19. Партизанская зима

19. Партизанская зима

Снег начал падать в начале декабря, и в течение нескольких дней все вокруг покрылось белым, — лес, дороги, поля и села. Наша база обрела новый, белый и блестящий вид, словно была выкрашена заново. К зиме мы готовились заблаговременно. Землянки покрыли новым слоем земли и срубленными деревьями. Внутри было жарко до духоты. Одежда наша подходила к зимней погоде. Ее мы добыли себе в разных «экономических акциях», как дополнение к продуктам. У товарищей, участвовавших во многих акциях по всей территории, в крестьянских домах и фермах, одежды были получше. Партизан обязан сам о себе заботиться. Я носил добротные сапоги, «реквизированные» мной на ферме около Ново-Свинцяна. Легкая длинная шуба добыта была мной в селе, в районе Ходоцишки, и круглую меховую кубанку я достал у партизан полка имени Ворошилова в обмен на десять патронов к автомату ППШ, которых у нас было вдоволь, а в полку не хватало. Был у меня также белый, с как снег, маскхалат, которые мы шили из ткани парашютов, собранных после десантирования грузов.

Штаб "Вильнюса" готовил припасы к зиме. Спустя несколько дней после возвращения на базу, мы вышли, 30 партизан на "экономическую акцию" в большое литовское село на расстоянии 25 километров от партизанского района, недалеко от городка Константинов. В более близких селах уже не было, что брать. Множество партизан в округе Нарочь постепенно опустошило их, забирая запасы продуктов и скот. Трудности с добычей съестного усиливались, и "экономические акции" участились в связи увеличившейся боевой активностью партизан, которая требовала больших сил. Но из-за этих экономических акций уменьшилось число участников в боевых действиях. Немцы, после облавы, укрепили гарнизоны в городках вокруг партизанской территории. В городке Ольшево было расквартировано 250 латвийских бойцов, добровольно пошедших на службу к немцам, присланных на усиление местной полиции и проявивших большую активность в ночных засадах.

Дорогу к "экономической цели" мы проделывали пешком, назад возвращались на санях, взятых в селе. Реки еще не замерзли, и надо было пересечь мост у села Ширмиш. Там мы часто натыкались на засады. Когда передние сани приблизились к мосту, по ним открыли сильный огонь. Двое наших товарищей, хозяин саней и конь были убиты. Если бы засада пропустила первые сани, она уничтожила бы всю партизанскую колонну. Мы быстро организовали сопротивление. Восемь саней с хозяевами, в сопровождении, двух партизан отошли назад и отдалились от места. Мы открыли сильнейший огонь из автоматов по засаде. Отделение латвийцев убралось восвояси, и дальнейший путь на базу был свободным. На следующий день мы похоронили двух наших погибших товарищей на берегу озера.

Мы решили преподать урок латвийцам в Ольшево и охладить их воинственный пыл. Мы уже видели новое германское войсковое подразделение, с большой самоуверенностью и пылом стремящееся к действию. Но после получения нескольких чувствительных ударов, оно укрылось в укреплении городка, довольное, что его оставили в покое. Латвийцы из Ольшево также мешали нашим оперативным действиям в районе Свинцяна, и необходимо было полностью пресечь их действия как можно скорее. Для нападения на укрепленный городок требовалась большая сила, и существовала опасность немалых потерь. Потому необходимо было завлечь латвийцев в нашу засаду. Сделали мы это в оригинальном партизанском стиле. Три партизана из нашего отряда с ярко выраженной еврейской внешностью, зашли в село, отдаленное на 3 километра от Ольшево. Двигаясь от дома к дому, они с большим шумом отбирали у хозяев продукты и зимнюю одежду. Между собой они громко говорили на идиш. Оставшиеся в лесу 20 бойцов устроили засаду в роще между этим село и Ольшево, примерно, в полутора километрах от городка. Доносчики полиции Ольшево были во всех окружающих селах. По нашим расчетам, при виде евреев они, несомненно, тут же побегут в Ольшево — сообщить о партизанах в селе. Мы рассредоточились на участке в семьдесят метров вдоль дороги, в полутора километрах от городка, на небольшом бугре, выставили три пулемета "Дегтярёв", встретить достойно противника, который появится из Ольшево. Через некоторое время появился из села всадник, направлявшийся в Ольшево, проскакал мимо, никого из нас не заметив. За ним возникли еще двое, которым мы тоже дали пройти. Спустя полчаса из городка появилась колонна латвийцев, частью верхом, частью на санях. Я видел их приближающимися к нам, ибо был в передовом звене. Мы дали им проехать мимо. По плану пулеметы должны были открыть огонь, когда большая часть колоны будет в зоне огня из засады. Операция прошла точно по плану. Первым же залпом было поражено много латвийцев, оставшиеся в живых сбежали. Десять из них остались лежать мертвыми на дороге и в поле, раненые сумели скрыться. Наша группа в засаде была относительно мала по сравнению с латвийским подразделением, но мы все были вооружены автоматическим оружием — пулеметами и автоматами — сила нашего огня была огромной. Большинство же латвийцев было вооружено обычными винтовками. После такого разгрома латвийцы закрылись в городке, и их действия вне укреплений почти прекратились.

