Кочевая жизнь

Кочевая жизнь

Пока я находился в отпуске, Истребительная группа L получила приказ перебазироваться из Нурмойла в Гирвас. 30 мая я вернулся из отпуска в Нурмойла, где меня ждала неприятная новость. Оказалось, что накануне, когда мои парни готовились к перелету, нас навестили русские бомбардировщики, которые сожгли один Брюстер В-329. За 9 месяцев пребывания в Нурмойла нас атаковали 47 раз и сбросили на нас около 1100 бомб, но до сих пор мы не потеряли ни одного человека и ни одного самолета. И вот в самый последний момент мы теряем драгоценный истребитель!

Мы прибыли в Нурмойла очень рано и решили отправиться на новую базу на верном BMW в то же самое утро. Поэтому, забросив мой летный костюм в машину и сказав последнее «Прости» нашим бунгало, я медленно покатил в направлении Петрозаводска. Я остановился возле радиостанции, которой заведовал мой старый друг Пекка Тиилкайнен, и, выпив чашечку кофе, пошел прогуляться по улицам города, вдоль которых шли деревянные тротуары. Заасфальтирована была только улица Карла Маркса, и я удивился, увидев, что ко всем финским указателям были добавлены русские подписи. Я проехал около 100 километров, миновал город Кондопога, но за последние 50 километров единственным признаком цивилизации в этих диких лесах была деревня Мундъярв, после чего я оказался на полуострове Пальеозера и наконец попал на аэродром Гирвас.

Я сразу увидел, что пейзаж вокруг Гирваса был исключительно красивым. Вдоль летного поля бежала быстрая речка с крутыми берегами, и картину не омрачали никакие линии электропередачи, телефонные провода и прочие признаки ХХ века. Война казалась бесконечно далекой от елей и сосен этого места, ничто здесь не звучало более противоестественно, чем рев авиамотора.

Солнце ярко сияло весь долгий летний день, и мы не могли желать лучшей летной погоды. Мы совершили множество вылетов, а 4 июня нам выпала почетная задача обеспечить истребительный эскорт нашему горячо любимому маршалу Маннергейму по случаю его 75-го дня рождения. Адольф Гитлер сам прилетел в Иммола, чтобы лично поздравить маршала. Было также объявлено, что отныне наш великий вождь будет носить звание маршала Финляндии. От возбуждения я даже забыл, что этот день был также моим 33-м днем рождения.

На следующий день мы вернулись в Гирвас, и так как теперь там базировалась вся эскадрилья, у нас было больше свободного времени, чем обычно. Я проводил его, гуляя по окрестностям, ловил рыбу в озерах и реках. Они буквально кишели рыбой, и даже знаменитые рыбацкие рассказы бледнели перед нашим реальным уловом. Буквально за пару часов рыбак мог выудить столько рыбы, что едва мог унести.

Хорошо известный финский аккордеонист Тойво Маннинен и артисты его труппы Лили Менц-Нифонтова, Лииса Ропе и Олави Тилии прибыли в Гирвас, чтобы устроить вечерний концерт, на который был приглашен командир полка полковник Лоренц. Так как командир эскадрильи отсутствовал, задача организации специального обеда для наших гостей легла на меня. Трапеза из свежекопченой рыбы и жареной дичи была, может, несколько простой, но обед в сумерках на берегу реки стал памятным событием.

Однако наша идиллия в этом мирном уголке оказалась недолгой. Вокруг эскадрильи уже циркулировали разные слухи, но то, что наши самолеты требуются повсюду, стало очевидным 9 июня, когда пришел приказ отправить одно звено на аэродром Суулаярви возле Перкаярви, то есть за 600 километров от Гирваса. Так как мое звено имело больше боевого опыта, чем другие, было решено отправить именно нас. В результате в очередной раз возникла Истребительная группа L, но так как комэск все еще отсутствовал, мне пришлось остаться в Гирвасе, самому сдав командование.

Через неделю мое звено из 10 самолетов получило приказ перелететь на аэродром Менсуваара, чтобы обеспечить перехват вражеских самолетов над северной Ладогой. Менсуваара находился совсем недалеко на северо-запад от Сортавалы, и я решил съездить туда, намереваясь по дороге заглянуть в Олонец и проверить место нескольких сбитых нами самолетов, чтобы подтвердить победы. Я взял один из «Брюстеров», прилетел в Иммола и встретился с подполковником Нуотио в штабе полка, после чего полетел на построенный русскими аэродром в Суулаярви.

