Глава 3 Несомкнутое кольцо
Глава 3
Несомкнутое кольцо
Ксередине сентября 1941 года самыми опасными направлениями командование Ленинградского фронта считало Лигово и Пулковские высоты. Жуков полагал: именно здесь ключ к Ленинграду. Пулковские высоты — последняя возвышенность перед городом. Отсюда он, как на ладони, его можно расстреливать в упор. Дальше только капустные поля и Международный проспект, ныне Московский. Высоты защищали 5-я и 6-я дивизии народного ополчения. От артобстрелов и бомбежек окопы и землянки ровнялись с землей, Пулковская обсерватория превратилась в руины. Но ополченцы держались. И здесь же, на Пулковских высотах история Ленинградского ополчения закончилась. 23 сентября 1941 года был последний крупный штурм высот. Ополченцы его отбили, в очередной раз доказав свою боеспособность. И в этот же день дивизии народного ополчения реорганизовали в регулярные части Красной армии.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Дадаев Александр
Я сначала воевал под Ропшей, потом отходил к Стрельне. Нашу роту присоединили к артиллерийскому полку, мы вместе обороняли позиции. Снарядов было мало, их приберегали для стрельбы прямой наводкой. Когда снаряды закончились, мы вынуждены были снять замки с орудий (каждый весил 29 килограммов) и утопить эти замки в реке, чтобы немцы не смогли воспользоваться нашими орудиями.
Мы дошли до Петергофского шоссе. По нему от Ораниенбаума в сторону Ленинграда шли и военные, и гражданские. Немцам не удалось захватить Ораниенбаум. Они захватили Петергоф и остановились в двух километрах от Кировского завода. Сами немцы понимали, что войти в город трудно, сил не хватит. Под Пулковом их остановили армия народного ополчения и регулярные артиллерийские батальоны. Много моих товарищей по университету полегло в этих батальонах.
Пчелов Борис
После выхода из окружения под Лугой мы участвовали в боях на ближних подступах к Ленинграду, защищали Пулково, Колпино, Ивановское, Отрадное, Усть-Ижору, Усть-Тосно. На этих рубежах мы вели ожесточенные бои, а немцы рвались к городу.
Когда Жуков приехал, он фашистов остановил. Он принял следующие меры: многих командиров частей и соединений заменил, послал на фронт моряков Балтийского флота, которые после Таллинского знаменитого перехода стояли здесь, зажатые в заливе, и по сути дела активно не действовали, издал приказ «Ни шагу назад». Я цитирую почти дословно слова Жукова: «За самовольное оставление рубежа Пулковские высоты — Шушары — Колпино — Московская Славянка — Корчмино — Усть-Тосно — Усть-Ижора все лица подлежат расстрелу». И вы знаете, это подействовало.
;Наша дивизия остановила фашистов на Пулковских высотах. Там много захоронено наших солдат и офицеров. Шушары, Пушкин, Павловск были уже сданы, Гатчина сдана. Немец подходил к Ижорскому заводу. Обстреливали немцы, конечно, завод из дальнобойных орудий, но взять ни завод, ни Колпино не смогли. Большую роль сыграл отдельный стрелковый Ижорский батальон.
Муштаков Порфирий
На Лужском рубеже меня ранили. Лечился я в больнице Мечникова, но не долго. Поправился немного и отправился обратно. Воевал я в 3-й дивизии народного ополчения[17]. Командир дивизии — полковник Котельников, начальник артиллерии — полковник Михаил Александрович Никольский, после войны он стал начальником штаба ракетных войск стратегического назначения. Народное ополчение было организовано неплохо — сформированы роты, батальоны, полки. Среди ополченцев сражались инженеры, техники, рабочие, служащие и ученые. Был такой Четыркин, кандидат технических наук, и он уже имел орден, еще до войны. Хорошо воевал, но погиб под Тихвином, ему челюсть оторвало, умер мгновенно. Другой был — Феридков, тоже кандидат технических наук, из ЛЭТИ. Он погиб у меня на глазах под Киришами, его накрыло взрывом. Хорошие были ребята…
Наша дивизия вышла на рубеж Петергоф — Красное Село. Уже 8 сентября мы сражались вместе с 5-й дивизией народного ополчения[18] на этом рубеже. И в результате немецкий танковый клин не прошел на Кировский завод. Это было на линии Лигово — Урицк. Ворошилов тогда о нашей дивизии говорил (в документах Генерального штаба зафиксировано), что подразделения 3-й гвардейской дивизии народного ополчения сражались героически.
В эти тяжелые дни, 8 и 9 сентября 1941 года наша дивизия подбила 27 танков. Если бы не были уничтожены эти танки, то немцы подошли бы к Кировскому заводу. А ведь это важнейший стратегический объект.
Смирнов Юрий
В середине декабря 1941-го меня направили в 168-ю дивизию, в 402-й стрелковый полк. Полк находился на отдыхе в деревне Манушкино, на правой стороне Невы, напротив Невского пятачка. Части пополняли, хотели направить на Невский пятачок уже боеспособную дивизию. Но 27 декабря поступил приказ командования Ленинградским фронтом дивизию перебросить на Ораниенбаумский плацдарм. Там дивизия находилась до 1944 года, до момента полного снятия блокады.
Смирнов Юрий
Я не могу сказать обо всем народном ополчении, но точно знаю, что в Гатчинском укрепрайоне действительно немцев задержали 2-я и 3-я гвардейские дивизии народного ополчения и отдельный артиллерийско-пулеметный батальон.
Жуков — это величина, он приехал к нам и войска ленинградского фронта остановили немца, не дали ворваться ему в город. Ведь 8 сентября, когда замкнулось кольцо, немецкие войска пытались штурмом овладеть Ленинградом, Жуков же здесь был и принял ряд решительных мер. Ленинград отстояли. Мы считаем, что это заслуга Жукова.
