ЭТАПЫ СМЕРТИ

ЭТАПЫ СМЕРТИ

Ночью в октябре 1941 года военнопленных бойцов и командиров Красной армии немецкие оккупанты гнали через Смоленск. А затем в центре города их расстреливали. Спустя два года свидетели и очевидцы показали: на протяжении примерно 2-х километров по всей Советской улице и далее по обеим сторонам дороги лежали трупы с разбитыми головами и обезображенными лицами.

Около здания Сбербанка на Советской улице стояли две большие грузовые немецкие автомашины, нагруженные выше бортов трупами военнопленных, расстрелянных немцами, кровь из автомашин стекала на тротуар. На дороге стояли лужи крови.

«Когда пригнали в центр города, то учинили кровавое побоище по всем главным улицам: Советской, Рославльской, Киевское шоссе, Дзержинской и другим, в упор расстреливали военнопленных и избивали прикладами. Всю ночь были слышны из квартиры автоматная стрельба, стоны и крики военнопленных».

Всего за одну ночь на 20 октября 1941 года в Смоленске было расстреляно не менее 5000 советских военнопленных. Немцы не нашли ничего проще, чем закопать их в двух местах. Одно захоронение было обнаружено около крепостной стены в центре города в Сосновском саду (могила размером 55x5 м), и второе захоронение находилось во дворе Дома Красной армии (могила размером 20x3 м).

Из дневника Ивана Алексеевича Шарова (1942 г.):

«26/IV. Высадили в местечке Бадорф. Погнали пешком с большой охраной и собаками. Идти пришлось в гору. Лагерь оказался на высоте 800 м над уровнем моря… Сил не было идти, охрана подгоняла… В лагере нас приняли с плетками, дубинками и другими предметами, выстроили на площади. Потом начали разбивать по специальностям… Проходили и забирали у кого что получше из барахла, отбирали все, кроме вещевых сумок…

10/V. Режим в этом лагере такой: утром подъем мгновенный, кто опаздывает, тот избивается до полусмерти, будь он больной или здоровый, причины не спрашивают…

В 7 часов выгоняют за хлебом и чаем. Это происходит так: в бараке 500 человек, выйти надо за одну минуту, а выход один. Возле него стоит полицай и бьет людей плеткой… Еще 5—6 немцев бегают по бараку и тоже бьют зазевавшихся плетками… Люди встали в строй — опять бьют, пошатнулся ли, не застегнулся… Подходишь к окну, получаешь 150 гр. хлеба — хлеб на 60% из свеклы сладкой, к зубам прилипает, 300 гр. чаю и 10 гр. маргарину. Что получишь больше — из тебя выбьют…

После завтрака — на работы, таскать камни весом по полтора-два пуда… Охрана при этом еще и петь заставляет. Кто плохо поет, заставляют ползать по-пластунски и петь, а охранники бьют ползающих плеткой или прикладом. Потом командуют: вставай-ложись, вставай-ложись, и так до тех пор, пока человек в беспамятстве не свалится. Тогда его обливают водой, опять бьют, а потом несут в санчасть… Такие мало выживают, через 3—5 дней умирают… Обед тоже с избиениями…

После обеда опять рассылают на разные работы, могут заставить камень возить на большой телеге, которую обычно тянут 4 лошади… Наложим в нее камня, человек 20—26 впрягаются, садится в телегу солдат с большой плеткой, бьет, а мы везем… Люди были и так плохи, а теперь и вовсе стали доходить…»

В середине января 1943 года советские войска захватили у села Алексеевка под Сталинградом пересыльный лагерь военнопленных Дулаг-205.

На территории лагеря и рядом с ним были обнаружены тысячи трупов военнопленных красноармейцев и командиров, умерших от истощения и холода. Были освобождены несколько сот истерзанных, истощенных от голода и до крайности измученных бывших военнослужащих Красной армии.

…Капитан германской армии Лянгхельд Вильгельм, бывший офицер контрразведки (абвер-офицер), 52 года, член национал-социалистической партии с 1933 года, показал: «Немецкое командование рассматривало русских военнопленных как рабочий скот, необходимый для выполнения различных работ.

Русских военнопленных, содержащихся в Алексеевском лагере Дулаг-205, как и в других немецких лагерях военнопленных, кормили впроголодь — лишь для того, чтобы они могли на нас работать.

…Зверства, которые мы чинили над военнопленными, были направлены на истребление их, как лишних людей.

Кроме того, я должен сказать, что в своем поведении с русскими военнопленными мы исходили из особенного отношения ко всем русским людям, существовавшего в немецкой армии.

В германской армии по отношению к русским существовало убеждение, являющееся для нас законом: “Русские — неполноценный народ, варвары, у которых нет никакой культуры. Немцы призваны установить новый порядок в России”. Это убеждение было привито нам германским правительством.

Мы знали также, что русских людей много и их необходимо уничтожить как можно больше, с тем чтобы предотвратить возможность проявления какого-либо сопротивления немцам после установления нового порядка в России.

…Издевательства над русскими военнопленными чинились как солдатами, так и офицерами германской армии, имевшими какое-либо отношение к военнопленным».

К слову, в Алексеевском лагере, рассчитанном на 1200 человек, было заключено до 4000 советских военнопленных, размещенных в невероятной тесноте и в жутких антисанитарных условиях.