Все имевшиеся помещения уже были заняты другой эскадрильей, поэтому нам пришлось снова ставить свои «гнездышки», хотя прогресс был заметен. Мы больше не пользовались грубыми палатками, в которых провели так много неприятных ночей, а поставили вдоль опушки леса небольшие фанерные домики. В период белых ночей мы дежурили круглые сутки подряд, и так как моя группа была поделена пополам, я часто принимал участие в вылетах на перехват из Менсуваара, а приземлялся в Суулаярви. Поэтому моя жизнь приобрела кочевой характер, но таким образом я сохранял контроль над обеими частями Истребительной группы L. На бывшей базе были построены несколько бревенчатых домиков, и жизнь там относительно наладилась. Мы могли подрулить на истребителе прямо к дверям своей хижины, и если «ночью» приходил срочный приказ на вылет, мы могли надеть летный костюм прямо на пижаму и буквально с постели прыгнуть в кабину истребителя. Впрочем, и наоборот. К счастью, никому из нас не пришлось совершать вынужденную посадку в пижаме!

В начале июля несколько истребителей Мессершмитт Bf-109F из 1-й группы истребительной эскадры 54 «Зеленое сердце» прибыли в Менсуваара. I/JG 54 командовал известный немецкий летчик-истребитель капитан Ханс Филипс, а Bf-109F этого подразделения несколько дней действовали вместе с «Брюстерами». Все эти дни мы пользовались гостеприимством немецких пилотов, располагаясь под крыльями транспортного самолета Ju-52/3m. Немецкими истребителями командовал обер-лейтенант Готц, с которым я познакомился 8 июля, вернувшись в Суулаярви, куда перебросили остальную часть эскадрильи, чтобы она приняла участие в воздушных боях над островом Сомерс. Снова влившись в состав эскадрильи, мы опять получили больше свободного времени и воспользовались случаем посетить Выборг, чтобы освежить в памяти довоенные воспоминания. Однако Выборг был почти полностью разрушен: куда бы мы ни посмотрели, всюду виднелись зловещие свидетельства войны, поэтому мы не нашли места, где можно отдохнуть. В это время года Карельский перешеек особенно прекрасен. Летние цветы еще стоят в полной своей красе, и заросли диких ярко-красных их дорог испускают восхитительный аромат.

Знойным утром 30 июля в 03.00 нас спешно подняли по тревоге. Над Финским заливом наблюдалась необычайная активность советской авиации. Мы разбежались по самолетам, торопливо проверили все, что полагается, и встали рядом, покуривая и ожидая. Примерно в 04.30 поступил приказ отправить 4 истребителя патрулировать, и через несколько минут мы были в воздухе и направлялись на юг. Солнце поднялось слева от нас. Несмотря на ранний час, финские береговые батареи в Ино и русские береговые батареи на противоположном берегу залива уже вели жаркую дуэль. Дальше на запад виднелся остров Сескар, рядом с которым находились от 15 до 20 кораблей. Наш наблюдательный пост находился неподалеку – в Сейвисто, и он отправил предупреждение, что на западе слышен шум авиамоторов. Я начал внимательно осматривать небо и вскоре в яркой голубизне заметил маленькую черную точку. Она постепенно росла и превратилась в скоростной разведчик Петляков Пе-2, за ним следовали 4 вражеских истребителя. Я выбрал в качестве цели именно Пе-2, приказав остальным заняться истребителями сопровождения.

Пе-2 летел на восток, очевидно, возвращаясь из утреннего разведывательного полета. Мы находились над русскими, но так как летели против солнца, то плохо что видели. Пе-2, у которого крылья сверху были покрашены в бледно-серый цвет, резко повернул вправо, а затем опустил нос вниз. В результате, когда я подошел на дистанцию стрельбы, он подставил светло-голубое брюхо. Я был страшно удивлен, так как мне показалось, что он несет торпеду, но пилот поспешно сбросил свой груз, чтобы увеличить скорость. Я приклеился к хвосту русского, выпуская короткие очереди по его оперению и задней части фюзеляжа. Русский стрелок вскоре умолк. Затем я перенес огонь на его моторы, и когда мы пролетали над крепостью Кронштадт, правый мотор Пе-2 неожиданно вспыхнул. Я чуть наклонил нос самолета вниз и увидел, как двое русских выпрыгнули из бомбардировщика. Их парашюты лениво плыли в воздухе, но самолет рухнул в воду недалеко от Петергофа.