Краснопеев Иннокентий
Вот сколько лет прошло после войны, а я твердо уверен, что Ленинград отстояли народные ополченцы. Это удивительно, как стойко сражались бывшие студенты, профессура, интеллигенция, рабочие. Ведь под Лугой впервые за время войны немцы были вынуждены перейти к обороне. Эти малообученные войска заставили немцев обороняться и смогли остановить их. Вот многие говорят, что Жуков отстоял Ленинград. Я так не считаю. Правда в том, что народ отстоял город.
О полководческих дарованиях самого знаменитого военачальника Великой Отечественной войны существуют два противоположных мнения. Одни считают его военным гением, человеком, победившим Гитлера. Другие, а среди них такие разные люди, как Иосиф Сталин, Никита Хрущев и Виктор Суворов (Резун), полагали, что слава Жукова чрезмерно раздута. Его стратегические таланты сомнительны, воевал не умением, а числом. Выдающейся у него была разве что жестокость. Также противоречиво оценивается и деятельность Георгия Константиновича в сентябре-октябре 1941 года, когда он руководил обороной Ленинграда.
Совершенно очевидно — Жукову не удалось выполнить прямого указания Сталина. Генеральный секретарь требовал прорвать блокаду города, чтобы установить связь Ленинграда с Большой землей или хотя бы вывести, спасти армию.
«Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий 8–10 и прорвитесь на восток. Это необходимо и на тот случай, если Ленинград будет удержан, и на случай сдачи Ленинграда».
Сталин не зря приказывал срочно прорываться на восток. В сентябре самое слабое место немцев — Шлиссельбургско-Синявинский выступ: здесь их полоса обороны не превышала в ширину 20 километров. Ее удерживали только две немецких дивизии, они еще не успели зарыться в землю, построить долговременные укрепления. Именно здесь Ставка решила нанести удар по войскам вермахта. Со стороны Ленинграда прорыв должны были осуществлять войска под командованием Жукова. Со стороны Волхова — войска отдельной 54-й армии под командованием маршала Григория Кулика. Еще 2 сентября Ставка отдала приказ о формировании 54-й армии, которая должна была расположиться в районе Новой Ладоги, Тихвина и Волхова.
ДОСЬЕ:
Кулик Григорий Иванович. В царской армии служил унтер-офицером, у красных командовал артиллерией под Царицыно. В 20-е годы Кулик воевал в Первой конной армии, главной сталинской кузнице кадров — оттуда вышло четыре маршала из пяти: Буденный, Ворошилов, Тимошенко и сам Кулик. В 30-е годы Кулик сделал блестящую карьеру: воевал в Испании, на Халхин-Голе, артиллерия под его командованием прорывала линию Маннергейма. Именно после финской кампании Кулик стал Героем Советского Союза и маршалом.
То, что маршалу дали всего лишь армию, а не фронт или направление, не было случайностью. В 1940 году жена Кулика была заподозрена в шпионаже. Маршала решили не огорчать: его супругу тайно похитили и расстреляли, самому же военачальнику объявили, что она пропала без вести. Начало Великой Отечественной Кулик встретил на западном фронте в Белоруссии, попал в окружение, месяц плутал по лесам и в итоге сумел выйти к своим. Теперь на нем было два пятна — жена-изменница и пребывание во вражеском тылу. Командование 54-й армией — шанс спасти карьеру.
По южному берегу Ладожского озера проходила тогда единственная дорога, по которой с петровского времени Петербург связывался со страной — бывший Путиловский тракт. Именно по нему 10 сентября 54-я отдельная армия начала наступление. Однако мощного концентрированного удара в этом направлении Кулик нанести не мог, при всем своем желании. Значительная часть его армии, в соответствии с распоряжением Ставки, должна была вести наступление на юг, по линии Гайтолово — Мга, сквозь непроходимые Синявинские болота. Две группировки наступали практически под прямым углом по отношению друг к другу. Кроме того, войска бросались в бой неподготовленными, сразу по прибытии, с воинских эшелонов. Поддержки авиации практически не было. По воспоминаниям ветеранов, советские танки уничтожались с воздуха, даже не успев дойти до передовой. Эффективно воевать удавалось только ночью. В результате, наступление захлебнулось в крови. За 4 дня боев 54-я армия потеряла 10 тысяч человек.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Мохов Ростислав
До войны я был студентом Политехнического, с начала войны ушел в армию. Меня отправили в отряд противохимической защиты, но химоружие не применялось, и нас должны были переформировать, но тут начался сыпной тиф. Все опасались эпидемии. Слово «тиф» нельзя было произносить — можно было угодить под трибунал, надо было его называть — форма № 3. Но с тифом мне не удалось побороться, потому что меня определили на легкий танк Т-60. Это вообще не танк, а недоразумение. Он сделан на скорую руку, броня тонкая, двигатель по мощности слабый, заводить его очень сложно. Мы этот танк прозвали — «жужу», «на страх врагу и на смерть экипажу». Я был механиком-водителем на нем. Мы стояли на Волхове, неожиданно нас подняли по тревоге и перебросили в район Мги. Тут начиналось наступление. У нас было мало танков: всего четыре КВ и 12–15 Т-34. Нам поставили задачу прорваться около деревни Гайтолово и выйти к Неве, а там со стороны Невы к нам должны были присоединиться войска Ленинградского фронта. Операция началась очень успешно. Прошли, наверное, километров 5–6 в глубину. Была чудесная погода — солнце, тепло. И вот примерно на пятый или шестой день появились немецкие самолеты «юнкерсы», и началась бомбежка. Наступление прекратилось, мы оказались отрезаны от своих.
Как-то утром был налет «юнкерсов». Мы их называли «музыкантами», потому что они, пикируя, включали сирены, и было очень жутко. Мы залегли под своим танком и вдруг я вижу: открывается люк Т-34, из него вылезает наш командир, вытаскивает пулемет и устанавливает его. И когда «юнкерсы» пошли на второй заход, он в упор расстрелял один из них, и тут он упал недалеко от нас и взорвался. Вот так: одни боятся, а другие дело делают.
