Глава 6 1971–1980 годы
Глава 6
1971–1980 годы
Семидесятые годы стали первым десятилетием кризиса советской командно-административной системы. Внешне страна выглядела великой державой, но проницательный взгляд вполне мог заметить симптомы этого кризиса: перманентный и все более возрастающий импорт зерна, точно такой же экспорт нефти и газа, растущая инфляция, все усиливающееся стремление советских граждан к эмиграции. Подписание в августе 1975 года Хельсинкского соглашения, которое выдавалось за хрупкую победу советской дипломатии, обернулось тем, что Запад смог акцентировать внимание на проблеме соблюдения прав человека в СССР и, активно поддерживая диссидентов, начал расшатывать идеологическую основу страны. Неспокойно было и в ближнем зарубежье: в Польше возникло движение Солидарности, а в декабре 1979 года страна ввязалась в афганскую авантюру.
Надвигающийся кризис порождал цинизм не только по отношению к «идеалам социализма», но и в отношениях к государству и своему народу. Так, в апреле 1978 года остался в США А. Шевченко, глава советского представительства при ООН в Нью-Йорке. Бежали, становясь предателями, и сотрудники советских спецслужб.
В 1971 году попросил политического убежища в Англии сотрудник КГБ Олег Адольфович Лялин. Лялин пришел в КГБ в 1955 году, и после окончания 101-й разведшколы был направлен в 13-й отдел ПГУ. После бегства на Запад Н. Хохлова в феврале 1954 года и Б. Сташинского в августе 1961 года, серьезно скомпрометировавших 13-й отдел, он был расформирован, и в 1969 году вместо него был создан отдел «В» ПГУ КГБ. Отдел «В», в который перешел Лялин, в отличие от 13-го отдела, имел более широкую специализацию. В его функции, кроме проведения собственно террористических актов, входила разработка чрезвычайных планов, которые включали диверсии в различных коммунальных службах, на транспорте, на объектах связи и управления в зарубежных странах в случае начала войны или возникновения кризиса, способного привести к войне. Капитан КГБ Лялин, специалист по рукопашному бою, прекрасный снайпер и парашютист, в конце 1969 года был командирован в лондонскую резидентуру КГБ представителем отдела «В».
Весной 1971 года Лялин был завербован английской контрразведкой МИ-5 и начал передавать англичанам материалы, касающиеся своей собственной деятельности в Лондоне, а в сентябре 1971 года бежал из резидентуры, попросив у англичан политического убежища. После побега Лялин сообщил сотрудникам МИ-5 о разработанном КГБ плане диверсий в Лондоне, Вашингтоне, Париже, Риме, Бонне и других столицах западных государств. Он сообщил далее, что сотрудникам отдела «В» было приказано в каждой из столиц определить круг наиболее важных политических деятелей и следить за их перемещениями, чтобы в случае возникновения критической ситуации ликвидировать их. Кроме того, сотрудникам отдела «В» в зарубежных резидентурах предписывалась вербовка агентов из числа местных жителей, которые могли бы войти в состав разведывательных сетей, которыми руководили нелегалы отдела «В». Этих нелегалов предполагалось использовать исключительно в случае возникновения военной угрозы со стороны Запада.
Касаясь диверсий, которые предполагалось осуществить в Лондоне, Лялин назвал затопление лондонского метро, взрыв станции раннего оповещения о ядерном нападении в Файлингдейле, диверсии на военных объектах, в частности уничтожение на земле стратегических бомбардировщиков. По словам Лялина, его задача заключалась в выявлении наиболее важных объектов, которые необходимо немедленно нейтрализовать в случае начала войны. Одним из безумных планов отдела «В», сравнимым разве что с планом ЦРУ по устранению Ф. Кастро, был план, в соответствии с которым агенты под видом посыльных и курьеров должны разбрасывать по коридорам правительственных учреждений бесцветные ампулы с ядом, которые убьют насмерть каждого, кто на такую ампулу наступит. В результате откровений Лялина в Англии была полностью раскрыта агентурная сеть отдела «В», а в других странах Запада начались активные поиски нелегалов. В отдельных случаях они увенчались успехом. Так, во Франции Управление по охране территории по наводке Лялина сумело обнаружить два склада с оружием в Бретани, которое предназначалось для «законсервированных» агентов на случай волнений или вооруженного конфликта.
Несмотря на огромный политический резонанс, вызванный бегством Лялина, британское правительство не выступило с пространными заявлениями по этому поводу. Генеральный прокурор лишь проинформировал палату общин о том, что Лялину были предъявлены обвинения в «организации диверсий на территории Великобритании», и «подготовке ликвидации лиц, которые считались врагами СССР». Но вскоре правительство Великобритании объявило о высылке из страны 90 сотрудников КГБ и ГРУ. Еще 15 человек, находившиеся в СССР в отпуске, были поставлены в известность, что обратный въезд в Великобританию им запрещен. Этот рекорд до сих пор так и остался непревзойденным.
После предательства Лялина и высылки из Англии 105 советских разведчиков и дипломатов в ПГУ возникла сложная ситуация. По распоряжению Политбюро ЦК КПСС отдел «В» был расформирован, а его сотрудники отозваны из зарубежных резидентур. Почти все руководители Лялина были уволены из разведки, а некоторые и из КГБ. В той или иной степени пострадали десятки людей, знавших Лялина, а две-три сотни сотрудников КГБ стали невыездными. Позднее функции отдела «В» были возложены на 8-й отдел управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ. В деятельности же КГБ в Великобритании массовая высылка его сотрудников ознаменовала, по словам Гордиевского, поворотный момент, после которого золотой век советских разведывательных операций в Англии подошел к концу. По его утверждению, в течение последующих четырнадцати лет КГБ было гораздо труднее добывать информацию высокого уровня в Лондоне, чем в любой другой западной стране.
