23. О руинах и об евреях, спасшихся от смерти

23. О руинах и об евреях, спасшихся от смерти

Из городка моего рождения Свинцяна я бежал ночью, украдкой, 17 месяцев назад, 6 марта 1943. Оставил гетто, обреченное гибели, среди евреев которого были члены моей семьи. 6 июля 1944 я шагал в приятном свете солнечного дня по улицам городка, как один из его освободителей, с автоматом на груди, с чувством радости, смешанной с печалью. С того момента, когда дождливой ночью покинул гетто, я мечтал об этом миге, когда войду в городок с передовыми частями советской армии. Эту картину я рисовал в своем воображении бесчисленное число раз. Думал, куда я пойду первым делом, что скажу знакомым и прошлым друзьям, которые повернулись ко мне спиной или надсмехались надо мной, когда я шагал по этим улицам униженным, с желтой звездой Давида на спине. И вот, мечта моя осуществилась!

Мы шагали по городку, в значительной части превращенному в руины. Дома евреев были разрушены грабежами местного населения, после депортации хозяев этих домов в Полигон. Деревянные дома были сожжены, и только печные трубы торчали, как памятники общины, которая здесь жила и была уничтожена. Немногие каменные дома в центре городка частью сохранились, частью сожжены. Остались лишь задымленные стены.

На территории гетто не сохранилось ни одного дома, только — баня. Груды камней, обугленные деревянные стены, мотки проволоки от жалюзи — вот всё, что осталось от гетто. Я нашел место, где проживали члены моей семьи поколение за поколением: "Шулхойф" (двор синагоги). Часами бродили мы, я и Борис Йохай, по руинам гетто, и ни звука не вырывалось из наших уст. Когда мы покидали это место, он было полно жизни. Вернувшись, мы нашли лишь руины и безмолвие, разруха стыла вокруг нас.

Две синагоги, старая и новая, символы еврейской жизни, превратились в груды кирпичей. Вдалеке, за руинами гетто, вздымались в небо колокольни католической и православной церквей. На минуту обрадовался, что дома разрушены. Лучше так: не придут сюда чужаки, и не будут наслаждаться жизнью на руинах еврейской жизни, которая здесь вершилась. Мы посетили еврейское кладбище, которое тоже было разрушено. С трудом нашли могилы наших товарищей из подпольной группы — Гершки Бака и Рувки Миядзяльского.

Спустя несколько дней мы, все евреи из соединения "Вильнюс", вышли на Полигон, место расстрела евреев городка, оставив в Ново-Свинцяне возниц, доставивших нас туда. На Полигоне мы хотели остаться без сопровождающих. Только те, кто прошел все круги ада, и спасся от гибели, — должны были уединиться и объединиться с памятью членов общины, памятью погибших родных. Прошли пешком несколько километров до Полигона. Дошли до места, где был барачный лагерь, куда загнали 27 сентября 1941 тысячи евреев из окружающих городков и местечек, держали взаперти 10 дней до того, как их расстрелять. Ничего не осталось от барачного лагеря. Немцы его снесли, превратив это место в пустошь, куда не ступает нога человека. Оттуда перешли к редкой рощице у небольшого ручья, добрались до забора из колючей проволоки, на которым висели предупреждающие надписи на немецком и литовском языках — "Вход запрещен!" Миновали забор, и нашему взгляду открылся свеженасыпанный холм длиной в 200 метров и шириной — в 40 метров. Под этим искусственным холмом были скрыты рвы, в которых погребены семь тысяч евреев. Холм был насыпан привезенной землей, чтобы покрыть трещины и провалы, образовавшиеся над братскими могилами. Несколько раз немцы покрывали могилы слоем земли, чтобы скрыть образующиеся заново трещины.

Мы стояли, замерев, перед этим холма в безмолвии, соединившись с памятью погибших. Перед моим взором вставали страшные картины того, что происходило здесь 7–8 октября 1941, слышали вопли, сопровождавшие массовые расстрелы. Безмолвие смерти стояло вокруг, даже птицы удалились от этих мест, не слышалось их пения. Я отвернулся, чтобы скрыть слезы. Мы стояли, застыв на месте, не чувствуя движения времени. На Полигоне время потеряло свой смысл. В темноте вернулись в Свинцян.

Мне стало известно, что моя сестра Рахиль находится в Вильно. Я получил отпуск на несколько дней, чтобы ее проведать. Трудно представить радость нашей встречи. Всю ночь мы рассказывали друг другу всё, что с нами случилось с момента, когда мы расстались в гетто Вильно в конце апреля 1943. Рахиль пришла в Вильно с партизанами из Рудницких лесов. Они участвовали в освобождении города. Мы вспомнили родителей, судьба которых была нам неизвестна. Рахиль сказала, что мой товарищ Мотка Зайдель, которого я последний раз встретил в гетто Вильно в апреле 1943, спасся и находится в Вильно. На следующий день мы встретились, и рассказ его о том, что он пережил, потряс меня.