Маршал Кулик понял, что здесь, в Синявинских болотах, ему пригодится опыт финской войны. Он взял оперативную паузу, чтобы подтянуть артиллерию, массировать пехоту, обеспечить авиационную поддержку, отработать взаимодействие родов войск. Но 15 сентября в штаб 54-й армии позвонил генерал Жуков и потребовал наступать немедленно, без всякой подготовки. Генерал поучал маршала: «Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии, и вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом. Думаю, на вашем месте Суворов поступил бы иначе». В тот же день Жуков доложил Сталину о преступной нерешительности Кулика.
Кулик снова бросил войска в атаку. Он еще мог рассчитывать на успех, если наступление было бы поддержано со стороны Ленинградского фронта. Однако Жуков не спешил навстречу Кулику. Войска Ленинградского фронта наступали. Но, парадоксальным образом, не на восток, в сторону Большой земли, а на запад.
15 сентября 1941 года Жуков нанес контрудар от Петергофа в сторону Красного Села силами обескровленной 8-й армии. Предпринятые атаки были отражены немцами. Более того, противник, воспользовавшись тем, что наши войска были ослаблены, сам нанес удар и 21 сентября захватил Стрельну, а затем Знаменку и 23 сентября — Новый Петергоф. Немецкие войска вышли к Финскому заливу.
Конец сентября — начало октября 1941 года — время знаменитых Жуковских десантов. Самые неудачные и кровопролитные военные операции во время Великой Отечественной — десантные. Примеров тому множество, и не только на Ленинградском фронте. В Ленинграде же сама идея взаимодействия сухопутных сил и Балтийского флота казалась необычайно эффективной и прогрессивной. Однако, не обеспеченные артиллерийской и авиационной поддержкой, плохо скоординированные с флотом — десанты были обречены на уничтожение.
3 октября в Нижнем парке Стрельны высадились 225 моряков, вооруженных только стрелковым оружием. Их задача была — закрепиться на берегу, оседлать Петергофское шоссе и дожидаться танков, которые прорывались им навстречу со стороны Урицка. Однако немцы отсекли десантников от моря и уничтожили их артиллерией еще до подхода танков. Разгрому подверглись и танкисты, прорвавшиеся к Стрельне, когда бои там уже закончились. 25 танков КВ были уничтожены.
5 октября 1941 года 498 моряков и учеников ремесленного училища были сброшены у причала Новый Петергоф. Роты были вооружены стрелковым оружием с тремя боекомплектами, саперными лопатками. На весь отряд — 6 пулеметов. Они должны были отвлечь силы немцев от встречного наступления 8-й и 42-й армий. Но в тот же день десант был окружен и уничтожен. Почти никто из тех, кто высадился на южный берег Финского залива, не выжил.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Казаев Петр
5 октября 1941 года пришлось высаживать боевой десант, знаменитый петергофский десант. В моем распоряжении, кроме «морского охотника», было еще 25 малых катеров. Перед батальоном десантников стояла задача соединить ленинградскую группу войск с ораниенбаумской группой. Численность десанта — 518 человек. Высадка прошла отлично. Мы не потеряли ни одного краснофлотца, ни одного катера. Тогда не матросы были, а краснофлотцы. Пока они шли примерно до Самсона, случались только отдельные перестрелки с немецкими патрулями. Основной бой начался в районе знаменитого фонтана.
По плану операции, всеми кораблями и катерами командовал Святов, капитан 2-го ранга, будущий адмирал. После высадки штаб десантного батальона переходил в подчинение сухопутному начальству. Может быть, поэтому, может быть, по другой причине (до сих пор это загадка), но полковник Ворожилов, командир десантного батальона, не подал Святову никаких сигналов. Корабли должны были огнем поддержать десант, они находились в готовности номер один, на «товсь» (это значит, что боезапас подан к орудию). Ждали на всех фортах, даже с Красной Горки железнодорожная батарея приехала в Ломоносов. По плану, после сигнала Ворожилова, войска со стороны Ленинграда и со стороны Ораниенбаума должны были перейти в наступление. Весь петергофский клин был разбит на квадраты, и каждый, даже «морской охотник» имел свой квадрат для атаки. Но никаких сигналов от командира десантного батальона не было. У Ворожилова был начальник штаба, у того — операторы, у него был комиссар, была целая группа связистов. Отдельно штабная шлюпка была со средствами связи и со штабом. И никакого сигнала никто не получил. Был ли это, как сейчас принято называть, диверсионный акт или предательство? Я не знаю.
Мы ушли перед самым рассветом. На следующую ночь инсценировали высадку второго десанта. Хотели узнать настоящую обстановку. Высадили одну группу, и то ее вернули быстро. Потому что за этот день немцы подтянули артиллерию, прожекторы, пулеметы, минометы. На следующий день высадить даже разведгруппу не удалось.
