Глава четвёртая Директора забрали в НКВД

Глава четвёртая

Директора забрали в НКВД

«Ну вот, приехал я домой и думаю, что же мне делать дальше? — продолжает рассказ Алексей Николаевич. — Дома у нас хозяйство нормальное, отец и мать здоровы, есть две сестры-помощницы, Мария и Зинаида. Лошадь у нас была, и весь скот… Можно было бы и мне опять хозяйствовать, но я решил поехать в район — посмотреть, что там такое творится. А там, как оказалось, набирали «новую советскую интеллигенцию». В частности, приглашали учителей на переподготовку. Так как у меня было польское среднее учительское образование, то я пошёл, записался — и меня приняли моментально».

Итак, уже в октябре того же 1939 года недавний польский военнослужащий был зачислен на курсы советских учителей, открывшиеся в городе Воложине. А ведь, казалось бы, если верить современным россказням о «зверствах НКВД на вновь присоединённых территориях», его должны были замучить проверками или, скорее всего, вообще возвратить в лагерь для военнопленных — он же не скрывал своего недавнего прошлого, в анкетах, как мы видим, всё было указано.

Кстати, на этот эпизод с созданием учительских курсов стоит обратить особое внимание. Сейчас на так называемом «постсоветском пространстве» иные политиканы очень любят порассуждать о некой «советской оккупации». Но хороши были «оккупанты», которые сразу же озаботились развитием образования, подготовкой учительских кадров на, так сказать, «оккупированных территориях»! Не сокращали количество учебных заведений «в целях экономии средств», не пытались перевести школы на самоокупаемость, делать учебные заведения платными, да и людям образованным не предлагали переквалифицироваться в какие-нибудь «челноки», чтобы обеспечить себе более-менее сносное существование. Наоборот, стремились к увеличению образованных, то есть — мыслящих! — людей, стремились обеспечить всеобщую грамотность населения.

Зато «цивилизованные» немцы, гитлеровцы, считали уничтожение местной интеллигенции одной из своих первых задач. Кстати, через два года подобное произойдёт на Западной Украине, в захваченном немецкой армией городе Львове, когда гитлеровцы, точнее, их украинские приспешники из батальона «Нахтигаль»,[77] расстреляют цвет интеллектуальной элиты этого старинного города — 45 выдающихся учёных и общественных деятелей, некоторые из них — с мировым именем… И это будет лишь первый шаг новой власти!

«Одной из наиболее известных акций уничтожения, проведённых формированиями ОУН, стала так называемая «Львовская резня», начавшаяся 30 июня 1941 года. События «Львовской резни» достаточно хорошо описаны историками; насколько можно понять, сформированная ОУН милиция в первую очередь приняла участие в уничтожении львовских евреев, тогда как убийства польской интеллигенции по большей части осуществляли боевые группы, выделенные из укомплектованного украинскими националистами разведывательно-диверсионного батальона «Нахтигаль».

События во Львове были только началом; убийства «враждебного элемента» проводились украинскими националистами повсеместно. В донесении начальника полиции безопасности и СД от 18 августа 1941 года ситуация описывается следующим образом: «Украинская милиция не прекращает разорять, издеваться, убивать… Поляки приравнены к евреям, и от них требуют носить повязки на руках».[78]

Но пока что был 1939 год, Львов отошёл к Советскому Союзу, и такой беды там конечно же не ждали. «Советские оккупанты», как любят сейчас называть воинов Красной армии и представителей той новой власти, что именовалась «народной», не делили мирное население по национальностям и никого не заставляли носить повязки на руках или шестиконечные звёзды на груди.

Недаром же Алексей Николаевич вспоминает, что его земляки встречали приход Красной армии с большой радостью.

