Форма советских акций меняется

Форма советских акций меняется

Успехи советской разведки в достижении поставленных перед ней целей ярче всего иллюстрируют ее операции в период Второй мировой войны, о которых мы узнали значительно позже. При этом нужно признать, что многие акции Советов еще не попали в поле нашего зрения. Но тех, что стали известны, вполне достаточно, чтобы подтвердить способность советской секретной службы даже в исключительно неблагоприятных условиях устанавливать и поддерживать тайные контакты на самом высоком уровне с источниками информации и таким образом получать важнейшие сведения.

Многие из этих операций успешно завершились потому, что их проводили люди, не только убежденные в преимуществе коммунистической идеологии, но занимавшие важные посты в правительствах или ключевых государственных учреждениях. Клаус Фукс, атомный шпион, — бесспорно, самое яркое дело, где Советы достигли максимального разведывательного успеха. Он был ведущим научным сотрудником в ключевых британских и американских научно-исследовательских институтах, где создавалась первая в мире атомная бомба. Но самое главное — он был убежденным коммунистом. Ныне Советы не могут рассчитывать — по крайней мере в странах своих главных противников — на то, что им удастся найти агентов подобного масштаба, которые стали бы бескорыстно сотрудничать с ними на идейной базе. Поэтому они вынуждены все больше прибегать к другой тактике, где в ход идут главным образом шантаж и крупные денежные или материальные посулы.

Советские операции периода Второй мировой войны можно подразделить на два вида: те, что были направлены против Германии и ее сателлитов, и те, которые были обращены против западных союзников. В обоих случаях советская разведка должна была выполнять приказ Сталина: добывать документы, проникать непосредственно в те правительственные круги, где принимаются важные военные и политические решения. И непрерывно выуживать факты и цифры. В Германии, еще до ее нападения на Россию, и в Японии, с которой Советы поддерживали мирные отношения вплоть до самого конца войны, главная задача советской разведки заключалась в том, чтобы выявить масштабы и характер военных приготовлений против СССР.

В Японии самая значительная советская разведывательная сеть, возглавляемая немцем Рихардом Зорге[87], состояла почти целиком из японских чиновников и журналистов, большинство из которых симпатизировало коммунизму еще со студенческой поры. Главное достижение группы Зорге: Сталин в середине

1941 года получил точные данные, что японцы не выступят против СССР и что они начали концентрировать свои силы для военных действий в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане — то есть что Токио отдал предпочтение тактике Перл-Харбора. Эта информация позволила Сталину перебросить значительное число дивизий с Дальнего Востока под Москву, ибо он убедился, что ему не придется вести войну на два фронта. Сталин даже признал, что он в долгу у Зорге, но не сделал ничего, чтобы спасти его, когда разведчика схватила японская контрразведка. Была ликвидирована и вся группа Зорге, но она успела сделать свое главное дело.

В Берлине Советы создали сильную шпионскую резидентуру, получавшую важную информацию из главных штабов сухопутных и военно-воздушных сил, а также министерства иностранных дел Германии. Ее возглавили Шульце-Бойзен и Харнак[88]. Что касается задач и структуры этой резидентуры, ее можно сравнить с группой Зорге. Однако берлинская группа была укомплектована непрофессиональными разведчиками. В нее входило от тридцати до сорока антинацистски и прокоммунистически настроенных немцев — военные, чиновники, лица свободных профессий, аристократы, служившие во многих министерствах и ведомствах и в вооруженных силах фашистской Германии. Они плохо соблюдали правила конспирации и неизбежно должны были провалиться, что и случилось в 1942 году.

Щульце-Бойзен был офицером разведки в министерстве авиации, Харнак — сотрудник министерства экономики (кстати, его жена Милдред Фиш — американка, ее, как и всех руководителей группы, казнили). Широко разветвленные связи Щульце-Бойзена и Харнака сослужили Советам хорошую службу. В 1939-1942 годах резидентура направила в московский Центр несколько сот донесений, очень важных для Советов, поскольку в них содержалась детальная информация о дислокации германских ВВС и авиационных заводов, передвижениях войск и директивах верховного командования (например, решение отказаться от штурма Ленинграда, окружить его и установить блокаду).