С началом зимнего наступления советской армии на всех фронтах, верховный штаб советского партизанского движения опубликовал приказ 16 декабря 1943, усилить боевые действия по выведению из строя железных дорог, являющихся главными артериями, питающими восточный фронт немцев. Сеть разбитых дорог на оккупированных территориях, погода, большие расстояния и боевые действия партизан почти совсем вывели из строя другие пути. Операция получила название "Зимний концерт", и целью ее было полностью отключить германские войска от источников постоянной тыловой поддержки. На выполнение этого приказа были брошены все силы литовского партизанского движения и, в том числе, соединения "Вильнюс" — с целью вывести из строя железнодорожную ветку Вильно-Двинск. Советские войска готовились прорвать блокаду Ленинграда, и эта колея была главным источником снабжения германских войск на этом фронте.

К концу декабря мы снова вышли на минирование этой железнодорожной линии, и нам было дано задание взорвать ее во многих местах, насколько это возможно, малыми зарядами взрывчатки, нанести ущерб самой колее и мостам, более, чем самим поездам, чтобы нарушить всё движение. Со мной в группе был Борис Йохай, на счету которого было шесть взорванных поездов. Командиром был Урбановичус, с которым я действовал в прошлом. На этот раз мы приблизились к железной дороге на двух санях, взятых в дальнем селе. Сани оставили в километре от колеи, и пошли к ней пешком. Немцы усилили охрану. Через каждые 600 метров пути сидели в бункере солдаты, кроме охраны, патрулирующей вдоль железнодорожной колеи. И несмотря на все это. Мы решили подорвать поезд вместе с полотном. Нам удалось заложить мину, и не успели мы удалиться на 200 метров, как услышали взрыв. Через несколько дней нам стало известно, что ущерб был, по сути, нулевым. Кроме замедления движения поездов, немцы начали ставить перед локомотивом два вагона, нагруженных песком и камнями. При взрыве с рельс сходили два этих вагона, а локомотив оставался невредимым. Следовало искать выход из создавшегося положения, найти новые способы подрыва поездов.

Урбановичус решил вводить в действие заложенную мину при помощи дистанционного электрического взрывателя. Его не было с нами, и мне вместе с Ванюшкой Курским было дано задание — вернуться в леса Нарочь, и привезти необходимое оборудование. Остальные члены звена ждали нас поблизости от Линтопа.

Мы выехали на легких санях, рассчитывая за одну ночь добраться до района Нарочь. Ночи были длинными, в нашем распоряжении были 13–14 часов темноты. На рассвете мы еще были в десяти километрах от территории, которая была под контролем партизан. Решили продолжать путь при свете дня, несмотря на опасность, но и остановиться в пути тоже было опасно. Мы благополучно добрались до базы.

