы, не знал основ уголовного права и процесса, в заочной юридической школе не учился.

С 8 апреля по 21 декабря 1946 года Горшенин почти всецело был занят на Нюрнбергском процессе, проводя значительную часть времени в Нюрнберге.

Громкие дела

Еще до окончания Нюрнбергского процесса в Прокуратуре Союза СССР стали готовиться еще к одному крупному Международному процессу – над главными японскими военными преступниками. Он проходил в Токио с 3 мая 1946 года по 12 ноября 1948 года, то есть более тридцати месяцев. На нем был только один Главный обвинитель – американец Д. Кинан. Представители других государств, в том числе и СССР, выступали как дополнительные обвинители.

К. П. Горшенин активно занимался подготовкой и других процессов над немецкими преступниками и предателями Родины, воевавшими на стороне немцев. Среди них следует назвать процесс над бывшим советским генералом Власовым и его сообщниками (всего предано суду 11 человек). Военная коллегия Верховного суда СССР в августе 1946 года приговорила изменников к смертной казни через повешение.

Тогда же Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела и уголовное дело по обвинению бывшего атамана Семенова и его соучастников (всего в отношении 8 человек). По приговору суда Семенов был повешен, пятеро других подсудимых – расстреляны, а двое – приговорены к длительным срокам заключения.

В январе 1947 года Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению бывшего атамана П. Н. Краснова, белогвардейских генералов Шкуро, Султан-Гирей Клыча, С. Н. Краснова, Доманова и генерала-эсэсовца фон Панвица, которые, согласно обвинительному заключению, проводили во время войны активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР. Приговор в отношении всех подсудимых был один – смертная казнь через повешение.

Среди других крупных процессов подобного рода, которыми активно занималась Прокуратура СССР, можно назвать дело, рассмотренное в ноябре 1947 года в Полтаве военным трибуналом Киевского военного округа. На скамье подсудимых оказались на этот раз 22 фашистских карателя из танковой дивизии СС «Мертвая голова».

19 марта 1946 года Верховный Совет СССР принял постановление о присвоении Прокурору СССР наименования Генеральный прокурор СССР и назначил на эту должность Константина Петровича Горшенина.

26 мая 1947 года Указом Президиума Верховного Совета СССР в стране отменяется смертная казнь. В связи с этим Горшенин направил на места телеграмму о приостановлении всех неисполненных смертных приговоров. В июле того же года был отменен и Указ от 26 декабря 1941 года «Об уголовной ответственности рабочих и служащих военных предприятий за самовольный уход с предприятий».

29 января 1948 года 4-я сессия Верховного Совета СССР 2-го созыва утвердила К. П. Горшенина в должности министра юстиции СССР, в связи с чем Президиум Верховного Совета СССР освободил его от обязанностей Генерального прокурора СССР. Он пробыл министром юстиции более восьми лет.

Громкое дело

Пули в портрет Сталина

В бытность Горшенина министром юстиции СССР в ЦК КПСС неоднократно поступали в отношении его анонимные заявления. То его упрекали за неделовые связи с сотрудницей, то обвиняли в том, что он нарушил закон о денежной реформе и незаконно получал завышенные гонорары за издание своих книг, то якобы не принимал мер к очищению адвокатуры от не заслуживающих доверия лиц и т. п. Все эти наветы, как было принято в то время, проверялись различными комиссиями и инспекциями. Горшенину приходилось все время объясняться по этим вопросам в ЦК партии и Совете Министров СССР, что конечно же немало попортило ему крови.

По мнению современников, Горшенин мог в угоду власть предержащим дать необъективную и даже предвзятую характеристику лицам, с которыми работал. Бывший Главный военный прокурор Н. П. Афанасьев в своих воспоминаниях приводит такой эпизод.

Однажды ему пришлось заниматься делом некоего Л. Последний служил в штабе конвойной дивизии в Москве. Находясь как-то раз в командировке в Брянске этот офицер, в пьяном виде, не найдя в темноте вход в свою комнату в гостинице, начал беспорядочную пальбу из пистолета. Случайно три пули попали в угол портрета Сталина, висевшего в коридоре. Началось расследование.

Учитывая, что во время войны Л. был начальником разведки в партизанском отряде, имел ордена, дело прекратили. Однако кто-то из военных прокуроров проявил бдительность и доложил в Москву о том, что Л. в пьяном виде расстрелял портрет Сталина и остался безнаказанным. Вскоре Л. арестовали и осудили за хулиганство к трем годам лишения свободы. Л. стал жаловаться, и одно его заявление попало к Афанасьеву. Последний пришел к выводу, что можно было бы войти с представлением в Военную коллегию Верховного суда СССР о снижении Л. наказания до фактически отбытого.