«Некоторые сейчас утверждают, что, мол, тогда повыселяли многих, в Сибирь отправили, — говорит он. — Да, и это было, были такие случаи. Но не многих! Кстати, не тронули ни одного инженера, ни одного врача… Даже польских полицейских, которые у нас в районе были, и тех никого не арестовали. Зато забирали тех, которые были связаны с «двуйкой», то есть с контрразведкой польской; брали активных антисоветчиков, а также тех, кто воевал против советской власти в 1920 году — тех людей действительно повывозили отсюда. Может, это и правильно было, потому что не знаю, как бы повели они себя в начале будущей войны. Но никаких репрессий, расстрелов не было, абсолютно! Просто сажали людей в вагоны и отправляли. Куда именно, мне не известно. В общем, я вам так скажу: поверьте, органы знали, кого забирать!»

Действительно, в отличие от своих немецких «коллег», с которыми их так пытаются уравнять сегодня, советские спецслужбы не стремились создавать на вновь присоединённых территориях атмосферу тотального террора и ужаса. Выполняя нелёгкую свою миссию, они работали профессионально и конкретно, и это не вызывало особого противодействия местного населения.

И вот — подтверждение тому с достаточно неожиданной стороны:

«Доклад Белорусского НКВД от 12 сентября 1939 года о положении на бывших польских территориях показал, что единственная «партизанская» активность, которую они ожидали, происходила от батраков, которые пытались организовать группы с намерением громить помещичьи имения, кулаков и коммерческие учреждения. Каких-либо проявлений со стороны антисоветских националистических организаций, которые могли бы создать проблемы, сходные с теми, с которыми столкнулись на Западной Украине, вообще не было»,[79] — пишет в своей книге «Что знал Сталин. Загадка плана «Барбаросса» весьма объективный и вдумчивый исследователь, знаток истории советских спецслужб Дэвид Э. Мерфи, в прошлом — один из руководителей ЦРУ США.[80]

Далее автор уточняет, что к началу Великой Отечественной войны НКВД СССР всё-таки «смог в некоторых деталях описать историю и деятельность крупных антисоветских организаций в западных областях Белорусской ССР». Все они, начиная от самой большой организации — «Громада» («Товарищество»), уходили своими «корнями» на польскую территорию. Как раз «Громаду» и можно назвать самым показательным в этом смысле явлением: «Эта организация была создана в 1920-е годы польской разведкой, как прикрытие для вербовки агентуры из числа белорусов для засылки в Советскую Белоруссию. Но вопреки желаниям поляков, «Громада» выросла в огромную организацию с количеством более 100 тысяч членов, особенно из числа сельских жителей. Боясь потерять над ним контроль, польская разведка распустила общество».[81]

Вот она, изнаночная сторона любой «националистической оппозиции»! Недалёким, так скажем, патриотам-боевикам хочется «самостийности» со всеми вытекающими отсюда благами, но зарубежные «хозяева» беззастенчиво используют националистов в своих корыстных интересах, да ещё и «втёмную». При этом, однако, националистическое руководство, более осведомлённое, нежели его боевики, и пользующееся — по примеру иных наших «пламенных революционеров» начала XX века — зарубежной помощью и поддержкой, само стремится «кинуть» своих, что называется, «хозяев». Им ведь лишь бы до «кормушки» добраться, а там… Тому достаточно известно немало исторических подтверждений. И опять-таки «пламенные революционеры» в том не исключение…

События на возвращённых землях развивались настолько стремительно, что даже американское ЦРУ это развитие как следует не уследило:[82]

«К 28 сентября было возможно организовать выборы в Народное собрание, которое 2 ноября проголосовало за вхождение «освобождённых территорий» в Белорусскую ССР»,[83] — пишет в своей книге Дэвид Мерфи.

На самом же деле, ещё «29 октября 1939 г. Народное Собрание Западной Белоруссии, избранное на основе всеобщего, прямого, равного избирательного права при тайном голосовании, выражая единодушную волю освобождённого народа, провозгласило на всей территории Западной Белоруссии установление Советской власти и постановило просить Верховный Совет СССР и Верховный Совет Белорусской ССР принять Западную Белоруссию в состав Советского Союза и Белорусской ССР. Внеочередная V Сессия Верховного Совета СССР 2 ноября 1939 г. приняла закон о включении Западной Белоруссии в состав Советского Союза с воссоединением её с Белорусской ССР».[84]

Итак, 2 ноября 1939 года Западная Белоруссия, с населением 4 миллиона 800 тысяч человек (три миллиона белорусов, остальные, в подавляющем своём большинстве, — поляки и евреи), проживающих на площади 108 тысяч квадратных километров, уже де-юре вошла в состав СССР.