Приговоренный в СССР к расстрелу, Лялин с женой двадцать три года прожил в Англии на нелегальном положении и умер в конце февраля 1995 года. Его сын Виктор Удачин, родившийся в 1969 году и находившийся во время бегства отца в Москве, в 1984 году решил бежать в Англию, к отцу, и совершил попытку угона самолета. Попытка не удалась, он был осужден по ст. 64 и 70 (антисоветская деятельность) УК РСФСР на десять лет лишения свободы. Срок отбывал в знаменитом лагере «Пермь-35».
В том же 1971 году бежал в США сотрудник ГРУ А.К. Чеботарев, попавший в активную разработку бельгийской контрразведки. Майор ГРУ Анатолий Чеботарев в это время находился в командировке в Бельгии, в брюссельской резидентуре ГРУ, под видом инженера торгпредства СССР. Однажды в конце сентября 1971 года он выехал из торгпредства на встречу с агентом. По пути он был остановлен нарядом дорожной полиции за нарушение правил дорожного движения и, так как у него не оказалось при себе водительских прав, был доставлен в полицейский участок. Там, по его словам, ему неожиданно учинили допрос, в ходе которого он признался в том, что является сотрудником ГРУ. Появившиеся в ходе допроса сотрудники бельгийской службы безопасности Сюртэ, по заданию которых и была осуществлена эта провокация, завершили допрос Чеботарева его вербовкой и дали ему задание по сбору интересующей их информации, касающейся ГРУ.
Морально сломленный Чеботарев частично выполнил задание бельгийских контрразведчиков и в дальнейшем намеревался продолжить сотрудничество. Но страх перед разоблачением оказался сильнее, и, не найдя другого выхода, он 2 октября 1971 года попросил политического убежища в американском посольстве в Брюсселе. Американцы вывезли Чеботарева в США, где в течение продолжительного времени допрашивали на конспиративной квартире ЦРУ, после чего, снабдив новыми документами, предоставили ему вид на жительство. Однако, не сумев адаптироваться к новой непривычной обстановке и тоскуя по родным, Чеботарев решил вернуться домой, в СССР.
Через несколько месяцев пребывания в США Чеботарев обратился в советское посольство в Вашингтоне с просьбой помочь ему вернуться на родину. Начальник линии KP вашингтонской резидентуры КГБ Соболев срочно запросил Москву на предмет дальнейших действий. Из Москвы последовал приказ задержать Чеботарева, опросить совместно с резидентом ГРУ и под личную ответственность Соболева обеспечить его надежную доставку в Москву. В ожидании прибытия Соболева с Чеботаревым в СССР между руководством ГРУ и КГБ возник конфликт. Заместитель председателя КГБ Цинев, курировавший военную контрразведку, требовал немедленного ареста и допроса Чеботарева в Лефортовской тюрьме. Начальник же ГРУ Ивашутин настаивал на предварительной его беседе с Чеботаревым с глазу на глаз у себя в штаб-квартире. Цинев же стоял на своем и категорически возражал против передачи Чеботарева в руки ГРУ. Окончательное решение принял председатель КГБ Ю.В. Андропов, приказавший сотрудникам управления «К» ПГУ КГБ организовать встречу Чеботарева и его допрос на вилле КГБ под Москвой. Персональная ответственность за выполнение этого приказа была возложена на начальника управления «К» О. Калугина.
В московском аэропорту в момент встречи Чеботарева возник конфликт между Калугиным и группой офицеров ГРУ, пытавшихся увезти Чеботарева к Ивашутину. Конфликт был улажен после звонка Калугина зампреду КГБ Циневу, который дал согласие на беседу Ивашутина с Чеботаревым в присутствии Калугина в штаб-квартире ГРУ на Хорошевском шоссе. Во время этой беседы Ивашутин пытался в завуалированной форме добиться от Чеботарева подтверждения того, что все случившееся — провокация спецслужб НАТО, из которой тот более или менее достойно выпутался. Но Чеботарев не оправдал надежд Ивашутина, подробно рассказав обо всем, случившемся с ним в Бельгии и США. Он категорически отрицал применение какого-либо насилия со стороны Сюртэ и ЦРУ, но высказал предположение, что в выпитом им во время допроса в полиции стакане воды могло содержаться какое-нибудь наркотическое вещество, так как он ощущал себя совершенно безвольным.
Допрос Чеботарева на вилле КГБ сотрудниками управления «К» во главе с Калугиным продолжался неделю. Чеботарев ничего не скрывал и проявил полную готовность к сотрудничеству. По окончании следствия Калугин, учитывая факт добровольного возвращения Чеботарева в СССР, подал докладную на имя Андропова, в которой рекомендовалось:
«— отдать Чеботарева под суд, как того требовал закон;
— по вынесении приговора ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании Чеботарева;
— в случае освобождения из-под стражи устроить его на работу по гражданской специальности за пределами Москвы, разрешив вернуться в столицу по истечении двухлетнего срока;
— довести до сведения сотрудников разведки КГБ и ГРУ, что всякий, совершивший ошибку и даже преступление при исполнении служебных обязанностей, не обязательно будет подвергнут наказанию, если он честно признается в содеянном и если нанесенный ущерб будет носить ограниченный характер».
Предложения Калугина были приняты, и через полгода Чеботарев был освобожден из тюрьмы. При содействии КГБ он получил место преподавателя французского языка в одной из школ рязанской области.
В начале семидесятых годов сотрудниками ГРУ было совершено еще несколько предательств. Среди них был Владимир Константинов, ставший агентом-двойником. Он был довольно быстро изобличен, срочно отозван в «отпуск» в Москву, где сразу же угодил под следствие.