Афанасьев дал указание своему подчиненному Бударгину подготовить соответствующий документ, предварительно согласовав его с Генеральным прокурором СССР Горшениным. Через два дня Бударгин доложил, что Горшенин согласен с представлением. Вскоре Л. был досрочно освобожден.

Однако через некоторое время в ЦК ВКП(б) поступил донос о том, что Афанасьев умышленно добился освобождения терррориста. Комитет партийного контроля при ЦК создал специальную комиссию, в которую вошел и Горшенин, ставший к этому времени министром юстиции СССР. Разбор дела шел явно тенденциозно. Видя это, Афанасьев обратился к Горшенину: «Константин Петрович, вот вы сейчас согласны, что дело Л. решено мною неправильно. Допустим, что это так, но ведь документ в Верховный суд был подписан мною только после предварительного вашего согласия, почему же сейчас всю вину, если она есть, возлагаете на меня одного?»

Горшенин стал заявлять, что никаких указаний по делу Л. он не давал. Вызванный в КПК Бударгин подтвердил, что вопрос об освобождении Л. он лично согласовывал с Горшениным.

Тот покраснел и спросил: «А где моя подпись о согласии?»

Бударгин ответил, что обычно устные указания подписью не скрепляются, а делается лишь пометка в деле.

Тогда Горшенин заявил, что Афанасьев и Бударгин лгут и никаких указаний по делу он не давал.

Председатель Комитета партийного контроля Шкирятов добился того, чтобы персональное дело Афанасьева рассматривалось на Секретариате ЦК ВКП(б). Вел заседание Маленков. Шкирятов стал говорить о том, что Афанасьев засорил свой аппарат и даже взял под защиту явного контрреволюционера-террориста. Л. Горшенин полностью его поддержал и добавил, что Афанасьев, как Главный военный прокурор, работает плохо, и он неоднократно указывал ему на это, что дело Л. решено им неправильно и вместо того, чтобы признать свою ошибку, он пытается свалить вину за освобождение Л. на него, Горшенина.

«Я не выдержал такой наглости и подлости, – вспоминал Афанасьев, – и едва он закончил, я встал и вновь попросил слова у Маленкова. Тот слово мне дал. Я доложил, что чрезвычайно удивлен заявлением Горшенина. Моя работа при нем ежегодно проверялась и всегда признавалась удовлетворительной. При Горшенине и по его представлению я был дважды награжден орденом Ленина и орденом Красного Знамени. Он сам, Горшенин, как я точно знал, пять раз представлял меня к следующему воинскому званию „генерал-полковник юстиции", а вот теперь Горшенин говорит в ЦК, что я плохой работник.

Горшенин завертелся как уж, потому что все, что я сказал, было правдой. Тогда он начал выкручиваться, заявил, что неточно выразился и его неправильно поняли. „Я хотел сказать, – заявил он, – что товарищ Афанасьев серьезно болен и это мешает ему работать лучше”». Больше он ничего не сказал.

Секретариат ЦК все же освободил Н. П. Афанасьева от должности Главного военного прокурора по болезни.

31 мая 1956 года Министерство юстиции СССР было упразднено, а вместо него создана Юридическая комиссия при Совете Министров СССР с ограниченными функциями. К. П. Горшенин автоматически утратил свой пост и довольствовался лишь должностью директора Всесоюзного института юридических наук. В 1963 году он был назначен заведующим сектором трудового законодательства Всесоюзного научно-исследовательского института советского законодательства. В 1967 году вышел на пенсию, продолжая вести активную научно-педагогическую деятельность. В 1968 году стал доктором юридических наук.

Скончался Горшенин 27 мая 1978 года в Москве.

Со свойственной ему энергией и увлеченностью Роман Андреевич несколько лет лично, постоянно и настойчиво занимался вопросами подготовки кадров, повышения их квалификации, делового уровня, пока не убедился, что учеба прокуроров и следователей вошла в организационное русло и дает свои результаты. Не было ни одного выступления Руденко на различных совещаниях, где бы он не касался вопросов юридической учебы. Проводились совещания и семинары кадровых аппаратов, слушались отчеты областных прокуроров. Словом, были использованы все формы контроля.

Исключительно важное значение Руденко придавал выступлениям прокуроров по уголовным и гражданским делам. Само участие прокуроров в судебных процессах он рассматривал не только как метод надзора за законностью в правосудии, но и как сильнейшее средство правового воспитания населения, действенную форму профилактики правонарушений. Он говорил, что показать закон в действии лучше всего удается в суде, где потерпевшие, свидетели и все присутствующие в зале люди воочию видят, что законы олицетворяют справедливость и охраняют не только интересы государства, но и каждого человека.