С начала декабря 1942 года командование 6-й германской армии прекратило снабжение лагеря продовольствием, вследствие чего среди военнопленных возникла массовая смертность на почве голода.

С 5 декабря 1942 года смертность среди военнопленных от голода достигала 50—60 человек в день, и к моменту освобождения лагеря войсками Красной армии погибло около 3000 человек.

…Полковник германской армии Керперт Рудольф, бывший комендант лагеря Дулаг-205, 57 лет, показал: «…Военнопленные были размещены в невероятной тесноте. Они лишены были совершенно возможности лежать и спали сидя…

…С 5 декабря 1942 года среди военнопленных начался настоящий голод, на почве чего среди них наступила большая смертность.

С 10 декабря ежедневно умирало около 50 человек. Трупы военнопленных, умерших за ночь, ежедневно утром выбрасывались из землянок, увозились за пределы лагеря и закапывались».

…Обер-лейтенант германской армии Медер Отто, бывший адъютант коменданта лагеря «Дулаг-205», 48 лет, член нацистской партии с 1935 года, свидетельствовал:

«…Полковник Керперт ни разу не поехал в штаб армии для того, чтобы лично потребовать продовольствие для военнопленных, а писал лишь докладные записки о голоде и смертности в лагере. Эти записки он через меня и других сотрудников лагеря посылал в штаб Куновскому

… 5 или 6 декабря 1942 года, во время одного из докладов Куновскому, я спросил его, не следует ли мне поговорить о положении в лагере с начальником штаба армии. На это Куновский мне ответил, что начальник штаба отсутствует и вообще непосредственное обращение излишне, так как он сам докладывает командованию.

На мой категорический вопрос: “Что же нам прикажете делать через два дня, когда у военнопленных не будет ни одного грамма питания?» — Куновский пожал плечами и сказал: “Придется тогда военнопленных перестрелять”.

Тогда в лагере было еще около 4000 военнопленных».

…Подполковник германской армии Фон Куновский Вернер, бывший обер-квартирмейстер 6-й германской армии, 36 лет, дворянин, сын генерала, заявил: «…Я лично, так же, как и начальник штаба 6-й германской армии генерал-лейтенант Шмидт, как и другие германские офицеры, относился к советским военнопленным, как к людям неполноценным.

Когда военнопленные, будучи измучены голодом, потеряли для нас ценность — как рабочая сила, по моему мнению, ничего не мешало нам расстрелять их. Правда, военнопленные расстреляны не были, но они были уморены голодом. Цель была достигнута.

Свыше 3000 человек, которые могли в связи с разгромом 6-й германской армии выйти на свободу, — нами истреблены.

Я думаю, что и те немногие военнопленные, что остались живы, никогда не смогут восстановить своего здоровья и останутся калеками на всю жизнь».

Из показаний Лянгхельда:

«Обыкновенно я избивал военнопленных палками диаметром 4—5 см, но это было не только в Алексеевке.

Я работал в других лагерях военнопленных: в Дарнице близ Киева, Дергачах близ Харькова, в Полтаве и в Россоши. Во всех этих лагерях практиковалось избиение военнопленных. Избиение военнопленных являлось обычным в германской армии.

… В Полтавском лагере германские солдаты из числа охраны стреляли из мелкокалиберных винтовок в военнопленных за то, что они мочились не в том месте, где это было предусмотрено».

А вот показание бывшего военнопленного по фамилии Алексеев все про тот же лагерь:«…В лагере была большая смертность, причиной этому было следующее: военнопленным за все время моего пребывания в лагере вовсе не выдавалось хлеба, воды… Вместо воды выгребали грязный окровавленный снег в зоне лагеря, после чего были массовые заболевания военнопленных.

Медицинская помощь отсутствовала. Я лично имел 4 раны и, несмотря на мои неоднократные просьбы, — помощь оказана не была, раны гноились.

Немецкие часовые стреляли в военнопленных без предупреждения. Я лично сам видел, как один военнопленный, фамилию его не знаю, во время раздачи пищи пытался ножом отрезать клочок лошадиной шкуры — был замечен часовым, который в упор выстрелил в военнопленного и застрелил его. Таких случаев было много.

Спали на земле в грязи, от холода согреться абсолютно не было места. Валенки и теплую одежду у военнопленных отбирали, взамен давали рваную обувь и одежду, снятую с убитых и умерших…

Многие из военнопленных, не перенеся ужасов обстановки лагеря, сошли с ума.

Умирало в день по 159 человек, а в первых числах января 1943 года в один день умерло 216 человек, о чем я узнал от работников санчасти лагеря.

Немецкое командование лагеря травило собаками-овчарками военнопленных. Собаки сбивали с ног ослабевших военнопленных и таскали их по снегу, а немцы стояли и над нами смеялись.

В лагере практиковались публичные расстрелы военнопленных…»

Советских военнопленных фашисты уничтожали не только потому, что считали их «недочеловеками», но еще и потому, что обреченные на гибель просто иногда им мешали еще и на пути к своему же уничтожению. Об этом очень характерно говорит «Директива полиции безопасности и СД Германии начальникам концентрационных лагерей об уничтожении советских военнопленных» (г. Берлин, 9 ноября 1941 г.):

«Коменданты концентрационных лагерей пожаловались на то обстоятельство, что от 5 до 10% всех советских военнопленных, предназначенных для уничтожения, прибывают в лагеря мертвыми или полумертвыми. Это обстоятельство создает впечатление, будто стационарные лагеря стремятся таким путем избавиться от военнопленных.