Другим фигурантом в этой роли явился Георгий Федосов. Федосов в начале семидесятых годов был военным атташе и резидентом ГРУ в Стокгольме. Тогда-то у него и созрел замысел бежать на Запад, о чем проведали сотрудники шведской полиции безопасности (СЕПО).
«Мы получили достоверную информацию о том, что Федосов хочет остаться на Западе в Швеции, и провели тщательные приготовления, — рассказал уже в середине 90-х годов тогдашний начальник СЕПО Карл Перссон. — Это была крупнейшая в истории Швеции добыча. Федосов был военный атташе и наверняка имел доступ к очень важной информации».
Но планы Федосова и шведов нарушил Стиг Берглинг, агент советской разведки, работавший в СЕПО и исполнявший обязанности офицера связи между контрразведкой и штабом сил самообороны Швеции.[53] Узнав о намерениях Федосова, Берглинг, по его словам, забеспокоился, что советский военный атташе мог быть в курсе того, что он работает на СССР, и в случае бегства сможет раскрыть его. Поэтому Берглинг немедленно сообщил своему куратору о планах Федосова, после чего тот ныл немедленно отозван в Москву. Но следствие не нашло никаких доказательств измены Федосова, а руководство ГРУ сделало все возможное, чтобы дело было спущено на тормозах. В результате Федосов не был осужден и продолжал жить в Москве, хотя более никогда не выезжал за рубеж.
А в 1974 году пошел на сотрудничество с ЦРУ Анатолий Николаевич Филатов, о котором небезызвестный Д. Баррон говорит, что он пытался как можно эффективнее навредить «родной и любимой» партии.
Филатов родился в 1940 году в Саратовской области. Его родители — выходцы из крестьян, отец отличился в Великой Отечественной войне. После окончания школы Филатов поступил в сельскохозяйственный техникум, а затем непродолжительное время работал в совхозе зоотехником. Будучи призванным в армию, он начал быстро продвигаться по службе, окончил Военно-дипломатическую академию и был направлен для прохождения службы в ГРУ. Хорошо зарекомендовавшего себя в первой командировке в Лаосе, Филатова, теперь уже в чине майора, направляют в июне 1973 года в Алжир. В Алжире он работал под «крышей» переводчика посольства, в обязанности которого входили организация протокольных мероприятий, перевод официальной переписки, обработка местной прессы, закупка книг для посольства. Такое прикрытие позволяло ему активно перемещаться по стране, не вызывая каких-либо подозрений.
В феврале 1974 года Филатов вошел в контакт с сотрудниками ЦРУ. Позднее, на следствии, Филатов покажет, что попал в «медовую ловушку». В связи с поломкой автомобиля он вынужден был в течение некоторого времени передвигаться пешком. Вот как об этом рассказывал на суде сам Филатов:
«Однажды в конце января — начале февраля 1974 года, находясь в городе Алжире, я ходил по книжным магазинам в поисках литературы по этнографии, быту и обычаям алжирцев. Когда я возвращался из магазина, на одной из улиц города возле меня остановилась машина. Приоткрылась дверца, и незнакомая молодая женщина предложила подвезти меня. Я согласился. Мы разговорились, и она пригласила меня к себе домой, сказав, что у нее есть интересующая меня литература. Подъехали к ее дому, зашли в квартиру. Я выбрал интересующие меня две книги. Выпили по чашке кофе, и я ушел.
Через три дня я пошел в магазин за продуктами и вновь встретил ту же молодую женщину за рулем в машине. Мы поприветствовали друг друга, и она предложила заехать к ней еще за одной книгой. Женщину звали Нади. Ей 22–23 года. Она бойко говорила по-французски, на с небольшим акцентом.
Зайдя в квартиру, Нади поставила на стол кофе и бутылку коньяка. Включила музыку. Мы стали выпивать и беседовать. Беседа закончилась в постели».
Филатов был сфотографирован с Нади, и эти фотографии предъявил ему спустя несколько дней сотрудник ЦРУ, назвавшийся Эдвардом Кейном, первым секретарем специальной американской миссии службы защиты интересов США при посольстве Швейцарии в Алжире.[54] По словам Филатова, он, опасаясь отзыва из командировки, поддался шантажу и согласился встречаться с Кейном. То, что американцы решили шантажировать Филатова с помощью женщины, неудивительно, так как он еще в Лаосе не отличался разборчивостью в связях. Поэтому совершенно неправдоподобной и абсолютно бездоказательной выглядит версия установления контактов Филатова с ЦРУ, выдвинутая Джоном Барроном. Он пишет, что Филатов сам предложил ЦРУ свои услуги, прекрасно сознавая, на какой риск он идет, но не видя, как по-другому можно навредить КПСС.
В Алжире Филатов, получивший псевдоним ЭТЬЕН, провел с Кейном более двадцати встреч. Он передал ему информацию о работе посольства, о проводимых ГРУ операциях на территории Алжира и Франции, данные о военной технике и участии СССР в обучении представителей ряда стран «третьего мира» методам ведения партизанской войны и диверсионной деятельности. В апреле 1976 года, когда стало известно о скором возвращении Филатова в Москву, его оператором стал другой сотрудник ЦРУ, с которым он отработал безопасные способы связи на территории СССР. Для Филатова два раза в неделю транслировались зашифрованные радиопередачи из Франкфурта на немецком языке. По установленным правилам информативные передачи начинались с нечетной, а отвлекающие — с четной цифры. В целях маскировки радиопередачи начались заранее, до возвращения Филатова в Москву. Для обратной связи предполагалось использование писем-прикрытий, якобы написанных иностранцами. На крайний случай была предусмотрена личная встреча с оперативником ЦРУ в Москве в районе стадиона «Динамо».