Такой же трагической была участь десантов, которые Жуков отправил на левый берег Невы, в район Шлиссельбурга. Перед ними стояла задача — двигаться навстречу армии Кулика. Десанты грузились на баржи у мыса Осиновец, они должны были преодолеть несколько десятков километров по мелководной Шлиссельбургской губе, высадиться не на твердой земле, а на острове между Староладожским каналом и городом Шлиссельбургом, преодолеть канал, и только после этого они оказывались у цели. Но десантам не была обеспечена поддержка авиацией. Все они немедленно обнаруживались немцами и расстреливались немецкими самолетами еще в воде, на подходах к берегу.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Бавин Николай
25 сентября 1941 года нас собрали в Осиновце, перед нами выступил начальник училища, затем командующий. Сказали: «Ребята, вы должны выполнить приказ». Потом посадили на корабли: катера, «морские охотники» и лодки, — и мы вышли из порта. Это было днем. К 12 часам подошли к Шлиссельбургу. Здесь сделали дымовую завесу, но это нам не помогло. Затем пересели на шлюпки. Перед тем как высадиться, мы почти полтора километра по воде шли, потому что валуны мешали. Когда высаживались, все было видно, — день же, но перед нами стояла задача — отвлечь противника на себя. Налетели самолеты, их было 36, но они нас не бомбили, они бомбили корабли, а нас начали расстреливать с истребителей. Нас видно издалека, идем в воде, в бушлатах, с лентами, спрятаться некуда. Идут впереди человек пять, истребитель как даст трассирующими, — сразу два человека упали. Я говорю: «Ребята, расходись дальше, расходись друг от друга дальше!» Так и шли. Самолеты пролетали низко, но мы ничего не могли сделать. В них стрелять бесполезно. Короче говоря, — жуть. Мне было обидно, думал: если погибну, родители даже не узнают, где. Нас погибло много, из 200 человек осталось только 14. До сих пор этот десант стоит перед глазами. Потом я поквитался за ребят…
Я прямо скажу, некому было защищать город! Вот когда Шлиссельбург фашисты взяли, там такая бомбежка была, такая паника. Помимо бомб, они бросали бочки пробитые, шуму наводили. Еще были ракетчики, которые корректировали, куда нужно бомбить. А мы ничего не могли сделать. Говорят, что Жуков спас, а он бросал десант за десантом, но все без результата. Возьмите тот же Петергофский десант, там же больше тысячи высадили, и ни один не вернулся. Сейчас его обвиняют, что столько загубил. А я думаю, что он правильно сделал, потому что мы не сдали Ленинград, значит, жертвы не напрасны.
Жуков Владимир
До начала войны штаб Ладожской флотилии находился в Шлиссельбурге. В сентябре 1941 года там наступали немцы, поэтому было получено распоряжение эвакуировать флотилию. В ночь с 7 на 8 сентября начался отход всех служб и штаба.
8 сентября немцы вошли в Шлиссельбург. Для прикрытия отхода Ладожской флотилии была оставлена сводная рота из штаба. Надо сказать, она героически действовала, почти вся там и полегла.
У нас был приказ: не давать покоя фрицам! С этой целью были высажены десанты в районе Бугровского маяка (это чуть севернее Шлиссельбурга) и непосредственно в Шлиссельбург. Тогда же высадили десант на Неве, в районе Невской Дубровки, чтобы предотвратить переход немцев на правый берег.
Десант в районе Бугровского маяка состоял из курсантов пограничного военно-морского училища, четвертый курс. В течение двух дней мы с готовым десантом ночью подходили в район высадки, а утром, как начинало рассветать, неизвестно по каким причинам, возвращались опять в Осиновец. Я читал позже, что якобы нам мешала штормовая погода. Но это не девятибалльный шторм, — если пришли в район высадки, надо высаживать. Высадились только с третьей попытки. Десантники были экипированы в специальные прорезиненные костюмы. Но получилось так, что катера не смогли близко к берегу подойти, потому что мелко было и встали примерно метрах в 200–300-х. Как только высадили личный состав, налетела авиация противника. У немцев под Шлиссельбургом был аэродром, поэтому им не составляло труда, отбомбившись, перезаправиться и бомбить заново. Большая часть десанта погибла до высадки на берег.
Спустя день-два, мне пришлось участвовать в другом десанте, который почему-то был направлен непосредственно в Шлиссельбург, а там немцы. Мы доложили начальнику штаба, что нет смысла прямо в лоб высаживаться, но нам ответили, что приказы не обсуждают. Десант погрузился, и мы вышли ночью в район высадки. На рассвете, в четвертом часу, как только «морской охотник» вышел из-за крепости и стал подходить к Шлиссельбургу, по нему немцы открыли огонь прямой наводкой. Один из снарядов попал в бензобак. На катере находилось 6 тонн авиационного горючего. Произошел взрыв, катера не стало. За ним вышел из-за крепости второй катер, № 13. И по нему немцы открыли огонь, он тоже загорелся, потерял управление и поплыл по течению, а с берега продолжали его расстреливать. Третьим вышел наш катер. Нам снаряд попал в кормовую часть, и катер потерял управление, его течением закрутило. У нас в кубриках и на верхней палубе находились десантники из разведотдела. Все, кто был на верхней палубе, погибли в результате обстрела, а многие из тех, кто находился в носовой части, ранены.
Наш катер несло по течению. Напротив Шлиссельбургской пристани, на излучине Невы, течение очень сильное, а место это мелкое, каменистое. Там катер наш сел на мель, а потом стал тонуть. Немцы продолжали его обстреливать. Через какое-то время обстрел прекратился, но у нас не было шлюпок, и до берега с ранеными добраться мы не могли. Так просидели весь день, а когда стемнело, решили выбираться. Вода в сентябре холодная, а нам надо добраться до берега и найти лодку, чтобы остальных переправить. Выбрали самого сильного из команды, кое-как его экипировали, нашли спасательный круг, из дерева соорудили плотик. Примерно через час, уже на рассвете, мы увидели шлюпку. Быстро погрузили раненых и стали грести к берегу. Но тут немцы опять открыли по нам огонь, нескольких ребят ранило. Шлюпка уткнулась в песок, а до берега оставалось еще метров 50. И вот в этой холодной воде мы еще часа четыре пролежали, потому что подняться было невозможно. Немцы, не переставая, обстреливали. Только к вечеру мы выбрались.
Я знаком с военной историей, но не знаю другого района, где бы на таком узком участке, как в Невской Дубровке, полегло столько людей. Я где-то прочитал, что средняя продолжительность жизни у бойцов там была примерно 52 часа. В Книге Памяти в музее на Невской Дубровке зафиксированы 300 тысяч погибших[19]. Сейчас там работают поисковые отряды, и каждый сезон они находят все новые и новые жертвы тех времен.
