Побег из госпиталя

Побег из госпиталя

Здесь, в госпитале, я встретил ст. сержанта, командира орудия 2-го дивизиона нашего полка. Он, как и я, не хотел ехать в тыловой госпиталь. Мы узнали, что из тыловых госпиталей отправляют в маршевые батальоны, а куда из него попадем, сам бог знает. Стали думать, как убежать. Теперь мы уже ходили без костылей. Раны, правда, были еще большие, у меня, например, рана была 12 на 4 см, но это нас не пугало, самое тяжелое было уже позади. 5 января нас как-то одели, а в ночь на 6-е должен был быть поезд. Решили ночью бежать в Ригу. Считали, что где-то в этом районе найдем свою дивизию.

К нашему счастью, в эту ночь дежурной по госпиталю была молодая врач, за которой я пытался ухаживать и у которой как будто, или, может быть, мне показалось, пользовался взаимностью. Она поддалась на мои уговоры и написала мне справку, что я находился на излечении в госпитале номер такой-то и выписываюсь в свою часть. Получив справку, я пристал к ней, чтобы она выписала такую же справку и моему другу. Она долго сопротивлялась, доказывая, что у нее будут большие неприятности. Подействовало мое предложение справки нигде не регистрировать. Таким образом, нас будут считать самовольно покинувшими госпиталь.

Медицинская «летучка» должна была прибыть в два часа ночи, но мы еще раньше, на тормозной площадке проходившего грузового поезда, покинули Цесис. На рассвете были в Риге. Через город прошли без приключений, если не считать, что повязка съехала и рана сильно кровоточила. Узнать что-нибудь о своей дивизии не удалось. По понтонному мосту перешли на правый берег Западной Двины. Шофер проходящей военной машины согласился подвезти нас до Елгавы.

Зимний день короток. Вечерело. Холод пронизывал до костей. Всю ночь и день без еды. Но главное – найти бы место для ночлега. Без теплого угла в летнем обмундировании на морозе и до утра не доживешь. У редко встречающихся военных стали выпытывать, где можно устроиться на ночь. Все указывают на комендатуру, а нам туда не с руки, могут прицепиться. Но деваться некуда, решили испытать счастье.

Тут очередной встречный сказал, что в городе есть гостиница для военнослужащих, и указал ее местонахождение. К счастью, это совсем рядом. Гостиница оказалась классной. Несколько кое-как оборудованных под жилье подвальных комнат в полуразрушенном доме. Двухъярусные койки с постельными принадлежностями. А главное – тепло. Старший лейтенант, заведовавший гостиницей, проверив наши красноармейские книжки и справки, спросил, куда мы едем, и указал на свободные койки.

Мы, забыв о еде, пытались что-нибудь узнать о своей 61-й армии, 9-м гв. корпусе или 12-й гвардейской дивизии. Но безуспешно, никто таких частей не знал. Зато с едой нам повезло. Какая-то группа солдат во главе с лейтенантом поделилась с нами своим сухим пайком. Несмотря на боль натертой кальсонами раны, спал хорошо. Сказалась прошлая бессонная ночь.

С рассветом покинули гостиницу. Решили двигаться вдоль линии фронта. Надо спешить. Но передвигаюсь с трудом. Повязка слетела, и рану трут, как наждаком, окровавленные, теперь еще и засохшие, кальсоны. Начальник гостиницы подсказал, что при комендатуре есть перевязочный пункт. В дальнейшем во всех населенных пунктах пришлось часто пользоваться ими. Девушка промыла рану, смазала йодом и наложила повязку, прикрепив ее в нескольких местах лейкопластырем. К счастью, у моего попутчика ранение было в плечо, повязка держалась хорошо, и боли его не особенно мучили.

Поймав попутную машину, отправились в район Тукумса. Там шли ближайшие от Елгавы бои. До действующей армии, вернее ее тылов, добрались быстро. Зная, что такие соединения, как армия или корпус, скорее можно найти в тылах, мы старались не приближаться к расположению полков и батальонов. За все время путешествия мы только один раз, где-то на мемельском (теперь Клайпеда) направлении, оказались в зоне действия артиллерии.