Во время уничтожения гетто Вильно и последней депортации в Эстонию 23 сентября 1943, Мотка прятался в "малине" — подвале дома на территории бывшего гетто. Вместе с ним там нашли убежище еще 70 человек. Они скрывались в "малине" пятьдесят дней. Положение их ухудшалось со дня на день, таяли съестные припасы и вода. Люди умирали. Их погребали там же, в "малине", отчаяние охватило оставшихся в живых. Часть людей покинула "малину" в поисках другого убежища. Некоторые из них были схвачены, и на допросах в гестапо открыли место убежища. Немцы пришли туда, женщин и детей увезли в Понары и там расстреляли. Мужчин, среди которых был и Мотка, держали в гестапо до начала декабря, после чего и они, 50 человек, были увезены в Понары, уверенные, что их везут на расстрел, но, к удивлению, немцы использовали их для другой цели. Они должны были раскопать массовые могилы расстрелянных в Понарах, более ста тысяч трупов, извлечь их и сжечь. То же самое было сделано во всех местах массовых захоронений жертв расстрелов с целью — замести следы массовых убийств, совершенных "эйнзацгруппами". Спецгруппа СС была создана для этой цели по приказу рейхсфюрера Гиммлера.

В Понарах немцы разделили людей на группы, дав каждой определенное задание: раскапывание могил, извлечение трупов, складывание их в груды и сжигание, перемалывание костей с целью развеять перемолотую массу. Немцы приказывали оставить в ямах немного трупов и засыпать. Если в будущем раскопают могилы, обнаружат в них отдельные тела, а не тысячи. Люди в группе Мотки узнавали трупы знакомых, членов семьи, а один — тело жены. В начале люди были в шоке, до впадения в безумие, но потом постепенно привыкли к этой работе. Тяжкие дни проходили над ними, когда они видели привозимых в Понары и расстреливаемых евреев, трупы которых они должны были сжигать. По найденным документам было видно, что это евреи из западной Европы.

Мотка и его товарищи по работе держались в яме глубиной в 8 метров и диаметров в 15 метров. После рабочего дня они спускались в яму по лестнице, которая потом забиралась, а утром по ней они поднимались на работу. Яма была ограждена колючей проволокой и окружена поясом мин. Эсэсовцы охраняли их круглые сутки. На ноги им были одеты кандалы с цепями, которые давали возможность передвигаться, но не бежать.

Людям было ясно, что после завершения всех работ они будут расстреляны немцами, ибо, во-первых, были евреями, во-вторых, чтобы все секреты массовых расстрельных рвов у Понар унести с собой в могилу. Среди людей организовалась группа, включая Мотку, решившаяся на побег. Они пришли к выводу, что единственный способ сбежать — это рыть тоннель из ямы за пределы колючей проволоки и мин. Рыть они начали в феврале 1944. Рабочими инструментами служили жестянка и ладони. Работали ночами. Землю прятали под настилы, на которых спали, и так немного приподняли основание ямы, а также выносили землю в карманах, поднимаясь на работу. Труднее всего было определить направление тоннеля. Работу завершили в начале апреля. Длина тоннеля от ямы до выхода была 30 метров, сам проход — 50 на 50 сантиметров. Работали лежа, ползком. Бежали они ночью 15 апреля 1944. За несколько часов до этого распилили ножные кандалы напильником, найденным среди трупов. Сорок человек сумели выбраться через тоннель, и тут их обнаружили немцы, осветили территорию ракетами и открыли огонь. Двадцать пять беглецов погибло или было схвачено. Пятнадцати удалось сбежать. Часть из них, в том числе Мотка, добралась до леса Рудники, и присоединилась к партизанам. Мотка участвовал в освобождении Вильно.

Несколько дней я находился в городе. Там собралось около тысячи евреев, включая шесть сотен партизан, вернувшихся из лесов Нарочь и Рудники. Среди остальных были те, кто сумел бежать из трудовых лагерей Вильно до того, как немцы уничтожили лагерников за десять дней до освобождения города. Были также десятки людей, которым удалось скрываться долгие месяцы и удостоиться радости видеть убегающих немцев. Я шатался долгими часами по городу, который в прошлом назывался "Литовским Иерусалимом". На территории бывшего гетто много домов уцелело, но место было пусто. В некоторых домах проживали местные жители. От синагоги "гаона из Вильно" и других синагог, составлявших гордость евреев города, остались одни руины.

Я вернулся в Свинцян. В городок стали возвращаться евреи, которые спаслись. Часть пришла из партизанских отрядов, другие вернулись из убежищ у крестьян, которые их прятали. Некоторые приехали из Советского Союза, когда узнали, что Свинцян освобожден. Так в городке собрались десятки спасшихся евреев, в большинстве одиночки. Детей не было.