После двух суток пребывания на базе, мы направились в обратный путь, везя электрические взрыватели, батареи, электрический и бикфордов шнуры, и еще два заряда взрывчатки. Покинули базу после полудня, чтобы проехать территорию, контролируемую партизанами, при свете дня, и добраться к нашим товарищам в Линтопе в течение ночи. Ехали мы быстро и поздно вечером приблизились к главной дороге Константинов-Камай. Поднялись на дорогу, по которой надо было преодолеть два километра и снова съехать на боковую проселочную дорогу, идущую в Линтоп. Из-за густого снега, падающего в последние дни, на дороге была лишь одна проложенная колея для саней. Ночь была темной, видимость была всего на несколько метров. Внезапно наши сани остановились. Я соскочил в снег и увидел, что на той же колее напротив нас стоят сани. Две лошади стояли друг против друга. Я взвел автомат и крикнул по-русски: "Стой! Кто там?!" На фоне белого снега выделялись фигуры, которые соскочили с саней и залегли. Я крикнул: "Поднять руки и двигаться ко мне!" Фигуры встали одна за другой и двинулись ко мне. Передо мной стояло пять литовских полицаев в черных своих мундирах, очевидно, не различивших, что нас только двое, и подумавших, что наткнулись на большой партизанский отряд, Я приказал им лечь рядом друг с другом, лицом в снег, чтобы они не видели, что нас всего двое. Стоял с автоматом наизготовку, а Ванюшка Курский переходил от одного полицая к другому, собрал пять винтовок, гранаты, снял поясные ремни.

Полицаи ехали в двух больших санях, в которых лежали большие запакованные тюки с неизвестным грузом. Мы решили вернуться с пленными на базу, развернулись, уложили всех пятерых на одну из саней, привязали одного к другому поясами, сняли с них обувь, чтобы лишить их возможности сбежать. Дорога назад была более медленной. Но, к утру, мы уже были на партизанской территории, и там вздохнули с облегчением.

На базе удостоились похвал со всех сторон. Полицаев допросили. Четверо были молодыми парнями, которые пошли в полицию, чтобы не быть посланными на работу в Германию. Пятый был старше, и много лет служил в полиции независимой Литвы.

В санях полицаев был обнаружен большой запас сигарет, предназначенных для солдат в Камае, и деньги на их заработную плату. Полицаи признались, что не могли себе представить в это время партизан, едущих по главной дороге.

Через месяц, вернувшись на базу, я обнаружил, что четверо молодых парней-полицаев стали партизанами, — один в соединении "Вильнюс", остальные в других отрядах. Пятый, полицейский в прошлом, был расстрелян, ибо штаб не поверил в его показания, а партизаны пленных не держали.

Перед нашим выездом из базы, пришло сообщение из Москвы о большом наступлении советской армии на Ленинградском фронте, снявшем с Ленинграда блокаду, длившуюся более полутора лет, освобожден Новгород, и советские войска достигли границы Эстонии. Такое положение на ближайшем к нам фронте требует усиления во много раз нашей активности по выведению из строя железнодорожной линии Вильно-Двинск, и это особенно подчеркнул, напутствуя меня в путь, комиссар соединения "Вильнюс". В ближайшие дни готовились выйти в район наших боевых действий и другие группы соединения. Мы согласовали места встречи с ними в районе леса Ходоцишки, двинулись в путь и благополучно добрались до ожидавших нас товарищей. Оборудование и взрывчатка, которые мы привезли с базы, давали нам возможность для длительных боевых действий в округе. Все наши усилия направлены были на выведение из строя железнодорожной линии. Между операциями мы находили убежище для отдыха в районе Ходоцишки — Линтоп — Царклишки, где у нас были десятки знакомых крестьян, у которых могли скрываться до следующей акции.

Победы советской армии на фронте изменили отношение литовского населения к советским партизанам. Литовцам было ясно, что Германия проигрывает войну, и многие из них искали сотрудничества с нами, чтобы получить выгоду, когда вернется советская власть. Часть из них пыталась таким образом расплатиться за грехи сотрудничества с немцами, за участие в расстрелах евреев и грабеж их имущества в течение всего времени, когда Германия побеждала.