В июле 1976 года перед отъездом в Москву Филатову передали шесть писем-прикрытий, копирку для тайнописи, блокнот с инструкциями, шифроблокнот, прибор для настройки приемника и запасные элементы питания для него, шариковый карандаш для тайнописи, фотоаппарат «Минокс» и несколько запасных кассет для него, вставленных в прокладку стереофонических наушников. Кроме того, Филатову вручили 10 тысяч алжирских динаров за работу в Алжире, 40 тысяч рублей и 24 золотые монеты царской чеканки достоинством 5 рублей каждая. Помимо этого, заранее оговоренная сумма в долларах ежемесячно перечислялась на счет Филатова в американском банке.
Вернувшись в августе 1976 года в Москву, Филатов приступил к работе в центральном аппарате ГРУ и продолжил активную передачу ЦРУ разведывательных материалов через тайники и с помощью писем. Сам он после возвращения в Москву принял восемнадцать радиосообщений из Франкфурта. Вот некоторые из них:
«Не ограничивайтесь сбором информации, которой располагаете по службе. Завоевывайте доверие близких знакомых и друзей. Посещайте их по месту работы. Приглашайте в гости домой и в рестораны, где путем целенаправленных вопросов выведывайте секретные сведения, к которым сами доступа не имеете…»
«Дорогой «Э»! Мы очень довольны вашей информацией и приносим вам за нее глубокую благодарность. Очень жаль, что вы пока не имеете доступа к секретным документам. Однако нас интересует не только то, на чем имеется гриф «Секретно». Сообщите подробности об учреждении, в котором теперь работаете. Кем, когда, с какой целью оно создано? Отделы, секции? Характер подчинения вверх, вниз?
Очень жаль, что вам не удалось воспользоваться зажигалкой: срок ее годности вышел. Избавьтесь от нее. Лучше всего забросьте ее поглубже в реку, когда никого не будет поблизости. Новую получите через тайник».
Не забывал Филатов и о себе, приобрел новую автомашину «Волга» и кутил в ресторанах. Однако, как и в случае с Поповым и Пеньковским, в ЦРУ недооценивали возможности КГБ по слежке за иностранными и собственными гражданами. Тем временем в начале 1977 года контрразведка КГБ, ведя наблюдение за сотрудниками посольства США, установила, что сотрудники резидентуры ЦРУ с недавних пор стали осуществлять тайниковые операции с агентом, находящимся в Москве.
В конце марта 1977 года Филатов получил радиограмму, в которой сообщалось, что вместо тайника «Дружба» для связи с ним будет использоваться другой, расположенный на Костомаровской набережной и называющийся «Река». Двадцать четвертого июня 1977 года Филатов должен был получить через этот тайник контейнер, но его там не оказалось. Не было контейнера в тайнике и 26 июня. Тогда 28 июня Филатов с помощью письма-прикрытия известил об этом сотрудников ЦРУ. На этот тревожный сигнал вскоре Филатов получил следующий ответ:
«…Если вы использовали часть кассет для оперативной фотографии, их все еще можно проявить. Сберегите их для передачи нам у места «Клад». Также в вашем пакете для «Клад» просим сообщить нам, какое маскировочное устройство, не включая зажигалки, вы предпочитаете для мини-аппарата и кассет, которые, возможно, мы захотим передать вам в будущем. Так как было с зажигалкой, мы опять хотим, чтобы у вас было маскировочное устройство, которое скрывает ваш аппарат и в то же время действует правильно…
Новое расписание: по пятницам 24.00 на 7320 (41 м) и 4990 (60 м) и по воскресеньям в 22.00 на 7320 (41 м) и 5224 (57 м). Чтобы улучшить слышимость наших радиопередач, очень советуем использовать находящиеся в этом пакете 300 рублей на покупку радио «Рига-103–2», которое мы тщательно проверяли и считаем, что оно хорошее.
…В этот пакет мы также включили маленькую пластмассовую таблицу преображения, при помощи которой вы сможете расшифровывать наши радиопередачи и зашифровывать вашу тайнопись. Просим осторожно обращаться с ней и хранить…
Сердечный привет. Дж.».[55]
Между тем сотрудники наружного наблюдения КГБ в результате слежки за работником московской резидентуры ЦРУ В. Крокетом, числившимся секретарем-архивистом, установили, что он использует тайники для связи с Филатовым. В результате было принято решение задержать его в момент закладки контейнера в тайник. Поздно вечером 2 сентября 1977 года во время проведения тайниковой операции на Костомаровской набережной были задержаны с поличным Крокет и его жена Бекки. Спустя несколько дней они были объявлены персонами нон грата и высланы из страны. Арест самого Филатова произошел несколько раньше.
Суд над Филатовым начался 10 июля 1978 года. Ему было предъявлено обвинение в совершении преступлений, предусмотренных ст. 64 и ст. 78 УК РСФСР (измена Родине и контрабанда). Четырнадцатого июля Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством полковника юстиции М.А. Марова приговорила Филатова к расстрелу.
Однако приговор не был приведен в исполнение.
После подачи Филатовым прошения о помиловании смертная казнь была заменена на пятнадцать лет лишения свободы. Свой срок Филатов отбывал в исправительно-трудовом учреждении 389/35, более известном как лагерь «Пермь-35». В интервью французским журналистам, посетившим лагерь в июле 1989 года, он сказал: «Я сделал в жизни крупные ставки и проиграл. А теперь расплачиваюсь. Это вполне естественно».
Выйдя на свободу, Филатов обратился в посольство США в России с просьбой компенсировать ему материальный ущерб и выплатить ту сумму в валюте, которая якобы должна находиться на его счете в американском банке. Однако американцы сначала долго уклонялись от ответа, а потом сообщили Филатову, что право на компенсацию имеют только граждане США.
