IV. НА ЛИНИИ ОГНЯ

IV. НА ЛИНИИ ОГНЯ

1

К концу мая обстановка резко изменилась. Восстал чехословацкий корпус, следовавший по Сибирской магистрали во Владивосток для отправки на родину. 27 мая белочехи захватили Челябинск и начали наступление на Троицк. 8 июня пала Самара.

Назначенный командующим Оренбургским фронтом Г. В. Зиновьев направил сводный отряд Блюхера навстречу белочехам под Бузулук. До Бузулука дойти не удалось. На полпути Блюхер встретил отступающих защитников города. Шли и ехали. Цеплялись за крыши вагонов и висели на буферах и подножках. Раненые вместе со здоровыми. И у всех грязные, обросшие волосами суровые лица.

Бойцы Челябинского отряда рассказали Блюхеру о гибели своего командира Соломона Елькина. Он отходил последним, прикрывал отступающих. Погиб пулеметчик. Елькин отодвинул убитого и повел огонь — скупо и точно. Цепь атакующих залегла, но вскоре нахлынула вторая. Елькина обошли со всех сторон. Он стрелял расчетливо и экономно, а когда кончились патроны в пулеметных лентах, выхватил револьвер. Пять пуль — в набегающих. Шестую — в висок.

В памяти Блюхера всплыли дни совместной работы в Челябинском ревкоме и в Совдепе, создание первых отрядов. Вспомнил яркие, беспощадно разящие меньшевиков и эсеров выступления Елькина на митингах и собраниях. Его ненавидели враги. Его любили товарищи. Только так и мог умереть боевик, двенадцать лет носивший на каторге кандалы, Соломон Яковлевич Елькин.

Вместе с отступающими из?под Бузулука Блюхер прибыл днем 28 июня в Оренбург. А вечером его вызвали в штаб комфронта на совещание командиров отрядов и городского партийного актива. Решалась судьба города и его защитников.

Командующий фронтом Георгий Зиновьев, обстоятельно изложив обстановку, пришел к выводу:

— Воинские части следует эвакуировать в Ташкент. Это самый безопасный и целесообразный путь.

Его мнение поддержали большинство присутствующих.

Блюхер сердито щипал карандаш и думал о том, что надо идти на север, поднять рабочих и вместе с ними пробиваться к Красной Армии. Об этом нужно сказать, хотя, пожалуй, никто и не поддержит.

Блюхер встал, заговорил медленно, с трудом подбирая нужные слова:

— Да надо сказать, что товарищ Зиновьев выступал довольно убедительно и вроде правильно. А я не могу с ним согласиться. Почему? Видите ли, не всегда безопасный путь является целесообразным. Нужно все прикидывать с точки зрения пользы для общего дела. Считаю более полезным маршрут на север. На Челябу и Екатеринбург. Мы пойдем по тылам белых, отвлечем на себя какие?то части противника и тем самым поможем в эти трудные дни Красной Армии. Мы постепенно объединим отрезанные рабочие отряды и пробьемся к своим. Это не легкий путь. Пойдем по линии огня, а не по линии наименьшего сопротивления.

Зиновьев хотел что?то сказать, но неожиданно попросил слово командир Южного отряда Николай Дмитриевич Каширин. Молодцеватый, в офицерском, еще свежем мундире, стремительно прошел к карте.

«Сейчас расчехвостит меня по всем правилам военного искусства», — насторожился Блюхер.

Каширин окинул взглядом сидящих, предупредил:

— Все сильно устали, я буду предельно краток. Присоединяюсь к мнению командира Уральского отряда Блюхера, хотя оно и было беспомощным с точки зрения стратегических выкладок. Конечно, мы можем воспользоваться самым легким путем — откатиться на Ташкент, не потеряв ни одного человека. Но потеряем самое существенное— воинскую честь. Смотрите.,.

Каширин выхватил клинок и острым концом его коснулся Троицка:

— Вот здесь остался отряд Николая Томина — семьсот штыков и сабель. В Верхнеуральске стоят части Ивана Каширина — без малого две тысячи человек. Далее, Белорецкий отряд имеет примерно семьсот красногвардейцев, а Баймакский — полтысячи. Предполагаю, что в этом густо населенном районе есть и другие боевые дружины, о существовании которых мы еще не получили сведений. Мы не имеем морального права оставлять боевых друзей в беде, обрекать на гибель. У меня, к сожалению, отрядик небольшой, но я поведу его на север. Пойду вместе с Блюхером.

— А что скажет товарищ Калмыков? — поинтересовался Зиновьев.

Командир Богоявленского отряда, стеклодув, бывший унтер–офицер Михаил Васильевич Калмыков порывисто встал, сказал угрюмо:

— Не время разговорами заниматься. Воевать надо. Я пришел с Урала и пойду к своим.

— Ну что ж, каждый выполняет свой долг так, как подсказывает разум и совесть, — подытожил совещание Зиновьев. — Возможно, и Ташкент будет фронтом. Значит, и там будем полезны. Верховное командование решит, как целесообразнее использовать наши части…

Из штаба Блюхер направился в отряд. Собрал бойцов. Доложил свой план похода на север, предупредил о неизбежных трудностях и предложил:

— Кто чувствует себя слабым и желает податься на Ташкент, может выйти из строя. Задерживать не буду.

Шеренги не шелохнулись.

Блюхер не спеша прошел с правого на левый фланг, потом выдвинулся на середину и, окинув потеплевшим взглядом бойцов, произнес:

— Благодарю от имени Революции за мужество и пролетарскую сознательность. И еще — за доверие, которое вы все оказали мне. Сегодня спать десять часов. Завтра умыться, привести в порядок обмундирование, обувь и оружие, приготовиться к длительному походу.

…Отряды Василия Блюхера и Николая Каширина двигались в направлении Ак–Мечеть — Магнитная — Верхнеуральск. В пути узнали, что Верхнеуральск оставлен красными. Каширин помрачнел;

— Как?то там мои родные… Выбрались или погибли…

И рассказал об отце Дмитрии Ивановиче, который 25 лет был бессменным выборным верхнеуральским атаманом, не признал диктатуры Дутова и вместе с сыновьями перешел на службу Советской власти. Рассказал о братьях Иване, Петре и Алексее и о сестрах Марии и Евдокии. Говорил с любовью и грустью.