Мы действовали в округе до конца февраля. За это время пустили под откос 3 поезда севернее и южнее Ново-Свинцяна. Два из них были взорваны с помощью дистанционного электрического взрывателя с расстояния в сто метров от колеи. Третий мы спустили под откос при помощи пехотной мины, но взрывчатку заложили отдельно, соединив их бикфордовым шнуром. Таким образом, пехотная мина взрывалась под давлением колес вагона, катящегося впереди локомотива, взрывчатка же вступала в действие под локомотивом. Вместе с еще одним присоединившимся к нам звеном мы вышли на операцию: взорвать железнодорожный мост над речкой у Подбраде. Его усиленно охраняли из бункеров по обе стороны речки и оградой из колючей проволоки. На расстоянии ста метров от моста нас обнаружили. Весь участок осветился ракетами, по нам открыли сильнейший огонь. Мы отступили, не выполнив задания.

В конце февраля крестьянин, в доме которого мы находились, рассказал нам, что в соседней ферме находятся четверо пленных русских, двое мужчин и две женщины, желающие присоединиться к партизанам. Хозяин запряг лошадь в сани и повез нас, Урбановичуса и меня, поговорить с пленными. Они были в возрасте 20–24 лет. Выяснилось, что все четверо находились в лагере военнопленных около Шауляя. Лагеря мужчин и женщин граничили друг с другом, и так, связавшись, они совершили побег. Им удалось добраться на поезде до Свинцяна, а оттуда они пешком пришли на ферму. Мы взяли их с собой на базу. Один из них, Юрка, в прошлом был актером. Днем, на разных фермах, где мы останавливались, он развлекал нас и хозяев своими выступлениями. С приходом на базу все четверо были приняты в соединение "Вильнюс"

В середине марта мы снова вышли на операцию. Командиром звена был назначен мой друг Борис Йохай. Среди пяти бойцов звена был и Юрка-актер. После недели боевых действий, включая минирование железнодорожной линии, мы вернулись на базу. Войдя в первое село, в партизанской зоне, я встретил десять партизан из нашего соединения, направлявшихся на боевое задание под командованием комиссара, который отозвал меня в сторону, и сказал, что трое пришедших с Юркой арестованы и обвиняются в том, что подосланы немцами с целью шпионажа и покушения на командование партизан. Юрка тоже подозревается в шпионаже. Я был удивлен, и ответил комиссару, что это, по всей видимости, ошибка. Юрка с нами находится больше двух недель. Во время минирования у него было немало возможностей всех нас уничтожить, уйти к немцам, предотвратить взрыв поезда. Комиссар ответил сердито, что я еще достаточно молод, и не понимаю способов маскировки действия шпионов. Он приказал мне держать весь наш разговор в секрете, и возложил на меня ответственность — следить за тем, чтобы Юрка не сбежал по дороге на базу.

Я рассказал об этом Борису и товарищам, за исключением Юрки. Мы пришли к согласию, что с приходом на базу все вместе обратимся к командиру соединения, свидетельствуя в пользу Юрки, расскажем о его поведении во время операции. Юрке мы рассказали об аресте его товарищей по плену, уже приблизившись к базе. Несмотря на то, что я не верил в его вину, я поставил пистолет наизготовку на случай, если он попытается сбежать. На базе мы доложили в штабе о выполнении задания. После доклада комиссар освободил нас, приказав Юрке остаться. Мы остались в стойке смирно, и я осмелился сказать, что нам известно от комиссара, о чем речь, и мы все уверены, что Юрка не шпион. Я отметил мужественное поведение Юрки по время операции. Афибала выслушал меня, и затем резко приказал: "Немедленно уходите!" Мы вышли, Юрка остался. Спустя час мы, четверо, были вызваны в штабную землянку, и начальник штаба объявил нам, что мы выходим в недельный отпуск в село, находящееся в партизанской зоне, там отдохнем и развлечемся. Так как в партизанской зоне нам запрещено брать продукты у крестьян, мы получили целый парашют, за ткань которого каждый крестьянин согласится содержать всех четырех. Крестьяне нуждались в парашютной ткани для того, чтобы шить из нее одежду, а из веревок сооружали сети для ловли рыбы в озере Нарочь. Неделя в партизанском селе пролетела быстро в развлечениях и питии. Вернулись на базу с большим количеством выпивки, и устроили вечером веселое застолье для всего отряда. Не помню, когда я заснул, но проснулся рано утром от нескольких выстрелов, донесшихся с окраины базы. Выйдя из землянки, я увидел трех партизан, возвращавшихся в землянки с пистолетами в руках. На снежной тропинке, вьющейся между деревьями, в пятидесяти шагах от землянки, валялись трупы Юрки и одной из пришедших с ним женщин. Их тела и кровь хорошо были видны на белом фоне снега. На следующий день нам рассказали, в чем эти двое были обвинены.