Не обнаружив никаких признаков пребывания частей 61-й армии на тукумском направлении, двинулись параллельно линии фронта на юго-запад, на Мемель. За двое суток на попутном транспорте, а кое-где и пешком преодолели около 150 километров. Не могу не отметить, что за все время, пока мы двигались вдоль линии фронта, у нас не было ни одного инцидента с офицерами действующих частей. В штабах, в каких-то подразделениях и просто встретившиеся офицеры старались как-то помочь. Но никто не мог подсказать, на каком участке фронта действует 61-я армия. Наконец, где-то в районе Мемеля (Клайпеда) попали на территорию штаба большого соединения, не меньше корпуса, но и там ничего не знали. Находились добрые люди, делились своим пайком. Как-то устраивались на ночевки. Одно время, совсем отчаявшись, чуть было не решились попроситься зачислить на довольствие в какую-нибудь часть. Но, поразмыслив, решили действовать до конца. Армия не батальон, не должна исчезнуть бесследно. От Мемеля повернули на восток. Решили, что в тылах обнаружить следы армии будет проще.

В город Шяуляй приехали поздним вечером. Темно. Замерзли. Надо обогреться и устроиться на ночлег. Но где? Прифронтовой город, знаем, что он патрулируется. А желания попасть в руки комендантских рот не было. Решили пойти в комендатуру.

В приемной коменданта, да и в коридорах, полно офицеров всех званий. Все заняты какими-то делами, бегают, толкаются, куда-то спешат. Шум, как на базаре. Нам же спешить некуда, рады, что попали в теплое помещение. Протолкаться бы здесь до утра, по крайней мере не замерзнем. Только так накурено, что дышать нечем.

Потихоньку протискиваюсь к двери кабинета коменданта города. Задача – получить какие-нибудь сведения о дислокации. В крайнем случае получить направление куда-нибудь переночевать. Вхожу в кабинет. За столом майор с рыжей бородкой. Прикладываю руку: «Старший сержант Андреев, после…» Майор прерывает доклад вопросом: «Андреев! Ты как здесь оказался?» И только когда он заговорил, я по голосу его узнал. Это был капитан Петренко. Он служил у нас начальником штаба дивизиона. Ходил тогда в капитанах и бороду не носил. Майор вышел из-за стола, пожал мне руку, расспросил, какие перемены произошли в дивизии и как я оказался в его владении. А я, видя его загруженность, постеснялся занимать его время, постеснялся спросить, как он оказался комендантом города.

На мой вопрос, где я могу найти свою 12-ю гвардейскую дивизию, он сказал: «Это большая тайна. Сказать даже тебе я не могу. Держи направление на Варшаву». Сказал, к кому обратиться, чтобы скоротать время до утра, и я, с воскресшей надеждой успешно завершить свой авантюрный поступок и с благодарностью к хозяину, покинул его кабинет.

Утром покинули город, которого я так и не видел. Приехали ночью и уехали, когда полностью еще не рассвело. От города не осталось никаких впечатлений. Зато дальнейший путь на Вильнюс и дальше на Варшаву был полон приключений. За все время наших странствий и в непосредственной близости от передовых линий, и по тылам действующих соединений нас ни разу никто не остановил, не привел в комендатуру, не допросил. Зато после Шяуляя началось.

В каждом населенном пункте, где мы оказывались, на каждой железнодорожной станции нас забирали, приводили, допрашивали. Сажали в камеры для арестованных. И так от Шяуляя до Белостока. Только от Белостока до Варшавы – это была зона действующей армии – мы оказались неприкосновенны. Все эти аресты или задержания и допросы похожи как две капли воды. Этапные коменданты искали шпионов и диверсантов. А поскольку такие не попадались, то им надо было поиздеваться над своими беззащитными солдатами. Все офицеры комендатуры были сытые, холеные, в новом обмундировании. И ходили они как-то не так, как фронтовики. Выглядели они как заведенные невидимой пружиной, скрипя свежими ремнями офицерской амуниции.

Иногда нас такой арест даже устраивал. Нас как-то чем-то кормили, и мы могли обогреться и поспать. Но были случаи, когда дело доходило до издевательства, обвинения в дезертирстве, угроз расстрела, а один комендант какого-то населенного пункта даже вывел нас на расстрел.