Специальное отделение гестапо, созданное для борьбы с советской шпионской организацией в Берлине и ряде стран Западной Европы, дало ей кодовое название «Красная капелла» или «Красный оркестр» — настолько удачное, что им стала пользоваться даже разведслужба Кремля. В конце 1942 года резидентура была раскрыта и ликвидирована. Но Советы активизировали свою шпионскую группу в Швейцарии, которая приобрела фантастический источник, получавший первоклассную информацию из Германии. Речь идет о Рудольфе Рёсслере (псевдоним Люци)[89], который, каким-то образом до сих пор не раскрытым, не выезжая из Швейцарии, получал нередко менее чем через сутки разведывательные данные из верховного командования вооруженных сил Германии о принятых там решениях, касающихся Восточного фронта. Рёсслер, конечно, неординарная личность: его можно назвать прокоммунистическим католиком. Александр Фут[90] — радист советской резидентуры в Швейцарии, передававший информацию Люци в Москву, написал о нем:

«Люци… держал в своих руках нити, идущие прямо из главных штабов трех родов германских вооруженных сил… Кроме того, он получал информацию из других немецких ведомств… Всякий, кому приходилось руководить сражениями из генерального штаба, знает, что дает возможность правильно и своевременно расставлять на оперативной карте флажки, обозначающие дислокацию частей и соединений противника, и соответственно планировать диспозицию собственных войск… Информация Люци часто позволяла Москве занять выигрышную позицию. Поэтому трудно переоценить его вклад в стратегию и тактику Красной Армии и, как итог, в безоговорочную капитуляцию вермахта»[91].

Зорге, «Красная капелла» и Люци — три лучшие операции советской разведки военного времени, конечно, из тех, что стали нам известны. Информация, которую секретная служба Москвы получила в результате проведения шпионских операций в годы Второй мировой войны, оказалась столь качественной, что разведка любой другой страны может об этом только мечтать.

В союзных странах Советы, по сути дела, преследовали две цели. Сталин не доверял ни Рузвельту, ни Черчиллю и уже в самом начале союзнического сотрудничества думал о неминуемом столкновении интересов в послевоенном мире. Поэтому одной из главных целей советской разведки было проникновение в министерства, ведомства и другие правительственные организации США и Англии, которые занимались решением мирных проблем. Другая важная цель касалась сферы науки, и в частности вопросов изучения атома. Советам было известно о значительных совместных усилиях западных союзников в области атомных исследований, и они хотели извлечь из этого для себя выгоду. Поэтому и появились Фукс, Алан Мей, Розенберги, Грингласс, Голд и множество других лиц, попавших в поле зрения нашей контрразведки в послевоенные годы[92].

В памяти нашей общественности дела и фамилии советских агентов, действовавших в чисто политической сфере, можно сказать, не сохранились, за исключением, пожалуй, дел Хисса и Берджесса — Маклина[93].

Факт остается фактом: чтобы выяснить послевоенные планы правительства Соединенных Штатов в отношении Германии, Центральной Европы и Японии, Советы еще во время войны использовали более сорока ценных агентов в различных департаментах и управлениях Вашингтона. По крайней мере, таковым было число раскрытых дел, а сколько сохранилось в тайне, мы не знаем. Почти все разоблаченные агенты, как и атомные шпионы, в то время разделяли коммунистические взгляды. Многие, однако, сейчас от них отреклись.

Нашумевшая в 1951 году история Берджесса— Маклина, двух высокопоставленных английских дипломатов, внезапно бежавших в Советскую Россию, по моему мнению, была неправильно преподнесена как дело о «дезертирстве». Суть в том, что сенсационная ситуация затмила реальную сторону дела. Обоих нельзя считать обычными перебежчиками. Они бежали потому, что их вовремя предупредил третий — Гарольд (Ким) Филби: британская служба безопасности напала на след. Все трое занимали ответственные должности в министерстве иностранных дел Великобритании и работали на советскую разведку в течение многих лет. Они начали симпатизировать коммунизму еще с тридцатых годов, будучи студентами Кембриджского университета. Их ценность для Советов возросла после того, как в начале пятидесятых каждый из них поработал в английском посольстве в Вашингтоне. Шпионская деятельность Филби была раскрыта в 1963 году, когда он последовал примеру двух других сообщников и скрылся за «железным занавесом».