Несмотря на многотрудные текущие дела, Руденко никогда не оставлял судебной трибуны. Он был прирожденным оратором. Выступал без особых излишеств, говорил просто, доходчиво и ясно.

Громкое дело

Галан

Город Львов, 24 октября 1949 года.

На квартиру писателя Ярослава Галана под видом граждан, ищущих встречу с депутатом городского совета, приходят члены Организации украинских националистов (ОУН) Стахур и Лукашевич. Во время разговора с ничего не подозревающим писателем и депутатом Стахур выхватывает из под плаща топор и наносит смертельный удар…

Чтобы понять, какая сила занесла топор над Галаном, нужно пояснить, чем он занимался. Писатель сотрудничал с газетой «Радяньска Украина» и был ее специальным корреспондентом на Нюрнбергском процессе. Его очерки и репортажи, отличавшиеся остротой и доходчивостью, обличали фашизм, тесные связи украинских националистов с гитлеровцами и их преступную деятельность.

Материалы из Нюрнберга принесли Галану популярность среди читателей, и они же вызвали приступы злобы у тех, кого он умело и талантливо разоблачал. Расправу над писателем подготовило и осуществило нацистско-оуновское подполье.

Государственное обвинение в суде над убийцами Ярослава Галана поддерживал лично прокурор Украины Руденко, который хорошо знал писателя по Нюрнбергскому процессу, и посчитавший участие в этом процессе продолжением своей работы в Нюрнберге. Процесс во Львове показал, что и годы спустя после официальной капитуляции Германии нацизм не сошел с арены. Он был сломлен в вооруженной борьбе, но окончательно не уничтожен и сохранил способность к новым преступлениям.

В начале 50-х годов Руденко бесспорно выдвинулся в число самых известных советских юристов. Он неоднократно принимал участие в конгрессах и заседаниях Совета Международной ассоциации юристов-демократов и был избран в ее руководящий состав.

Старожилы Прокуратуры СССР рассказывали, что на одном из совещаний, когда Генеральный прокурор Сафонов попросил слова, вождь сделал вид, будто его вовсе не знает. Когда Сафонов пошел к трибуне, Сталин, в притихшем зале, спросил у своего помощника Поскребышева:

– Кто это?

– Генеральный прокурор, товарищ Сталин, – ответил Поскребышев.

Осенью 1952 года в ЦК партии стали поступать, видимо сработанные не без участия Берия, материалы, компрометирующие Генерального прокурора СССР Сафонова. Было принято решение провести по ним соответствующую проверку. Вскоре материалы были доложены секретарю ЦК КПСС Маленкову. Выводы комиссии оказались для Сафонова неутешительными. Отмечалось, что он не оправдывает оказанного ему доверия и заслуживает строгого партийного взыскания. Однако закончилось все тем, что Сафонова вызвал к себе Шаталин, тогдашний секретарь ЦК и указал ему на допущенные ошибки.

Так что вопрос об отставке Сафонова, можно сказать, витал тогда в воздухе и многие тогда гадали: «Кто же будет следующим Генеральным прокурором СССР?»

Коллеги и соратники

Григорий Николаевич Сафонов родился 13 (26) октября 1904 года в Ростове Ярославской губернии. Его отец, Николай Дмитриевич, до революции имел собственную кузницу, в которой работал до 1920 года. Затем до самой смерти, последовавшей в 1930 году, считался кустарем. Мать происходила из семьи богатого лесопромышленника, владевшего в Угличском уезде Ярославской губернии лесами и землями. Когда свершилась революция, леса и земли были отобраны.

До 18 лет Григорий Сафонов жил с родителями, учился в ростовской средней школе. В сентябре 1922 года он стал студентом правового отделения Ленинградского государственного университета. Через три года дипломированный юрист занял скромную должность помощника юрисконсульта машиностроительного треста в Ленинграде. В ноябре 1926 года его призвали в Красную армию. Вернувшись через год в Ленинград, Григорий Сафонов несколько месяцев помыкался без работы. Только в марте 1929 года ему удалось получить место юрисконсульта на Невском машиностроительном заводе им. В. И. Ленина. Вскоре он возглавил юридическое бюро завода. В октябре 1929 года Сафонов стал членом партии.