Это было уже где-то после Вильнюса. Вечером, когда мы искали место, где бы обогреться и переночевать, нас задержал патруль. Проверили документы, забрали их, а нас заперли в вонючем подвале. Поздним утром привели к коменданту. Рослый, стройный капитан с полевыми погонами, в новом обмундировании и начищенных до зеркального блеска сапогах обрушился руганью, обвиняя нас в дезертирстве. Наши попытки показать еще не зажившие раны вызвали как будто еще большую агрессию. Видно было, как он наслаждается своей властью и безнаказанностью. Дело дошло до того, что он заявил, что нас расстреляет. Вызвал двух солдат и приказал: «Расстрелять дезертиров». Вывели во двор и скомандовали идти в огород за сараи. Комендант идет вслед за конвоирами. Страха нет, только кипит страшная злоба. Думаю, где будут стрелять? В огороде или поведут в кустарник к речке, видневшейся за огородом? Мысли прервал скрип тормозов. У комендатуры остановился «Виллис». Из него ступил на землю офицер с погонами полковника. Капитан бросился к нему. Солдаты как-то заметались, как будто собирались бежать. Видя, что мы больше коменданта не интересуем, быстро покинули комендатуру, ничуть не удивившись, что нас никто не преследует.

Использовали мы все средства передвижения. Автомашины, грузовой, железнодорожный транспорт, где-то ехали на военной бричке и даже на платформе узкоколейной железной дороги. Можно себе представить, что нам пришлось пережить. Это была первая половина января.

Солнце уже над горизонтом. Мороз градусов пятнадцать. Нас четыре человека. Я со своим товарищем, младший лейтенант, мужчина лет тридцати. Видно, что не кадровик. И девушка лет двадцати, литовка, с большим хатулем (большой платок со связанным углами, в каких переносят грузы цыгане), едет к себе домой в Вильнюс. Чтобы не замерзнуть, бегаем, подпрыгиваем, делаем нехитрые гимнастические упражнения, вроде похлопывания себя по плечам в пустом двухосном железнодорожном вагоне с открытыми воротами. Воротное полотно отсутствует. По километровым столбам считаем: до Вильнюса осталось восемнадцать километров. Впереди по ходу поезда видим огромную вспышку, озарившую горизонт. И сразу же за ней вторую. Затем один за другим два громоподобных взрыва. Поезд замедлил ход, а затем и совсем остановился. Из вагонов стали выпрыгивать пассажиры, обмениваться мнениями, что произошло. Кто-то побежал к паровозу, узнать, когда поедем. Доложили, что поезд дальше не пойдет.

Быстро сгущаются сумерки. Поезд стоит в поле. Никаких строений нет. Только километрах в полутора видна деревня или хутор. Предлагаю своему попутчику попытаться отогреться в хате. Отошли метров на сто, обернулись. Младший лейтенант у вагона отплясывает чечетку. Жалко, замерзнет мужик, не доживет до утра в сапогах и шинели. Предлагаю пригласить и его. Николай не возражает. Зовем. Не раздумывает и бежит по нашему следу. У вагона остается одна девушка. Жалко, замерзнет, бедная. Приглашаем и ее. Тропы нет, идем по целине, хорошо, что снег не глубокий. Впереди промелькнул и погас огонек. Значит, жилье обитаемо. Долго стучим в дверь и в окна, наконец, кто-то подошел к окну. Уголок занавески приоткрылся, а затем мужской голос спросил: «Кто?» Объяснили. Нас впустили в хату. Тепло. Хозяин – старик (по нашему понятию, а так мужчина лет 50–55) и его жена – старуха того же возраста. Попросили чем-нибудь покормить. Мы уже забыли, когда ели. Хозяйка засуетилась, разожгла на припечке костерок, стала что-то разогревать. Мы сняли шинели, сидим на лавках, отогреваемся. Хозяин готовит для нас постель. Принес охапку соломы и расстилает ее на полу. Ко мне подсела девушка и шепнула, что она будет спать со мной. Ответил согласием. Накормили нас разогретой кашей. Не помню какой, но на голодный желудок было вкусно.