В частности, установлено, что во время пеших переходов, например, от вокзала к лагерю, весьма значительное число военнопленных ввиду полного истощения падает по дороге и умирает либо находится в полумертвом состоянии. Их вынуждены подбирать затем средствами транспорта.

Нельзя помешать тому, чтобы немецкому населению становились известными эти факты.

Подобная доставка военнопленных в концентрационные лагеря, как правило, осуществляется силами армии; тем не менее население относит ее за счет войск СС.

В целях предотвращения по возможности подобных случаев в дальнейшем я приказываю немедленно ввести в действие правило, по которому все советские военнопленные, которые явно обречены на гибель (например, больные брюшным тифом) и поэтому не в состоянии выдержать напряжение, связанное хотя бы даже с кратким пешим переходом, больше не доставлялись в концентрационные лагеря, предназначенные для их уничтожения.

Прошу вас незамедлительно сообщить об этом распоряжении всем руководителям соответствующих оперативных команд…

По поручению — Мюллер».

…Вот что показал об отношении германской армии к советским военнопленным, уже находясь в советском плену, бывший начальник отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа генерал-лейтенант Остеррайх Курт:

«В июне 1941 года через два дня после вторжения Германии на территорию Советского Союза я получил еще приказ ставки верховного командования, подписанный начальником управления по делам военнопленных генералом Райнеке.

В этом документе, т.н. “комиссарен-эрлас”, именем фюрера немецким воинским частям, находившимся в походе, и администрации лагерей для военнопленных приказывалось поголовно расстреливать русских военнопленных, принадлежащих к политическому составу Красной армии, коммунистов и евреев.

В последующих приказах ставки говорилось о том, что трупы расстрелянных указанных категорий военнопленных следует закапывать массами в ямах, а при возможности сжигать, снимая при этом с них опознавательные медальоны.

Полученные мною приказы ставки я передал для исполнения подчиненным мне комендантам шталагов ХХ-Б майору Зеегеру, полковнику Больману и подполковнику Дульнигу.

Подполковник Дульниг, выполняя этот приказ, сразу же расстрелял свыше 300 человек военнопленных — политических работников Красной армии, коммунистов и евреев. Трупы расстрелянных были зарыты в массовых могилах на кладбище в районе расположения лагеря ХХ-С.

Выявленные среди военнопленных политработников Красной армии, коммунистов и евреев в соответствии с указанием ставки верховного германского командования коменданты лагерей передавали в зондер-команды СД, где их расстреливали.

Так, комендантами шталагов Данцигского военного округа было передано зондер-команде СД для расстрела около 1200 человек советских военнопленных.

В конце 1941 года или начале 1942 года я опять был вызван в Берлин на совещание начальников отделов по делам военнопленных при военных округах.

Совещанием руководил новый начальник управления по делам военнопленных при ставке верховного главнокомандования генерал-майор фон Гревенитц.

На совещании обсуждался вопрос о том, как поступать с русскими военнопленными, которые в результате ранений, истощений и болезней были непригодны для использования на работах.

По предложению Гревенитца, по этому вопросу высказалось несколько присутствовавших офицеров, в том числе врачи, которые заявили, что таких военнопленных надо концентрировать в одном месте — лагере или лазарете и умерщвлять при помощи яда.

В результате обсуждения Гревенитц отдал нам приказание — нетрудоспособных военнопленных умерщвлять, используя для этого медицинский персонал лагерей.

Возвратившись в Данциг, я через Зеегера, Больмана и Дульнига проводил эти указания в жизнь, причем я предупредил их о том, чтобы умерщвление советских военнопленных производилось бы весьма осторожно, дабы это не стало известным за пределами лагерей.

Летом 1942 года я был командирован на Украину на должность начальника отдела по делам военнопленных при штабе армейской группы “Б”. Прибыв к месту службы, я узнал, что способ умерщвления русских военнопленных ядами там уже применяется.

В октябре 1942 года во время посещения ДУЛАГа в районе Чира комендант лагеря доложил мне, что в течение только одной недели им было умерщвлено при помощи яда 30—40 истощенных и больных советских военнопленных.

В других лагерях неспособных к труду русских военнопленных просто расстреливали. Так, например, во время посещения летом 1942 года ДУЛАГа № 125 в гор. Миллерово комендант лагеря на мой вопрос о том, как он поступает с нетрудоспособными русскими военнопленными, доложил, что в течение последних 8 дней им было расстреляно по указанным выше мотивам около 400 русских военнопленных.

Находясь на Украине, я получил из ставки совершенно секретный приказ, подписанный Гиммлером, о том, что с августа 1942 года должно производиться клеймение русских военнопленных определенными знаками.

Русские военнопленные содержались в лагерях в тяжелых условиях, питались плохо, терпели моральные унижения и умирали от холода и заболеваний.

Так, в шталагах Данцигского военного округа только вследствие истощения и болезней умерло свыше 40 тысяч человек, а в подчиненных мне шталагах на Украине 6—9 тысяч русских военнопленных, трупы которых зарывались массами или одиночками в ямах в районах расположения лагерей.