В последние десять лет, насколько можно судить по делам, получившим известность, советская разведка в поисках агентов, занимающих в США и Великобритании перспективные, с ее точки зрения, позиции, перестала опираться на коммунистов и им симпатизирующих, какими были Фукс — Розенберги — Берджесс — Маклин. На это имелся ряд причин. Враждебные и агрессивные намерения Советской России нельзя было больше маскировать внешне дружескими дипломатическими отношениями. Спектакль, всякий раз разыгрываемый Соединенными Штатами или Великобританией, которые мягко нажимали на тормозные педали там, где дело касалось советского шпионажа, поскольку политика тридцатых годов и во время войны требовала соблюдать деликатность в отношениях с Советами, после 1947 года был уже немыслим. С этого времени стали приниматься меры безопасности, беспрецедентные в истории как нашей страны, так и других западных государств, чтобы оградить правительственные учреждения, военные сооружения и важнейшие научные и промышленные объекты от проникновения в них агентов советской разведки или лиц, которые могли бы стать шпионами КГБ. Вместе с тем утрата в послевоенный период иллюзий у многих интеллигентов по поводу утопических целей коммунизма привела к тому, что в пятидесятых годах уже не наблюдалась тяга студентов и молодых интеллектуалов к изучению коммунистических теорий и осуществлению их на практике, как это было в годы депрессии до начала Второй мировой войны.

Советы стали предпочитать других помощников — лиц, имевших иные мотивы для сотрудничества с ними, желали они того или нет. Наверное, наиболее типичным явлением в ранний послевоенный период, которое иллюстрирует способность советской разведки быстро приспосабливаться к изменившимся условиям и еще раз подтверждает тот факт, что в основе коммунистической тактики заложен хладнокровный прагматизм, была массовая вербовка бывших эсэсовцев и военных преступников как в Восточной, так-и в Западной Германии. Советы считали, что в их распоряжении имелись два мощных фактора, которые они могли использовать для воздействия на этих типов. Прежде всего, по соглашению между союзниками, бывшие эсэсовцы и военные преступники относились к категории лиц, подлежащих автоматическому аресту. Военная администрация в нашей зоне оккупации Германии многих из них отправила в тюрьму. А Советы даже расстреляли некоторых наиболее одиозных преступников. И едва ли можно было найти лучший способ форсированной вербовки агента, чем обещание избавить его от ареста или освободить от тюремного заключения, которое грозило затянуться на долгие годы. Кто мог устоять против такого обещания за небольшую любезность — согласиться стать нашим шпионом? Таковой была линия, которой Советы придерживались в Восточной Германии. В Западной же процедура денацификации значительно осложнила возможность получения бывшими эсэсовцами, гестаповцами и членами других нацистских организаций приличной работы. Многие из этих типов, которые совсем недавно в нацистской Германии находились в верхних эшелонах власти, сейчас были изгнаны из общества, стали безработными, оказались в стесненном материальном положении, даже нищете. Их отношение к американским и английским оккупационным властям, мягко говоря, можно было оценить как негативное. Они достаточно созрели, чтобы принять советское предложение об измене родине. Собственно, они не видели в этом никакого преступления. Ведь, по их мнению, в Германии, находившейся под управлением иностранной военной администрации, не было реальной национальной власти, к которой они обязаны быть лояльными.

Характерным примером можно считать случай с занимавшим ответственную должность в западно-германской Федеральной разведывательной службе Хайнцем Фельфе[94], который был разоблачен своими коллегами и руководством в ноябре 1961 года. Буквально с первого дня своей службы в ФРС, долгие десять лет, он передавал Советам все, что знал о деятельности этой разведывательной организации. В 1945 году Фельфе, совсем еще молодой сотрудник отдела зарубежной разведки Главного управления имперской безопасности, занимал там небольшую должность. Он был родом из той части Германии, которая после окончания войны подпала под советскую оккупацию. Но его взяли в плен англичане, поскольку он оказался в Голландии. Вскоре его освободили. Пройдя процедуру денацификации, он попытался осесть в Западной Германии. Но столкнулся с большими трудностями в получении работы, которая была бы ему по душе. И все же, вооружившись мандатами и рекомендательными письмами, полученными от простаков, которых сумел уговорить, он подал прошение о приеме на работу в полицию. Это было единственное занятие, в котором он знал толк и которое ему нравилось. В сумбурной обстановке, царившей в тогдашних немецких учреждениях, за которыми присматривали союзники, он получил место в одной из служб, подведомственных контрразведке. Впоследствии установили, что ему помогли некоторые немецкие чиновники, которые были связаны с русскими.

