13 июля 1993 года, воскресенье, день

13 июля 1993 года, воскресенье, день

Московская область, поселок Непецино.

Пионерлагерь «Метеор»

— Нинуля! — Оля прижала дочку к себе. — Ну вот мы и приехали. Видишь, с нами — дядя Слава и тетя Наташа. И Анечка тоже.

Андрей с Олей и Сережа приехали вместе с друзьями в пионерлагерь управделами Президента, где уже вторую неделю находилась

Нина. Отправлялась дочь туда неохотно, хотя все на работе у Андрея расхваливали этот пионерлагерь, ведь еще совсем недавно там отдыхали дети номенклатурных работников ЦК КПСС. Но то ли два года разгрома партийной инфраструктуры сделали свое дело, то ли Нина очень тосковала по дому, но Андрей с Олей стали получать от дочери довольно грустные письма,

ПИСЬМО: «В этом лагере очень скучно. Но мы иногда ходим с девочками на речку, на озеро. Наблюдаем за лягушками, как они надувают свои щечки. Рассматриваем улиток, прудовиков. Лазаем но деревьям. Короче, нока все в полном порядке. Я хочу сказать, что 13 будет родительский день. Приезжайте! Очень жду вас!» (Из письма Нины Орловой из пионерлагеря «Метеор» 6 июня 1993 года).

ПИСЬМО: «Дорогие: Папа, Мама и Серёжа! У меня все хорошо. Вот только уже четвертый день идут дожди. Плохая погода… Приезжайте ко мне обязательно. Света сказала, что вам должны сообщить, что будет от работы автобус прямо до сюда. Тринадцатого — родительский день. Приезжайте обязательно, мне без вас скучно! Когда приеду, если можно будет, то состригу челку, а то у меня голова болит от хвостиков…

P.S. Если вы приедете, то привезите что-нибудь поесть: печенье, яблоки, конфетки. А то все время хочется чего-нибудь пожевать… ПРИЕЗЖАЙТЕ!» (Из письма Нины Орловой из пионерлагеря «Метеор» 10 июня 1993 года).

Читая эти грустные послания, Андрей вспомнил, как девять лет назад, когда Оля ложилась в роддом, ожидая появления на свет сына, они решили отправить четырехлетнюю Нину на загородную дачу от детскою садика, так как се не с кем было оставить. Папа и дедушка работали, а бабушка, которая на самом деле была для нее прабабушкой, летом выезжала на дачу к своему сыну, дяде Андрея. По сути дела, сложилась совершенно безвыходная ситуация.

Вроде поначалу было все хорошо. Ниночка с удовольствием посидела с мамой и бабушкой на лавочке в ожидании автобуса, вместе с другими детьми уселась на свое место, радостно помахала рукой в окошко. И автобус уехал.

Спустя пару недель, моща Оля еще лежала в роддоме, Андрей поехал проведать дочку. Взял с собой гостинцы — пакетики черешни и клубники да горсть конфет к чаю. Пройдя с километр через лее от подмосковной платформы Красково, он оказался в расположении загородных детских дач, среди которых довольно быстро отыскал ту самую, где должна была находиться Пилочка. Сначала он долго ожидал, когда детей приведут с прогулки, потом ждал, пока они обедали, и только тоща ему привели дочку. Она выглядела испуганной и бледной. Почему-то на ней было надето то самое синее платьице, в котором она уехала из дома, хотя времени прошло довольно много. Оля очень скрупулезно собирала ее чемодан, точно сверяя все со списком обязательных для выезда вещей. Как оказалось, за все это время никто даже не попытался ребенка пи разу переодеть или сменить ему белье.

Нина, как только увидела папу, вцепилась в него мертвой хваткой, не отпуская от себя ни на минуту. Она была очень похожа на маленькую обезьянку, запустившую свои цепкие ручки в мамину шерсть. Только в данном случае это был нала, и вцепилась она ему в руку. Он, держа на коленях, кормил ее ягодами, которые Ниночка с удовольствием ела, не переставая при этом спрашивать:

— Папа, а ты не уйдешь?

— Куда же я уйду, Нинуля? — успокаивал папа дочку. — Я специально приехал навестить тебя.