Блюхер попытался успокоить товарища:

— Наверное, все ушли в Белорецк. Иван Дмитриевич имеет сильный отряд. В обиду своих не даст…

Каширин несколько минут ехал молча. Желая отвлечься от тяжелых дум, сказал:

— Обидно, что Калмыков ушел на Богоявленский завод. Я знаю его. Удивительной храбрости человек. За боевые заслуги на германском фронте был пять раз награжден.

— Видно, не мог уговорить своих ребят. Пошли защищать жен и детей. Местнические настроения будут мешать объединению отрядов.

— Очень трудно уходить и бросать все, что дорого с колыбели…

— Трудно, но надо. Война!

— Вам?то что… Вы пришлый человек… Терять нечего.

«По–своему прав, — подумал Блюхер. — Все командиры местные, уральские. Один я ярославец. На месте видно будет, как действовать».

16 июля 1918 года Блюхер и Каширин прибыли в Белорецк, где сосредоточились отошедшие из Троицка и Верхнеуральска боевики.

Горели костры. Бойцы варили кашу, стирали белье, чинили разбитые в походе сапоги. Город был сизым от дыма.

Вечером в доме управляющего Белорецким заводом собрались командиры отрядов. У дверей поставили часовых, чтобы не пускали посторонних, берегли тайну.

Первым о боевых операциях Верхнеуральского отряда рассказал Иван Каширин. Высокий, широкоплечий, красивый, он говорил очень красочно и взволнованно. Завершил речь выводом:

— Настроение моего сводного отряда — наступать на Верхнеуральск и далее на Екатеринбург.

— Правильно! Это единственный путь, — поддержал своего командира начальник штаба Енборисов.

«Далеко не единственный, — чуть было не воскликнул Блюхер, но сдержался. — Идти через казачьи станицы — это растерять свои силы. Одни погибнут в боях, другие завернут домой и останутся с родней. Надо двигаться по рабочим районам Урала. Там можно рассчитывать на пополнение и поддержку».

И когда дошла очередь, Блюхер напомнил о боях под Оренбургом и выдвинул предложение о походе через уральские заводы в направлении Красноуфимска, где и соединиться с Красной Армией.

Своим выступлением Блюхер остался недоволен — говорил сбивчиво, тихо. Видимо, помешала усталость и трудно преодолимое раздражение. А может, кто и поддержит?

Поддержал Николай Дмитриевич Томин, командир Троицкого отряда. Говорил он отрывисто, нервозно, постукивая черенком плетки по голенищу сапога. Сообщил о том, что послал для связи с центральной Россией двух человек, но сведений от них еще не получил. Что касается плана действий, то поход на Верхнеуральск — Троицк нельзя одобрить — людей потеряем., а ничего не добьемся. Нужно стремиться к центру…

Слово взял Николай Каширин:

— Мой отряд желает похода на Верхнеуральск и Троицк. Подавляя контрреволюционные силы здесь, мы тем самым приносим пользу общему делу. Удел храбрых — сражаться на более опасном участке. Удел храбрых как можно больнее поразить врага. Нельзя не учитывать и настроения бойцов, желающих освободить родные места.

Блюхер выступил снова. Вглядываясь в усталые лица командиров, заметил, что его слушают невнимательно и, может быть, даже не одобряют. В таких случаях надо подчиняться большинству, иначе неизбежен разлад и раскол. Этого только и ждут враги. И, придя к такому выводу, Блюхер призвал товарищей:

— Главная задача — сохранить силы. Нужно укрупнить отряды. Создать единое командование и действовать, сообразуясь с обстановкой.

Совет командиров решил: объединить все силы в сводный Уральский отряд. Армию партизан разбить на три отряда: Троицкий, Верхнеуральский и Уральский.

Тайным голосованием совет командиров выбрал главнокомандующим Николая Каширина, а его заместителями — Василия Блюхера И Ивана Каширина.

На следующий день Блюхер получил приказ войскам сводного Уральского отряда о переходе в наступление на Верхнеуральск. Внимательно прочитал дважды. Красным карандашом подчеркнул все, что касалось его отряда.

Блюхер вышел на улицу. К крыльцу подскакал старик с длинной, по пояс, бородой. Спросил:

— Слушай, парень, а где штаб командующего отрядом?

Блюхер посмотрел на него — на казака не похож, а в седле сидит как впаянный. И вроде не связной.

— А зачем тебе штаб, дедушка?

Старик вспылил:

— Молокосос! Ты что, мне допрос чинишь? Я командующего спрашиваю. Значит, по делу.

Блюхер улыбнулся:

— Я командующий отрядом. Блюхер.

Старик окинул взглядом выгоревшую на солнце гимнастерку, побуревшие сапоги стоявшего перед ним солдата, сказал сконфуженно:

— С виду?то не похож. Не солиден внешним?то обликом. Однако не серчай. Хочу вот поступить добровольцем. Я с Тирлянского завода приехал.

Блюхер вызвал связного:

— Отведи к командиру челябинской батареи. Пусть зачислит.

Старик, ничего не сказав, тихо поехал за связным.

«С характером дед, — проводил добровольца благодарным взглядом Блюхер. — Лет за шестьдесят, а не усидел. В батарее полегче будет, поспокойнее».

20 июля части сводного Уральского перешли в наступление. На девятый день, опрокидывая заслоны противника, пробились к главным позициям белых — к горе Извоз, прикрывающей Верхнеуральск.

Уральский отряд Блюхера вышел к горе Извоз по Верхнеуральскому тракту. Залегли. Тишина. Томительная, затяжная тишина. Блюхер в бинокль осмотрел равнину, прилегающую к высоте, долго вглядывался в лысоватую, темно–коричневую, опаленную солнцем вершину. Выгоднейшие позиции. По–видимому, ждут, когда мы двинемся, и срубят залповым и пулеметным огнем. Надо выслать разведку, но кто решится пойти по открытой, насквозь простреливаемой поляне?

Блюхер встал, подошел к цепи 1–го Уральского полка, сказал:

— Товарищи, надо узнать, есть ли на горе белые. Кто пойдет добровольно?

Никто не отозвался.

Блюхер подождал, спросил:

— Так что же, добровольцев?то нет?

— Есть!

Отталкиваясь от теплой земли сильной ладонью, поднялся широкогрудый дружинник с длинной, по пояс, бородой. Глянул смелыми черными глазами:

— Только разрешите на коне. Скорей доскачу.

— Цель крупнее. Опаснее.