Новые власти делали всё возможное, чтобы жители возвращённых территорий как можно скорее почувствовали себя по-настоящему советскими людьми. Алексей Николаевич вспоминает, что по радио — у него был приёмник — из столицы Советской Белоруссии, Минска, велась очень серьёзная пропаганда. Пожалуй, её даже можно сравнить с последующей работой знаменитых «вражьих голосов» — Би-би-си и «Голоса Америки»: много привлекательной музыки, оптимистичная информация о родной стране и, соответственно, разоблачение идеологического противника, то есть, в данном варианте, «проклятых капиталистов».

«У меня просто тяга была к Советскому Союзу — и очень большая! — вспоминает Ботян. — Я интересовался тем, что там делается, был в курсе всего, там происходящего. Очень любил советские песни — песни ведь замечательные тогда были, согласитесь! И я просто почувствовал себя русским, советским… Всё-таки здесь, в Польше, определённые притеснения для белорусов были».

Разумеется, он был такой не один. Вот что засвидетельствовано в сообщении НКВД БССР об обстановке на сопредельной территории, то есть тогда ещё в Западной Белоруссии, переданном в союзный наркомат 12 сентября 1939 года — за неделю до ввода Красной армии: «Настроение белорусов и батрацко-бедняцкой части польского населения характеризуется выражением симпатий к СССР, нежеланием служить, воевать, стремлением сдачи в плен, бежать в СССР… В пограничных уездах Виленского воеводства, в Докшицкой, Парафиевской волостях отмечаем попытки организации партизанских групп с намерением разгрома имений, кулаков, учреждений».[85]

То есть почва была подготовлена, а реальные преимущества социалистического строя, каковые сразу же почувствовали трудящиеся люди, ещё более усилили эти симпатии. Да и отношение новых властей к местному населению было совсем иным, нежели у гитлеровских захватчиков на оккупированных польских землях — а ведь люди, безусловно, знали о том, что творилось за новой границей, разделявшей теперь Советский Союз и гитлеровский рейх.

Вот всего лишь один пункт из Директивы НКВД СССР, подписанной наркомом Лаврентием Павловичем Берией, — в целом она посвящена работе органов на освобождённых территориях, но в ней нашлось место и для следующего указания:

«16. Конфискации фуража и продовольствия у населения избегайте. Необходимый фураж и продовольствие покупайте у населения за наличные в советских рублях, объявив населению, что стоимость (курс) рубля равняется стоимости (курсу) злотого».[86]

Нет смысла объяснять, что для подавляющего большинства населения областей, присоединённых к Советскому Союзу, уже один тот факт, что продукты и товары, произведённые руками трудящегося человека, у него будут покупать, а не изымать, значил гораздо больше, нежели дарованное конституцией право «избирать и быть избранным». Да и многие иные так называемые «политические», «демократические» права и свободы вызывали реальную симпатию к новой власти.

* * *

Неудивительно, что у Алексея возникла идея создать на педагогических курсах, где он обучался, комсомольскую организацию. Он сделал это буквально в первые же дни после начала занятий и тотчас развернул активнейшую общественную работу, не дожидаясь официального оформления как своего членства в ВЛКСМ, так и регистрации самой первичной организации, обязанности секретаря которой он исполнял с огромным желанием. Энергия била ключом — её вполне хватало как для успешной учёбы, так и для активного участия в комсомольской работе. Благодаря своей общественной деятельности он, кстати, быстро сумел познакомиться со всеми районными властями.