Следующий перебежчик, о котором речь пойдет далее, сейчас известен каждому, кто когда-нибудь интересовался историей КГБ. Это Олег Антонович Гордиевский. ставший агентом СИС в 1974 году. Своей непомерной известности он обязан удачному побегу из СССР, а главное, книге о КГБ, которую написал в соавторстве с профессором Кембриджского университета Кристофером Эндрю.
Гордиевский родился в 1937 году в семье сотрудника НКВД. Его отец к 1953 году дослужился до чина полковника и работал в Управлении учебных заведений. Брат Гордиевского Василий также служил в КГБ, в управлении «С» (нелегальная разведка) ПГУ. Сам Гордиевский по окончании школы поступил в МГИМО.
После окончания института в 1962 году Гордиевского приглашают на работу в ПГУ КГБ. В 1962–1963 годах он проходит обучение в разведшколе, а затем приступает к работе в управлении «С» ПГУ в 5-м отделе, занимавшемся нелегальной разведработой в странах Западной Европы. Правда, по ряду причин на роль нелегала молодой лейтенант Гордиевский не подошел, и был оставлен в аппарате управления, где, помимо служебных обязанностей, активно занимался общественной работой. В 1963–1964 годах он был культоргом управления и имел возможность общаться с такими известными нелегалами, как И. Ахмеров, К. Молодый, и другими.[56]
В 1966 году Гордиевский был командирован в Данию, где в копенгагенской резидентуре работал по линии «Н» (поддержка нелегалов). В то время, как, впрочем, и в дальнейшем, коллеги по работе характеризовали Гордиевского положительно. Вот как вспоминает о нем Б. Григорьев, работавший с Гордиевским в управлении «С»:
«Следует признать, что Гордиевский был довольно-таки незаурядной личностью с большими задатками. Неплохое общее образование, полученное им в МГИМО и в школе КГБ, его несколько академический, по довольно подвижный ум, чрезвычайная усидчивость и трудоспособность, интерес к истории и философии, серьезная начитанность выделяли его даже среди весьма образованной массы разведчиков и дипломатов. Немногословный, скрытный по характеру, сдержанный в выражении эмоций, со слегка старомодными манерами, он не «приклеивался» к какой-либо группе или кружку, а входил в них на правах свободного члена. Он не был завсегдатаем компаний, иг курил, почти не пил, испытывая явную скованность в общении со слабым полом, но букой не был. Страшно стеснялся своей застарелой болезни — гайморита. Держался всегда в тени, хотя был непомерно честолюбив, не стремился на партийные и другие выборные должности, никогда не злословил и не сплетничал, предпочитая отмалчиваться, если при нем заходил о ком-то разговор».
Подобное мнение высказывает о нем и М. Любимов, резидент КГБ в Дании с 1976 по 1980 год, являвшийся в 1976–1978 годах прямым начальником Гордиевского.
«Гордиевский импонировал мне своими обширными познаниями в области политики, истории и религии, датских нравов и обычаев, мне нравились его интеллигентность и покладистый характер. Мешало нам сблизиться его равнодушие к «богемной жизни»: я, грешным делом, люблю застолья и компании, он же мало с кем общался, предпочитая уединение и музыку. В советской колонии к Гордиевскому относились по-разному: одни ценили его вежливость и предупредительность, готовность помочь и чувство юмора, по кое-кто считал его двуличным, себе на уме».
События в Чехословакии в 1968 году стали, по ело вам Гордиевского, поворотным пунктом в его отношении к советскому строю. Находясь в Дании, он имел возможность более или менее объективно судить о «Пражской весне» и роли КГБ в подавлении демократическое движения. В частности, уже находясь в семидесятые годы в Москве, он узнал, что управление «С» направила в Чехословакию под видом западных туристов около тридцати нелегалов с целью сбора информации. Среди них был и брат Гордиевского, прибывший в Чехословакию с западногерманским паспортом. В середине 1970 года Гордиевский возвратился в Москву и продолжил работу в Центре.
В 1972 году Гордиевского переводят из управления «С» в 3-й отдел ПГУ, занимающийся Великобританией и странами Скандинавии, а в 1973 году направляют заместителем резидента по линии ПР(политическая разведка) в Данию под прикрытием должности первого секретаря посольства. К тому времени, как пишет сам Гордиевский, он уже понял, что «лучший способ борьбы за демократию против коммунистического режима для офицера КГБ является работа на Запад». По приезде в Копенгаген Гордиевский, по его собственным словам, принялся искать контакты с западными спецслужбами и после длительного взаимного прощупывания в конце 1974 года начал активно работать на СИС.
Несколько иной точки зрения придерживается М. Любимов. Он считает, что Гордиевского долго, целенаправленно и искусно втягивали в сотрудничество на идейной основе. И в этом нет ничего удивительного. Ведь работали же на коммунистов бесплатно, по идейным соображениям, многие агенты.
Однако существует другая версия — о вербовке Гордиевского не в 1974 году, а гораздо раньше, во время его первой командировки в Данию. Тогда он посетил квартал «красных фонарей», нарушив тем самым правила поведения советских граждан за границей. Будучи задержанным полицией, он не нашел в себе силы противостоять шантажу и согласился на сотрудничество с ПЭТ (датская контрразведка). Длительное время датчане не устанавливали с ним контакт, так как посчитали, что он признался KГБ о своей вербовке, и теперь его используют в качестве приманки для оперативных игр. И только в 1973–1974 г., убедившись, что он утаил факт своей вербовки, сотрудники контрразведки установили с ним связь, а позднее передали англичанам. Впрочем, подлинные обстоятельства произошедшего станут известны только после того, как будут рассекречены архивы СИС.