Вскоре сам Фельфе стал советским агентом, угодив в лапы МГБ, когда тайно навестил родные края в Восточной Германии. Навел на него русских давний друг, тоже бывший эсэсовец, который уже некоторое время работал на советскую разведку. Фельфе, в свою очередь, дал наводки для вербовки своих коллег. Советы недорого заплатили за это — отпустили прошлые грехи, вручили немного денег, а на будущее обещали свою протекцию. Но над головами этих людей повис меч и их предупредили: он упадет в случае, если они предадут Советы. Советская разведка подбирала всех бывших эсэсовцев, с которыми только могла поладить. Некоторые оказались настолько ловкими, что сумели проложить себе дорогу в Федеральную разведывательную службу. Фельфе был одним из них и со временем стал высоко оплачиваемым агентом.

Случай с Фельфе — один из примеров вербовки агентов советской разведкой на базе нацистского прошлого. КГБ и сейчас не прочь использовать в этих же целях лиц, которые были и остались верны коммунистической идеологии, но тщательно скрывают это, как и свою принадлежность к компартии в прошлом. Именно так возникло дело Альфреда Френцеля, известного члена западногерманского парламента (бундестага), в который он впервые был избран в 1953 году. В течение ряда лет он работал в парламентском комитете по вопросам немецкой обороны и в таком качестве имел доступ к информации о строительстве и оснащении западногерманских вооруженных сил и связанных с этим планах НАТО.

Френцель — выходец из Судетской области Чехословакии. Там он в течение некоторого времени был членом коммунистической партии, но его исключили по обвинению в растрате партийных денежных средств. Все это хорошо знала чехословацкая секретная служба.

Как и многие его земляки — судетские немцы, Френцель получил убежище в Западной Германии в послевоенные годы. Здесь он вступил на поприще политической деятельности, имел большой успех и полагал, что надежно похоронил свое прошлое. Когда чехословацкая разведка вышла на него в середине пятидесятых годов и пригрозила разрушить его карьеру, раскрыв его прошлую принадлежность к коммунистической партии, если он не согласится на секретное сотрудничество, Френцель довольно легко сдался. Он был идеальным объектом для вербовки, поскольку занимал видное политическое положение и в то же время скрывал достаточно преступное коммунистическое прошлое: разоблачение означало бы для него крах. В этом деле, как и в случае с Фельфе, Советы могли предложить ему финансовую помощь и протекцию. В течение целых пяти лет, вплоть до октября 1960 года, когда он был арестован, Френцель работал на чехословацкую секретную службу, а через нее и на советскую разведку. Хозяева из КГБ тщательно заботились о том, чтобы его «шпионский товар» хорошо оплачивался, а личная безопасность была надежно обеспечена.

Наряду с этим отмечается несколько случаев вербовки на территории Западной Германии на базе того, что объекты до их бегства на Запад совершили в советской зоне оккупации неблаговидные поступки. Подобные факты тщательно фиксировались, а затем пускались в ход. Так случилось с Розалией Кунце, секретаршей адмирала Вагнера, командующего западногерманским военно-морским флотом, которая была завербована Советами. В ряде случаев врачи, сделавшие подпольные аборты в Восточной Германии, брались на учет и становились объектами вербовки, когда переезжали на жительство в Западную Германию.

Не имеющие корней бродяги, перемещенные лица послевоенной Европы — эта среда всегда привлекала большое внимание разведслужбы Кремля. Советская разведка пытается приобрести агентуру и среди тех, кто имеет крышу над головой в своей собственной стране, то есть среди людей сравнительно благополучной судьбы. Но она неустанно ищет неудачников, недовольных, тех, кто испытывает материальные затруднения или у кого не удовлетворены амбиции, людей несчастливых или порочных — гомосексуалистов, алкоголиков, наркоманов. Короче говоря, типов социально неустойчивых, которым достаточно лишь легкого толчка, легкого соблазна, чтобы они вступили на путь предательства. Некоторых из них необходимо завлечь в западню, но иногда и этого не требуется.

Конечно, руководители советской разведки отдают себе отчет в том, что лица морально ущемленные, слабые психологически не могут быть, как правило, ценными агентами. Их используют поэтому лишь там, где под рукою нет ничего лучшего. Советы, безусловно, предпочли бы лиц, симпатизирующих коммунистической идеологии. Таких они стараются найти и сейчас — сочувствующих, но, конечно, не состоящих в компартии.