Но Нина не унималась и через каждые пять минут задавала один и тот же вопрос:

— А ты не уедешь?

При этом она умудрялась одной рукой есть ягоды, а другой крепко-накрепко держать папину руку так, что Андрею даже стало больно. «Наверное, у меня будет синяк в этом месте», — подумал он.

Время шло, и расставаться все-таки было необходимо. Но Ниночка никак не хотела отпускать папу, продолжая полушепотом спрашивать:

— Ты не уедешь?

Глаза девочки были влажными, казалось, еще немного и она заплачет. И от этого у Андрея защемило сердце. «Боже мой! — подумал он. — Да я бы хоть сейчас ее забрал отсюда! Нельзя же так мучить ребенка!» Но он понимал, что сделать этого по известным причинам не сможет. Да и Ниночке надо было побыть на свежем воздухе, решили Орловы еще на семейном совете.

Как ни хотела дочка отпускать папу; но все-таки пришлось эго сделать. Правда, помогла воспитательница, которая взяла Нину за руку и повела на полдник, сказав, что к чаю дают очень вкусные булочки с повидлом. Как будто все понимая, Ниночка покорно пошла с воспитательницей, на прощание только спросив:

— Папа, а ты завтра приедешь?

Что на это мог ответить Андрей? Он только кивнул, а сам твердо решил забрать дочку отсюда. В общем, это и было сделано ровно через неделю, после того, как Андрей рассказал все Оле. У нес тоже на глазах выступили слезы, и они приняли единодушное решение привезти дочь домой. Когда они вместе с дедушкой возвращались на электричке в Москву, радости ребенка не было предела. Нина всю дорогу что-то рассказывала, смеялась и даже пыталась спеть про голубой вагон.

И вот теперь, спустя девять лет с того памятного дня, когда Андрей ездил в подмосковную загородную дачу в Красково, они, теперь уже все вместе, приехали в пионерлагерь, чтобы проведать Нину, в которой теперь уже трудно было узнать ту маленькую испуганную девочку в синем платьице с влажными от слез глазами.

На удивление Андрея, в пионерлагере было практически невозможно найти кого-нибудь, кто мог бы принять решение отпустить Нину пообщаться с родителями за пределами территории лагеря. Воспитатели, как сказала одна девочка, разъехались но домам, а пионервожатые были на каком-то совещании. Дети были предоставлены сами себе, занимались, кто чем хотел, выходили за забор на речку, наблюдали за лягушками и улитками, как Нина писала об этом в своих письмах.

Андрей, Оля и Сережа приехали вместе с друзьями, которые были на своей матине. Со Славой Андрей дружил третий год, после того, как судьба свела их в российском КГБ, а затем и его преемнике — Агентстве федеральной безопасности, в самое трудное для органов безопасности время. Но с ликвидацией этой структуры и образованием Министерства безопасности Слава после целой серии всяких передряг и пертурбаций оказался на улице и теперь искал для себя достойное применение.

Пухленькая Анечка, дочка Славы и Наташи, была ровесницей Нины, и, хотя их отношения нельзя было назвать дружбой, поскольку они встречались редко, девочки тянулись друг к другу.

Безуспешно пытаясь найти какое-нибудь начальство, Андрей и Оля решили: раз нет никого, кто может дать разрешение, тоща мы выйдем за пределы лагеря без разрешения. Так и сделали. Они расположились на берегу неширокой реки с берегами, поросшими густой травой и кустами. Сережа туг же принялся обследовать окружающую местность, а затем влез на дерево и сверху наблюдал за происходящим. Оля расстелила покрывало, стала вынимать из пакетов овощи, фрукты, бутерброды, сладости. Наташа помогала ей «накрывать на стол». Андрей со Славой разводили костер, а Нина с Аней о чем-то секретничали. Потом девочки стали играть в бадминтон, а Оля достала две аппетитные запеченные курочки, которые она предусмотрительно приготовила накануне.

Все оживленно разговаривали, шутили, смеялись. Был жаркий день, но от реки тянуло прохладной свежестью, летали бабочки, стрекотали кузнечики и где-то вдали квакали лягушки. Казалось, мир прекрасен, и все вокруг создано для того, чтобы наслаждаться этим миром — солнцем, водой, шелестящей зеленью.