Находясь в плену, они согласились сотрудничать с немцами. Их послали на особый курс подготовки вместе с другими пленными, а затем перевели в лагерь военнопленных под Шауляем, смешав с другими пленными. Они инсценировали "побег" оттуда, прихватив для прикрытия еще двух пленных, не знавших о сотрудничестве этих двух с немцами и о том, что побег их инсценирован. Шпионы должны были присоединиться к партизанам, собрать сведения о них, об их базах, командирах, боевых действиях, и передать все это немцам. Им также было приказано отравить высшее командование партизан. Раскрыли их в соединении "Вильнюс" случайно. Из шпионской группы Юрки некоторые пришли в полк имени Ворошилова. Там они были "раскрыты" и описали "портреты" других из группы. Так были обнаружены шпионы и в нашем соединении. Двое пришедших с Юркой ничего не знали о своих спутниках, и продолжали сражаться в рядах соединения "Вильнюс".

В конце марта великое волнение охватило базу. Наше звено из 5 бойцов, одевшись в крестьянские одежды, в середине дня вошло в Свинцян и застрелило германского губернатора округа Фрица Олия и его заместителя Хайдмана в их домах. Звено без всякого сопротивления со стороны немцев покинуло место на двух санях, на которых приехало. Эта операция не имела военного значения, но произвела невероятное по силе пропагандистское впечатление на местное население.

Шмерка Кочергинский, идишский писатель из Вильно, прибыл в соединение "Вильнюс", чтобы написать книгу о мужественных действиях партизан. Афибала приказал мне рассказать ему о некоторых наших операциях, в которых я участвовал. Целый день я рассказывал ему о всех событиях моей жизни с начала войны и до дня нашей встречи с ним. Шмерка был под большим впечатлением от моего рассказа и сказал, что внесет его в свою книгу, которая вышла в свет после победы. Шмерка сдержал свое слово. В книге "Партизанские будни", опубликованной в Москве в 1946 моему рассказу посвящена глава "Мое любимое" (Майн либлинг).

Последней зимней операцией, в которой я участвовал, была акция возмездия против большого литовского села Гирдан, на дороге между Ходоцишки и Свинцяном. Жители села организовали группу самообороны и получили оружие от немцев. По пути на наши акции мы огибали село, чтобы не наткнуться на вооруженных людей. В феврале подразделение "Вильнюса" пыталось войти в село за продуктами. Жители открыли по нему огонь и убили двух партизан. Штаб соединения решил отомстить. Мы вышли, 20 партизан, на операцию возмездия, которая послужит предостережением другим селам. Ворвались в село с двух сторон. После слабого сопротивления, защитники сбежали. Мы вывели жителей из части домов района, где были убиты наши товарищи, дома подожгли. Из этого села больше не открывали огонь по партизанам.

На обратном пути с этой операции возмездия мы наткнулись на первые признаки окончания зимы и прихода весны. На некоторых участках дороги трудно было проехать на санях из-за таяния снегов. Период таяния длился с конца марта до середины апреля и был один из самых трудных для передвижения. На санях уже невозможно было двигаться по глубокой грязи на проселочных дорогах, а на телегах еще невозможно это сделать. Пешком же приходилось идти медленно и с трудом. Большие пространства были затоплены растаявшим снегом, все русла превратились в бурные потоки, которые трудно было пересечь. В эти дни партизанские действия велись с большим трудом. Мы сидели на базе и готовились к большим партизанским действиям весной. Я узнал, что мой двоюродный брат Иоська Рудницкий, семнадцати лет, из группы Свинцяна, который был бойцом одного из отрядов нашего полка, пал в бою с немцами, окружившими их во время операции. Иоська был ранен, но продолжал сражаться несколько часов, прикрывая отступление товарищей, пока не погиб.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.