Я одержал свою десятую победу и оказался над окраинами огромного города с населением более миллиона человек, построенного в устье Невы. У меня не было времени осматривать его достопримечательности, так как зенитные батареи, едва заметив меня, открыли бешеный огонь, и я не собирался подставляться. Я старательно облетел район, прикрытый зенитными батареями Кронштадта, и над Ино встретился с Микко Сиреном и Эркки Лилю. Выяснилось, что они позаботились о двух русских истребителях, и, вернувшись на базу рано утром, мы с удовольствием похвастались тремя одержанными победами. Но день еще по сути не начался, поэтому, пока мы завтракали, оружейники уложили новые пулеметные тенты, механики залили баки под пробку и тщательно проверили самолеты.

Тем временем у наших союзников-немцев начались серьезные проблемы. Их наступление на восток застопорилось в руинах Сталинграда, и Восточный фронт на время замер. И так как до сих пор действия русской авиации ограничивались районами Финского залива и побережьем Финляндии, то в начале августа нас перебросили в Рёмпётти на берегу залива, так как этот аэродром давал больше возможностей для охоты, чем Гирвас, расположенный в Центральной Финляндии. Теперь мы действовали в районе, ограниченном Лужской губой, островами Сескар, Лавенсаари и Суурсаари и южным берегом Финляндии. Русские истребители базировались на островах Сескар и Лавенсаари, именно над этими базами разыгрались самые жестокие воздушные бои. Мы сумели уничтожить несколько русских истребителей прямо в их гнезде, не потеряв ни одного своего.

Для повышения эффективности управления нашими истребителями были созданы несколько дополнительных наземных радиостанций на побережье Карельского перешейка, а также вдоль самой линии фронта. Во время инспекции одной из таких станций мы с командиром эскадрильи посетили штаб генерала Паяри. Он находился на линии старой границы на берегу маленького озера Каукиярви среди прекрасных сосновых и еловых лесов. База выглядела очень аккуратной: тщательно подстриженная трава, посыпанные песком дорожки, изящные цветочные клумбы. После прекрасного обеда мы отправились на линию фронта и в Майнила – местечко, где злосчастный артиллерийский налет, якобы финский, стал причиной гибели русского сержанта и нескольких солдат, что стало причиной нападения на нашу страну. После посещения генеральской сауны и купания в озере Каукиярви мы отправились обратно на нашу базу.

В начале сентября русская авиация начала наращивать активность в Восточной Карелии, особенно севернее Медвежьегорска. 16 сентября пришел приказ вернуть 10 наших истребителей в Гирвас. Получив на сборы всего час, мы побросали имущество в два транспортных самолета и после завтрака на бегу уже находились в воздухе, направляясь на северо-восток. Через 3 часа после получения приказа мы уже находились в 500 километрах от старой базы и готовились к новому вылету.

Через неделю, 24 сентября, все вылеты были отменены, так как тучи ползли над самыми деревьями и моросил мелкий противный дождь, но к полудню облачность поднялась выше 100 метров. Так как мне нужно было посетить штаб эскадрильи в Макслахти, я решил попытать счастья. Полет на бреющем дает летчику волнующее ощущение скорости, которое исчезает на высоте, поэтому я отправился в путешествие длиной 600 километров, хотя лететь предстояло исключительно по приборам. Маршрут пролегал над совершенно необитаемыми лесами Восточной Карелии, где в помине не было никаких метеостанций. Я постарался вспомнить кое-какие ориентиры и вырулил на старт.