Особенно велика была смертность военнопленных, взятых на работу из лагеря в районе гор. Острогожска. Из этих военнопленных вследствие содержания их в окопах и ямах (октябрь 1942 г.), истощения и развития тяжелых желудочных и инфекционных заболеваний ежедневно умирали десятки и сотни людей.

Аналогичное положение русских военнопленных имело место и при этапировании их.

Многие поступавшие ко мне военнопленные были в тяжелом физическом состоянии, обессилены и неработоспособны, в рваном обмундировании и без обуви вследствие того, что военнослужащие германской армии отбирали у военнопленных сапоги, обмундирование, белье и другие вещи.

Пленных привозили в крытых или открытых товарных вагонах, где им приходилось и оправляться. Десятки дней они не могли умываться из-за отсутствия воды, получали голодную норму пищи.

В начале 1942 года при следовании эшелона с русскими военнопленными с Украины в гор. Торн умерло приблизительно 75 человек, трупы которых не убирались и лежали в вагоне вместе с живыми людьми. В этих вагонах стоял зловонный трупный запах. Около 100 человек военнопленных, не выдержавших такого положения и пытавшихся бежать, были расстреляны.

За время моей деятельности в Данцигском военном округе ко мне поступило 12—13 эшелонов по 1000—1500 русских военнопленных в каждом. В этих эшелонах в пути следования умирало приблизительно 50—100 человек русских военнопленных.

В октябре 1942 года в Харьков прибыл эшелон с русскими военнопленными. В Харькове выяснилось, что в этом эшелоне из 1500 человек недостает около 150. При выяснении оказалось, что 75 человек умерло в пути следования от голода, а их трупы находились неубранными в вагонах. Остальные 75 человек пытались бежать, но были схвачены охраной и расстреляны на месте.

Не лучше обстояло дело и в лазаретах для русских военнопленных. При посещении Харьковского лазарета для русских военнопленных я видел, что тяжелобольные были размещены в помещениях, где не было отопления и все окна выбиты, а больные не имели одежды и обуви. В результате в этом госпитале ежедневно умирало от истощения и эпидемических заболеваний 200—300 человек.

Должен также указать, что в подчиненных мне лагерях на Украине одновременно с военнопленными в отдельных бараках содержалось под арестом до 20 тысяч советских граждан, взятых в качестве заложников из ряда районов Украины, охваченных партизанским движением…»

Уничтожая советских военнопленных, немецкие «хозяева» не отличались оригинальностью. Они не хоронили, а закапывали свои жертвы, практически рядом с местом преступления. Так, в избранном ими под лагеря военнопленных поселке Дарница, что находился на левом берегу Днепра в 12 км от Киева и его окрестностях, фашисты закопали более 68 тысяч трупов военнопленных и других советских граждан.

На территории леса, около большого лагеря таковых находилось 11 тысяч, на кладбище и прилегающих к нему участках — 40 тысяч и в других местах Дарницы и ее окрестностях — 17 тысяч.

Судебно-медицинское исследование трупов показало, что «в подавляющем большинстве случаев причиной смерти были сквозные огнестрельные ранения головы с раздроблением костей черепа и обширными трещинами. Такие повреждения получаются при выстрелах из оружия сильного боя, как винтовка. В меньшем количестве встречаются обширные проломы черепа с вдавлением костей на значительном протяжении и оскольчатые переломы нижней челюсти. Подобного рода повреждения возникают от ударов с большой силой тупым, твердым, тяжелым предметом, каким надо считать приклад винтовки. Отдельные трупы, где отсутствуют повреждения, относятся к погибшим от голодания и инфекционных заболеваний.

Данные исследования трупов, извлеченных из могил и ям на кладбище, дают основания считать, что причиной смерти послужило голодание или инфекционные заболевания.

Во всех случаях огнестрельных ранений головы входные отверстия расположены в затылочной области и височной. Проломы черепа от действия тупогранных предметов находятся преимущественно в височно-теменной и лобной областях. Все эти повреждения относятся к категории смертельных.

Доказательством смерти от голодания являются истощенный вид трупов, полное отсутствие подкожной жировой клетчатки, отсутствие следов пищи в желудке и кишечнике. Это находит подтверждение также и в показаниях многочисленных свидетелей, удостоверяющих, что в лагерях военнопленных систематически лишали пищи, что неизбежно вело к смерти от истощения.

Определенный возраст погибших (20—40 лет), огромное количество трупов в разрытых могилах и ямах, разновременность погребения и однородные причины смерти свидетельствуют о систематическом, умышленно проводимом умерщвлении военнопленных, которое имело в виду преимущественно лиц мужского пола в самом цветущем периоде жизни…»

В Каунасе, в форте № 6 фашистские оккупанты создали лагерь военнопленных под № 6.

Когда Советская армия освободила этот город, в лагерном дворе Чрезвычайная государственная комиссия обнаружила 67 стандартных могил размером 5x2,5 м каждая.

Из ее сообщения мы можем узнать, что в канцелярии лагеря был найден план кладбища № 5 с точным нанесением могил и указанием количества трупов. «Из этого плана видно, что на одном только кладбище № 5 похоронено 7708 человек, всего же, как свидетельствуют лагерные документы, здесь похоронено около 35 тыс. военнопленных», — говорится в указанном документе.