На машиностроительном заводе Г. Н. Сафонов работал более шести с половиной лет, заслужив репутацию способного юриста, особенно хорошо разбирающегося в гражданском и трудовом праве, и активного общественника (он часто выступал с лекциями и докладами, руководил различными агитационно-пропагандистскими кружками и семинарами).

В апреле 1935 года прокуратурой Ленинградской области был поставлен вопрос о переводе Сафонова в органы прокуратуры, однако руководство завода этому воспротивилось. Тогда прокурор области обратился в обком партии с просьбой мобилизовать Сафонова на работу в органы прокуратуры. И он стал прокурором Окуловского района Ленинградской области.

В райкоме партии Сафонов считался малоактивным. В характеристике того времени отмечалось, что он редко выезжает на места – в сельсоветы и колхозы, больше отсиживается в канцелярии, не интересуется работой секций революционной законности на предприятиях и группы содействия прокуратуре, не проявляет интереса к жизни района; среди районного актива авторитетом не пользуется. Однако эти недостатки скорее всего можно было отнести не столько к его личности, сколько к невероятной загруженности чисто служебными делами. Штат прокуратуры был небольшой, поэтому ему самому приходилось часто выступать в судах. Только за 1937 год Сафонов поддержал обвинение по 161 уголовному делу и выступил по 28 гражданским делам.

22 августа 1938 года Сафонова утвердили в должности прокурора одного из центральных районов Ленинграда – Кировского. В этом районе Сафонов пробыл менее года. Его способности успели заметить и по достоинству оценить в Прокуратуре Союза ССР. Весной 1939 года Сафонова стали усиленно перетягивать на работу в центральный аппарат, тем более что там требовался толковый начальник гражданско-судебного отдела.

В июле 1939 года Сафонов, уже при Прокуроре Союза ССР Панкратьеве, перебрался в Москву и приступил к исполнению своих новых обязанностей. С этого времени его карьера резко и стремительно пошла вверх.

В декабре 1939 года Панкратьев внес предложение в ЦК ВКП(б) об утверждении Сафонова одним из своих заместителей. Там оно нашло поддержку, и вчерашний районный прокурор в 35-летнем возрасте становится заместителем Прокурора Союза ССР. Из-за сталинских чисток выбор был тогда не слишком велик.

Как всегда бывает в таких случаях, и здесь не обошлось без завистников. Вскоре в ЦК партии стали поступать сигналы о том, что у Сафонова, оказывается, не совсем пролетарское происхождение, и что этот факт он якобы скрыл. Действительно, Григорий Николаевич не особенно распространялся в своих анкетах о родственниках, сообщал о них очень скупо. Он писал, в частности, что его отец до революции арендовал кузницу, а потом работал кустарем. О своем деде-лесопромышленнике умолчал…

Начались проверки; в разные концы полетели запросы. К счастью Сафонова, эти проверки никаких негативных последствий не имели.

В должности заместителя, а затем и первого заместителя Прокурора (Генерального прокурора) Союза ССР Григорий Николаевич Сафонов пробыл около 9 лет. Принимал участие в Нюрнбергском процессе, консультировал группу обвинителей и следователей от Советского Союза и не раз тогда встречался с Романом Андреевичем Руденко.

4 февраля 1948 года Григорий Николаевич Сафонов был назначен Генеральным прокурором Союза ССР. Было ему тогда немногим более 43 лет.

На одном из совещаний В. М. Молотов, жестко критикуя прокуроров, бросил им упрек в том, что они хотят жить со всеми в мире, быть хорошими людьми, ни с кем не ругаться, чтобы все были довольны. Он призвал их навести порядок в областях. Когда же прокуроры пытались на деле реализовать эти лозунги и защищали закон от произвола местных руководителей, на них сыпались взыскания. Прокурора, например, могли исключить из партии только за то, что он возбудил дело, дал санкцию на арест или обыск в отношении какого-либо местного руководителя, не согласовав этого вопроса с райкомом…

В 1949 году Прокуратура СССР выявила много случаев необоснованного привлечения к ответственности. Только в 1948 году суды оправдали свыше 4,7 тысячи человек. Сафонов, после соответствующей проверки, объявил строгие взыскания. Кто-то из обиженных обратился с заявлением в ЦК партии, на имя Маленкова. В письме утверждалось, что Прокуратура Союза ССР вместо организации борьбы с преступностью необоснованно снимает с работы прокуроров и следователей, угрожает отдачей под суд и в то же время не предпринимает никаких мер к созданию надлежащих условий для работы.

