СПАСИТЕЛЬ ВАРШАВЫ

СПАСИТЕЛЬ ВАРШАВЫ

«Бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски!»

К сражению 6 сентября 1794 г. с 16-тысячным корпусом генерала Сераковского Суворов имел уже около 13-ти тысяч солдат, включая обозных и кашеваров. «Сей мятежнический корпус, — отметил Александр Васильевич уважительно, — состоял из лучших их войск, знатной части старых коронной гвардии и иных полков, исправно обученных», при 28 пушках{151}.

Сераковский умело расположил войска, имея за спиной каменный Крупчицкий монастырь, на флангах — лесистые возвышенности, а перед фронтом — прикрытую пятью батареями топь. Суворов атаковал под шквалом картечи через болото: час длился этот убийственный переход. Но, с полководцем в первых рядах, солдаты прошли сквозь огонь, ударили в штыки, с флангов налетела обошедшая поляков конница.

Тем не менее Сераковский сумел выдержать десятичасовое сражение и спасти часть своего корпуса. Только через два дня, под Брестом, Суворов настиг и в труднейшей местности наголову разбил вызывающего восхищение противника. Сераковский и его товарищ Понятовский, потеряв войско, знамена и 28 пушек, ушли с 4 офицерами и не более 70 здоровыми солдатами. «Помогать раненым полякам!» — приказал Суворов на скаку, спеша догнать и разбить еще не сложившие оружие части повстанцев. «Следующие два дня, — отметил он в рапорте, — пехота и казаки стреляли и кололи несдающихся, скрытых в лесах и топких местах».

Сдавшихся и обещавших «жить в своих домах спокойно» Суворов отпускал. Разбив еще один корпус повстанцев, полководец 6 октября объединил под своим командованием уже 25 тысяч солдат и поспешил спасать Варшаву, не дожидаясь ни пруссаков, ни австрийцев. «К содействиям на пруссаков надежды нет, — писал он командующему в Польше Репнину, — австрийцы малосильны» (Д III. 402).

Суворову предстояло повторить в Польше подвиг штурма Измаила. Польские отряды со всей страны сбегались к столице, намереваясь дать здесь решительный бой. Александр Васильевич получил от Румянцева право командовать войсками в Польше, но официально командующим был назначен Репнин. Приказы Суворова выполнялись плохо, а ему, памятуя недавние подвиги поляков, приходилось еще и тщательно охранять свои тылы.

Тем не менее уже 15 октября он был под Варшавой, разгромив 5020 мятежников при селе Кобылка. Несмотря на помощь из Варшавы, с 5-часового сражения в лесу противник не ушел: «неприятель весь погиб или взят в плен». Русским досталось знамя и 9 пушек. В плен было взято 850 поляков, в том числе 6 штаб и 44 обер-офицера (Д III. 400, 404).

Мощно укрепленное предместье Варшавы Прагу обороняла 26-тысячная армия, «почти все регулярные». С вооруженными обывателями число мятежников достигало 30 тысяч{152}. На трех линиях укреплений они расположили 104 пушки, в том числе много крупнокалиберных. Суворов, присоединив к своему корпусу под командой Потемкина корпуса Ферзена и старого товарища Дерфельдена, смог собрать при 86 полевых орудиях, как подсчитали историки, 28–30 тысяч солдат, в их числе 12 тысяч кавалерии.

Однако так ли это? Всю польскую кампанию Александр Васильевич действовал чрезвычайно осмотрительно. Прага была укреплена прекрасно, как показала визуальная разведка, проведенная им с генералами и штаб-офицерами 18 октября (при этом 1 человек его свиты был убит и 2 ранены. — Д. III. 402, 403). Вокруг русских войск, стянутых Суворовым к Праге с окрестных воеводств, продолжался мятеж. Жители Варшавы поддерживали бунтовщиков, собранных на восточном берегу Вислы в Праге, только продовольствием, но при малейшей неудаче русских могли умножить их ряды многократно.