В самом Каунасе также располагался лагерь для военнопленных, расположенный на юго-западной окраине аэродрома, но только без номера. «Вблизи лагеря были обнаружены 13 могил размером 25x2м, 5 могил размером 12x2 м и 1 могила размером 15x15 м. При раскопках этих могил на глубине 3-4 м найдены трупы людей, одетых в серые шинели и защитного цвета обмундирование. На основании раскопок, документов и показаний свидетелей комиссия установила, что здесь, в районе аэродрома, замучено и погребено 10 тыс. советских военнопленных».

Вблизи города Алитус немцы организовали еще один лагерь для военнопленных под № 133. В нем погибло от расстрелов, голода, холода и сыпного тифа не менее 35 тысяч человек.

Другой лагерь на территории Литвы немцы открыли на месте бывшего военного городка в городе Вильня. Смертность военнопленных в нем никогда не опускалась ниже цифры 150 человек в сутки. Трупы закапывали в 200 м от лагеря. Общее число жертв, истребленных в этом лагере, составило 60 тысяч человек.

В результате подсчета страшных цифр государственная комиссия установила, «что во всех перечисленных лагерях на территории Литовской ССР немцы уничтожили не менее 165 тыс. советских военнопленных…»

На территории Латвии лагерь для военнопленных фашисты организовали в Риге. Шталаг № 350, расположенный по двум улицам города, просуществовал с июля 1941-го до октября 1944 года. В нем и в его отделениях немцы замучили и расстреляли более 130 тысяч советских военнопленных. В Риге и ее окрестностях государственная комиссия обнаружила 12 мест массового захоронения.

В лагере для советских военнопленных — в Даугавпилсе (шталаге № 340) — за три года погибло от голода, истязаний и расстрелов свыше 124 тыс. человек.

В лагере в Цайтхайне (в 20 км юго-восточнее Мюльберга) от болезней и истощения умерли до 60 тысяч военнопленных. Всего же там было захоронено около 140 тысяч советских военнопленных.

Безусловно, такая высокая смертность советских военнопленных, их болезни не могли не раздражать прежде всего хозяев немецких предприятий, где постоянно требовалась самая дешевая рабочая сила, трудившаяся с полной отдачей.

Например, в письме правления завода «Фарбен» в Ландсберге командующему военным округом Франкфурт от 24 января 1942 года с большой обеспокоенностью говорилось: «Вы знаете, что в конце ноября 1941 г. в наше распоряжение прибыли 500 советско-русских военнопленных. Из прилагаемого отчета вы узнаете о положении, которое сложилось в связи с этим на строительной площадке. Вы поймете, что необходимо немедленно изменить существующие условия.

С самого начала советско-русские рабочие мало работали из-за плохого питания. За истекшее время многие советско-русские умерли, а еще большее число не появляется на строительной площадке по болезни. Например, 22 января 1942 г. картина была такова: прибыли 500 советско-русских военнопленных. Двое сразу же возвращены в основной лагерь (шталаг), 33 работают в лагере, 82 умерли, 198 больны.

Осталось 315. Из них пригодны для работы 185.

Из этого списка видно, что только 37% из прибывших рабочих заняты на строительной площадке. Большое количество больных, которое превышает число работающих, естественно, препятствует использованию русских военнопленных в военной промышленности.

Работа, которую выполняют упомянутые выше 37%, становится все хуже изо дня в день. Вы получите подтверждение этих сообщений в отчетах отрядов безопасности, но это лишь единичные примеры инцидентов, происходящих все время. Мы хотим подчеркнуть, что существующее положение оказывает самое пагубное влияние на дисциплину. Немецкие рабочие возмущены мягким отношением к русским. Воздействие русских на сербских и французских рабочих также ужасно, так как они следуют примеру русских и все больше и больше уклоняются от работы, часто издеваясь над приказами охраны. В этих условиях, если не последует вмешательства вооруженных сил, мы должны будем возвратить советско-русских военнопленных в основной лагерь, ибо боимся пагубного влияния и отказываемся брать на себя ответственность за дальнейшее…»

Чем хуже становилось положение Германии на Восточном фронте, тем больше ей требовалось дешевой рабочей силы.

Например, 8 июля 1943 года начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии Кейтель подписал распоряжение о направлении военнопленных на работу в угольную промышленность. В нем указывалось: «7 июля фюрер приказал с целью проведения расширенной программы производства чугуна и стали во что бы то ни стало обеспечить добычу необходимого количества угля, для чего покрыть имеющуюся потребность в рабочей силе за счет военнопленных.

Фюрер требует срочного принятия следующих мер, направленных на предоставление угольной промышленности дополнительно 300 тыс. рабочих.

1. Из имеющихся в наших руках советских военнопленных (исключая находящихся в Финляндии и Норвегии, а также на работах в армии) генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы совместно с начальником штаба верховного главнокомандования вооруженными силами (отдел военнопленных) должны направить в горную промышленность до 1 сентября 1943 г. непрерывно следующими друг за другом партиями 200 тыс. военнопленных, способных к работе на шахтах. Если им требуется замена, она будет предоставляться генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы.

2. При дальнейшем поступлении новых советских военнопленных потребности угольной промышленности должны удовлетворяться в первую очередь.

Все военнопленные, взятые на Востоке после 5 июля 1943 г., должны быть переданы в лагеря военного ведомства и оттуда непосредственно или в порядке обмена на работающих у других потребителей рабочей силы для применения в угольной промышленности. Председатель имперского объединения угольной промышленности с настоящего времени имеет право набирать через свои органы людей в лагерях военного ведомства.