Белокров Георгий
26 сентября 1942 года мы переправлялись через Неву с заданием: взять Невский пятачок. (Тогда он назывался плацдарм Невский.) Переправляться было трудно — течение в этом месте сильное. Но мы, моряки, знаем, как шлюпками управлять. Немцы открыли шквальный огонь: пулеметный, автоматный, минометный, артиллерийский. Но мы молодые, характер крепкий, переправились и заняли этот пятачок.
На Невский плацдарм отправляли с целью сорвать наступление немцев и, по возможности, соединиться с Волховским фронтом, но этого нам не удалось. Все-таки в Ленинграде сил еще не хватало. Но то, что мы пятачок отстояли до снятия блокады — это факт. Конечно, там погибло очень много народу. Немцы проводили по 5–6 атак в день, но они боялись штыковой атаки. Как только мы выскочим, а мы в тельняшках, немец драпака давал. В штыковую атаку идти — страшно первый раз, а потом как-то привыкаешь.
Перед боем давали по 100 граммов спирта, на некоторых фронтах, ребята говорили, и в обороне давали, а у нас только перед наступлением, но я не пил.
Белокров Георгий
Краснопеев Иннокентий
Меня направили под Невскую Дубровку, где шли тяжелые бои. Мы пытались форсировать Неву. По военной науке надо, чтобы было артиллерийское прикрытие, средства переправы, а мы без всяких средств форсировали, захватили на том берегу у немцев участок примерно 2–3 километра по фронту и 600 метров в глубину. Немцы тогда запускали столько ракет, что было светло, как днем. Мы смеялись, что придется после войны немцам платить за освещение. Мне часто приходилось переправляться, потому что половина полкового медпункта находилась на Невском пятачке, а другая — в 3-х километрах от берега на нашей стороне. Если честно, приходилось нелегко. Было очень опасно, подсчитал потом потери — 100 тысяч убитых.
Больше всего было ранений в ноги, потому что часто приходилось преодолевать минные поля. А когда находились в окопах, то привозили раненых в руки и голову. Попадались и самострелы — те, кто стрелял в себя сам, чтобы в госпиталь с передовой попасть. Как-то пришли ко мне в полковой медпункт сразу три человека: два солдата и младший лейтенант, командир взвода. И все в руку ранены. А по ранению сразу видно, что самострел, потому что порошинки кругом, значит, выстрел с близкого расстояния. А тут зашел дивизионный врач ко мне в палатку. Увидел их и говорит: «Краснопеев, расстреляй их немедленно!» Я ему говорю: «Товарищ дивизионный врач, я не буду расстреливать их. Отправлю в медсанбат, там они все равно никуда не денутся». А он требует: «Нет, расстреляй немедленно». Делать нечего, пригласил я его к себе в землянку, там у меня «маленькая» была, угостил его рюмочкой. А сам вывел этих бедолаг и три раза вверх выстрелил. Потом говорю им: «Вот впереди шоссе, идите в медсанбат отсюда, чтоб я вас не видел, а то начну по вам стрелять». Вернулся обратно в землянку, а этот врач мне и говорит: «Знаешь, Краснопеев, я ведь погорячился». Я ему и рассказал, как было дело. Он меня за это благодарил.
Что значит убить человека? Мой товарищ, сейчас заслуженный художник РСФСР (он получил орден Славы третьей степени в Красном Селе) при атаке штыком заколол немца. Мы в прошлом году ездили с ним на встречу полка. И он мне говорит: «Иннокентий, а ведь немец, которого я тогда заколол, тоже был человек». Вот видите, столько лет прошло, а он помнит. Это непростая вещь — убить человека…
Пчелов Борис
Нашу дивизию после короткого отдыха пополнили моряками Балтийского флота и перебросили в район Невской Дубровки. Перед нами поставили задачу — подготовиться к форсированию Невы и захвату кусочка земли на левом берегу, который потом стали называть Невским пятачком.
Нева широкая, в том месте примерно 800 метров. Мы тренировались преодолевать водные преграды на озерах. Форсировали их и вплавь, и вброд, чтобы хоть какой-то опыт приобрести. И вот началась операция.
Началась она с артиллерийской подготовки, но это привело в боевую готовность фашистские войска. На самом берегу у них — только охрана, группа пулеметчиков, а основная часть войск находилась в третьей траншее, поэтому артиллерийская подготовка накрывала лишь малочисленную группу, а остальные готовились отразить атаку. Погиб командир 68-го стрелкового полка Лопухов, погиб полковник Мустафин, заместитель командира нашей дивизии, и весь штаб полка погиб — прямое попадание бомбы. Операция провалилась. Отдельные группы сумели вырваться и переправиться на левый берег, но удержать этот кусочек земли не могли.
Наш 329-й стрелковый полк пополнили моряками Балтийского флота — 2 тысячи человек мы получили. Ну, что такое моряки, объяснять вам не надо. Это отборный, закаленный состав, волевой, героический, с опытом. И командир первого батальона нашего полка, Александр Васильевич Строилов, внес предложение командиру дивизии — форсировать Неву без артиллерийской подготовки. Дабы опять не привести в боевой порядок немцев на том берегу.
И вот следующая попытка, уже без артподготовки. Командир дивизии был против, но нашему командиру удалось отстоять свое мнение, и, вы знаете, эта операция прошла удачно. Форсировали Неву, захватили пятачок.
Были и потери, мы отбивали за сутки 5–10 атак фашистов, но все-таки пятачок удержали. И вот за эту операцию наша дивизия первой на Ленинградском фронте удостоена звания гвардейской стрелковой дивизии. Позже 70-я и 45-я стали гвардейскими дивизиями. Гвардейское знамя нам вручал Андрей Александрович Жданов, как член военного совета, гвардейские значки нам всем вручили. Для наших воинов: офицеров, сержантов, рядовых, — это была самая высокая награда, потому что до этого никаких наград мы не получали, да и не за что было, мы же отступали.