— Кому?то надо идти! Здесь все молодые, а я уже поработал, пожил…

Боец спустился с тракта в кустарник. Прошла минута, и вот он вылетел в лощину, нещадно нахлестывая молодую, резвую лошадь. Копыта рвали сухую землю. Облачко пыли докатилось до высоты и стремительно поползло вверх. И тогда Извоз–гора ожила. В упор по всаднику хлестнули пулеметы. Лошадь взметнулась на дыбы и рухнула на камни.

«Потрясающей смелости человек, — изумился Блюхер, высматривая в бинокль пулеметные позиции белых. — А лицо знакомое. Борода по пояс. Да ведь это тот, с Тирлянского завода…»

Неслышно подошел Павлищев, сказал восхищенно:

— Изумительная храбрость.

— Нашей породы — рабочий. Позиция прояснилась. Труднейший случай.

— Нужна огневая поддержка. Хотя бы пятиминутная артиллерийская обработка позиций противника, главным образом его проволочных заграждений.

Блюхер сдвинул густые брови, на лоб набежали морщинки:

— Не можем. Боеприпасов в обрез. Предупредите — вести только прицельный огонь.

— Может, прибегнем к глубокому обходному маневру?

— На флангах действуют отряды Ивана Каширина и Николая Томина. По замыслу главкома они наносят вспомогательные удары.

Блюхер взглянул на часы:

— Пора. Чей батальон пойдет головным?

— Первый. Бусяцкого.

Павлищев, подтянутый, свежевыбритый, написал приказание, подозвал связного:

— Передайте командиру первого батальона Бусяцкому. Об исполнении доложите мне.

Блюхер еще раз осмотрел огромную каменистую гряду, прикрывающую Верхнеуральск, подумал с болью и горечью: «Трудно атаковать в лоб пулеметы. Многие лягут на этой окаянной горе. И даже если возьмем ее, врага не победим. Местные казаки говорят, что за Верхнеуральском генерал Ханжин собрал восемь кавалерийских и два пехотных полка».

Подбежал связной, доложил:

— Приказание передал. Комбат Бусяцкий вызывает ротных. Просит поддержать огнем артиллерии.

— У нас мало снарядов, — хмурясь, сказал Блюхер. — И путь еще очень далек. Одна надежда на штыки и «ура».

Павлищев нашел нужным заметить:

— Артиллерийский пот спасает пехотную кровь. Никакое «ура» не заглушит пулеметы.

Блюхер промолчал — командир полка Павлищев прав.

Развернутый в цепь первый батальон быстро поднялся и двинулся к темно–коричневой горе. Бежали, подбадривая себя испытанным русским «ура». У каменистого, жесткого подножия Извоза атакующих встретили прицельным пулеметным и ружейным огнем. В частой, свирепой пальбе заглохло «ура».

Без команды, разрозненными группками первый батальон отошел на исходные позиции.

Павлищев вытер мокрое лицо:

— Я сам поведу второй батальон.

Он легко, уверенно поднял батальон в атаку, бывший подполковник Иван Павлищев. Он что?то кричал, но голоса не было слышно: оглушительно били винтовки, торопливо глотали ленты пулеметы. Извоз–гора стала сизой от порохового дыма.

Бойцы 1–го Уральского двигались широкой цепью, пригнувшись к знойной земле и вскинув винтовки. И только на флангах пулеметчики вели огонь по вражеским позициям.

Блюхер видел, как, выбросив вперед руки, падали лицом на жесткую землю бойцы, но цепь не замечала потерь, катилась неудержимо вперед. И вот она достигла подножия горы и медленно, упорно поползла вверх.

«Хорошо идут, очень хорошо, — радовался Блюхер. — Только бы зацепиться за высоту, а там можно подбросить подкрепление». Извоз–гора зашевелилась. Затихли пулеметы и винтовки. Казачья лавина ринулась в контратаку. Их было в четыре раза больше. Сама гора помогала им. Они обрушились на поредевший батальон уральцев и сбросили в лощину.

К Блюхеру торопливо подошел Павлищев. Его лицо было темным от пота и пыли. Тяжело дыша, сказал:

— Нужно вводить весь полк. Пробиваться на узком участке. Атака должна быть непрерывной.

— Согласен. Пусть бойцы отдохнут. Сейчас выяснится обстановка у Каширина и Томина.

Связной главкома привез приказание — фланговые отряды ведут ожесточенный бой, необходимо продолжать атаки всеми силами и взять гору Извоз.

Блюхер передал Павлищеву, жадно пившему воду:

— Сейчас прикажу челябинской батарее выпустить шесть снарядов по пулеметным позициям противника. Это подбодрит боевиков. Как только ударят орудия, поднимайте весь полк в атаку.

И вот снаряды взметнули комья земли и осколки гранита на гребне горы. Еще не осело облако пыли и дыма, а цепи уральцев уже пересекли поляну и ринулись на высоту.

Враги опрокинули первую цепь. Накатилась вторая, за ней третья, и в смертном рукопашном бою уральцы захватили гору Извоз. Первым вышел к Верхнеуральску батальон Д. Д. Бусяцкого.

Успехом увенчалось наступление Троицкого отряда Николая Томина. Троичане вышли на Миасский тракт. И на правом фланге верхнеуральцы прорвали позиции противника и отбросили его на высоты за городом.

Победа не радовала Блюхера. Много убитых и раненых. Самого главнокомандующего Николая Дмитриевича Каширина увезли в Белорецк на повозке — пуля пробила ногу.

В штабе, допросив пленных, Блюхер выяснил, что противник сосредоточил за Верхнеуральском восемь кавалерийских и два пехотных полка[14]. Их готовит к наступлению командир Уральского корпуса опытный и смелый генерал Ханжин, специально приехавший для ликвидации «каширинского войска».

И еще пленные показали, что 25 июля красные оставили Екатеринбург. Эту тяжелую весть подтверждали также захваченные документы и газеты.

Вечером заместитель главкома Иван Каширин собрал командиров на совещание. Выступления были краткими. С горечью говорили о понесенных потерях и о том, что бойцам розданы все патроны. Осталось их полсотни на винтовку и штук триста на пулемет. Упрекали друг друга, почему не выяснили обстановку, пошли на город, в который входить нельзя — попадешь в капкан. И только бывший хорунжий Енборисов и его друг Каюков не унывали, перебивали ехидными репликами, шутили, смеялись.