Официально Ботян числился членом ВЛКСМ с мая 1940 года, но уже в праздничный день 1 Мая, во время демонстрации трудящихся, он, как опытный унтер, выстроил всех своих комсомольцев — слушателей педагогических курсов в колонну по ранжиру и, чётко вышагивая впереди, провёл их чуть ли не строевым шагом мимо трибуны, на которой стояли местные руководители и передовики производства. Известно, что обычно трудящиеся на демонстрации движутся «организованной толпой», так что парадное прохождение будущих педагогов, как, разумеется, и отменная выправка их руководителя были безусловно отмечены местным начальством, причём кое-кто всерьёз, как говорится, положил на Алексея глаз…

После этого «парада» Ботяна неоднократно приглашали на беседу к различным местным руководителям — к кому и зачем, он не знал, ибо в те строгие времена что-либо объяснять «нижестоящим» было не принято. А может, и специально не хотел знать: из того, что нами здесь уже рассказано, можно понять, что крестьянский сын Алексей Ботян был очень непростым парнишкой и чётко ориентировался во всём происходящем. Было бы иначе — сидел бы он, наверное, тогда в лагере для военнопленных польских солдат, если таковые к тому времени ещё оставались.

Первая официальная встреча, на которой ему что-то объяснили, произошла в Минске, в Управлении госбезопасности республиканского Наркомата внутренних дел. Разговаривали с ним строгие товарищи с «ромбами» на петлицах. Один «ромб» имел майор госбезопасности, а звание это соответствовало армейскому полковнику. Два «ромба» — старший майор, звание приравнивалось к генерал-майору. Уровень приличный, что свидетельствовало и о немалом интересе, проявляемом «компетентными органами» к скромному слушателю учительских курсов.

Ну, тут уж, в общении с большими воинскими чинами, Алексей продемонстрировал всю свою армейскую выучку: строевой шаг, чёткий доклад о прибытии, повороты строго по уставу. На все вопросы Ботян отвечал по-военному лаконично, но точно, ничего не утаивая — понимал, что любая ложь или недомолвка может слишком дорого стоить. Но ведь скрывать-то особо было и нечего: семья трудовая, воевал он только против немцев, даже три фашистских самолёта сбил; то, что из эшелона бежал — так ведь домой хотелось, да и глупо было бы не убежать, если такая возможность представилась из-за ротозейства сопровождающих; к тому же при побеге он физического сопротивления не оказывал, никому никакого вреда не принёс. Алексей говорил откровенно, не лукавя, что учиться на педагогических курсах ему нравится, что он мечтает работать в школе, обучать и воспитывать своих земляков — юных строителей коммунизма и что по выпуске ему уже обещаны неплохие перспективы на этом прекрасном пути…

Но руководящие сотрудники НКВД, которым приглянулся этот недавний польский унтер-офицер — уже обстрелянный, неплохо для того времени образованный, инициативный, толковый и сообразительный, решительный и смелый, привычный к тяжёлому крестьянскому труду, хорошо развитый физически, свободно разговаривающий на четырёх славянских языках (белорусском, польском, русском и украинском), да ещё и владеющий немецким языком, — определили для него совершенно иную судьбу.

Поэтому Алексей был направлен на соответствующую медкомиссию, очень строгую, после чего прошёл ещё несколько бесед с какими-то весьма ответственными товарищами и возвратился к себе в Воложин, с предупреждением, чтобы никому ничего о своём пребывании в Минске не рассказывал, а ждал и продолжал спокойно учиться. Чего именно ждать — не объяснили. Но он, думается, сам обо всём догадывался, только вида не подавал. Зачем? Пусть всё идёт своим чередом…

* * *

Каждому человеку жизнь постоянно предлагает альтернативы, и каждый из нас несёт ответственность за принятые им решения. Сейчас с полной уверенностью можно считать, что поступая на учительские курсы, Алексей Ботян избрал для себя совершенно верный путь — все последующие события его жизни идут как бы в развитие этого. Но ведь изначально были у него и другие возможности, о которых он сейчас просто не вспоминает. Подтверждая это, приведём документ, датированный как раз тем временем, о котором идёт наш рассказ, и подписанный опять-таки наркомом Берией:

«4 апреля 1940 г.

По делам ликвидированных в западных областях УССР и БССР контрреволюционных организаций польских националистов устанавливается, что наиболее активную и во многих случаях руководящую роль в этих организациях играет подофицерский состав бывшей Польской армии (капралы, плютуновые, сержанты и т. д.).