Далее неизвестный автор писал следующее:

«В результате психоза, поднявшегося вокруг неосновательного привлечения, во всех органах прокуратуры больше никто не думает над тем, чтобы вскрыть преступление, изобличить преступника – все заняты только одним – поменьше бы иметь уголовных дел, поскорее бы от них избавиться, как-нибудь протащить в суде – с каким угодно, но только бы ни с оправдательным приговором, а может быть, и прекратить дело, не направляя его в суд.

К прокурору предъявляются требования быть сверхчеловеком и никогда не ошибаться, – жаловался анонимный корреспондент. – Вместе с тем Генеральный прокурор, предъявляя непомерно грозные требования, не сумел поставить себя в надлежащих органах власти так, чтобы создать должный авторитет и вес ему подчиненным органам».

Сафонов занимал пост Генерального прокурора Союза ССР более пяти лет. Надо сказать, он не пользовался особым авторитетом у руководителей партии и правительства. Об этом свидетельствует и тот факт, что ему так и не был присвоен положенный Генеральному прокурору СССР классный чин действительного государственного советника юстиции. Это же подтверждает и эпизод, рассказанный бывшим Главным военным прокурором Н. П. Афанасьевым.

Когда в августе 1950 года Секретариат ЦК ВКП(б) рассматривал вопрос об освобождении Афанасьева от занимаемой должности после проведения тенденциозной проверки, инициированной Комитетом партийного контроля при ЦК, и Маленков, ведший заседание, выслушав явно предвзятые выступления председателя КПК Шкирятова и министра юстиции Горшенина, поднял Сафонова с вопросом: «Ну, а что вы скажете об Афанасьеве?» – Генеральный прокурор не нашел что ответить. Уничижительно посмотрев на него, Маленков бросил: «Ничего-то вы, Сафонов, не знаете. Знаете одну охоту. Со вторника собираетесь на нее, в пятницу до понедельника уезжаете – и так все время. Вот что, отныне ЦК запрещает вам ваши поездки на охоту. Садитесь».

Писатель А. А. Безуглов, работавший прокурором уголовносудебного отдела при Сафонове, рассказывал мне, что Генеральный прокурор СССР был человеком небольшого роста, полным, напоминавшим какой-то колобок. В руке он всегда держал кожаную папку.

«В приемной у него были не секретари, а два офицера – адъютанты Ильин и Гусев. Безуглову особенно запомнилась первая встреча с Сафоновым.

Прокуроры по очереди дежурили по ночам в приемной генерального. Это дежурство заключалось в приеме почты, а иногда кто-нибудь звонил. И вот однажды во время моего дежурства появился в приемной Сафонов. Я, естественно, встал и поздоровался с ним. Сафонов на меня посмотрел и ничего в ответ не сказал. Так повторилось еще раз. Я был удивлен. И однажды с одним старшим товарищем поделился своим недоумением. В ответ он говорит: „Многого хочешь, он даже с начальниками отделов, генералами, не здоровается, а ты хотел, чтобы он здоровался с рядовым. К этому сотрудники привыкли".

Но вот к нам в отдел поступает на работу Антонина Яковлевна Ионкина. Она была женой первого заместителя Прокурора РСФСР Буримовича. И когда она поздоровалась с Сафоновым, а тот не ответил, Антонина Яковлевна была возмущена и решила обратиться к секретарю парткома Прокуратуры СССР Сливину. Тот пообещал выяснить причины, по которым Сафонов не ответил на приветствие Ионкиной. Через несколько дней он объявил Антонине Яковлевне, что разговаривал по этому поводу с Сафоновым и тот заявил, что он настолько занят государственными делами, только и думая о них, что никого и ничего вокруг себя не замечает».

После отставки, по свидетельству ветеранов прокуратуры, Сафонов стал совершенно иным человеком. Вел себя очень демократично, был прост в общении, не кичился своей прежней должностью. Иногда он рассказывал интересные эпизоды из своей жизни, непрочь был посидеть в компании и выпить с товарищами и даже учил правильно пить водку молоденьких секретарей Прокуратуры РСФСР, где он тогда работал.

Приведу еще одно свидетельство Безуглова: «Однажды я увидел Сафонова в Прокуратуре СССР. Я обратил внимание, что полнота Сафонова исчезла. Он очень похудел. Когда мы сели в лифт, там находился Семен Михайлович Лавров, прокурор уголовно-судебного отдела. Он хромал и был с палочкой. Лифт стал подниматься, и наступило тягостное молчание. Мы были смущены присутствием вчерашнего Генерального прокурора.

И вот, желая разрядить обстановку, Сафонов вдруг обратился к Лаврову: „А что это у вас с нотой?" Семен Михайлович Лавров был человек с юмором. Он посмотрел на Сафонова и ответил: „Григорий Николаевич, когда я ходил к вам на доклады, она у меня была такой же, но вы почему-то прежде не интересовались, что у меня с ногой. Дело в том, что она у меня такая с детства". Сафонов был смущен, и ничего не ответил».