В штыковых атаках я участвовал неоднократно, получил две контузии, осколочное ранение в голову, до сих пор осколочек ношу. По официальным данным, на этом пятачке погибло 253 тысячи. Эти данные неточные, конечно, потому что очень много утонуло в Неве и очень много погибло на берегу, когда мы готовились к переправе.
Только один из десантов Жукова сумел закрепиться на левом берегу Невы. 20 сентября 1941 года 115-я стрелковая дивизия и 4-я бригада морской пехоты захватили плацдарм к западу от 8-й ТЭЦ — знаменитый Невский пятачок. Наступление Кулика наконец-то получило поддержку. Между войсками Жукова и армией Кулика оставалось всего 9 километров.
Командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб 26 сентября охарактеризовал положение 39-го моторизованного корпуса как кризисное и выразил сомнение в способности этого корпуса удержать Шлиссельбург. В разгар битвы под Москвой Гитлер срочно перебросил на помощь фон Леебу подкрепление. На Синявинский выступ из Восточной Пруссии прибыли воздушно-десантные войска, герои Нарвика и Крита — самых успешных воздушно-десантных операций в истории человечества. К Неве и Волхову перебросили войска из Франции и 250-ю испанскую дивизию.
54-ю армию Кулика остановили. Наступление на Невском пятачке также забуксовало. Но Жуков доложил Сталину: в поражении виноват Кулик. 26 сентября маршала сняли с должности командарма, а 54-ю армию перевели в подчинение Жукову. Жуков ничего нового не придумал. Приказал продолжить наступление и овладеть Шлиссельбургом немедленно. Однако оказалось, что дело не в полководцах. Ни одну из поставленных Жуковым задач войска выполнить не смогли. И еще долгие месяцы с огромными потерями штурмовали «бутылочное горло» у Шлиссельбурга. 6 октября Жуков улетел в Москву, так и не прорвав блокаду Ленинграда. Но подчас в армии главное — не успехи на службе, а умение доложить. В истории, спасителем Ленинграда парадоксальным образом остается Георгий Жуков. Судьба же маршала Кулика сложилась трагически. Поражение под Ростовом, катастрофа в Крыму: к концу войны Кулик понижен до генерал-майора. От еще больших неприятностей его на время спас находившийся тогда в фаворе у Сталина Жуков. Но сразу после победы и Жуков, и Кулик оказались в опале. В 1950-м Кулика за недовольство кадровой политикой командования арестовали. В ходе следствия он показал: «Я поднял тост за Жукова и предложил группироваться вокруг него…» Бывшего маршала вскоре расстреляли. С тех пор советские военные историки обычно сваливают всю вину за провал сентябрьского наступления 1941 года на маршала Григория Кулика.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Дадаев Александр
Я помню, как шли на Колтуши, на Невскую Дубровку. Шли ночью, пешком, бойцы засыпали по дороге. Не доходя до Невской Дубровки, остановились в лесу. Там мы простояли недели две. Никаких учений не было, просто жили в палатках. Вероятно, нас приучали к полевым условиям. Ночью 8 или 9 декабря нам отдали приказ перейти Неву. По льду переходили. Над нами — смертоносный веер из трассирующих пуль, которыми немцы с левого высокого берега обстреливали всю Неву. Невский пятачок находился южнее, ближе к поселку Ивановка. А мы должны были закрепиться на плацдарме (это просто узкая полоса на левом берегу Невы). Полоса состояла из трех ярусов. Первый ярус — это самая низкая часть берега, второй ярус — метров 10 выше. Именно здесь мы должны были находиться. Это полоса 10–15 метров, не более. А следующий, третий ярус — там, где находились немцы. На этой площадке проходила автомобильная дорога, она и сейчас там есть: дорога из Ленинграда в Шлиссельбург.
Пробыл я там недолго, наверное, полтора дня. Немцы нас поливали огнем, боеприпасов у них было достаточно. Это у нас — по 5 патронов на винтовку, да одна обойма в запасе. Всего — 10 патронов. Так что расходовать их приходилось экономно. Спрятаться от немецких пуль и минометного огня было негде, на пятачке — ни одного окопа, только воронки от разорвавшихся мин и снарядов. От мин они небольшие, а от снарядов и вовсе почти не было. Единственный способ укрыться — прижаться к стене третьего яруса, но для спасения этого мало. Днем 10 декабря меня ранило в ногу. Я подполз к землянке, в которой находился медпункт, но санитар сказал: «Чего надо? У тебя есть индивидуальный пакет, вот и перевязывайся сам, и радуйся, что жив». Я попросился переждать до ночи. Но санитар ответил: «Ночью будет хуже. Если немцы подойдут, то они добьют раненых. Лучше ползи на тот берег. Это твое спасение».
Нева вся была в огромных торосах. Полз я очень долго, с трудом через них перебираясь. Ранило меня где-то около 12 часов, а добрался я до другого берега только к 9 вечера. Немцы, не переставая, обстреливали Неву. Я и не помню, как залез в окоп на правом берегу, как нашел медсанбат.
Потом меня перевезли в госпиталь в Ленинград, на канал Грибоедова, а после лечения отправили в батальон для выздоравливающих. Паек в этом батальоне был такой же, как у рабочего населения — 300 граммов хлеба и больше ничего. Люди в нем потихоньку умирали.