Я летел, прижимаясь снизу к самым тучам, и сумел держать высоту 100 метров до самого Суоярви, но над Ладогой тучи пошли еще ниже, вынудив меня лететь над самыми вершинами деревьев. Даже самые маленькие холмики были окутаны туманом. Инстинкт советовал мне вернуться назад, но было поздно, мною овладело тупое упрямство. Частые изменения курса, чтобы обогнуть внезапно возникающие препятствия, привели к тому, что вскоре я безнадежно заблудился! Я попытался лететь вдоль какой-то дороги, но там перекрестки возникали один за другим. Я даже не осмеливался взглянуть на карту, так как боялся врезаться во что-нибудь, и напряженно всматривался в ветровое стекло. Компас был бесполезен после моих беспорядочных метаний, стрелка судорожно вертелась, и я ни разу не летел по прямой достаточно долго, чтобы она успокоилась.

Я думал, что нахожусь где-то северо-восточнее Ладоги, и постоянно поглядывал на землю, надеясь увидеть знакомый ориентир. Едва не налетев на высоковольтную линию, я внезапно обнаружил железную дорогу, вдоль которой и полетел, причем в направлении, противоположном первоначальному. Я почти заорал от облегчения, когда через 10 минут во мгле появились знакомые окраины Сортавалы. От Сортавалы я полетел вдоль шоссе до Выборга, а оттуда намеревался полететь вдоль дорог до Макслахти. Брюхо моего «Брюстера» едва не скребло по телеграфным столбам, а так как я летел со скоростью 400 км/ч, то просто чудом не врезался в одно из препятствий, которые замечал, лишь когда они проносились справа или слева от самолета.

После Яаккимаа положение начало ухудшаться дальше. Из леса поднималась густая стена тумана, похожая на дым тысячи пожаров. Теперь, даже держась над самыми верхушками деревьев, я уже ничего не видел. Я знал, что аэродром Месуваара где-то поблизости, и в нормальных условиях сориентировался бы моментально, так как знал местность как свои пять пальцев. Я повернул на обратный курс, хотя по спине бежал неприятный холодок. Но я поймал свой один шанс на тысячу. Сквозь случайный разрыв в пелене тумана я увидел землю и понял, что снова приближаюсь к посадочной полосе. У меня даже не было времени выпустить закрылки, а шасси встало на замки буквально в момент касания полосы. «Брюстер» подскочил вверх, затем шлепнулся обратно, и я покатил по периметру летного поля, искренне радуясь, что наконец-то закончилась эта нервотрепка.

На следующее утро погода улучшилась настолько, что я смог продолжить полет до аэродрома Рёмпётти возле Макслахти, а еще через сутки я отправился обратно в Гирвас. Теперь погода была прекрасной, и мотор «Циклон» успокаивающе гудел, пока я летел на высоте 3000 метров. Передо мной почти на горизонте под осенним небом лежало Ладожское озеро, спокойное и гладкое, точно стекло. Я даже не знаю, что именно привлекло мое внимание, или это мое желание пролететь над старым домом на северном берегу озера, но я сбился с курса.

Я пролетел над городом Лахденпохья и заметил несколько клубков разрывов зенитных снарядов над берегом озера. Я не мог видеть, по какой цели стреляли артиллеристы, но подумал, что они хотят привлечь мое внимание к русским. Пока я вглядывался, то заметил что-то вроде проблеска солнца на плексигласе кабины и повернул туда. Вскоре я увидел одиночный самолет. Когда расстояние сократилось, то я опознал его как Пе-2. Мое приближение не осталось незамеченным, так как хвостовой пулемет замигал, словно неоновая лампочка. Я приблизился к русскому на расстояние 50 метров, и мой «Брюстер» затрясся в воздушных вихрях. Моя первая очередь разбила стекло стрелковой точки, а через 10 секунд вторая очередь подожгла левый мотор, который немедленно запылал. Пе-2 сначала свалился на крыло, а потом перешел в вертикальное пике, оставляя жирный хвост черного дыма, а потом исчез в огромной вспышке на берегу острова Пуутсало.

Я пролетел над Питкаярви, Куоккаярви и Куиккалампи – эти места сразу заставили вспомнить мирное время: рыбалки, охоту, походы на лодках и купания. Ах это детство! И хотя я держал глаза широко открытыми, я ничего не видел, пока не пришло время садиться в Гирвасе.

Переменчивая погода часто приковывала нас к земле, однако наша жизнь не была лишена разнообразия. Во время одного из таких периодов нелетной погоды мы организовали облаву в окрестном лесу по данным радиопеленгатора и сумели поймать вражеского агента с рацией. Он старательно сообщал русским обо всех наших действиях. В другом случае из леса на краю аэродрома внезапно появился огромный медведь. Мы все с шумом и гамом бросились в погоню, однако собак у нас не было, и мы вскоре потеряли след зверя в подлеске.