Гордиевский пробыл в Дании до середины 1978 года, и все это время регулярно встречался с сотрудниками СИС. В этот период по его наводкам был раскрыт ряд центов и нелегалов КГБ в западноевропейских странах. Так, в середине 1976 года он узнал о наличии у КГБ высокопоставленного агента в МИД Норвегии и сообщил об этом СИС. Англичане передали эти сведения службе безопасности Норвегии, и та 27 января 1977 года арестовала секретаршу министра иностранных дел Норвегии Гунвор Галтунг Хаарвик, завербованную в 1950 году МГБ на почве любви к русскому военнопленному Владимиру Козлову. Хаарвик была арестована во время встречи со своим оператором А.К. Принципаловым, работавшим под дипломатическим прикрытием. На следящий Хаарвик призналась, что работала на КГБ, а через полгода, 5 августа 1977 года, умерла в тюрьме от сердечного приступа, так и не представ перед судом. По свидетельству Гордиевского, арест Хаарвик привел к опасным тля него последствиям. В 1978 году вычищенное дело Хаарвик, в котором отсутствовало даже ее имя и национальность, было дано К. Филби с просьбой проанализировать причины ее провала. Филби пришел к выводу, что единственно возможным объяснением ареста агента был «крот», проникший в КГБ. К счастью для Гордиевского, руководство КГБ не очень доверяло Филби и не придало должного значения его выводам.
Другим агентом КГБ в скандинавских странах, выданным Гордиевским, стал Стиг Берглинг, сотрудник службы безопасности Швеции (СЕПО), отвечавший за ее связь с министерством обороны. Гордиевский узнал о его существовании в 1977 году и сообщил об этом англичанам. Те, в свою очередь, поставили в известность СЕПО, и в марте 1979 года в аэропорту Тель-Авива Берглинг был арестован израильской полицией и доставлен в Швецию. В декабре 1979 года стокгольмский суд первой инстанции приговорил его к пожизненному заключению за шпионаж в пользу СССР.
Еще одним агентом КГБ, о котором Гордиевскому стало известно в 1978 году, был Арне Трехольт, являвшийся на момент ареста членом постоянной норвежской делегации при ООН в Нью-Йорке. В 1978 году по наводке Гордиевского за ним было установлено наблюдение, зафиксировавшее его регулярные встречи с оператором из КГБ Г.Ф. Титовым. Двадцатого января 1984 года Трехольт был арестован в аэропорту Осло и вскоре предстал перед судом по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Суд приговорил его к двадцати годам тюремного заключения.[57]
Что же касается нелегалов, выданных Гордиевским, среди них следует упомянуть Л. Земенека, работавшего в США под именем Р. Германа, и нелегалов Мартыновых.
Помимо раскрытия агентуры, Гордиевский регулярно снабжал СИС информацией политического и военного характера. В частности, он передал англичанам собранные копенгагенской резидентурой КГБ разведданные по Северной Корее, касавшиеся планов Ким Ир Сена, нацеленных на дестабилизацию ситуации в Южной Корее любыми способами и средствами, включая покушения на ее политических лидеров. Ценность них сведений объяснялась чрезвычайной затрудненностью их сбора на территории Северной Кореи из-за высокой активности контрразведки. О западных спецслужбах и говорить не приходится. Копенгагенская же резидентура КГБ была самой удачливой в сборе сведений о Пхеньяне: за 1976 год резидентура направила в Москву семнадцать докладов, из которых три были рассмотрены в Политбюро ЦК КПСС. Не меньшее значение имели переданные Гордиевским в 1977 году материалы о предпринятой управлением «А» ПГУ (активные мероприятия) акции по обвинению США в нарушении прав человека. Копенгагенская резидентура, согласно указаниям Центра, убедила ряд датских либеральных политиков направить жене президента США Розалин Картер письма, с выражением протеста по поводу нарушения прав человека.
В 1978 году Гордиевский был отозван в Москву, а вскоре переключен на английское направление 3-го отдела. В 1980 году он участвовал в написании внутренней истории ПГУ (раздел об операциях в Великобритании, Ирландии, скандинавских странах и в австралийско-азиатском регионе). Он получил уникальную возможность пользоваться архивами ПГУ и беседовать со многими сотрудниками, работавшими ранее в этих районах мира. Кроме того, Гордиевскому покровительствовал Виктор Федорович Грушко, заместитель начальника ПГУ, курировавший европейское направление. В результате, по словам самого Гордиевского, он выявил агента КГБ, скрывавшегося под псевдонимом ЭЛЛИ, о котором в 1945 году говорил Гузенко. Им оказался Леонард Генри Лонг по кличке ЛЕО, завербованный членом кембриджской «пятерки» Э. Блантом в мае 1937 года. Что же касается так называемого «пятого» члена кембриджской «пятерки», то Гордиевский не сомневался, что им является Джон Кернкросс, также завербованный Блантом в 1935 году, и в годы Второй мировой войны служивший в МИД.
К тому же времени относится и развод Гордиевского с первой женой, также работавшей в КГБ, и женитьба на дочери сотрудника КГБ Лейле Алиевой, с которой он познакомился в Копенгагене, где она работала машинисткой в датском филиале Всемирной организации здравоохранения. Развод в силу сложившейся в СССР практики не мог не сказаться на его дальнейшей карьере, и некоторое время судьба Гордиевского как агента СИС висела на волоске: после развода его вполне могли перевести в учебное заведение или в областное управление. Но он удержался в ПГУ, а его дальнейшему служебному росту помогли англичане, которые не давали визы сотрудникам 3 отдела, выезжавшим в Лондон. Гордиевский же, на удивление всех в отделе, визу получил, что объясняли тем, что, работая в Дании, он не был «засвечен» англичанами.