Сняв сапоги, я завалился на солому первым. Ко мне легла Эльза, к ней подвалился младший лейтенант. Николай лег рядом со мной. Как только погасили лампу, я почувствовал, что Эльзу что-то беспокоит. Она все плотнее прижимается ко мне. Я положил на нее руку и почувствовал, что лейтенант пустил в ход руки. А когда в его руку попала моя, он долго ее жал. Я руку не убрал, пусть думает, что он жмет руку Эльзы. Ужин и тепло быстро усыпили.

Поднялись на рассвете. Завтрак просить не стали. Неудобно было, да и торопились, боялись опоздать на свой грузовой. На путях поезда не оказалось. Пошли по шпалам в сторону Вильнюса. Вышли на какой-то разъезд или полустанок. Решили отдохнуть. Не успели согреться, как зашел железнодорожник, наверное, дежурный на разъезде (дорога была одноколейная), и сказал, что в сторону Вильнюса идет грузовой поезд. Он здесь не остановится, но скорость будет такая, что при желании можно прицепиться. В поезде было несколько платформ, груженных лесом, с тормозными площадками. Мы все четверо на них удачно разместились.

В город приехали на закате солнца. Поезд остановился у вокзала. Спрыгнув с подножки, бросились в вокзал. Потом мы узнали, что дальше проезда не было. Но нашим надеждам на ночевку в теплом вокзале не суждено было сбыться. Вокзал стоял без окон и дверей. Везде мусор и битое стекло. А произошло вот что. На железнодорожную станцию прибыл состав, груженный авиабомбами, где лоб в лоб встретился с маневровым паровозом. Взорвались два паровых котла и эшелон авиабомб. Взрыв был такой силы, что большая часть города осталась без оконных стекол, а здание вокзала, который находился в двух километрах от взрыва, – не только без стекол, но и без дверей. Колесные пары за два километра прилетели к пассажирскому вокзалу.

Эльза ушла к тетке, лейтенант – по своим, только ему известным делам. Нам опять надо устраиваться на ночевку. Нам сказали, что все железнодорожные пути выведены из строя и когда пойдут поезда – никому не известно. Еще нас предупреждали, что в городе неспокойно, а ночью военнослужащим вообще ходить запрещено. Даже патрульных убивают.

В надземной части вокзала холодно и сквозит. Решили попытать счастья в подвале. Повезло – нашлась пустая комната с дверью и холодным титаном в углу. Холодно, но не дует. На фронте не такое видели. Размышляем, что бы подстелить, чтобы не спать на холодном бетонном полу, как вдруг открывается дверь и входит Эльза. Представить себе не могу, как она смогла нас найти. Специально приехала на извозчике, чтобы увезти меня в дом к тетке. Не задумываясь, соглашаюсь, хотя Николай отговаривает. Но я не обращаю внимания. Мечтаю умыться и уснуть в теплой постели. Сели в стоящий на площади фаэтон с опущенным козырьком. По пути старался запомнить маршрут. Остановились у подъезда пятиэтажного дома, думаю, в центре города. Поднимаемся по уже темной лестнице. Все выше и выше, кажется, уже не будет конца. Уже мелькнула в голове маленькая тревога. Нас ведь только что предупреждали о чрезвычайной обстановке в городе. Наконец лестница кончилась. Эльза открывает дверь, и мы оказываемся в узком коридоре мансарды. Правая рука сжимает рукоятку пистолета с четырьмя патронами в барабане. Наконец входим в маленькую комнату, после темного коридора кажется, очень ярко освещенную керосиновой лампой. Через открытую дверь видна вторая комната или кухня такой же площади. В первой комнате две женщины о чем-то громко говорили. При виде нас замолчали на полуслове, и одна из них сразу же ушла. Эльза представила: «Это Петр». Повесила на гвоздь мою шинель, разобрала постель и предложила, даже стала уговаривать, ложиться поспать, а когда они с теткой приготовят ужин, она меня разбудит. Тетка сразу же ушла во вторую комнату. Мне неловко было отказать девушке в ее просьбе, и в то же время тревога, родившаяся еще на темной лестнице, набирала силу. У меня было две причины для тревоги. Во-первых, почему и куда ушла одна из женщин, и во-вторых, почему меня так настойчиво укладывают спать. Причем не вместе с ней, а одного. Решил я не искать приключений и, сославшись на то, что меня ждет товарищ и что мы срочно должны выехать из города, надеваю шинель. Прощаюсь и покидаю гостеприимную хозяйку. Идти по городу обратно было страшновато. Безлюдно, темная ночь. Шел, прижимаясь к домам. К счастью, с пути не сбился и на всем маршруте не встретил ни одного патруля.