Когда мы могли подняться в воздух, то нам приходилось летать к Повенцу, Морской Масельге, Пиндушам, где мы вели жестокие воздушные бои. Теперь нашим противником стали истребители Хаукер «Харрикейн» и Кертисс Р-40, появившиеся в большом количестве, а также другие английские и американские истребители. При налетах на наши аэродромы русские начали сбрасывать новый тип бомб, они взрывались непосредственно над землей, но их осколки почти не причиняли вреда самолетам и людям.

1 октября, ровно через год после того, как мы заняли Петрозаводск, мы получили приказ прикрыть с воздуха праздничный парад. К нам наведалось звено Пиве Эрви, подразделение нашей эскадрильи, которое базировалось далеко на севере в Тииксярви. В разгар празднований я получил телеграмму из штаба, Истребительной группе L приказывали немедленно присоединиться к эскадрилье. Вскоре после ленча колеса моего «Брюстера» оторвались от аэродрома Гирвас в последний раз. Не без некоторой ностальгии по приятным временам, проведенным здесь, наши 9 самолетов построились плотной группой, в последний раз пролетели над аэродромом и взяли курс на Рёмпётти, где находились основные силы нашей эскадрильи.

После нашего возвращения в Рёмпётти некоторое время стояла плохая погода, которая держала на земле. Все с нетерпением ждали улучшения и возобновления полетов. Наконец 30 октября облачность приподнялась, и мы серым утром взлетели на охоту 5 самолетами. Но вскоре после взлета масляный насос самолета Рейска Валли начал барахлить, и ему пришлось повернуть назад. Остальные 4 самолета продолжали лететь на юг. Горизонт был довольно мутным, а видимость неважной. Однако Ваффе Вахвелайнен, один из наших сержантов, который в это время дежурил на станции наведения в Сейвасто, сообщил по радио, что видит группу русских самолетов южнее своего поста. Я внимательно осматривал небо, стараясь различить хоть что-то, и над русским берегом возле Ораниенбаума заметил 8 черных точек, держащихся заметно выше нас. Я вызвал по радио своих товарищей Кайуса Метсола, Вилппу Лакио и Пате Толонена и указал им на русских. На каждого из нас приходилось по два противника!

Мы начали набирать высоту, повернув в ту сторону. Стрелка альтиметра медленно крутилась, отсчитывая 2500 … 3000 … 3500 метров. Вскоре стало понятно, что русские нас заметили. Шансов на внезапную атаку не осталось, поэтому мы дали полный газ и обрушились на Иванов, каждый выбрал себе цель. Я дал короткую очередь, но И-16 ушел иммельманом. В небе началась свалка суматошно вертящихся самолетов. По радио долетали возбужденные возгласы, ругательства, предупреждения. Третье звено использовало ту же самую длину волны, и, судя по всему, оно само вело тяжелый бой с русскими в районе Сескара. Все вопили разом. Надо мной И-16 пошел вертикально вверх, замер, постоял секунду на хвосте, а затем рухнул в лес внизу. Почти в то же мгновение мимо моей кабины пролетели трассы. Инстинктивно я ударил по сектору газа и пошел вверх самой крутой спиралью, на какую только был способен «Брюстер». И-16, который сел было мне на хвост, пролетел мимо и исчез.

Уголком глаза я заметил внизу «Брюстер», на хвосте которого висел «Спитфайр». Так, значит, новые истребители были «Спитфайрами». Невозможно было не опознать эллиптические крылья этого изящного британского истребителя, мы впервые столкнулись с ними, причем в кабине находились русские пилоты. Я быстро оглянулся, чтобы убедиться, что никакой Иван не подкрадывается ко мне сзади, затем резко толкнул вперед ручку управления и перешел в почти вертикальное пике. Пилот «Спитфайра» так хотел прикончить Пате, что не видел, как я бросился на него самого. Я выпустил длинную очередь по кабине «Спитфайра», который немедленно перевернулся на спину и упал в залив возле Каравалдая.