Александр Васильевич не указывал в рапортах численность своих войск, но детально перечислил состав 8 колонн, участвовавших в штурме, и их резервов. Это 37 батальонов и 2 полка пехоты: в сумме 41 батальон, в среднем по 850 (штатно 1 тысяча) солдат и офицеров, т.е. уже 34 850 (41 тысяча) бойцов (без учета солдат и сержантов полкового хозяйства). Плюс 70 эскадронов регулярной кавалерии, в среднем 120–150 человек, всего 8400–10 500 клинков. И ровно 2680 казаков. Получается 45 930–48 030 (52 080–54 180) человек, не считая массы волонтеров, приехавших к Суворову из разных мест (даже из Петербурга), и полагая артиллеристов включенными в численный состав полков.

13 эскадронов Кинбурнских и Смоленских драгун (1560–1950 палашей и карабинов), согласно рапорту Суворова, были спешены. К ним следует присоединить 9 эскадронов Переяславских и Елисаветградских конных егерей, успешно сражавшихся и в пешем строю (1080–1350). Значит, Суворов задействовал в решительном штурме Пражских укреплений до 35 (41) тысяч пехоты при поддержке до 3300 спешенных конников с карабинами, не считая кавалерии, которая, согласно диспозиции, должны была ворваться на улицы, когда пехота откроет ей ворота.

Штатная численность строевых бойцов полка (с артиллеристами) превышала 1, 5 тысячи человек, а на практике была меньше. Общее число суворовских солдат могло быть на несколько тысяч человек меньше. Но в документах польской кампании Александр Васильевич не отмечал значительной некомплектности подразделений. Снижать численность его войск с 46–48 тысяч до 30-ти нет оснований. Львиную их долю, штатно 38 тысяч, реально (строевых) около 35 тысяч, он устремил на штурм Праги, обеспечив наступающим не только качественное, но и численное превосходство. «Польша требовала массированного удара», — вспоминал он в 1800 г., незадолго до смерти (П 684. С. 386).

Целую неделю солдаты учились работать со штурмовыми орудиями и лазать по широким, на двоих в ряд, лестницам, «как под Измаилом». Они прикрывали плетнями волчьи ямы, забрасывали ров фашинами, приставляли лестницы к деревьям и т.п. Особую тренировку «стрелять по головам», прикрывая штурмующих от вражеского огня, проходили егеря (Д III. 398). Впрочем, стрельбе в скрытого противника егеря у Суворова учились, согласно цитированному приказу, с самого начала кампании.

В двух диспозициях на штурм, объявленных каждому солдату, Александр Васильевич учел опыт взятия Измаила (Д III. 405, 406). Впереди шли добровольцы-«охотники», с ними рабочие со штурмовыми приспособлениями. С одной стороны колонны двигались саперы с шанцевым инструментом, с другой — меткие стрелки. Вооружены были все: «у рабочих ружья через плечо на погонном ремне». До команды «Ура!» все должны были идти молча, без выстрела. «Подошли ко рву, — ни секунды не медля, бросай в него фашинник, опускайся в него и ставь к валу лестницы! Охотники, стреляй врага по головам! Шибко, скоро, пара за парой лезь! Коротка лестница? — Штык в вал, лезь по нему, другой, третий. Товарищ товарища обороняй! Став на вал, опрокидывай штыком неприятеля — и мгновенно стройся за валом».

Полководец не сомневался в победе. Но хотел во что бы то ни стало спасти от разрушения столицу Польши и избавить от ужасов войны ее жителей. Потому, помимо указаний на победительный штурм, диспозиция требовала «стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолеток не трогать!»

В дополнение к главной диспозиции, Александр Васильевич приказал солдатам выучить польские слова: «згода» (мир, сдавайся) и «отручь бронь» (положи оружие). «Которые положат оружие — тех отделить: вольность, паспорта! Которые же нет — …бить, кончать в час!.. Строго напоминаю: операцию вести быстро, удар холодным оружием, догонять, бить… принуждать к сдаче. Дотоле не отдыхать, пока все мятежники взяты не будут».