Мельников Владимир
Мы воевали по всей линии фронта. И под Урицком, и под Пушкиным, и под Александровской, и в Красногорской операции, и под Тосно. Танков было мало, — нас по два танка бросали сюда-туда, по два раза в день мы ходили в атаку. Отдыхать было некогда. Потом меня перевели из 1-й танковой дивизии в 86-й отдельный танковый батальон[20]. На машину командира батальона я был посажен радистом. Это было либо в конце сентября, либо в начале октября. Бои проходили не очень успешно, мы только поддерживали свои пехотные части. Много эпизодов… Перечислять все битвы — это займет несколько часов.
Поначалу у нас перебоев со снарядами не было, топлива тоже хватало. Мы готовы были всегда выйти на передовую, в очередной бой. Нам прислали (из Челябинска, по-моему) 13 или 15 новых машин, но экипажи совершенно не обучены. И нас бросили вместе с ними в атаку. Командиром роты был капитан Утилев. Ничего доброго о нем сказать не могу. Пойти в атаку на немецкие укрепленные позиции с совершенно неподготовленными экипажами — это преступление. Все пришедшие через Ладожское озеро танки были сожжены немцами.
К тому времени немцы изобрели кумулятивные снаряды, которые прожигали нашу броню. На танках КВ ставили вторую броню, фальшборты. А про маленькие танки и говорить нечего, с них все сбивали элементарно. И вот, в декабре, мы с этими танками пошли в атаку на Усть-Тосно (это под Ивановской, где река Тосна впадает в Неву). Мы умели воевать и никогда не шли в атаку в лоб, потому что это было опасно, а шли зигзагом. Снаряды, которые в нас попадали, рикошетом отлетали от наклонной поверхности. Но в наш танк попали, сбили звездочку левой гусеницы. Танк закрутился на месте. Рядом была какая-то воронка, и мы носом съехали в нее. Все, до немцев — метров 70–100, а до наших траншей — метров 500–700. Но был приказ Сталина машины подбитыми не оставлять. Командир роты, капитан Утилев, виновник этого поражения, конечно, тут же ушел от нас. А мы, экипаж, остались в подбитом танке. Декабрь, мороз градусов 10–12. У нас только кирзовые куртки, брюки и сапоги. Ну, и танкошлемы. 6 или 7 суток мы просидели в этой машине. Немцы приходили к танку и говорили: «Рус, выходи, иначе сейчас подожжем». Но им нужно было вытащить наш танк не сгоревшим.
Новые танки были оснащены полным боезапасом. Если в них попадал снаряд, боекомплект часто разрывался так, что башни отлетали метров на 30–35. Мы лазали по подбитым танкам за едой (в них был запас консервов), а немцы за нами охотились, все время снайпер смотрел, заряжающего нашего убил. Потом Гриша Малахов, артиллерист, заболел, у него страшная температура была, видимо, воспаление легких. Мы с Шурой Фроловым его оттащили ползком, по-пластунски до наших траншей, больше я не знаю его судьбу. Потом пришли два танка КВ и вытащили наш танк.
Так как мы были ослабленные, усталые, нам принесли термос горячих макарон с мясом. Но мы решили не есть, пока не доберемся до города. И правильно сделали. Какой-то немец подполз к нам за танк и пустил автоматную очередь. Две пули попали в Шурика, две в меня, в область живота. Всю самую страшную часть блокады, до апреля месяца, я провалялся в госпиталях Ленинграда. Потом меня демобилизовали, дали инвалидность второй группы и отпустили на все четыре стороны. Я поехал к себе в Ташкент, в танковую академию. Потом меня призвали в танковое училище. В декабре 1942 года началась у меня другая служба.
У неудач советских командиров были объективные причины. Красной армии противостояли отборные части, обстрелянные в боях. В Первую мировую войну и Жуков, и Кулик были унтер-офицерами. А все командиры группы армий «Север» тогда уже были офицерами. Поэтому большинство советских старших командиров выглядели любителями перед профессионалами. А недостаток военного образования восполнялся беспощадностью к собственным солдатам. Упрекнуть наших солдат и младших командиров не в чем. Они героически погибали.
В сентябре 1941 года защитники Ленинграда не могли знать, что еще 6 сентября Гитлер выпустил директиву № 35, объявляющую Ленинград «второстепенным театром военных действий». Фюрер дал старт операции «Тайфун», главной целью для немцев стала Москва. Группе армий «Север» было предписано передать свой боевой кулак — 4-й танковый корпус Гепнера и большую часть авиации — в распоряжение группы армий «Центр». Фельдмаршал фон Лееб и его офицеры понимали, что у них хотят украсть победу.
Фон Лееб делал все, чтобы изменить решение Гитлера. Под разными предлогами он откладывал передачу танков и продолжал наступление. Фон Лееб был старым генералом вермахта, и ему хотелось в конце карьеры добиться еще одного большого успеха, которым могло стать покорение Ленинграда. Он не мог понять того, что Ленинград должен быть уничтожен именно осадой.
15–16 сентября город готовился к уличным боям. Рабочим у станков выдали винтовки. Все ждали решающего штурма. На передовой в страшном напряжении солдаты слышали скрежет гусениц немецких танков. Но танки двигались в другую сторону. С 17 сентября 4-й танковый корпус Гепнера начал грузиться для отправки под Москву.
Теперь перед Леебом стояли 3 наступательных задачи: уничтожить Ораниенбаумский пятачок, сузить кольцо окружения города и создать сплошное кольцо блокады — между Волховом и Свирью, соединившись с финскими войсками.
На Тихвин фон Лееб бросил две танковые и две мотопехотные дивизии под командованием героя Шлиссельбурга генерала Шмидта. 16 октября, сквозь густой снегопад, немцы форсировали Волхов у бывшего аракчеевского имения — Грузино. Левый фланг вел наступление на Волховстрой, стремясь отрезать 54-ю армию, правый вдоль железной дороги устремился к станции Малая Вишера. 8 ноября немцы взяли Тихвин и двинулись дальше в сторону Свири. Части 4-й армии генерала Яковлева рассеялись в ближайших лесах и лишились управления. Штабу 4-й армии лишь чудом удалось избежать плена. Армия потеряла 20 тысяч пленными и почти всю технику. Но сходу соединиться с финнами немцам не удалось. У деревни Астрача они были остановлены 7-й армией, которой командовал герой Советско-финской войны генерал армии Мерецков.