Совет командиров решил: в Верхнеуральск не входить, оставить занятые позиции, отойти в Белорецк и там выработать новый план боевых действий.

Командир Верхнеуральского пехотного полка Каюков подошел к Ивану Каширину, сказал озабоченно:

— Время темное, я проскачу, проверю службу на позициях. Все ли в порядке.

— Если что заметишь, сразу доложи. Соблазн большой, как бы к женам да детишкам не укатили казаки.

— Да что вы, Иван Дмитриевич. Если замечу — собственной рукой распылю.

Вместе с Каюковым вышел Енборисов. Взяв две сотни казаков, они поскакали к переднему краю. У проселочной дороги, ведущей к белоказакам, Енборисов и Каюков вырвались вперед. Кавалеристы придержали коней. Каюков обернулся, махнул рукой, крикнул:

— А ну, станичники, кто к женам и матерям — за мной! — И зло огрел коня плетью.

Дрогнули казачьи сердца. Пятьдесят всадников пришпорили коней и понеслись вслед за Каюковым и Енборисовым. А остальные постояли у дороги и повернули назад к штабу.

Узнав об измене, Иван Каширин решил ускорить отход на Белорецк и разослал связных по отрядам. Своему адъютанту Михаилу Дмитриевичу Голубых приказал:

— Сворачивай канцелярию и вези в Белорецк. Увидишь Блюхера и Томина, передай — отход будет прикрывать Верхнеуральский стрелковый. Я буду с ними…

Вскочил на коня. Ускакал…

В арьергард Каширин поставил 6–ю роту. Ротному Иванчикову сказал:

— Примешь атакующих на себя. Бейся до последнего. Лучше потерять полсотни, чем пять тысяч. Понял?

— Понятнее и не скажешь, — кивнул головой Иванчиков.

— Держи всех в полной боевой. Этот гад Каюков все выболтает. В любую минуту могут сунуться.

— Привычные. Не проспим…

Белоказаки навалились на рассвете.

Иванчиков развернул роту в цепь, приказал:

— Бачурин! На середину тракта. Без команды не стрелять.

Евлампий Бачурин легко снял пулемет с телеги, попросил номерного расчета:

— Неси весь запасец… А подводчику накажи — пусть удирает от греха подальше…

Привычно и ловко вставил ленту, лег на живот, раскинув ноги, и плотно поставил локти. Прищурив глаза, осмотрел лощину. Пожалел, что белые идут редкой цепью и часто припадают к земле. Много патронов сожжешь впустую. А ротный не спешит, ждет, когда подойдут ближе. Вот уже слышно, как ругаются, грозят беляки. Пора, пожалуй, пора.

Залп гулко прокатился по лесу. Тревожно заржали кони. Бачурин наметанным глазом определил: не тот прицел взяли стрелки, недолет. Не нажимая на рукоятки, повел тело пулемета слева направо, приговаривая:

— Приколачивай гадов, приколачивай…

Три с половиной года провел Евлампий Бачурин на германском фронте. Четырежды был ранен. Пулеметное дело освоил прочно. И сейчас вел огонь не спеша, прореживая цепь атакующих, привычно кричал товарищам:

— Приколачивай вражье племя, приколачивай!..

И стрелки–верхнеуральцы хладнокровно и сноровисто брали атакующих на мушку, зря патронов не жгли — в обозе не возьмешь, ушли подводы на Белорецк.

Казаки не выдержали, залегли, поползли к лесу.

Бачурин плюнул на кожух. Слюна зашипела. Хотелось пить. Пулеметчик поднес фляжку к губам, но раздумал и напоил пулемет. Услышал тревожный голос:

— Смотри, Евлаха, снова вылезли.

— Снаряжай ленты, приколачивай, приколачивай…

Номерной заглянул в шапку, предупредил:

— На ленту, от силы на полторы осталось. Ты поскромнее, Евлаша, это самое… приколачивай… занять?то негде.

И снова Бачурин повел огонь. Очереди были короткими: три–четыре патрона. Радовался, когда замечал — падают и не встают.

Стрелки скупо поддерживали пулеметчика — кончались патроны.

Отбили атаку. Белоказаки отошли в лес. Командир атакующих понял: лобовой атакой пулемет не возьмешь— и послал полсотни казаков в обход позиции.

Всего лишь до взвода шло на Бачурина. Это были опытные вояки, меткие стрелки. Пули звонили о щит «максима», пули хлестали по тракту, высвистывали: «Пригнись!»

Бачурин расстрелял ленту, поторопил товарища:

— А ну давай живей… Ползут, гадюки, конца края нет.

Номерной не отозвался.

Пулеметчик оглянулся, увидел: на лбу и на спине друга багровые пятна… Взял ленту. Встретил бегущих длинной очередью. Передние упали. Задние скатились с дороги. Швырнули несколько гранат. Они не долетели — взорвались на тракте.

Бачурин услышал:

— Сдавайся — не тронем.

— Попробуй возьми! — И пулеметчик не спеша повел тело пулемета слева направо. Лента кончилась. Бачурин торопливо разобрал замок и разбросал его части. Вытащил гранату.

— Ну что, взяли, гады! — И лег на горячий пулемет. И когда белоказаки подбежали вплотную, вырвал чеку гранаты. Взрыв прогремел суровым салютом.

Так вошел в бессмертие бывший сапожник, солдат большевик Евлампий Бачурин.

2

2 августа 1918 года в особняке управляющего Белорецким заводом собрались командиры полков. Спорили долго, жарко. Наметили новый план прорыва к Красной Армии. Вместо раненого Николая Каширина главнокомандующим выбрали Василия Блюхера.

Прежде чем закрыть совещание, Блюхер предупредил командиров:

— Надо все деньги, мануфактуру, продовольствие собрать в армейский фонд. Об этом напишем приказ. Готовьте отряды, запасайтесь всем необходимым в дальнюю дорогу. Завтра выступаем.

Адъютант главкома Михаил Дмитриевич Голубых распахнул окно:

— Накурили, дышать нечем.

Выждал, когда все командиры ушли, сказал улыбаясь:

— А я, знаете ли, интересную байку в белогвардейской газетке вычитал. Сообщают, что из Москвы приехал в Белорецк нанятый за огромные деньги бывший немецкий генерал фон Блюхер. И еще обещают: тот, кто застрелит Блюхера или живым доставит в штаб, получит награду двадцать тысяч рублей.