О репрессиях конца 1940 – начала 1950-х годов написано много: выходили статьи, монографии, книги, мемуары и другая литература. Поэтому, не вдаваясь в подробное исследование этой проблемы, остановлюсь только на том, как объяснял причины творившегося в стране беззакония и роль в этом деле органов госбезопасности и прокуратуры тот, кто по своему должностному положению вроде бы должен был бы стать надежной преградой на пути произвола. В личном деле Сафонова на этот счет есть немало документов.

В одном из своих объяснений он писал: «С изданием постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года в деятельности органов государственной безопасности и в прокурорском надзоре была создана твердая основа законности. Правда, уже тогда в указаниях НКВД, на которые имеется ссылка в этом постановлении, были предусмотрены некоторые отступления от закона (разрешалось следователям составлять т. н. обобщенные протоколы и т. п.)…

Опираясь на постановление партии и правительства, прокуроры требовали и впервые за все это время реально добились строгого соблюдения законности при расследовании дел. Однако продолжалось это недолго. Примерно через год после принятия постановления органам МВД (тогда они назывались НКВД. – Авт.), которыми в то время руководил Берия, было дано указание о возможности применения к обвиняемым мер воздействия. „Было предусмотрено, что вопрос о применении этих мер в каждом" конкретном случае решается начальником областного управления (и вышестоящими руководителями) по своему усмотрению. Прокуратура за этой сферой деятельности надзор не осуществляла.

Указание о применении „мер воздействия" находилось в очевидном противоречии и опрокидывало принцип строгого соблюдения законности, положенный в основу постановления от 17 ноября 1938 года. В статье 136-й действующего Уголовно-процессуального кодекса (УПК) ясно записано: „Следователь не имеет права домогаться показания или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер".

После того как разрешено было применять „меры воздействия", органы государственной безопасности были поставлены в такие условия, что их побаивались не только враги. Это разрешение открывало возможность для нечестных работников сфабриковать какие угодно показания, получить компрометирующий материал на любого человека. В связи с этим некоторые местные руководители, помнящие как в 1937/38 годах ряд работников (в том числе большое количество прокуроров), пытавшихся прекратить беззакония, были по ложным показаниям арестованы либо скомпрометированы, избегали ссориться с органами государственной безопасности и в тех случаях, когда ссориться было необходимо…

Такая система работы, естественно, развращала работников НКВД, создавала широкие возможности для беспринципного карьеризма. Проверка дел, по которым были вскрыты явные факты фальсификации следствия, показала, что в большинстве случаев мотивом, которым руководствовались работники, встав на нечестный путь искусственного создания обвинений против советских людей, было желание отличиться в глазах начальства».

И далее: «Массовым извращениям в деятельности органов государственной безопасности на протяжении столь длительного периода времени способствовал тот факт, что МГБ (МВД) было поставлено в ненормальное положение в системе государственных органов.

Был создан государственный орган, который имел мощный аппарат для наблюдения с разветленной, всюду проникающей сетью сотрудников и агентов; свою армию (войска МГБ); свой суд (особое совещание); свои места заключения (внутренние тюрьмы и особые лагеря) и зависимую от него систему прокуратуры и трибуналов войск МВД. Именно этой прокуратуре и этим трибуналам была по положению поднадзорна и подсудна основная часть дел, расследуемых МГБ… Органам государственной безопасности был создан непомерный авторитет, отнюдь не оправданный их работой.

В бытность мою Генеральным прокурором за все 5 с половиной лет товарищ Сталин ни разу не вызвал меня (так же, впрочем, как и моих предшественников) для обсуждения касающихся следствия вопросов с руководящими работниками и со следователями МГБ, которых он иногда приглашал к себе. Никогда он не вызывал к себе также министра юстиции и председателя Верховного суда Союза ССР».

Это объяснение написано Сафоновым в 1954 году и, конечно, носит субъективный характер. Однако оно все же дает определенный ответ на вопрос о том, почему был окончательно утрачен надзор за следствием в органах государственной безопасности. Очевидно, что и Руденко мог бы при нужде ссылаться на те же обстоятельства.

Многие сотрудники государственной безопасности, поставленные в более благоприятные материальные и служебные условия, нежели работники прокуратуры и суда, относились к последним с нескрываемым пренебрежением. Прокуроры и судьи хорошо сознавали и то, что и за ними самими ведется оперативное наблюдение.