ДОСЬЕ:
Мерецков Кирилл Афанасьевич, 44 года. Родился в крестьянской семье. Участник Гражданской войны. В 1921 году окончил Военную академию. Проходил стажировку в Германии. Военный советник в Испании, организатор разгрома Итальянского экспедиционного корпуса. В Финскую войну командарм, прорвал линию Маннергейма. Удостоен звания Героя Советского Союза. В 1941 году — заместитель наркома обороны. На второй день войны арестован, прошел через пытки и избиения в НКВД. В сентябре 1941-го освобожден без каких-либо объяснений, отправлен на фронт.
Сталин приказал Мерецкову принять командование 4-й армией, не оставляя 7-ю армию. Несмотря на ожесточенность боев под Москвой, 4-я армия получила долгожданное подкрепление — кадровую дальневосточную дивизию из Биробиджана. На Волховское направление через Ладогу удалось переправить дивизию морской пехоты. Но и немцы усилили свою группировку. Под Волхов был переправлен мотопехотный полк СС, под Тихвин — взявшая Моонзундские острова 61-я пехотная дивизия, в Тихвин прибыл пехотный полк из Франции.
Однако развить успех немцам не удалось. Первым захлебнулось наступление под Волховом. Вермахту не удалось ни прижать войска Федюнинского к Ладоге, ни разрушить плотину Волховской ГЭС, которая через подводный кабель всю зиму снабжала Ленинград электроэнергией.
Под давлением немцев, Маннергейм согласился форсировать Свирь и двинуться навстречу немецким войскам. Но Англия и США потребовали от Финляндии прекратить наступление на Восточном фронте. В результате, финское руководство, не отказывая немцам, не сделало ничего для начала на Свири боевых действий. Долгожданной исторической встречи финских и немецких войск на Вепсской возвышенности так и не произошло.
ВОСПОМИНАНИЯ:
Хомивко Иван
16 октября немец начал наступление, форсировал Волхов и пошел на Тихвин. Прорыва блокады со стороны Колпина и Пушкина не получилось, потому что остальные дивизии, по плану участвующие в этом прорыве, были брошены навстречу немцам, пытавшимся соединиться с финнами на реке Свирь и замкнуть второе кольцо.
Хомивко Иван
Я обеспечивал разведку переходов в нейтральной полосе, хотя сам я не разведчик. Вот разведка боем — это другое дело. Под деревней Путролово я получил ранение и тяжелую контузию. Это было уже в ноябре 1941 года. После краткого огневого налета (буквально минут 5–10), по сигналу ракетой, мы пошли в атаку. Наша рота (два взвода) стояла ближе всех к немецким окопам. Где-то на полпути буквально в двух или трех метрах от меня разорвалась мина, я потерял сознание. Когда после боя, уже ночью, стали собирать раненых и убитых, то сочли, что я убит (все залито кровью, я без сознания) и меня за руки, за ноги оттащили в кювет (сразу не хоронили). Только через два часа я очнулся, начал стонать, а окопы были рядом и ребята услышали. Говорят: «Иван, мы считали, что ты убит».
Я оказался в медсанбате. Мы тогда не хотели ложиться в госпитали, потому что боялись попасть в другую часть. А у меня было не тяжелое ранение — контузия, но я несколько дней не разговаривал, какая-то невнятная речь была и тошнота. А наш взвод — весь погиб. Он первым вскочил из окопов, а к немцам подошло подкрепление, и остальные наши взводы оказались отрезанными огнем автоматов и минометов. Так что в живых остался я и еще 2–3 человека, которые были ранены, а остальные все погибли.
12 ноября советские войска начали наступление на Малую Вишеру, а 19 ноября на Тихвин. Лыжные части, испытанные в боях с финнами, действовали на флангах немецких группировок. Мерецков пытался окружить Тихвин. 29 ноября 54-я армия отбросила немцев от Волхова. У советских войск под Тихвином, как и под Москвой, появился мощный союзник, которого немцы называли Генерал Мороз.
Из письма немецкого солдата: «Земля промерзла, и потому строить подземные убежища невозможно. Тут и там возникают шалаши из еловых ветвей. Солдаты пытаются отдохнуть, но спать нельзя — сразу отморозишь руки и ноги».
С 11 ноября температура не поднималась выше минус 20 градусов. У подавляющего большинства немцев не было зимней формы. Ни люди, ни техника не были готовы к боям в таких, почти полярных, условиях. Лошади падали от голода и стужи. У пехотинцев не было даже перчаток, их руки примерзали к металлическим стволам карабинов. Смазка в пулеметах замерзала, отражатели стреляных гильз и бойки отламывались. Один из батальонов 30-й моторизованной дивизии потерял половину личного состава в результате обморожения.
8 декабря 1941 года усиленная рота разведчиков проникла в Тихвинский монастырь. Они перерезали немецких часовых и открыли стрельбу по городу. Немцы подтянули сюда войска. Задача наших разведчиков была — продержаться несколько часов.
В это время в Тихвин ворвались советские войска. Фон Лееб, вопреки воле Гитлера, отдал приказ оставить город. Немцы бросали технику и раненых. Силезская моторизованная дивизия из 10 тысяч человек потеряла 9 тысяч. От арьергардных рот прикрытия в живых не осталось никого. Но только благодаря этому приказу часть немецких войск сумела выскользнуть из окружения.
Для командующего группой армий «Север» фон Лееба Тихвин — как Москва для Наполеона. Немцы пробыли здесь месяц и покинули уже сгоревший город. Отсюда началось бесславное отступление немецких войск, похожее на бегство французов из Москвы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.