— Двадцать тысяч, говоришь? Не очень дорого. Видно, мало били, дешево ценят, — катая карандаш по бумаге, заметил Блюхер. — Повеселил немножко — спасибо. А сейчас займемся приказом.

…Никто не отдыхал в этот тревожный день. И бойцы и командиры понимали: впереди трудная дорога, нужно где?то найти подводы, запастись продовольствием и фуражом, раздобыть хотя бы по паре белья.

У огромного пруда копошились дружинники: мылись, чинили обмундирование и обувь, чистили оружие.

Блюхер встретил бегущего куда?то Томина:

— Ну, как дела?

— Стараемся. В двадцать часов никак не уложиться.

— Надо! Твой отряд выступает первым.

Блюхер прошел к секретарю партийного комитета Белорецка Козлову, попросил;

— Иван Петрович, выручай. Поднимай народ на подмогу нашим командирам.

— Все на ногах, товарищ Блюхер. Боевое имущество на Металлургическом полностью отремонтировали. Хлеб пекут во всех домах. Шьют рубахи, готовят бинты. Все сапожники чинят обувь. Одним словом, все, что в наших силах, сделаем. И уйдем с вами.

Блюхер потер ноющие виски, тихо сказал:

— Надо мобилизовать всех врачей и сестер. А вот семьи боевиков не возьмем… Тяжело, но иначе нельзя.

— Я понимаю. Поговорим с народом. Кое–кого оставим для работы в подполье.

— Сам?то как решил?

— Пойду боевиком в Белорецкий полк.

— Вот это хорошо. Организуешь политическую работу. Белорецкий полк уходит последним. Пусть бойцы лишние сутки с родными побудут. Ну, до встречи в походе.

На дороге к штабу Блюхера догнал усталый верховой, доложил:

— Товарищ Блюхер! Командир шестой роты Верхнеуральского полка Иванчиков. Белые сильно жмут. Наши заставы поредели. Всего в деле второй батальон.

Блюхер вскочил в штаб, приказал:

— Голубых, разыщи Ивана Каширина! Пусть прикажет Погорельскому поднять в ружье первый и третий батальоны и двинуть на помощь второму. Скажи так: любой ценой удерживать противника, пока не закончим эвакуацию города.

На правом берегу Белой, сокрушая деревья, тяжело ахнули взрывы.

«Пристреливаются по заводам, — определил Блюхер. — Устроят мясорубку. Слишком много, людей собралось в Белорецке. Надо, не ожидая полной готовности армии, постепенно выводить отряды на Стерлитамакский тракт».

И только сейчас Блюхер почувствовал всю полноту ответственности за все отряды, за огромный обоз беженцев, за раненых.

Блюхер подозвал связного башкира Ягудина, приказал:

— Найди Томина и передай: полк Кононова через час должен выступить в поход.

Теперь Блюхер думал лишь о том, как отстоять Белорецк. Совсем недавно белоказачий отряд прорвался в город, зарубил нескольких обозников, но был разбит местными коммунистами и ранеными бойцами, которыми руководил вставший с постели Николай Каширин. А сейчас к городу подошли крупные силы противника с пулеметами и артиллерией. Удержит ли напор врага Верхнеуральский стрелковый? Решил на помощь пехоте выдвинуть челябинскую батарею.

Многочисленные атаки на Белорецк были отбиты.

Последним оставил город Белорецкий социалистический полк.

Шли на Серменево, Узян, Кагу. Впереди 1–й Оренбургский казачий имени Степана Разина полк, за ним — 1–й Уральский стрелковый, а замыкал колонну Верхнеуральский отряд Ивана Каширина.

Тарахтели патронные двуколки и походные кухни, ломовые телеги и легкие брички, низкие крестьянские повозки и громоздкие старинные тарантасы. Позванивали котелки, дребезжали ведра, цокали копыта. Плакали дети, и ругались подвозчики. Мычали коровы, и хрюкали свиньи. Тяжело пыхтели грузовики, таща на буксире привязанные веревками легковые автомобили. И все это, сливаясь, громыхало по густым горным рощам.

Шли русские, украинцы, татары, башкиры, латыши, чуваши, вотяки, марийцы. Шли интернационалисты — венгры, немцы, китайцы, чехи. Партизанская армия растянулась на двадцать верст.

От жары и пыли трудно было дышать. А когда 6 августа приблизились к вершине Уральского хребта Ала–Тау, разразился ураган. Могучий ветер выворачивал вековые сосны и валил на дорогу. Ливень хлестал по лицам шатающихся от усталости людей. Негде укрыться и обсушиться. Давно уже кончился печеный хлеб…

Спустились в солнечную долину Зигана. Навстречу изнуренным бойцам вышли башкирки с горячими розоватыми лепешками. Зазывали в избы и юрты, откуда струился вкусный запах жареной баранины. Сытно позавтракав, бойцы повеселели.

Два дня партизанская армия приводила себя в порядок, отдыхала.

С полным напряжением работал главный штаб. От движения на Стерлитамак, занятый крупными силами противника, пришлось отказаться. Блюхер вместе с Николаем Кашириным наметили фланговый марш вдоль реки Белой к Богоявленску для соединения с окруженным белыми отрядом Михаила Калмыкова.

Блюхер понимал — здесь начинаются самые трудные испытания.

Командир 1-го Уральского стрелкового полка Иван Степанович Павлищев

На рассвете 10 августа задремавшего главкома поднял ординарец Павлищева.

Командир 1–го Уральского полка сообщал о том, что к селу Петровскому подходила разведка врага. Застава обстреляла белых кавалеристов и захватила в плен раненого прапорщика. Тот показал, что их основные силы находятся в пяти–шести верстах от села Петровского и готовятся к наступлению.

Блюхер написал Павлищеву: «Держитесь крепче. Утром я двину отряды на Богоявленск. Со стороны Стерлитамака мне нужен надежный заслон. Ни в коем случае не сдавайте Петровского»[15].

Павлищев развернул два батальона во ржи у села, а третий оставил в резерве.

В полдень цепи противника двинулись на Петровское. Шли быстро, строго держа равнение. Их встретили залповым огнем. Атакующие стали продвигаться короткими перебежками. Две сотни чехов по ржи скрытно подошли к 5–й роте уральцев и кинулись в рукопашную. Бойцы не выдержали, стали отходить.

Наблюдавший за боем Иван Павлищев поднял резервный батальон и повел в контратаку. Удар был стремительным и смелым. Отступавшие боевики остановились и вместе с товарищами бросились на врага.