Два недавних случая, которые произошли в далеко расположенных друг от друга районах, свидетельствуют, по-моему, о трудностях, которые испытывает советская разведка в настоящее время. Два советских дипломата в Исландии совсем недавно были высланы из страны за то, что попытались оказать давление на молодого исландского фермера с целью привлечения его к шпионской деятельности в пользу Советского Союза. Они потребовали, чтобы он собирал для них информацию о военно-воздушной базе НАТО в Кефлавике[95]. Чем особо интересен этот случай в наше быстро меняющееся время, так это тем, что человек, привлекший внимание советской разведки, некто Рагнар Гуннарссон, тридцати двух лет от роду, носил в своем кармане членский билет коммунистической партии, членом которой он состоит до сих пор — г по крайней мере, до февраля 1963 года, когда была закончена эта книга.

И тем не менее — это очень симптоматично — коммунист отказался принять советское предложение, сообщил исландской полиции о домогательствах московских разведчиков и помог полицейским поймать их с поличным.

Советы обрабатывали Гуннарссона в течение длительного периода времени. Когда ему было всего двадцать два года, его пригласили посетить Советский Союз в составе туристической группы: трехнедельную поездку за счет советской стороны совершили тогда девять молодых исландцев. После того как вербовка сорвалась, советские представители попытались взыскать с Гуннарссона расходы по поездке в СССР, но он послал их куда подальше. Так и не смогли понять вербовщики КГБ: то ли они напали, не на того человека, то ли времена изменились. Последнее более вероятно: теперь не каждый коммунист чувствует себя обязанным шпионить для Советского Союза. Некоторые даже предпринимают шаги, чтобы расстроить планы агентов КГБ, дают им решительный отпор. Уиттакер Чэмберс и Элизабет Бентли в 1945 году обратились в ФБР и рассказали все, что знали о советском шпионаже в Соединенных Штатах. Они решились на такой шаг, хотя сами в течение нескольких лет были вовлечены в эту деятельность. И сделали это потому, что окончательно во всем разочаровались и порвали с коммунизмом. Гуннарссон поступил по-другому: он сразу отказался заниматься шпионажем, но остался коммунистом.

По-видимому, на Гуннарссона оказал влияние тот факт, что Советский Союз даже для лиц, ему симпатизирующих, ныне не является более «священной Меккой коммунизма». Он — один из покровителей коммунистического движения, а не единственный, как было прежде, когда не существовали другие социалистические государства. Похоже на то, что это обстоятельство сильно осложняет советской разведке поиск новой агентуры. Вербовка на идеологической основе ныне повсюду, за исключением развивающихся стран, не приносит плодотворных результатов.

Случай, происшедший в феврале 1963 года в далекой Австралии, еще ярче, чем предыдущий, высветил провал хваленой советской секретной службы в ее попытках идти в ногу со временем и успешно выполнять свои задачи, особенно в стране, где имеется отличная контрразведка. Еще в 1954 году Советам был нанесен в Австралии сильнейший удар, когда дезертировал резидент КГБ Владимир Петров, прикрывавшийся должностью третьего секретаря советского посольства в Канберре. Один из побудительных мотивов, толкнувших его на такой поступок, состоит в том, что он уже тогда видел: задачи, поставленные КГБ перед ним в Австралии, безнадежно невыполнимы, а его шефы в Москве не могли понять элементарной вещи — Австралия в 1954 году совсем не походила, скажем, на Германию конца двадцатых годов. И он знал, что вину за неспособность Центра организовать разведку в изменившейся обстановке взвалят на него.

Дезертир Петров раскрыл сеть советского шпионажа в Австралии, что привело к разрыву дипломатических отношений между Советским Союзом и этой страной, которые были вновь восстановлены лишь в 1959 году. К этому времени в тактике советского шпионажа было неоднократно зафиксировано появление «новой линии». Это коснулось и Австралии. Вновь открывшееся советское посольство в Канберре возглавил Иван Скрипов, один из руководителей КГБ — новое доказательство того, что в глазах Советов шпионаж — дело первостепенной важности. В конце концов Москва должна была наверстать упущенное на пятом континенте время. Скрипов — полная противоположность мрачным, молчаливым представителям «старой школы». Это веселый человек, охотно принимавший гостей, общительный, по-простецки хлопающий по плечу своего собеседника. Он импонировал австралийскому обществу, любящему открытость и общительность, и это помогало ему ввести любого в заблуждение относительно своих подлинных целей.