3. Все без исключения советские горняки, работающие в любых местах использования военнопленных, должны быть направлены в соответствии со своей профессией, при условии замены, в горную промышленность через генерального уполномоченного по использованию рабочей силы».

Далее в документе следует 4-й пункт, в котором в очередной раз подтверждается использование оккупантами в качестве военнопленных абсолютно гражданских лиц:

«Мужчины в возрасте от 16 до 55 лет, захваченные в борьбе с бандами в зоне военных действий, фронтовых тылах, комиссариатах восточных областей, генерал-губернаторстве и на Балканах, отныне считаются военнопленными. То же самое относится к мужчинам этой категории во вновь завоеванных областях Востока.

Они должны отправляться в лагеря военнопленных, а оттуда на работу в Германию. Об учете членов их семей и дальнейшем обращении с ними начальник генерального штаба сухопутных сил и рейхсфюрер СС издадут каждый в пределах своей компетенции необходимые согласованные распоряжения…»

В феврале 1944 года Управление по распределению рабочей силы Германии издало распоряжение, в котором 104 английских военнопленных рабочей команды № Е-351, работающих на бумажной фабрике «Генрихсталь», должны были быть заменены 160-ю советскими военнопленными.

В самом распоряжении такая замена объяснялась довольно просто: «Пополнение команды до 160 человек английскими военнопленными невозможно, так как при осмотрах лагеря в течение последних месяцев представителями соответствующих военных округов было установлено, что имеющегося помещения едва хватает для 104 английских военнопленных, тогда как русских военнопленных оно без затруднений могло бы вместить 160 человек. Пополнить недостаток в рабочей силе, образовавшийся вследствие мобилизации рабочих и служащих предприятия в армию и естественной убыли, из местных ресурсов невозможно, так как таковых не имеется и в ближайшем будущем не предвидится…»

Стоит отметить, что этапов смерти для советского военнопленного было немало, но пройти их всем, по понятным причинам, никогда не удавалось. Сам момент пленения, движение в колонне в лагерь, голод, болезни, тяжелейший и изнуряющий труд, истязания и избиения — все это без всяких исключений можно назвать этапами смерти. Это была не просто неволя, а неволя под зверьми-оккупантами.

Итак, советские военнопленные прибывали в лагерь (шталаг), находящийся за границей: в Польше или в Германии.

Вновь прибывших размещали в специальном первом блоке, где держали в течение недели. Выживших после долгого переезда направляли в третий санитарный блок, где они проходили через душ и отделение обработки одежды, а затем их держали в карантинном блоке до трех недель.

Пленные размещались в бараке по 150—200 человек. Расположившись на голом полу, они принимали пищу и на нем же спали, разместившись ногами друг к другу.

После окончания карантина военнопленных регистрировали, заводя на них личное дело. Абсолютно на каждого заводилась учетная карточка. В ней указывались: фамилия, имя и отчество, вероисповедание, дата и место рождения, имя матери (гражданство), национальность, семейное положение, место последнего жительства, фамилия, имя и адрес близкого человека — для разных сообщений, в частности, о смерти. Отмечалось также состояние, в каком пленный доставлен в лагерь — здоровым, заболевшим или легко раненым, но способным работать. Указывалась гражданская специальность или профессия, род войск и номер войсковой части, в которых служил пленный, и военное звание. Записывали также рост, цвет волос и наличие особых примет. Кроме того, на карточке делали (снизу справа) чернильный отпечаток указательного пальца правой руки и приклеивали фотографию пленника размером 3x4 см (…). Перед фотографированием вешали на бечевке на грудь черную фанерную доску, на которой записывали мелом личный лагерный номер. Его стирали перед съемкой другого пленного. После фотографирования следовала выдача металлического жетона с личным номером, который полагалось всегда носить надетым на шее или на руке, как часы. Из воспоминаний Ю.В. Владимирова известно, что после регистрации пленных направляли на вещевой склад. Там выдавали целое и чистое, но ношеное нижнее белье с очень длинной рубашкой. Взамен тонких советских гимнастерок и брюк — галифе или полугалифе — пленные получали перекрашенные в темно-зеленый цвет старые (даже времен Первой мировой войны) немецкие и трофейные — французские, бельгийские, британские или другие — суконные мундиры и брюки, которые немцы предусмотрительно приберегли. Обычно наши люди не сменяли лишь добротные серые шинели и шапки-ушанки. Многим, однако, приходилось расстаться со своими изношенными старыми шинелями из тонкого сукна, которые зимой почти не грели. Таким же образом обстояло дело и с пилотками. Снимали и старую обувь, но вместо нее получали ботинки с деревянной не сгибающейся подошвой. Были в ходу даже деревянные колодки, доставляющие великие муки. Пленных обеспечивали чистыми, но чаще всего заштопанными хлопчатобумажными носками и коротенькими портянками. Каждому полагались полотенца и носовые платки, а к зиме — рукавицы.