Три версты уральцы преследовали белочехов. Половина вражеского отряда осталась во ржи.

В тот же день Блюхер направил отряды на Богоявленский завод. Пришли в полдень. В большом поселке почти нет мужчин — все держат фронт в окрестных селах.

Разместились в заводской конторе. К Блюхеру пришел невысокий, загорелый, с пробивающимися усиками юноша и отрекомендовался:

— Венедикт Ковшов — начальник штаба Богоявленского отряда.

— Прошу, садитесь. Рассказывайте.

— Воюем третий месяц. Измотались до крайности. Прошу — подмените, если можно.

— И можно и нужно, — охотно согласился Блюхер.

Достал полевую книжку и написал приказание командиру 1–го Уральского Павлищеву о смене отряда Калмыкова. Передав листок адъютанту Михаилу Голубых, спросил Ковшова:

— А как у вас боеприпасы, сохранились?

— Все, что получили по весне из Уфы, храним исправно. Три тысячи винтовок, триста тысяч патронов, восемьсот пятьдесят трехдюймовых снарядов. Все припрятали. А сами перебиваемся трофеями.

— Вот это порадовал. А мы, надо сказать, подрасстреляли боезапас. А как по части медикаментов?

— Чего нет, так нет. Нижние рубахи рвем на бинты.

— А где сам Калмыков?

— На позициях. Послал связного. Скоро примчится Давно вас ждет.

Ковшов ушел. Блюхер покатал карандаш по столу, улыбнулся:

— Хорошо, что пошли сюда. Молодец Калмыков Вот тебе и унтер, а воюет, как генерал.

И когда в штаб вошел запыхавшийся Калмыков и что?то хотел сказать, Блюхер бросился к нему, обнял, расцеловал:

— Встретились. Наконец?то снова встретились. Будем воевать вместе!

— Куда путь держишь?

— На Зилим — Иглино.

— Правильно! По пути надо снять осаду с Архан гельского завода. Отряд Дамберга с трудом отбивается.

Просил помощи, а мы сами из последних сил держимся.

— Возьмем с собой и Дамберга. Сколько там у него?

— Объединишь наших два отряда — получишь около трех тысяч дружинников. Полтысячи конных, а остальные— пехотка. Три пушечки имеем, только без прицельных приспособлений.

— А что, если ваши дружинники не захотят уходить из Богоявленской республики? Ведь придется оставить жен и детей…

Калмыков крутанул черные длинные усы, сказал угрюмо:

— Договаривай, Василий Константинович, договаривай до конца. За вами по пятам идет третья Оренбургская казачья дивизия Ханжина. Свою злость здесь выльют. Спалят. Я их знаю. Племянника моего, Петю Калмыкова, пятнадцатилетнего парнишку, захватили под Кассельской. Хотели узнать, где наши. Выкололи глаза, отрезали язык, всего штыками искололи и повесили для устрашения. Лежит в городском саду Петька. Его здесь все знают.

— Понимаю. Все понимаю. Ты не видел, каким мы обозом обросли. Более трехсот раненых везем. А впереди переправы и главные бои. Если мы возьмем беженцев в Богоявленском и Архангельском, превратим армию в цыганский табор. Все погибнем…

— Я соберу народ. А ты и скажи про это самое. Напрямик. В самые глаза…

— Скажу. По–рабочему — начистоту. Только я плохой оратор.

— Не ради краснобайства. Ради самой жизни. Сюда все придут вечером.

В восьмом часу вечера заводской сторож застучал палкой по чугунной доске. Раньше это было сигналом — пора на работу. А сейчас старик играл боевую тревогу. И к большому серому дому с облезлыми колоннами двинулись люди. Шли семьями, опускались на траву, рассказывали о прожитом и пережитом. У крыльца, вставленные в фонари, тускло горели десятилинейные лампы.

Трое рабочих прикатили огромную бочку и поставили вверх днищем у крыльца.

Михаил Калмыков тронул Блюхера за рукав:

— Трибуну подали. Начнем…

И первым поднялся на бочку. Кратко рассказал, откуда взялась партизанская армия, как она шла, куда пойдет завтра, и предоставил слово главнокомандующему Василию Константиновичу Блюхеру.

По толпе пробежало:

— Блюхер. Блюхер.

— По обличью видать — русский. А одежка?то худая. Вот тебе и главный!

Блюхер осмотрел огромную толпу: жен, припавших к мужьям, угрюмых стариков, сидевших на притоптанной земле, детей, прикорнувших на отцовских плечах, и стало не по себе. Не радость, а горе смотрело в упор. Надо вернуть этим людям мужество, уверенность в победе. Легко говорить о победе, когда наступаешь, занимаешь деревни и города. И как трудно подобрать надежные, верные слова, когда приходится оставлять родных и близких людей на расправу врагу. Блюхер поправил маузер, снял фуражку и начал с того, чем кончил Михаил Калмыков.

— Да, надо сказать, что идем мы не легким путем. По каменистой, острой, как рашпиль, горной дороге, да босые, оборванные, голодные. Ноги в кровь избили. Сзади белоказаки напирали, спереди чехи наскакивали. Не было у нас покоя ни днем ни ночью. Все время под пулями да снарядами. Кругом лес. Чего проще — свернул с тракта и поминай как звали. И что вы думаете? Ни один боевик не ушел, а влились в нашу армию многие. Не было у нас дезертиров и не будет, потому что мы из самого трудового народа.

Слушали внимательно. Слышно было, как всхлипывали женщины, глухо покашливали мужчины, свистел в старой аллее ветер. И, почувствовав молчаливое одобрение, Василий Блюхер заговорил о недавнем прошлом, о стеклоделательном заводе фабриканта Пашкова, о двенадцатичасовом рабочем дне у раскаленных печей, о стеклодувах, умирающих в тридцать лет.

— А будет ли лучше? Говорят, Ленина?то убили…

Блюхер вздрогнул. Порывисто повернулся на голос.