Кстати, «новая линия» просматривалась и в легкомысленных выходках капитана I ранга Евгения Иванова, заместителя советского военно-морского атташе (он же — офицер разведки) в Лондоне в начале шестидесятых годов, делившего благосклонность Кристин Килер с британским военным министром Джоном Профьюмо[96].

За спинами своих добросердечных австралийских хозяев Скрипов приступил к своей основной деятельности — созданию новой шпионской сети в стране. Но допустил серьезную ошибку: привлек для выполнения специальных заданий местную гражданку, которая была агентом службы безопасности Австралии. Это удачный ход со стороны австралийцев, которые, в сущности, использовали прием, часто практикуемый Советами. В данном случае он был обращен против них самих. Во многих других местах советская разведка обычно располагала хорошими возможностями для проверки надежности своих агентов или служащих посольств из числа местных граждан. За ними устанавливали наружное наблюдение, фиксировали, куда они ходили, с кем общались, о чем говорили, проверяли, как они выполняли задания. Но здесь, в Австралии, с сильной и бдительной контрразведкой, Советам не удалось привлечь к своей работе лиц из числа симпатизирующих компартии. Не было у них под рукой и достаточно доносчиков — информаторов и «топалыциков» (агентов, ведущих наружное наблюдение), чтобы контролировать даже своих групповодов. Поэтому они вынуждены были полагаться на «добрую волю» и готовность работать на советскую разведку своих «добровольцев». Как оказалось впоследствии, все это было напускное. Но люди КГБ не сумели правильно оценить поведение «добровольцев», потому что психология последних была им совершенно чужда.

Тяжелейший провал в Австралии вполне закономерен. Скрипов пытался с помощью своей местной подручной создать нелегальную резидентуру КГБ, что позволило бы в будущем не привлекать советское посольство к проведению крупных шпионских операций. В этих целях некоему лицу в городе Аделаида были переданы быстродействующий передатчик, приспособления и материалы для устройства подпольного пункта связи. Но австралийские контрразведчики с помощью своего агента-двойника задержали Скрипова с поличным. Тем самым они на длительное время вывели из строя как легальный, так и нелегальный шпионский аппарат КГБ в своей стране. Остается лишь ждать, попытаются ли Советы в третий раз создать агентурную сеть в Австралии.

Не желая показаться чересчур оптимистичным, я все же рискну сделать предположение, что шефы советской разведки в данном случае на некоторое время отступят. Конечно, офицеры за допущенные ими ошибки, приведшие к такому скандальному провалу, понесут суровые наказания. Но КГБ, повторю, придется выждать. А затем Советы, по-видимому, придумают какой-либо новый трюк, чтобы перехитрить австралийскую контрразведку. И в будущем, конечно, предпримут очередную попытку, основательно прозондировав почву. Так или иначе, советская разведка должна понять: ее шпионам трудно добиться успеха в стране, где власти прекрасно понимают, в чем состоят тайные цели Кремля, где имеется хорошо отлаженная и компетентная контрразведка и где компартия слаба и не пользуется авторитетом у населения.

В отместку за разоблачение и высылку Скрипова Советы объявили австралийских дипломатов в Москве нежелательными персонажами и выставили из СССР. Это отработанная практика: каждый раз, когда власти какой-либо западной страны уличали того или иного советского дипломата в шпионаже или ином уголовно наказуемом деянии и выдворяли его за пределы своих границ, правительство СССР немедленно объявляло одного из сотрудников посольства этой страны, примерно того же ранга, персоной нон грата. И естественно, его тоже высылали из Советского Союза, навесив на него ярлык шпиона или валютного спекулянта. В действительности такого не было и в помине. Но у министерства иностранных дел этой западной страны, конечно, возникали трудности кадрового порядка: нужно было срочно искать замену высылаемому из СССР сотруднику посольства, а это вопрос не простой. Чтобы решить его, требуется время, необходимо тратить непредвиденные силы и средства.