В июне 1982 года Гордиевский отправляется в Лондон заместителем резидента под дипломатическим прикрытием советника посольства. Перед отъездом он был основательно проинструктирован по поводу основных направлений новой долгосрочной операции ПГУ КГБ, проводимой совместно с ГРУ, под названием РЯН (ракетно-ядерное нападение). Главной задачей операции было обнаружение проводимой странами НАТО подготовки к внезапному ракетно-ядерному нападению на СССР. Лучшим способом сбора разведданных по этому вопросу по-прежнему оставалась агентурная работа. Но, помимо этого, немаловажную роль играл сбор сопутствующей информации: наращивание запасов донорской крови и продовольствия, вопросы, обсуждаемые в правительственных комитетах, передвижения важных чиновников, количество светящихся за полночь окон в правительственных зданиях и т. п. Однако, по словам Гордиевского, оперативные сотрудники в резидентурах отнеслись к операции РЯН с изрядной долей скепсиса. Достигнув пика в 1983 году, операция РЯН постепенно пошла на нет после избрания Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С, Горбачева.
Не менее важной, по воспоминаниям Гордиевского, считалась и работа против угрозы сионизма. В июле 1982 года лондонская резидентура получила «План работы против сионизма на период 1982–1988 гг.» Согласно плану линии ПР (политическая разведка) и KP (внешняя контрразведка) резидентуры должны были ежедневно отчитываться об операциях против сионизма и предоставлять планы на следующий год. Регулярно проводились линией ПР и активные мероприятия, подготовленные управлением «А» ПГУ. Они касались, в частности, попыток повлиять на итоги всеобщих выборов в Великобритании в 1983 году, когда победили консерваторы во главе с М. Тэтчер, и в распространении слухов о том, что сбитый 1 сентября 1983 года южнокорейский самолет «Боинг» рейс КАЛ-007 выполнял разведывательный полет над территорией СССР. Здесь следует отметить, что после высылки из Великобритании 105 сотрудников КГБ и ГРУ позиции лондонской резидентуры КГБ были основательно подорваны, и у нее не было серьезных агентов в Соединенном королевстве. Этим п объясняется тот факт, что Гордиевский за все время сотрудничества с СИС не смог назвать ни одного английского агента. Правда, весной 1983 года сотрудник МИ-5 Майкл Беттани подбросил толстый пакет в почтовый ящик резидента КГБ в Лондоне A.B. Гука, в котором находились досье МИ-5 и записка с предложением о сотрудничестве. Однако Гук решил, что письмо Веттани — провокация МИ-5 и оставил его без ответа. В июне и июле 1983 года Беттани еще дважды посылал Гуку секретные материалы, но каждый раз безрезультатно. Тогда он решил попытать счастья в Вене, но англичане, предупрежденные Гордиевским, 16 сентября 1983 года арестовали его. Весной 1984 года Беттани был приговорен к двадцати трем годам тюремного заключения, а Гук объявлен персоной нон грата. После него и.о. резидента был назначен начальник линии KP резидентуры Л.E. Никитенко.[58]
Карьера Гордиевского в КГБ складывалась вполне благоприятно. В бытность его заместителем резидента по линии ПР, посылаемые им в Центр регулярные сообщения и аналитические записки неизменно получали высокую оценку. В декабре 1984 года во время визита М. Горбачева в Великобританию Гордиевский ежедневно представлял ему 2–3 разведсводки и отвечал на интересующие Генсека вопросы. Говорить о том, какие преимущества имела во время этих переговоров М. Тэтчер, наверное, нет нужды. Работа Гордиевского во время пребывания Горбачева в Лондоне не осталась незамеченной, и в январе 1985 года его назначили резидентом КГБ в Лондоне. К исполнению обязанностей резидента он должен был приступить в мае, когда у Никитенко заканчивался срок командировки, и он возвращался в Москву.
Однако весной 1985 года карьере агента-двойника Гордиевского пришел конец. В марте 1985 года был завербован начальник контрразведывательного подразделения советского отдела ЦРУ Олдрич Эймс. А в апреле он представил КГБ список сотрудников советских спецслужб, завербованных ЦРУ, ФБР и СИС. В этом списке значился и полковник Гордиевский, агент СИС по кличке ТИКЛ.
Семнадцатого мая 1985 года Гордиевскому поступил приказ прибыть в Москву для официального утверждения в должности резидента. Девятнадцатого мая он вылетел в Москву, где, как он пишет, обнаружил, что в его московской квартире производился негласный обыск. Он просидел ничего не делая в своем кабинете в Ясеневе всю следующую неделю до 27 мая, когда заместитель начальника ПГУ генерал Грушко пригласил его на совещание по вопросу новой стратегии проникновения в британские структуры. «Совещание» проходило на даче, принадлежавшей ПГУ, и на нем, кроме Грушко, присутствовали генерал Голубев и полковник Буданов из управления «К», отвечавшие за безопасность самого ПГУ. Вместо совещания состоялся допрос Гордиевского, во время которого, по его словам, к нему применялись психотропные средства.
Гордиевского расспрашивали о перебежчиках из КГБ, в частности об агенте ФАЭРВЕЛЛ (Прощание), работавшем в управлении «Т» (научно-технический шпионаж).
Затем Гордиевского прямо обвинили в работе на англичан. Голубев назвал имя английского дипломата и спросил: «Это он завербовал вас?» Что было потом, Гордиевский не помнит. Утром он очнулся в одной из спален дачи.
Тридцатого мая Грушко объявил Гордиевскому, что его работа в Лондоне закончена, а сам он в скором времени будет переведен из ПГУ. В середине июня Гордиевский был отправлен в отпуск, который провел в санатории КГБ в Семеновском, где за ним было установлено постоянное наблюдение в надежде выявить его контакты с сотрудниками СИС в Советском Союзе. Но, по утверждению Гордиевского, во время пребывания в санатории он дважды выезжал в Москву, и оба раза наружное наблюдение не могло засечь его контакты с англичанами. Так или иначе, 10 июля Гордиевский вернулся из санатория в Москву, а 19 июля в 4 часа вышел из дому, словно на прогулку, и исчез. Его поиски в Москве не дали никаких результатов.