В связи с этим предлагаю:

1) Всех лиц из числа подофицеров бывшей Польской армии, проводящих контрреволюционную работу, арестовать.

2) Взять на оперативный учёт подофицерский состав бывшей Польской армии: капралов, плютуновых, старших сержантов, сержантов, хорунжих и подхорунжих, использовав для этого проходящую в западных областях УССР и БССР паспортизацию и учёт военнообязанных.

3) По мере выявления подофицерских кадров бывшей Польской армии сомнительный и подозрительный элемент из них обеспечить агентурным наблюдением.

4) О результатах сообщать в НКВД СССР».[87]

Очень интересный документ! «Проводящих контрреволюционную работу» — арестовать; «сомнительный и подозрительный элемент» — проверить. Всё чётко, всё конкретно — ничего лишнего и никаких перегибов. Любая нормальная спецслужба работала бы точно так же.

Но вот ещё какой важный для нас момент… Знал ли Алексей Ботян о существовании подобных подпольных организаций? Спрашивать его об этом бесполезно: разведчик умеет не только хранить тайны, но и забывать ненужное. Вполне возможно, что к бывшему капралу, человеку, которого товарищи уважали и любили, с кем вместе им довелось повоевать, предпринимались, что называется, «подходы» — то есть приходили недавние сослуживцы, могли с ним о чём-то разговаривать, что-то ему рассказывать, делать какие-то предложения. Причём довольно откровенно: понятие воинской чести и армейского братства для людей служивых значит очень много, а потому боязни, что товарищ донесёт, просто не было. В худшем случае он может сказать: «Ребята, я вас не видел, вы меня не знаете!» — и распрощается навсегда. Но в райотдел НКВД с информацией точно не пойдёт, хотя знает, что рискует головой, если о подобном визите к нему станет откуда-нибудь известно «компетентным органам»…

Было так или не было, но в том Алексей Николаевич никогда не признается. Не его это тайна! Не важно, что кости людей, ему доверившихся, давным-давно покоятся в какой-то близкой или далёкой земле.

Всё-таки предположим, что подобные контакты были, но разговор не получился, и бывшие сослуживцы навсегда ушли от него в ночную темноту. А наш герой спокойно продолжал свою учёбу на учительских курсах.

Учиться оставалось недолго: уже в августе Ботян окончил курсы и был назначен заведующим начальной школой (тогда нынешняя директорская должность называлась именно так) в село Ровковичи Воложинского района. И тут время его жизни буквально пустилось в карьер, настолько захватила и увлекла Ботяна новая работа.

«Не успел я приехать начальником в школу, как мне говорят — сдать школу и отправляться в Минск», — вспоминает Алексей Николаевич.

Но всё произошло совсем не так, ибо заведующим начальной школой Ботян стал в сентябре 1940-го, а сдал её только в мае 1941 года. То есть он отработал в школе полный учебный год, мгновенно, как видим, пролетевший. Кстати, отметим, с каким уважением относились в Советском Союзе к вопросам образования. Ведь директора школы не «сорвали» с места посреди учебного года — понятно, что в подобном случае ему пришлось бы искать срочную замену и перекраивать учебные планы, — притом что такая могущественная организация, как НКВД, вполне могла бы это сделать, не беспокоясь о последствиях.

Нет сомнения, Алексей Николаевич был бы прекрасным учителем, он мог бы стать и известным организатором народного образования, и знаменитым учёным, да только судьба в лице «компетентных органов» распорядилась иначе. Как мы уже сказали, в конце учебного года Ботян был вызван в Минск. Наверное, дети, его маленькие ученики, были этим очень расстроены и провожали своего директора со слезами: он ведь был такой весёлый, компанейский, спортивный, «заводной», для всех совершенно доступный — ничего «начальственного», и все они его за этот год очень полюбили и совсем не хотели его отпускать.

…Кто бы тогда мог подумать, что многим, очевидно даже — большинству из этих малышей оставалось жить на белом свете совсем недолго: то был май 1941 года, а уже в августе вся территория республики будет оккупирована немецко-фашистскими войсками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.