В случае с Австралией эта советская практика обернулась глупейшим фарсом. Поскольку австралийское посольство в Москве небольшое, среди его персонала трудно было найти сотрудника столь высокого ранга, против которого можно было бы сфабриковать мало-мальски правдоподобное обвинение. Советы избрали в качестве жертвы для своей мести первого секретаря посольства Уильяма Моррисона. Его объявили персоной нон грата за то, что он якобы занимался сбором разведывательной информации и, кроме того, продавал советским гражданам по спекулятивным ценам одежду иностранного производства, нарушая тем самым законы СССР. Последнее обвинение просто смехотворно, глупо и мелочно. Оно убедительно свидетельствует: обвинение в шпионаже настолько неосновательно, что Советы, по-видимому, чувствовали необходимость добавить кое-что еще, чтобы не потерять своего лица. Вероятность того, что иностранный дипломат будет заниматься торговлей с рук подержанными вещами, примерно так же велика, как если бы он стал бить своих слуг. К сожалению, дипломатической процедурой не предусмотрено право апелляции, когда какая-то страна объявляет дипломата другой страны персоной нон грата, и поэтому такая практика превратилась в своего рода инструмент репрессии.

Если арестованы и приговорены к тюремному заключению за шпионаж нелегалы или другие агенты, не защищенные дипломатическим паспортом, Советы и власти западных государств по взаимной договоренности применяют другую процедуру — обмен заключенными. Недавний случай такого рода, который привлек к себе внимание всего мира, — выдача в феврале 1962 года Фрэнсиса Пауэрса и еще одного американского агента — Фредерика Приора, осужденных за шпионаж в Советском Союзе, в обмен на советского шпиона полковника Рудольфа Абеля. При этом выявилось несколько интересных моментов. Во-первых, такая сделка означала, что Советы перестали притворяться: они-де не имеют никакого отношения к Абелю (такова была их упрямая позиция в момент его ареста, судебного процесса и вынесения приговора). Во-вторых, это узаконивало правило: «меняем нашего шпиона на вашего», которое становилось рутинной процедурой. Я был директором Центрального разведывательного управления, когда начались секретные переговоры в отношении обмена Пауэрса на Абеля, и поддержал эту идею. И хотя у меня имелись некоторые сомнения на этот счет, я полагал и считаю до сих пор, что это — отличный ход и что в наших интересах было завершить переговоры по такому необычному делу с учетом тогдашней конкретной обстановки. Как бы то ни было, это могло привести к созданию прецедента, который имел бы непредвиденные последствия. Численность советских агентов на Западе, которых мы можем взять под свой контроль, намного превосходит количество западных агентов, находящихся за «железным занавесом». Исходя из этого, при известном профессионализме и достаточной бдительности мы должны в любой момент держать под своим контролем больше советских агентов, чем Советы — западных. Если идея обмена агентами войдет в повседневную практику, Москва будет озабочена тем, чтобы иметь достаточный резерв задержанных агентов Запада в своих руках. Поэтому в Кремле могут поддаться искушению — а так, видимо, и случится — арестовывать обычных визитеров с Запада, не имеющих никакого отношения к разведывательным делам.

В начале 1963 года прошел слух, что на рассмотрении находится еще один вариант обмена осужденными агентами. В течение последних двух лет англичанам удалось арестовать, осудить и отправить в тюрьму семерых крупных советских агентов — Блейка[97], Вассала и четверых членов группы Лонсдейла — Хаутона с приятельницей и чету Крогеров[98]. В это же время Советы отправили за тюремную решетку только одного англичанина по обвинению в шпионаже. То был Гревилл Винн, представитель лондонского делового мира, которого кремлевская контрразведка обвинила в связи с Олегом Пеньковским, приговоренным за измену родине к смертной казни. Винн получил восемь лет тюремного заключения по решению советского суда. Общая же сумма лет тюремного заключения семерых лиц, осужденных в Англии, составляла более двухсот лет. Поэтому с точки зрения нормальной торговли, позиция Советов была явно слабее. Человеком, которого они желали бы получить в первую очередь, несомненно, является Лонсдейл — единственный из семерых советский гражданин, находившийся, подобно Абелю, длительное время на нелегальной работе. Говорили также, что Советы были заинтересованы в освобождении Крогеров, которые хорошо на них потрудились в течение нескольких десятилетий.

Но прежде чем сделать дальнейшие шаги по пути обмена агентами, нам будет полезно посмотреть, куда он нас может привести.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.