Войска сбили вражеские пикеты и придвинулись к крепости 22 ноября. В тот же день генералы еще раз обозрели укрепления мятежников, а в ночь были построены три батареи по 16, 22 и 48 орудий. «Батареи были построены только для того, чтобы отвлечь неприятеля от ожидания приступа». На рассвете 23-го все батареи открыли огонь, «на который мятежники отвечали живо, но с весьма малым для нас уроном». Под гром пушек генералы распределили войска по штурмовым колоннам. В 3 часа пополуночи 24 октября они выступили из лагерей. Перед рассветом, в 5 утра, была пущена сигнальная ракета. Штурм начался.

В отличие от штурма Измаила, колонны наносили удар в разное время. Одна выступила гораздо раньше других, чтобы обойти Прагу и атаковать ее с нижнего течения Вислы, через лес и протоку. Четыре колонны ударили сразу, по ракете, а еще две взяли паузу, дожидаясь, когда первые прорвут передовые укрепления и мятежники стянут силы к ним.

Польская оборона была хорошо продумана. Подходы к каждой из трех линий обороны были закрыты волчьими ямами и рвами. Огонь с валов и бастионов многократно перекрывался. Однако замедлить стремительное наступление русских солдат не могло ничто. Вражеские валы были преодолены, батареи одна за другой были захвачены.

Польская кавалерия была готова к контрударам. Но русские принимали ее на штыки, не замедляя наступления. Два эскадрона Киевского конно-егерского полка, «перескакав через ров» (!), добили конницу мятежников. Драгуны спешивались, но основная часть кавалерии пролетела укрепления на полном скаку: резервы пехоты в нескольких местах разрыли валы и засыпали рвы. По открытой дороге в город вошла артиллерия.

Суворов ставил задачу первым делом прорваться через набитую мятежниками Прагу и захватить мост через Вислу, чтобы бой не перекинулся в Варшаву. Перед штурмом он был болен от опасений за город. Напрасно! Русские солдаты всего за три часа прошли сквозь огонь и неодолимые преграды, взяли мост, разоружили мятежников и спасли столицу Польши.

Спасти удалось и немалую часть засевших в Праге мятежников. Из всего их сонма убито было около 12 тысяч, 10 тысяч попало в плен, 2 тысячи конных ускакали врассыпную, остальные разбежались по домам. Русские потеряли до 300 человек убитыми и до 500 ранеными. Уже к 27 октября Суворов пленных рассортировал. 3 генерала, до 500 штаб- и обер-офицеров и до 4 тысяч регулярных рядовых он отправил к Румянцеву в Киев, вместе со 101 трофейной пушкой. Более 6 тысяч ополченцев и вооруженных обывателей отпустил по домам, равно как 313 освобожденных им пруссаков и 63 австрийца (Д III. 408а, 414).

Равный доблестью величайшим в истории полководцам, Суворов всех превзошел милосердием. Варшавскому магистрату он предложил не капитулировать, а «дружески условиться» о мире — и полностью отказался от контрибуции. «Обыватели в их особах и имениях ничем повреждены и оскорблены не будут!» — твердо обещал Александр Васильевич. Всем польским воинам была дарована свобода с сохранением у офицеров оружия.

Магистрат, просивший русских скорее вступить в город, от имени горожан поднес Суворову табакерку с лаврами из бриллиантов и надписью: «Варшава своему избавителю». «На самом берегу, при переходе моста, — рапортовал Суворов Румянцеву, — магистрат и все мещанство, выйдя навстречу победителям с хлебом и солью, поднесли городские ключи. Берег, улицы, площади — все были усыпаны народом, повсюду кричали: “Виват Екатерина!”» Магистрат вернул Суворову до 1400 томившихся в польском плену русских, военных и чиновников. Восставшие возвращались в столицу «целыми бригадами, батальонами, эскадронами и ротами, слагая оружие»{153}.

Суворов с огромным облегчением подчеркивал, что операция завершилась «без кровопролития». Вся его кампания, из которой он исключал 29 дней ожидания войск и приказов в Бресте, длилась 44 дня (Д III. 425).