Кажется, это сказала женщина. Неужели это правда? Ленин жив — живы и мы. Как же нам без Ленина?.. Не может быть такого страшного бедствия. Блюхер резко махнул рукой, как бы отсекая слова:

— Не верьте, товарищи! Это наши враги распространяют слухи, что сдана Москва и убит Ленин. Наш Владимир Ильич жив! Ленин всегда будет жив. Его нельзя убить. Он в нашем сердце, и с ним мы непобедимы. Я верю, Ленин все знает и о нашей армии и о вашем заводе. Думает о нас и не оставит в беде. А мы все думаем о Ленине и обещаем ему, что не сдадим на склад винтовки, пока не очистим нашу землю от иноземных и местных врагов. Мы отступаем, с болью душевной оставляем вас — наших братьев и сестер. Даю вам слово, твердое, рабочее слово, что мы скоро вернемся. Урал будет наш, Урал будет советским навсегда!

Командир Богоявленского отряда Михаил Васильевич Калмыков

Блюхер соскочил с бочки. Не спеша прошел на крыльцо и сел рядом с Николаем Кашириным.

Наступила тишина, продолжительная, тяжелая.

К нехитрой трибуне подошел пожилой сутулый длиннорукий рабочий.

Калмыков шепнул Блюхеру:

— Костя Калашников. Прямой и жесткий. Лишнего не скажет.

— Молчите? Что это вы так присмирели, стекольного дела мастера? — громко спросил Калашников. — Разве мы не ждали Блюхера и Кашириных? Очень ждали. Собирались вместе с ними на север? Очень собирались. Так в чем же дело, други–товарищи? А дело?то в том, что пришла беспощадная минута и надо выбирать: что тебе дороже — революция или семья?.. Я люблю и жену и детей. Ну как их не любить? Кровные! А революция не делает скидки на семейное положение, приказывает — иди, Калашников, с Блюхером до Красной Армии. И я пойду. Иначе нельзя, други–товарищи. Нли мы с революцией и с партизанским войском, или останемся здесь, на Усолке, с белогвардейской сволочью. Середины нет.

Нет серединки! И я зову вас от самого чистого сердца — встанем за революцию, за Ленина, други–товарищи. И нечего здесь разговоры крутить, душу наизнанку вы ворачивать. Нет на это самое времени и терпения. Ставь. Михаил Васильич, вопрос на голоса…

Калмыков поднялся, высокий, могучий, предупредил:

— Поход будет длинным и тяжелым. Через горы и реки. И со всех сторон неприятель. Семьи придется оставить здесь. Пусть схоронятся по деревням, разбредутся по родным и знакомым. Устроить что?то вроде старого подполья. Решение эго, понятно, не легкое. И потому надобно сделать небольшой перерыв. На полчаса там или на часок. Посоветуйтесь с женами и родителями и в совесть свою рабочую загляните. А потом сойдемся сюда снова…

Толпа растаяла в темной аллее. Садились на сырую землю. Ветер приносил на крыльцо приглушенные голоса.

— Уйдешь, а над нами будут измываться… Как над Петюшкой Калмыковым…

— Поезжай к маме. Продержись как?нибудь до весны.

Женщина в белом платке укачивала завернутого в одеяло первенца, исступленно просила:

— Не уходи, Тимоша, не уходи, родненький. Ну куда я без тебя с таким малюткой? Не ходи… Не пущу я тебя…

— Ну что ты, Таня… Не могу я остаться. Все идут, как же иначе?

К пожилому рыжебородому рабочему прижались пятеро ребятишек. Жена стояла на коленях, о чем?то сквозь слезы просила и все время терла рукавом лицо. А он торопливо и неловко целовал детей и говорил:

— Ну ладно, обойдется как?нибудь. Ну ладно, обойдется…

Николай Каширин вытянул онемевшую раненую ногу, сказал морщась:

— В жизни многое видел. И всякое на войне бывало. Но вот в такую жуть в первый раз окунулся.

Блюхер сцепил на коленях ладони:

— Такое испытание не каждый может перенести. И те, что пойдут с нами, станут надежнейшим пополнением. Не дрогнут. Более страшного, чем этот час, у них в жизни не будет.

С трудом оторвался от ступеньки Михаил Калмыков, шепнул чуть слышно:

— Я пройду к своим. Скажу, чтоб не очень?то убивались.

Из темноты выплыла крупная белая на перевязи рука Томина. Плетка выбила злой марш на голенище:

— Ох и отольются наши слезы! Свинцовой слезой отольются.

…В одиннадцатом часу старик сторож ударил колотушкой в чугунную доску. Металл гудел тревожно и зычно. И люди семьями двинулись к крыльцу.

Калмыков, бледный, суровый, с трудом унимая нервную дрожь, произнес:

— Товарищи! Кто за то, чтобы пойти с Блюхером, прошу голосовать.

И взметнулись вверх широкие, крупные, шершавые ладони и розовые, маленькие, детские ладошки…

— Против?

Калмыков выждал, вздохнул шумно:

— Нет. Значит, единодушно. А теперь о семьях. Кто за то, чтобы оставить здесь, в Богоявленском?

И первым вскинул большую, сильную руку. И медленно, словно поднимая низко нависшую грузную тучу, поползли вверх рабочие руки…

Калмыков дважды поклонился народу, выпрямился во весь рост, расправил широкую грудь:

— Спасибо вам, земляки, что не дрогнули в этот тяжкий час. Не потеряли воинского достоинства и чести. И вам спасибо, жены и матери наши. За поддержку. За все доброе. А теперь ступайте по домам и собирайтесь в дорогу. Времени у нас маловато.

Блюхер соскочил с крыльца, поднял руку:

— Товарищи, ваш полк выходит последним. Даю вам на домашние дела еще два дня. О часе выхода сообщит командир полка Калмыков.

3

Армия двинулась на Архангельский меднолитейный завод. Здесь Блюхера встретил Владимир Дамберг. С заметным латышским акцентом доложил о том, что в составе отряда налицо семьсот штыков, триста сабель и два орудия.

— А каково настроение в отряде? — поинтересовался Блюхер.

— Собираются пойти через Кунгур на Ригу и Ревель. Во! У нас главная сила — латыши, бежавшие от немцев во время войны, и эстонцы–поселенцы.

— Ну что ж, от Кунгура до Риги рукой подать, — улыбнулся Блюхер. — Значит, пойдем вместе. Готовьте отряд к переправе через Сим. Свяжитесь с командиром Верхнеуральского отряда Иваном Кашириным.

Владимир Дамберг быстро вышел.

Блюхер сел к столу, развернул большую карту. Внимательно осмотрел район трехречья — Белой, Сима и Зилима. Прикинул расстояние до Иглино. Озабоченно сдвинул густые брови. Получается что?то вроде «мешка». Прижмут с трех сторон к широкой и глубокой реке Белой. Устроят мясорубку.