30 июня 1953 года 5-я сессия Верховного Совета СССР 3-го созыва освободила Сафонова от должности Генерального прокурора. Снятие с работы он признавал как серьезное, но справедливое наказание и тяжело переживал его. В соответствии с постановлением Президиума ЦК партии он был оставлен в так называемой номенклатуре ЦК, то есть мог рассчитывать на соответствующую должность. Лично Маленков заявил на заседании Президиума, что ему будет предоставлена работа в прокуратуре, органах юстиции или другом государственном органе.

После сдачи дел новому Генеральному прокурору Руденко Григорий Николаевич ушел в отпуск на полтора месяца, так как не отдыхал несколько лет.

В апреле 1954 года КПК при ЦК КПСС была представлена в Секретариат ЦК записка о партийной ответственности Г. Н. Сафонова. В ней отмечалось, что Сафонов, будучи Генеральным прокурором СССР, допускал серьезные ошибки и не осуществлял надлежащего контроля за соблюдением законности в следственной работе МГБ СССР. Не проявил необходимой требовательности к подчиненной ему группе прокуроров, специально выделенных по надзору за следствием в МГБ СССР. В результате чего прокурорские работники этой группы свели прокурорский надзор к штампованию обвинительных материалов.

Давая санкции на арест, работники Прокуратуры СССР и лично Сафонов не вникали в существо дела, не разбирались с каждым арестованным в отдельности, а целиком брали на веру представленные МГБ следственные материалы, многие из которых, как теперь выяснилось, были сфальсифицированы. Не было ни одного случая, чтобы Сафонов и его заместители проверяли законность содержания людей в тюрьмах МГБ…

Было там много и других обвинений. Затем делался вывод, что Г. Н. Сафонов заслуживает строгого партийного наказания за серьезные недостатки в деле осуществления прокурорского надзора и нереагирование на сигналы о нарушениях законности в проведении следствия в бывшем МГБ СССР.

Сафонов дал подробные объяснения по всем пунктам. Например, касаясь дел генералов и офицеров, он пояснил, что в то время был информирован в том смысле, что арестовывались они и решения по ним принимались с ведома Сталина. При таких обстоятельствах он не считал возможным вмешиваться.

Решение о наказании Сафонова было принято только 25 февраля 1955 года. Ему был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку (снят в марте 1967 года).

Пока рассматривалось персональное дело, ему никакой номенклатурной должности не предлагалось и с июля 1953 года он почти два года нигде не работал. Только в марте 1955 года Сафонов был назначен на должность заместителя Московского окружного транспортного прокурора, на которой пробыл два года. В мае 1957 года его перевели на работу в аппарат Прокуратуры РСФСР, где он также занял весьма скромное место заместителя начальника уголовно-судебного отдела. Последние годы жизни он работал прокурором следственного управления прокуратуры республики.

Вспоминая эти годы, С. В. Тюрин, бывший тогда заместителем начальника следственного управления Прокуратуры СССР, рассказывал:

«Он приходил ко мне по конкретным делам. К тому времени он был уже в довольно преклонном возрасте, и я поражался его удивительной работоспособности, ясности ума и умению глубоко, квалифицированно, на высоком профессиональном уровне решать самые сложные дела и вопросы прокурорского надзора. Его можно назвать человеком от станка – от прокурорского станка».

И еще:

«Еде бы и в качестве кого он в то время ни работал, он отличался исключительно большой работоспособностью и добросовестностью. Он доказал, что может не только руководить, но и сам выполнять любую черновую работу прокурора, следователя и делать это на высоком профессиональном уровне».

Скончался Е Н. Сафонов в 1972 году. Урна с прахом захоронена в колумбарии Новодевичьего кладбища в Москве.

Громкое дело

Берия

Первый заместитель Председателя Совета Министров СССР и министр внутренних дел СССР Берия был арестован днем, около 13 часов, 26 июня 1953 года на заседании Президиума ЦК КПСС группой военных.

По словам генерала армии Москаленко, участвовавшего в аресте, Берия отвезли вначале на гарнизонную гауптвахту Москвы. На следующий день, 27 июня (это была суббота), туда заявились новый министр внутренних дел Круглов и его заместитель Серов, которые сказали, что по поручению Хрущева и Маленкова они уполномочены вместе с Москаленко вести следствие по делу Берия.

Как писал Москаленко, такое заявление его насторожило. Он разыскал Хрущева, который в тот вечер вместе со всеми членами Президиума находился в Большом театре.