Вот что вспоминает о тех событиях М. Любимов:
«Как невольный участник событий, могу констатировать, что, когда через пять дней после побега Гордиевского я приехал с дачи в Москву, ко мне нагрянула команда, ведущая его поиск. Судя по их вопросам, никто и не подозревал, что он уже пьет виски в Лондоне, прорабатывались версии, что он забился куда-то в угол с бабой, уехал к приятелям и т. п. Я склонялся к мысли, что Гордиевский, будучи в тяжелой нервной депрессии, наложил на себя руки».
Как утверждает сам Гордиевский, уйдя от наружки, он сел в общий вагон поезда Москва — Ленинград, отправлявшегося в 17.30, билет на который был куплен заранее. Прибыв в Ленинград, Гордиевский на автобусе добрался до Выборга, где в двадцати километрах от города его встретили англичане и в багажнике машины с дипломатическим номером доставили в Финляндию, а затем в Лондон.[59]
Побег Гордиевского явился для всех полной неожиданностью. Несмотря на принятые меры по локализации последствий его бегства в Англию, избежать значительных потерь не удалось. Из разных европейских стран были выдворены многочисленные сотрудники разведки, работавшие под дипломатическим прикрытием, а также «чистые» дипломаты и журналисты. Часть сотрудников ПГУ, так или иначе связанных с Гордиевским по службе, стали невыездными, а некоторых нелегалов пришлось срочно отозвать в Москву. Правда, из высокого начальства ПГУ никто не пострадал, как это случилось в прошлые годы, когда после предательства сотрудника разведки его руководители немедленно лишались своих высоких кресел. Вскоре после побега Гордиевского заочно судили и приговорили к расстрелу за шпионаж и измену Родине.
Тем временем в Англии Гордиевского поселили в пригородной местности под вымышленной фамилией. Кроме того, ему была назначена пенсия в размере 30 тысяч долларов в год — по английским стандартам сумма более чем скромная. Первое время он старательно избегал каких-либо контактов, опасаясь за свою жизнь.
Да и позднее, встречаясь с журналистами, соблюдал строжайшие меры предосторожности. Так, в декабре 1990 года на встречу с корреспондентом британского еженедельника «Европиен» он прибыл под именем Джека Уортинга, надев при этом очки, парик и даже наклеил фальшивую бороду. Личная жизнь Гордиевского, по его собственному признанию, не сложилась. В момент бегства его вторая жена Лейла и дочери Мария и Анна находились в Москве. Через некоторое время он стал требовать воссоединения с семьей, но Советское правительство категорически воспрепятствовало этому и они смогли приехать к нему в Лондон только после распада СССР по личному разрешению нового председателя КГБ В.Бакатина. Но после непродолжительного периода совместной жизни жена с дочерьми ушла от него.
После побега за рубеж Гордиевский, по сложившейся у перебежчиков традиции, занялся активной литературной деятельностью. Но тут ему, в отличие от других, повезло — он написал в соавторстве с известным английским историком, профессором Кембриджского университета Кристофером Эндрю книгу «КГБ. Внутренняя история внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева», которая увидела свет в Лондоне в 1990 году. Эта книга, которую сам Гордиевский охарактеризовал как солидную академическую монографию, вызвала широкие, хотя и противоречивые, отклики. Отставной генерал КГБ О. Калугин во вступительном слове к русскому изданию, вышедшему в Москве в 1992 году, написал, что «более основательного и достоверного исследования о советской разведке никем и нигде пока не опубликовано». В то же время со стороны бывших руководителей ПГУ КГБ реакция была диаметрально противоположной. Появление этой книги породило живой интерес, в частности, к обстоятельствам, сопутствовавшим его побегу, которые до сих пор остаются во многом неясными. В бывшем ПГУ одно время даже бытовала версия, согласно которой Гордиевскому просто дали возможность скрыться, чтобы из-за его предательства не пострадал весь английский отдел, к которому благоволил В. Крючков, тогдашний начальник ПГУ. Согласно этой версии полковник предупредил его о существующих подозрениях и сделал все возможное, чтобы контроль за ним был ослаблен. В этой связи любопытно отметить, что после побега Гордиевского этот полковник был значительно повышен в должности и быстро получил звание генерала.
О другом интересном факте поведал Л.М. Замятин, бывший в восьмидесятые годы послом в Великобритании. По его словам, весной 1989 года из Москвы пришла весьма необычная телеграмма за подписью Крючкова, в соответствии с которой ему предстояло лично встретиться с Гордиевским и предложить ему без каких-либо предварительных условий вернуться в СССР. Если в ходе беседы Гордиевский проявит заинтересованность; то от имени Президиума Верховного Совета СССР ему может быть гарантирована жизнь, предоставление работы и будут сняты все претензии и обвинения.
Выполняя поручение Москвы, Замятин с офицером безопасности советского посольства Смагиным встретился с Гордиевским в здании британского МИД, где изложил ему условия возвращения в Советский Союз. Однако Гордиевский, решительно отказавшись возвращаться, потребовал выпустить его семью в Англию. Естественно, встреча закончилась ничем. И только по возвращении в Москву Замятин узнал, что столь необычное поручение было возложено на него только потому, что Крючков получил из никому не известных источников сообщение о том, что Гордиевский, будто бы подумывает о возвращении на родину.
В настоящее время Гордиевский продолжает жить в Англии, за свою жизнь уже не опасается и с удовольствием встречается с журналистами, которые после публикации совместно с Эндрю книги стали считать его экспертом по КГБ.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.