Жестокая битва кипела по всему небу, но после того, как я сбил «Спитфайр», то заметил, что оторвался от основной группы и меня собираются атаковать подоспевшие русские подкрепления. Я с трудом верил собственным глазам! Буквально повсюду мелькали вражеские истребители! Два… пять… девять… нет, двенадцать «Чаек» и И-16, и все жаждут моей крови!

В мгновение ока я понял, что они выстроились кольцом вокруг меня, теперь уже было поздно удирать. Мое сердце застучало быстрее, чем поршни мотора «Циклон», я понимал, что мне неслыханно повезет, если я сумею вырваться. В моем распоряжении оставались доли секунды, я мог надеяться только на свое самообладание, которое не позволит натворить глупостей в горячке боя. Времени на колебания не осталось, и, не дав русским начать, я первым бросился на ближайший И-16, который, по неосторожности, на секунду оказался у меня на прицеле. Я всадил в него хорошую очередь слева сзади. Однако времени оценить его повреждения не было, так как на меня набросились 2 «Чайки», их трассы замелькали возле моих крыльев. Я увернулся, резко рванув влево и обстреляв подвернувшийся И-16.

Русские, казалось, мельтешили буквально повсюду. Перевороты, бочки, иммельманы, равенсманы, петли – я выполнял буквально все фигуры высшего пилотажа, перечисленные в учебнике. Светящиеся трассы летели в меня со всех сторон. Несколько самолетов, как выяснилось, несли совершенно новое для нас оружие – ракетные снаряды. Я приобрел первый опыт уклонения от них! Я понимал, что одна только ошибка, секундное замешательство – и меня отправят в серые, неприветливые воды внизу. Но у меня оставалось одно утешение. Я мог не беспокоиться об опознании самолетов вокруг, они все были русскими. Поэтому я совершенно автоматически стрелял по всему, что только видел.

Я знал, что мой запас патронов начинает подходить к концу. Пока я гадал, сколько же я еще продержусь, пуля ударила по фонарю кабины, засыпав меня осколками, и темная тень накрыла «Брюстер». Я взглянул вверх и буквально в нескольких метрах над собой увидел матово-черное брюхо И-16. Похоже, его пилот неправильно оценил скорости и чуть не налетел на меня. Вот теперь уже он сам стал моей жертвой. Русский оказался у меня на прицеле на расстоянии менее 40 метров. Последовала ослепительная вспышка, появилось крутящееся облако дыма, и я буквально пролетел сквозь тучу обломков.

На мгновение русские заколебались, и я воспользовался шансом. Так как боеприпасов не осталось, требовались отчаянные меры. Я находился над деревней Коваши недалеко от берега, более чем в 200 километрах от ближайшего финского аэродрома. Лишь хитрость могла меня спасти. Я перевернул «Брюстер» на спину и воткнул ручку управления себе в живот. Буквально все внутри затряслось, когда скорость начала стремительно расти, но я держал самолет в пике, надеясь, что русские поверят, что сбили меня и я падаю на землю. Я уже почти коснулся песчаных дюн на берегу залива, когда с трудом вывел протестующий истребитель из пике и дал полный газ, благодаря бога за то, что «Брюстер» был спроектирован как авианосный самолет, то есть отличался повышенной прочностью, необходимой для действий с авианосца.

Моя уловка сработала, погони за мной не было. Я весь взмок, хотя в пробоину в фонаре бил ледяной ветер. Вернувшись на базу, я с торжеством выполнил две бочки в знак своих побед. Но моя радость быстро сменилась горем, когда я узнал, что сержант Пааво «Пате» Толонен не вернулся, предположительно он был сбит вражеским истребителем. Вероятно, «Спитфайр», который я снял у него с хвоста, все-таки сделал свое дело. Вилппу и Кайус сбили по одному истребителю каждый, но в столовой мы сидели тихие и задумчивые.

Эта схватка «двенадцать против одного» стала моим последним вылетом на добром старом «Брюстере». Четыре дня спустя меня повысили в звании до майора и отправили командовать 30-й разведывательной эскадрильей – TLeLv 30. Я передал командование звеном Хассе Винду, чувствуя себя так, словно рухнул в бездонную пропасть. Я сражался и жил вместе с этим звеном два долгих военных года, и прощание с добрыми друзьями и верными товарищами буквально разбило мое сердце.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.