Наверное, у каждого, кто сидел тоща на лужайке, были свои заботы и проблемы, но в эти минуты они будто отошли на задний план. Но не у всех! Если бы тоща кто-нибудь внимательно посмотрел в таза Нины, то увидел бы в них глубоко спрятанное чувство грусти и тревоги. Привыкшая прятать свои чувства не только от окружающих, но и от самых близких людей, она не подавала вида, что ей уже невмоготу находиться в этом пионерлагере, нет сил делать вид, что все в порядке, что ей здесь хорошо и весело.

Нина улыбалась шуткам дяди Славы, поддерживала разговор с Аней, пикировалась с Сережей, общалась с мамой и папой, но при этом думала о своем: «Если уж они сдали меня в лагерь, то лучше бы не писали и не приезжали. А так только травят душу! Пока никого не видишь — спокойно, хорошо, даже не думаешь о доме. Зачем только родители разрывают детскую душу?»

Аня подарила Нине маленького желтого цыпленка в яичной скорлупе. Он был такой беззащитный и хрупкий, что у Нины от одного взгляда на него наворачивались слезы. «Что они смеются? — думала Нина, глядя на родителей и их друзей. — Конечно, им радостно, что они уезжают, а мне плакать хочется! Неужели они не понимают, что наносят глубокую рану ребенку?!»

Потом они пекли картошку, но Нине и это очень увлекательное и вкусное занятие не доставляло радости. Она почти все время молчала и как-то виновато улыбалась. Особенно ее раздражало, что папа взял с собой кинокамеру, и все время снимал их встречу, норовя нацелить глаз объектива именно на нее. Она вообще не любила сниматься, а тут, когда она едва сдерживала слезы, попытка запечатлеть ее на кинопленку казалась ей дополнительной формой издевательства.

«Ему бы только заснять все, и совершенно наплевать на мое настроение, на мои чувства! А потом будет хвастаться перед всеми, показывая свои фильмы. А люди не будут подавать виду, что на самом деле он выглядит смешно и даже тупо!» — думала Нина об отце.

Потом, когда вся компания засобиралась, быстро сложив покрывало, посуду и остатки трапезы, а затем подъехала на машине к корпусу из светлого кирпича, Нина торопливо попрощалась со всеми, будто действительно куда-то спешила. Чувство горечи и невысказанной обиды охватило ее. Она уже не мота притворяться и чувствовала, что еще немного и заплачет. Нина резко повернулась и, не оборачиваясь, побежала вдоль стены корпуса, потом зашла за угол и исчезла из виду.

Андрей еще долго смотрел в ту сторону, куда убежала Нина, даже включил камеру, рассчитывая ненароком снять на пленку, как она входит в корпус. Но сделать это было уже невозможно. То ли она уже успела забежать по ступенькам внутрь здания, то ли вообще решила не показываться смотрящим ей вслед родителям.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Я тоща очень переживал за Нину. Хотя она внешне не проявляла свои чувства, но в глазах читалась грусть и обида. Я вспомнил время, когда сам ездил в пионерский лагерь, и каждый раз это было для меня тяжелым испытанием. Когда папа и мама приехали первый раз ко мне в родительский день, я еле сдерживал слезы. Просить, чтобы меня забрали оттуда, я не мог, потому, что уже понимал — должен выдержать. Но однажды меня все-таки забрали с собой. Это было еще, когда мы жили в Печорах неподалеку от Пскова. Мне тоща казалось, что лагерь находился очень далеко. Он был километрах в пятидесяти на территории Эстонии. Когда мы возвращались на военном уазике домой, я был самым счастливым человеком на свете» (Из воспоминаний А.П. Орлова).

Весь день пребывания в пионерлагере, все время встречи с дочерью Андрея не отпускало ощущение, будто он вернулся на девять лет назад, когда Ниночка была еще совсем маленькая и он ездил к ней на загородную детсадовскую дачу в Красково. Он несколько раз пытался успокоить ее какими-то бодрыми словами, мол, еще немного, закончится смена, ты вернешься домой… Но каждый раз он натыкался на холодный взгляд дочери. Как же ему тоща хотелось, чтобы она вцепилась ему в руку и спросила, как тоща: «Папа, ты не уйдешь?»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.