На “новую” одежду пленного наносили при помощи трафарета и кисточки желтой, а нередко и красной масляной краской несмываемые и видимые издалека буквы “SU”. При этом буквы располагались следующим образом: на шинелях — только на спине; на мундирах — и на спине, и на левой груди; на брюках — на правом колене; на пилотках — на левой стороне. До середины 1942 года дополнительно на шинелях и пиджаках прикрепляли на спине над знаком “SU” красный треугольник, означавший, что этот человек является военнопленным. Аналогичный треугольник имелся на особых бумажных деньгах (немецких марках) разного достоинства, которые использовались, чтобы расплачиваться с военнопленными за работу. Такие деньги предназначались исключительно для покупки в лагерном киоске разной мелочи (иголок, ниток, расчесок, бритвенных лезвий, бумаги, карандашей, махорки и пр.) и торговли чем-то между собой. В 1943 году они были отменены. Зарплату в пределах от 10 до 20 марок (в зависимости от вида и тяжести выполненной работы) пленные получали раз в месяц. Обычно в начале его».

Направления в состав рабочей команды или в другие лагеря военнопленные ожидали в пятом блоке. Переведенные же в четвертый блок использовались немцами на работах в городе и в его окрестностях.

Примечательно, что в этих блоках уже имелся деревянный пол над бетонным основанием, электроосвещение, умывальник с водопроводной трубой, а также выгребной туалет…

Как пишет Ю.В. Владимиров, «направление на работу делалось по результатам прошедшей регистрации, и ожидание занимало разное время. Назначение производилось в зависимости от заказов на рабочую силу, поступавших из различных мест Германии и вне ее. Пленных направляли на угольные шахты, рудники и каменные карьеры, на строительные объекты (в том числе военные), на заводы и в сельскохозяйственные имения и т.д.

Многие военнопленные, обладавшие подходящим здоровьем, стремились как можно скорее определиться в рабочие команды, так как по месту работы был шанс получить дополнительное питание или что-нибудь своровать. Кроме того, привлекала возможность общаться с местным населением и видеть новые места.

Там, где работали пленные, усиленной охраны не было, и они могли отлучаться с разрешения мастера на непродолжительное время. Неудивительно, что в такой обстановке совершались побеги.

Немцам нужна была только здоровая рабочая сила. Поэтому в некоторых центральных лагерях пленных после пребывания в карантинном блоке направляли на работу только в том случае, если они, например, могли пробежать стометровую дистанцию».

Как работали наши соотечественники в плену на немецких «хозяев», мы можем узнать из дневника Ивана Алексеевича Шарова: «14/V. Попал в рабочую команду № 747 фирмы “Максгернер”. Маленький завод. По приезде в команду мы здесь даже немного отдохнули, нам даже показалось лучше, чем в лагере. В бараке чисто, есть матрасы, подушки, одеяла… Такой постели мы не видели, как попали в плен. Правда, еда та же — чай, брюква…

26/V. Работаем тут медленно, но по 11 часов. Ввиду плохого питания эти 11 часов еле выдерживаем… Первую неделю было тихо, не били, а потом стали бить, как в лагере, 25—50 плеток за маленькое нарушение. Из-за недоедания люди стали пухнуть… Это лечат холодной водой — наливают ее в деревянную ванну, загоняют туда два человека и заставляют топтаться на месте. Результат плачевный, потом их отправляют в госпиталь, а там совсем эти люди доходят и умирают…

27/VIII. Нас 60 человек перевели на другой завод, фирмы “Алфред Тефис”, в городе Франкфурте. Номер рабочей команды 721. Работаем все время в ночную смену, питание совсем плохое: суп из брюквы и соленой редьки или картофельных очисток, пропущенных через мясорубку, 300 гр хлеба. Кушать хочется — нет сил. У станков подкашиваются ноги, люди стоя засыпают, охрана увидит — давай бить. Даже в уборную ходим с солдатом под винтовкой…

Люди голодные бросаются везде, например, в урны, хватают разные очистки, воруют сырую брюкву, капусту и редьку, а гады за это бьют до полусмерти. За окурок подобранный избивают и лишают хлеба…»

…Из дневника Сергея Николаевича Воропаева: «Сегодня исполнится год, как я работаю на этой шахте. 365 дней проведено в подземном полумраке на глубине 350 м. Глубина — не важно, а важно то, сколько перекидано угля. Допустим, я каждый день выкидываю по 10 т, и то это составляет в год 3650 т угля (свисток на обед, продолжу позже). Беря в расчет по 20 т ж.-д. вагон, это примерно составляет 2 эшелона угля в количестве 80—85 вагонов. Это, грубо рассчитывая, будет стоить до 30 000 руб. В это самое время на меня уважаемый хозяин израсходовал 180 кг хлеба, 365 кг картошки и столько же брюквы, 12 кг маргарину, немного больше мяса. Расходная сторона обойдется на 1000 или 1500 руб. Можешь представить, каков доход от одного меня предпринимателю, а нас в лагере 913 человек, а сколько всего этих лагерей. Да! Ты скажешь: “Молодец, хвалишься”. О нет, это только горькая истина. Такой маленький жучок, что не в силах ничего сделать, сила принуждения делает это. Не делай этого: это просто-напросто стоит жизни. Искра надежды на будущее принуждает покоряться. Итак, год шахтерского труда закончился. Ровно год, как один день. Только что хлебнул брюквенной баланды. Завтра предвидится выходной, но только будет кошмарный: дезинфекция, перемена, две проверки и пр. На работе думал многое записать, а сейчас все рассеялось, болит голова. Думаю, спикировать еще баланды, ибо сегодня на одной порции трудновато.