Встреча с бывшими нашими соседями была весьма болезненной. Большинство местного населения относилось к нам враждебно, пытаясь это скрыть. Первый вопрос в любом месте был: "Как это вы остались в живых?" Это спрашивали не из любопытства. В голосах их слышалось огорчение тем, что мы остались живыми. Для многих из них мы были живыми свидетелями их неподдельной радости, с которой они встречали немцев. Мы видели их стоящими по сторонам дороги и надсмехавшимися над нами, когда нас депортировали в Полигон. У части из этих людей было имущество, награбленное из еврейских домов или оставленное им евреями во время депортации. Другие обосновались в домах евреев, и боялись, что оставшиеся в живых евреи заставят их выселиться. На этой почве вспыхивали скандалы и столкновения. Евреи, спасшиеся от гибели, лишенные всего, требовали вернуть им их вещи, и то, что принадлежало членам их семей. Жители возвращать не хотели. Возникла проблема с детьми некоторых евреев, которые были переданы младенцами знакомым христианам во время депортации в Полигон или перед ликвидацией гетто. Мы делали большие усилия, чтобы вернуть детей в еврейские семьи. Священник в своих проповедях требовал не отдавать детей, а растить их христианами. Многое сделал в этом деле мой товарищ Сендер Краский, солдат советской армии, вернувшийся в Свинцян, после того, как вылечился от ранения. Он рассказал мне обо всем, что с ним произошло с момента, когда он бежал в Советский Союз во время вторжения немцев. После месяцев скитаний по дорогам, он добрался до города Горького на Волге, восточнее Москвы. Добравшихся туда беженцев, среди которых был и Сендер и другие из Свинцяна, послали на работу в колхозы. С приближением немцев к Москве, осенью 1941, Сендер был мобилизован в трудовую армию и занимался строительством оборонительных сооружений на подступах к Москве. Зимой работа его завершилась, и он уехал на юг, в Казахстан. Когда было опубликовано сообщение о создании литовской дивизии в рамках советской армии, он мобилизовался туда вместе с десятками евреев из Свинцяна. Но Сендера в дивизию не взяли, так как ему еще не исполнилось восемнадцати лет. В армию он сумел попасть лишь в конце 1943, в отделение дивизионной разведки. Он воевал на Лениградском, финском, эстонском и литовском фронтах, участвовал в освобождении концентрационного лагеря "Кайзервальд" около Риги, и там встретил некоторых, спасавшихся в в канализационных колодцах, от которых впервые узнал о массовых уничтожениях евреев. Сендер был трижды ранен, и последний раз тяжело в разведке боем, потерял глаз. Более 35 парней из Свинцяна и округи погибло на фронтах, десятки были ранены и остались инвалидами. Еврейская молодежь из моего и других городков мужественно сражалась на фронте, и могилы их разбросаны по территории Советского Союза.

Оставшиеся в живых евреи, собравшиеся в городе, стали как бы единой семьей, помогали друг другу, и все свободное время проводили вместе. Нас было мало, одна комната была достаточной, чтобы вместить всех "евреев Свинцяна". Те, кто вернулся из Советского Союза, рассказывали, что и там, и на фронте, натыкались на многие случаи антисемитизма. Нацистская пропаганда сделала свое дело в районах, оккупированных нацистами, и даже там, где их не было. Вернувшись в города, освобожденные от нацистов, такие, как Киев, Одесса, евреи наткнулись на сильный антисемитизм. Война, в которой они участвовали и пролили столько крови, не привела к ослаблению антисемитизма или его исчезновению, а, наоборот, усилила его.

С приближением полного и окончательного разгрома нацистской Германии, нас все чаще посещали мысли о нашем будущем. Мы ясно видели, что день победы не будет нашим праздником. Наш мир был начисто уничтожен, и даже день победы не сможет восстановить заново жизнь, которая была разрушена до основания, отменить вражду против нас и наше одиночество. Пока мы сражались, единственной нашей целью было победить Германию. Мы не думали о завтрашнем дне, после ее падения. Но когда ее существованию оставались считанные дни, нам начало не давать покоя наше будущее. У меня же колебаний не было: после падения Германии мой путь пролегает в страну Израиля! Я не знал, как это осуществить, но мне было ясно: что бы ни было, я доберусь туда. Планы эти я держал в секрете, ибо советский режим жестоко наказывал за сионистские идеи и деяния. Несмотря на все это, я сказал в одной из бесед о нашем будущем после войны: "Здесь, на руинах, когда вокруг свирепствует против нас вражда, мы не построим заново наши дома. В тот день, когда Германия будет побеждена и закончится война, нам следует уезжать в страну Израиля. Только там мы сможем жить, как евреи и заново строить наше будущее". Молчание воцарилось в комнате, где некоторые из присутствующих были коммунистами, далекими от идеи страны Израиля. Молчание это говорило о том, что, может быть, я ошибся, выразившись столь откровенно, но сказанного не вернешь. Мои слова удивили слушателей. В продолжение беседы они согласились со мной. Трагические события, случившиеся с нами, отмели идеи прошлого. И главным уроком этих событий было то, что мы не можем полагаться на милость народов, в среде которых мы жили.

Мы ждали дня победы — но война продолжалась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.