Вот как описывает дальнейшие события Москаленко:

«Во время антракта в особой комнате Большого театра собрался весь состав Президиума ЦК. Серов и Круглов доложили, что я и мои товарищи неправильно обращаемся с Берией, порядок содержания его неверный, что я не хочу сам с ними вести следствие и т. д.

Дали слово мне. Я сказал: я не юрист и не чекист, как правильно и как неправильно обращаться с Берией, я не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но мы ничего плохого к нему не допускаем, если я в чем и не прав, подскажите, и я исправлю. Выступили Маленков и Хрущев и сказали, что действия т. Москаленко правильны, что Президиум их одобряет, и тут же сказали, что следствие будет вести вновь назначенный Генеральный прокурор т. Руденко Р. А. в присутствии т. Москаленко…»

Учитывая, что Маленков и Хрущев почти сразу же сказали, кем будет вестись следствие по делу Берия, этот вопрос, по всей видимости, у них предварительно обсуждался и был решен в пользу прокурора Украинской ССР Руденко.

В своих воспоминаниях Хрущев пишет:

«Тут же мы решили назавтра или послезавтра, так скоро, как это было технически возможно, созвать пленум ЦК, где и поставить вопрос о Берии. Одновременно было решено освободить Генерального прокурора СССР, потому что он не вызывал у нас доверия и мы сомневались, что он может объективно провести следствие. Новым Генеральным прокурором утвердили товарища Руденко и поручили ему провести следствие по делу Берии».

Когда происходили изложенные события, Руденко находился в Киеве. Он был вызван в Москву в понедельник, 29 июня 1953 года. В его бумагах сохранилось командировочное удостоверение № 357, подписанное заместителем прокурора Украинской ССР Смоленским. В нем отмечено, что оно выдано «Руденко Р. А. – прокурору УССР, государственному советнику юстиции 2 класса, командированному в Москву по служебным делам. Срок командировки 7 дней. Основание: приказ № 70 от 29 июня 1953 г.» И на обороте: «Убыл из Киева 29 июня 1953 г.»

«Служебная командировка» Руденко в Москву на 7 дней растянулась на 27 лет напряженной работы на посту главного законника страны.

В тот же день, то есть 29 июня 1953 года, Руденко уже присутствовал на заседании Президиума ЦК КПСС, на котором его, по предложению Н. С. Хрущева, утвердили Генеральным прокурором СССР вместо смещенного с этого поста Сафонова.

Официально Руденко был назначен Генеральным прокурором Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 июня 1953 года, а затем утвержден в этой должности Верховным Советом.

К этому времени Роман Андреевич уже имел большую семью. Он был женат на дочери рабочего Бакинских нефтяных промыслов, погибшего от рук белогвардейцев в 1918 году, Марии Федоровне. От этого брака имел двух дочерей – Галину, студентку 1-го курса Киевского медицинского института, Ларису, учившуюся тогда в 8-м классе, и сына, Сергея, которому было два года. Он сразу же получил классный чин действительного государственного советника юстиции.

На этом же заседании Президиума ЦК было принято постановление «Об организации следствия по делу о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Берии». В нем Генеральному прокурору Руденко поручалось ведение следствия по делу. Ему предлагалось в суточный срок подобрать соответствующий следственный аппарат, доложив о его персональном составе Президиуму ЦК КПСС, и немедленно приступить, «с учетом данных на заседании Президиума ЦК указаний», к выявлению и расследованию «фактов враждебной антипартийной и антигосударственной деятельности Берии через его окружение – Кобулов Б., Кобулов А., Мешик, Саркисов, Гоглидзе, Шария и др….»

Старейший работник органов прокуратуры, прослуживший в ее рядах более 40 лет, Сергей Васильевич Тюрин рассказывал:

«1 июля 1953 года нас, аппарат Прокуратуры СССР, срочно собрали в Мраморном зале. В президиуме появился Р. А. Руденко, один, без всякого сопровождения, и объявил о том, что он назначен новым Генеральным прокурором. Р. А. Руденко сразу же сообщил, что он уполномочен заявить: Политбюро (Президиум. – Авт.) ЦК КПСС претензий к прежнему Генеральному прокурору СССР Г. Н. Сафонову не имеет, его освобождение связано с тем, что сочтено неудобным оставление его в должности в связи с арестом Берии.

Конечно, мы понимали, что после разоблачения Берии не могло не быть претензий к Генеральному прокурору СССР и освобождение Сафонова произошло „не просто так“.

Но важен был и какой-то успокоительный жест в адрес Прокуратуры СССР. Им как бы подчеркивалось, что органы прокуратуры не отождествляются с бандой Берии и органами безопасности, творившими произвол».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.