О! Дорогой, ты не в силах этого представить, как ужасно трудно быть повседневно голодным. Сергей…»

В этом лагере, где содержался автор дневника, была принята продажа заключенных для работы на предприятиях различных германских фирм, в первую очередь — на шахтах. После смерти людей заменяли новыми. Новым этапом смерти для некоторых категорий советских военнопленных становились концлагеря.

Их классификация была утверждена 2 января 1941 года. В соответствии с ней концентрационные лагеря для всех типов заключенных подразделялись на три категории:

Первая — Дахау и Заксенхаузен. В этих лагерях содержались асоциальные элементы: бродяги, проститутки, гомосексуалисты, представители религиозных сект, уголовные элементы, совершившие незначительные преступления. Все они занимались сельхозработами и не тяжелым физическим трудом.

Вторая — Бухенвальд, Нойенгаме, Нацвейлер, Флоссенбюрг, Равенсбрюк, Люблин-Майданек и Штуттхоф. В этих лагерях содержались особо опасные преступники, перевоспитание которых не предполагалось. Это «политики и враги Рейха», члены социал-демократической и коммунистической партий, бывшие бойцы интербригад в Испании, партизаны, диверсанты. Все они использовались на особо тяжелой физической работе, т.к. были предназначены для медленного уничтожения.

Третья — Маутхаузен-Гузен и Гросс Розен. В этих лагерях содержались евреи и цыгане, которые должны были быть уничтожены в самые короткие сроки. Их физическая сила использовалась минимально.

К слову, в течение очень короткого времени режим содержания лагерей 1-й и 2-й категорий сравнялся с условиями лагерей 3-й.

Сразу же после нападения Германии на Советский Союз в эти лагеря стали направлять советских офицеров, политработников, а следом и других военнопленных за побеги, агитацию против РОА, саботаж на работе.

Основными центрами уничтожения советских офицеров и политработников были Заксенхаузен, Бухенвальд, Маутхаузен. В Освенцим и Майданек для уничтожения поступали в основном рядовые красноармейцы.

В концлагерях военнопленных переодевали в полосатую одежду с буквами «SU» на груди.

В сущности, как обычные лагеря, так и концентрационные были превращены режимом Гитлера в военно-промышленные предприятия и рынки рабов. Ведь вся их деятельность строилась на «самообеспечении» благодаря универсальной рабской силе заключенных.

Единственной разницей между этими лагерями была разница в методах и скорости истребления.

Не зря же именно концлагеря называли «фабриками смерти». Каждая такая фабрика имела в своем составе определенное количество профессиональных убийц, которые непосредственно управляли процессом массового уничтожения. Опыты над живыми людьми стали в концлагерях некой параллельной задачей, которую реализовывали дипломированные врачи. Множество научных институтов, различные монополии совместно с медицинским персоналом концлагерей принимали в них самое деятельное участие.

Из доставленных только в Заксенхаузен свыше 20 000 советских военнопленных в живых осталось лишь около 2500. Только в одном 1941 году в течение двух месяцев там были расстреляны 18 000 военнопленных.

В Освенциме погибло 15 тысяч советских военнопленных.

К слову, в одной только Норвегии в годы войны действовало более 200 лагерей для советских военнопленных. В них, по последним данным, содержалось более 100 тысяч бойцов и командиров Красной армии. Например, на побережье Северного Ледовитого океана в лагере под норвежским городом Тромсе умирали несколько тысяч советских солдат и офицеров с Карельского фронта и Северного флота.

«Это был огороженный двойным забором из колючей проволоки участок голой местности. Единственными постройками на его территории были бараки для охраны и пулеметные вышки. Пленных держали под открытым небом. Мороз в этих местах доходит до 45 градусов по Цельсию. Спасаясь от дикого холода и ураганных арктических ветров, люди пытались сооружать себе убежища. В основном это были норы. Их буквально выгрызали в промерзшей каменистой почве. Копали чем придется — острыми камнями и даже мисками. Вход в норы заваливали ветками или просто завешивали тряпьем. Те, у кого не было сил копать, строили себе некое подобие шалашей. Каркасы сооружались из веток и тонких стволов карликовых берез. Затем все это хрупкое сооружение обкладывалось дерном и мхом. Постелью служила просто куча веток. Об обогреве никто даже и не думал. Не было ни печек, ни дров, поэтому греться приходилось друг о друга, однако при таком морозе это спасти не могло. Ежедневно из холодных убежищ доставали по нескольку обледеневших трупов наших солдат. Их места тут же занимали новые, прибывающие в лагерь военнопленные.

Порядки в лагере царили почти садистские. За малейшую провинность немцы забирали у пленных верхнюю одежду и обувь.

В таких условиях это наказание означало только одно — смерть… Летом начинались проблемы с водой. На многотысячный лагерь был всего один колодец. Кормили раз в 2—3 суток. Обычно это был суп из картофельных очисток и сухари. О медицинской помощи и мечтать не приходилось…»

К весне 1945 года в этом лагере оставалось около 2 тысяч советских военнопленных. Почти всех их расстреляли к 21 мая этого года. Дело в том, что высадившиеся в Тромсе англичане приняли капитуляцию немецкого гарнизона формально, даже не разоружив немцев. Находящиеся без контроля и разгуливающие по городу, они устроили настоящую охоту на безоружных советских военнопленных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.