«Виват, великая Екатерина! — рапортовал Суворов Румянцеву 8 ноября 1794 г. — Все кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена» (Д III. 427).

13 ноября он представил Румянцеву «Окончательный журнал» действий по разоружению Польши. «Огромное ополчение польских войск и всего народа возмутившегося силы низложены до конца, — гордо писал Суворов. — Сия дерзновенная рать, противоборствовавшая целое лето с шумом важности, ныне победоносными ее императорского величества войсками, мне вверенными, разрушена, обезоружена, обращена в ничто. Блистательное взятие Праги и истребление тут при штурме и на баталии знатнейших мятежников армии потрясло до основания все их силы. Покорение Варшавы привело их в состояние невозможности противиться победителям. Неутомимая погоня вслед за ними отправленных войск довершила последнее их уничтожение!»

После взятия Варшавы в Польше оставалось 30 тысяч мятежников. 4 ноября их было уже 20 тысяч. А через 10 дней энергичными действиями суворовских войск все они были «развеяны» или сложили оружие перед победителями. Солдаты и офицеры были сразу отпущены по домам. Военачальники, давшие обещание не воевать против России, могли остаться в Польше или получить паспорта на выезд за границу.

«Так кампания кончена! — рапортовал Суворов. — Везде спокойно, войск польских больше не существует, только его величеству королю оставлено гвардии 600 пехоты и 400 кавалерии. Сверх того в Варшаве 300 полицейских солдат» (Д III. 431).

Полководец с января по октябрь 1795 г. управлял Польшей, не допуская ущемления достоинства страны и народа (Д III. 429–513). Со всеми поляками он велел «поступать весьма ласково и дружелюбно» (Д III. 419, ср. 415, 418). Царский двор был обозлен кротостью и бескорыстием Суворова, но вынужден хоть на время спрятать ядовитые жала. «Ура! Фельдмаршал Суворов! — поздравила Александра Васильевича императрица. — Вы знаете, что я без очереди не произвожу в чины. Не могу обидеть старшего; но вы сами произвели себя фельдмаршалом!»[91]

Суворов был счастлив, обойдя в чинах многих соперников. На грудь ему летели ордена разных государств. Слава полководца была неоспорима по всей Европе. Но фельдмаршал не обольщался прочностью своего положения. Он помнил, как после взятия Измаила был осыпан милостями — и отправлен на годы на строительство укреплений, имея одну, зато драгоценнейшую награду — саблю турецкого главнокомандующего, подаренную ему солдатами.

«У меня семь ран, — говорил Суворов, — две получены на войне и пять — при дворе». В другом тексте, относящемся к более позднему времени, его слова звучат иначе: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне и пять при дворе. Все последние раны — смертельные».

Содержание руководителей восстания в заключении полководец воспринял как личное бесчестье: «Изрядно, что хорошо они содержатся, но мой пароль тем не содержан, в нем — забытие прежнего, и они вольны. Стыдно России так их бояться, ниже остерегаться. Польша обезоружена. Пора им домой… Мне совестно» (П 513).

Раздел Польши 24 октября 1795 г., через неделю после отзыва оттуда Суворова, уничтожение ее государственности зачеркнули добродеяния полководца полякам. Польша была поделена между Австрией и Пруссией, а белорусские и украинские земли отошли к России. Литву поделили Россия и Пруссия.

Ненависть поляков несправедливо обрушилась на Суворова. Генерал Ян Домбровский, Александром Васильевичем «уволенный с паспортом в поместье в Саксонию», в 1797 г. создал под началом генерала Бонапарта два польских легиона в Италии. Легионы служили французам разменной монетой: то распускались, то призывались вновь как пушечное мясо (а в конце концов были отправлены воевать с неграми и вымерли от болезней на о. Сан-Доминго). Столкнувшись с ними — и разгромив — в Итальянском походе, Суворов был огорчен несправедливым к себе отношением и тем, что офицеры нарушили слово не воевать против России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.