Николая нашел в том же подвале в ужасном состоянии. Он уже не надеялся меня дождаться, а в одиночку не надеялся благополучно закончить путешествие. Были даже слезы, не знаю только, от злости или от радости.

Спали мы на листе фанеры. Было холодно, но ночь прошла спокойно. Ждать, пока возобновится железнодорожное движение, мы не могли. Негде было. Кроме того, очень хотелось есть. Ранним утром, пока комендантская служба нежится в теплых постелях, вышли ловить попутные машины.

Дальше все шло по прежней схеме. Задержания, допросы, проверки, имитация или попытка расстрела. Клянченье у питательных пунктов.

Не могу не написать еще об одном эпизоде, крепко засевшем в памяти. Маленькая железнодорожная станция у Белостока. Вечереет, и некуда устроиться на ночлег, никакого помещения для пассажиров нет. Останавливается грузовой состав, следующий в сторону Белостока, ждет встречный поезд. Проводим разведку, нельзя ли уехать с этим поездом. Вагоны выше половины своей высоты загружены кипами прессованного сена. Решаем, чем искать место для ночлега, да и неизвестно, найдем ли, уехать с этим поездом. Залезли в вагон. Только устроились на кипах сена, как прошел встречный и наш поезд тронулся. Сначала нам даже понравилось. Ворота закрыты, не дует и никто нас не видит. Но очень скоро мы поняли, какую сделали глупость. Ночь была звездная, морозная. А сидеть на сене, тем более прессованном, это все равно что сидеть на металле. И стоять было нельзя, высота не позволяла. Попробовали стоять на четвереньках, но в таком положении долго не простояли и, кроме того, все равно замерзали. Мы были в полном отчаянии: с такой высоты не прыгнешь, а если прыгнешь, то окажешься под колесами вагонов – по обеим сторонам железнодорожной колеи лежали метровой высоты валы снега от расчистки путей. Но и сидеть в вагоне уже не было сил. К нашему счастью, поезд замедлил ход, а потом и остановился. Отодвигаем ворота и кое-как спускаемся на снег. С обеих сторон лес. Видна будка стрелочника – и больше никаких строений.

Поезд трогается, мы повисаем на поручнях и взбираемся на тормозную площадку. Здесь хоть двигаться можно и не обязательно сидеть. Решили доехать до какого-нибудь населенного пункта и там поменять вид транспорта. Но очень скоро пожалели, что не остались на том разъезде в лесу. На тормозной площадке, кроме мороза, еще и пронизывающий ветер. Сначала мы отплясывали чечетку, но скоро так замерзли, что уже ни говорить, ни двигаться не могли. А поезд, как нарочно, все идет и идет, не останавливаясь. И справа и слева только лес да снег. Из создавшегося положения остаются только два выхода. Замерзнуть на тормозной площадке или свалиться с нее под колеса вагонов. Последний нам казался предпочтительнее, не придется долго мучиться. На том и порешили, но есть Бог на свете. Поезд идет все медленнее и медленнее и наконец останавливается. Да остановился так, что наша площадка оказалась у самого фонаря стрелки.

С помощью старика-стрелочника мы оказались в его конуре. Тепло. Топится печурка. Только так тесно, что втроем еле вмещаемся. Оставив нас, старик куда-то ушел и скоро вернулся с женщинами, в руках которых парил чайник. Печурка, женские руки и горячий кипяток вернули нас к жизни. Оказывается, недалеко от стрелки, в лесу, стоит двухэтажный деревянный дом, и там белорусские женщины круглосуточно шьют для фронта рукавицы. Вот эти швеи и спасали нас. Пока нас оттирали и отогревали, товарняк ушел. Утром, попрощавшись с нашими спасителями, уехали на другом проходящем товарном поезде.