Неслышно подошел начальник штаба Леонтьев, глянул на красный карандаш, уткнувшийся в реку Сим, догадался:

— О переправе думаете, Василий Константинович?

— Есть о чем подумать. Армия выросла: шесть стрелковых, три кавалерийских полка. Сотни раненых и беженцев. Тысячи повозок. Надо немедленно организовать переправы. Главную, через Сим, вот здесь, в районе Бердиной Поляны, и отвлекающую внимание противника— на Белой, у села Шареева.

— Подождите секундочку, я возьму бумагу.

— Пишите: в район Бердиной Поляны выходят Верхнеуральский и Архангельский отряды. Троицкому отряду произвести демонстративную переправу через Белую у села Шареева и вести разведку в сторону Уфы. Далее, Богоявленскому отряду занять деревню Зилим. Немедленно разошлите распоряжение: всем командирам приказываю строжайшим образом экономить патроны и снаряды, обстреливать лишь ясно видимые цели, группы или цепи противника, не допускать стрельбы по одиночным людям.

Опираясь на костыль, в штаб вошел Николай Каширин. Лицо бледное, остроскулое.

— Вот кстати, Николай Дмитриевич, — обрадовался Блюхер. — Присаживайтесь к карте, послушайте некоторые соображения.

И не спеша изложил план форсирования реки Сима.

Каширин посоветовал:

— Главное направление следует усилить Первым Уральским полком. По–видимому, в район переправы противник стянет основные силы.

— Согласен. Сам я сейчас проеду в Ирныкши к Томину. Посмотрю, может быть, там сложится благоприятная обстановка для переправы. Вы остаетесь за меня здесь.

Командир Южного отряда Николай Дмитриевич Каширин. Снимок 1917 г.

Захватив взвод конных разведчиков и своего ординарца башкира Ягудина, Блюхер выехал в Ирныкши.

На пути встретил Николая Томина, который со штабными работниками направлялся к реке. Миновав цепи 17–го Уральского полка, всадники направились к опушке леса. Впереди ехал Ягудин. Слева из рощи оглушительно ударил залп, заговорили пулеметы. Лошадь Ягудина упала на землю. Ординарец с трудом поднялся и, припадая на правую ногу, побежал к Блюхеру. Пулеметчик догадался, что перед ним командиры, и длинной очередью полоснул по всадникам. Застонал и опрокинулся навзничь стоявший рядом с главкомом разведчик. И сразу же рухнул на покрасневшую траву гнедой Блюхера. Василий Константинович не растерялся и успел вытащить ноги из стремян. Ягудин подвел коня. Блюхер вскочил в седло и помчался к деревне. Остановился за добротным высоким домом. Подъехал Томин. Сердито постукивая нагайкой по голенищу, сказал:

— Не могу понять, откуда их черт занес. Подошли вплотную.

— Надо прикрыть Ирныкши. У вас есть резерв?

— На окраине деревни батальон Сокача. Интернационалисты — надежные бойцы…

В соседний дом врезался снаряд и вырвал стену. Еще несколько взрывов потрясли улицу. Крыши запылали.

Тревожно заржали кони подводчиков. Обоз гремящей лавиной ринулся к Архангельской дороге.

Блюхер приказал Томину:

— Открывай ответный огонь!

Командир Троицкого отряда Николай Дмитриевич Томин

Томин ускакал. Вскоре показались бойцы резервного батальона и заняли позиции слева и справа от интернационалистов. Почти одновременно рявкнули четыре орудия, поддерживающие защитников Ирныкшей.

Противник, прикрываясь ползущим от деревни дымом, подошел на сто шагов. Тогда худощавый, почерневший от пыли комбат Сокач крикнул:

— Начинай! Работай!

Лежавший рядом с ним пулеметчик Ли Хун–чан поправил сползшую на глаза казачью фуражку с синим околышем и рассмеялся:

— Пошла душа в пятку. Машинка хао! Шибка хао![16]

Пулемет Льюиса зарокотал, срезая выбежавших из–за кустов атакующих. История этого пулемета была известна всему Троицкому отряду, слышал о ней и Блюхер. Маленький босоногий стрелок Ли Хун–чан очень завидовал пулеметчикам. Ничего не сказав командиру, ночью пробрался в деревню, занятую противником, отцовским кривым ножом зарезал казака, взял у него пулемет, шапку, сапоги, коня и прискакал в отряд. И теперь Ли Хун–чан один прикрыл полосу в триста шагов.

Чуть правее Ли Хун–чана лежали за бруствером из дерна его друзья — венгры Сугак, Мадьяр и Гостя — и вели точный огонь по атакующим. Едкий дым наползал на защитников деревни, выжимал слезы из их глаз.

До вечера интернационалисты и бойцы 17–го Уральского полка отбили восемь атак. С наступлением темноты вражеские части отступили за реку Белую. Позже белогвардейские газеты сообщили о тяжелых потерях под Ирныкшами среди солдат и офицеров Уфимского добровольческого полка. Среди погибших был сын уфимского губернатора.

Во время боя Блюхер получил донесение от Калмыкова, извещавшего, что противник при поддержке орудий и четырех бомбометов ведет непрерывные атаки Зилима. Отряд оставил горящую деревню и занял оборону в версте от нее, на опушке леса.

Блюхер приказал Калмыкову удержать позиции под Зилимом, ни шагу назад не отступать. И калмыковцы с честью выполнили приказ главкома — обескровленные части белогвардейцев вынуждены были отойти от Зилима.

Блюхер вернулся в штаб, где получил радостную весть от командира 1–го Уральского полка Павлищева: «Брод в районе Бердиной Поляны удобен, но довольно глубок — примерно такой же глубины, как через речку Инзер у Лозинской. Почва дна реки — песок и глина. Считаю, что весь отряд и артиллерия перейдет этим бродом через Сим»[17].

Блюхер приказал Павлищеву: «Архангельский отряд с этого момента в вашем распоряжении. Форсировать Сим необходимо сегодня же. Примите к этому все меры»[18].

К району Бердиной Поляны Блюхер двинул обозы и раненых и выехал сам. Прошедший накануне дождь испортил дороги. На десятки верст растянулись обозы. Ночь была темной, только багровые зарева пожарищ над Зилимом, Ирныкшами и Бердиной Поляной освещали хмурое небо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.