Солнечный день. Машина, в кузове которой мы мерзнем уже не один десяток километров, подстраивается в хвост машин, проходящих проверку на КПП. Чтобы на КПП нас не заметили, слезаем через правый борт. Нам надо незаметно обойти его и затем снова искать попутную машину. На КПП нас могут задержать для проверки документов, и один Бог знает, как с нами поступят. Да и шофер не имел права брать попутчиков, приказ строжайше запрещал это делать. Надо поймать момент, чтобы покинуть колонну машин незамеченными, самим не попасться и шофера не подвести. Перелез через канаву и наблюдаю, чем заняты офицер и солдаты у шлагбаума. Пока опасности нет. И тут… не могу оторвать глаза! Через три машины от нас, на борту грузовика, четко вижу букву «Р». Наконец-то нашлась наша армия! Букву «Р» имели машины 9-го гвардейского корпуса. Толкаю Николая: «Смотри!» Тот не понимает, что смотреть. Бросаюсь через канаву назад и подбегаю к стоящему у дверцы кабины офицеру с погонами майора. Представляюсь и прошу подсказать, где найти 12-ю гвардейскую дивизию. Майор, проверив красноармейские книжки, дает нам место дислокации дивизии – юго-восточнее Варшавы, на Магнушевском плацдарме.

Радости нашей не было конца. Кончились муки неизвестности. Мы в зоне действия своей армии. Даже голод отступил. КПП обходить не стали, надеялись, в случае чего, на помощь майора. Но помощь не потребовалась. Майор подвез нас на какое-то расстояние, а потом попросил сойти, так как наши пути расходились. Поймали другую машину.

В районе Варшавы машин не было, уже близко подошли к линии обороны. У Праги – правобережного предместья Варшавы – попали под артиллерийский налет. Потом шли по какому-то мертвому пространству. Не встречалось ни одного солдата. День клонился к закату. Проходя по бывшей, теперь полностью уничтоженной деревне, заметили дымок, выбивавшийся прямо из земли. Завернули, оказалось, это промежуточная станция телефонной связи нашей армии. Попросились на ночевку. Землянка маленькая, тесная, еле вчетвером вместились. Связисты указали грядки с неубранной свеклой и фасолью. Раскопали снег, вырубили из мерзлой земли мерзлую свеклу, налущили фасоли. Связисты одолжили котелок, и через несколько минут обед был готов. Прошло больше пятидесяти лет, но я не могу забыть вкус этого блюда, настолько было вкусно.

Утром, еще раз поев вареной свеклы с фасолью, отправились догонять свою дивизию. По льду, разбитому снарядами и снова замерзшему, перешли через Вислу в районе впадения в нее реки Варка. Зашли в городок Варка. Тут подвернулась попутная машина нашей дивизии, и вечером, когда уже совсем стемнело, я был в объятиях своих друзей. Это было 18 января, закончились двадцатые сутки нашего путешествия.

Управление дивизиона ночевало в деревне. В большой хате вокруг керосиновой лампы собрались наши разведчики, топоразведчики и связисты. Не могли наговориться. Все удивлялись, как я смог найти дивизию, которая за время моего отсутствия прошла от Риги до Варшавы. Меня же интересует, кого потеряли? Кто-то побежал к старшине, чтобы организовать встречу. Разговор прерывает рассыльный из штаба – вызывает командир дивизиона майор Грязнов.

Докладываю ему о прибытии. Знакомлюсь с новым начальником штаба, капитаном Федько. Прежний – капитан Бойко, ранен в Прибалтике. Нет и заместителя командира дивизиона капитана Черноусова, погиб там же. Грязнов сам не так давно вернулся из госпиталя. Тоже был ранен. Грязнов кричит личному повару Евсееву, по штату – рядовому взвода топоразведки: «Василий, сержанту стакан!» Василий приносит почти полный 250-граммовый граненый стакан. Не разбираю, чем он наполнен, выпиваю, и только когда перехватило дыхание, понял – спирт. Стакан спирта на голодный желудок свалил сразу же. Даже и не помню, чем меня пытались покормить. Так и не добрался я в тот вечер до своих солдат. Проснулся на кровати в штабе, в шинели и сапогах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.