Г. Я. Гуськов

Г. Я. Гуськов

Сподвижником Расплетина и его опорой в 13 лаборатории был безусловно Геннадий Яковлевич Гуськов. Опыта в освоении тогда нового сантиметрового диапазона радиоволн ни у кого не было. Более того, когда разрабатывали аппаратуру ТОН-2, Расплетин сознательно, несмотря на советы ряда корифеев, уходил от суливших преимущества сантиметров в сторону более проверенного метрового диапазона. Однако в дальнейшем, уже при начале работ по заказу РТ стало очевидно, что избежать перехода к более коротким волнам, а именно в сантиметровый диапазон, не удастся. Только это могло обеспечить требуемую точность и высокое разрешение по углам. Все тяготы разработки новой техники в этом диапазоне легли на Г. Я. Гуськова и его коллег. Он заполнил пустующую нишу и приступил к созданию высокочастотной части будущей станции. Задача была не из лёгких. Сейчас трудно представить себе положение, в котором оказалась 13 лаборатория и институт в целом перед началом выполнения заказа РТ. Полностью отсутствовала материальная база. Не было задела для проведения простейших экспериментов. Люди слабо понимали, что такое волноводная техника. Впереди предстояла стадия заказа промышленности на изготовление заготовок для производства волноводных изделий. Отсутствовала отечественная литература по волноводной тематике. Одна из первых теоретических работ – монография Б. А. Введенского и А. Г. Аренберга «Радиоволноводы» – вышла в 1946 г., когда работы по РТ были уже в разгаре. Время поджимало, люди работали часто ночами, станочного резерва мастерской явно не хватало. Но вот тракт отлажен, и надо приступать к стыковке с вакуумными и полупроводниковым приборами. Это одна из самых тяжёлых стадий работы. В таком напряжённом ритме работы коллективу Гуськова всё же удалось подготовить высокочастотную часть станции к госиспытаниям и провести внедрение на серийном заводе.

При первых встречах с Гуськовым он производил впечатление человека, достаточно простого в общении. Хотя мы были в разных весовых категориях – я на дипломной практике, он – ведущий инженер с шестилетним стажем работы, никакого превосходства с его стороны я не ощущал. Он обыденно рассказывал о текущих делах, не акцентируя внимания на преодолённых трудностях. Бытовых тем не избегал, но сосредотачиваться на них явно не хотел. В производственной жизни нередко возникают смешные эпизоды. Гуськов по этому поводу шутил, но я заметил, что в его шутках никогда не было персональной направленности. В целом он тогда не производил впечатление молчуна, но разговоров на общие темы обычно не поддерживал. Текущие дела и возникающие задачи его интересовали значительно больше, чем другие жизненные вопросы. И с этих позиций он подходил к оценке сотрудников. Гласно эти оценки он выражал редко. Но я помню, что относительно одного из ведущих инженеров лаборатории высказал довольно отточенную формулу: гигант слова, пигмей дела. Жизнь его в тот период не очень баловала. Рано потерял жену и по приезде в Москву воспитывал дочь в маленькой комнате вблизи Таганки. Но молодость брала своё, и внешне он производил впечатление вполне преуспевающего человека. Но даже в те годы была заметна одна его характерная черта: он не любил признавать себя побеждённым. Беря на себя то или иное задание, он работал до изнеможения, добиваясь результата. Если он верил в идею, которую воплощал, он не щадил себя и делал всё, чтобы прийти к желаемому финишу. В то время он часто любил играть в волейбол. Исполняя роль нападающего, он жёстко реагировал на партнёра, подавшего ему неудачный пас. В разговорах и особенно в спорах, высказывая то или иное мнение, он упорно отстаивал свою точку зрения, иногда даже в запальчивой форме. Это его качество, иногда граничившее с непреклонностью, некоторыми людьми, соприкасавшимися с ним, трактовалось как разновидность тяжёлого характера. Я с этим и ранее не соглашался, а сейчас, спустя много лет, считаю, что именно эти черты позволили Гуськову добиться на его творческом пути ряда выдающихся успехов. При этом я, конечно, не оправдываю некоторые, излишне жёсткие оценки, порой высказанные им. В сороковые годы, о которых я выше говорил, Гуськов ещё не был главным конструктором, а являлся руководителем направления, хотя и весьма важного – высокочастотного. В 50-м году из 13 лаборатории ушёл Расплетин, и Гуськова назначили сначала и. о., а затем и начальником лаборатории. Новый этап начался работой «Лес», главным конструктором которой утвердили Гуськова. Для 13 лаборатории и института в целом разработка станции «Лес» означала не просто развитие тематики, заложенной в РТ, но и прорывом в неизведанную часть электромагнитного спектра, именуемую диапазоном миллиметровых волн.

Уже в 1951 г. с усовершенствованным макетом мы объехали почти всю Московскую область, используя различные рельефы местности и стараясь делать это при разных погодных условиях. В этих поездках у нас не было постоянной базы, и мы порой ночевали прямо в кузове машины, в том числе в осенне-зимний период. Но труднее всего было с питанием. Помню послевоенный Можайск. По указанию Гуськова мы его объехали, как говорится, от и до, но нигде не нашли даже самой простенькой столовой, чтобы попить чай, согреться и перекусить.

В этот ранний период уже наметился стиль, манера работы Гуськова как главного конструктора. Ещё далеко не ясны были контуры построения самой станции, а Гуськов сделал упор на натурные испытания макета, и это было правильное решение, ибо были неизвестны не только поведение основных блоков станции в новом диапазоне, но и само распространение волны в приземном слое в различных зонах, временах года и погодных условиях. Сразу же возникли трудности. Не удавалось получить требуемой дальности действия. Не давал нужной выходной мощности только что разработанный магнетрон, были существенными потери в смесительных диодах, неудовлетворительна фокусировка волн в антенне, мал её коэффициент усиления. Но особенно велико было поглощение энергии при распространении волн до цели и при отражении от неё.

Сразу же начались совещания с разработчиками магнетрона. Пересматривалась конструкция антенны. Были внесены и другие изменения, в результате чего определилась новая компоновка станции.

К эскизному проекту (1952 г.) был подготовлен новый вариант станции, размещённый в кузове автомашины ГАЗ-63. Проведённые испытания (начало 1953 г.) показали существенное улучшение параметров станции. Однако не был решён коренной вопрос, связанный с потерями энергии в условиях наличия гидрометеоров (дождь, снег и т. д.). Усилиями разработчиков (Гуськов, Майзельс, Абрамов и др.) было найдено решение этой задачи в виде поляризатора в раскрыве антенны. К моменту окончания технического проекта (1953 г.) был создан образец станции на гусеничном ходу, который, однако, вследствие допущенной весовой конструкторской ошибки был затем переделан с уменьшением числа движков электропитания с двух до одного. Государственные испытания первой миллиметровой станции «Лес» прошли в 1954 г. в европейской и азиатской части страны с положительной оценкой. Затем станция была принята на вооружение под названием СНАР-2 (РТ имела название «СНАР-1»).

Вспоминая о тех далёких днях испытаний, я не могу не отметить подвижническую роль Гуськова. Была жара, температура на воздухе переваливала за 40°, а Гуськов умудрился в самый разгар работы схватить ангину с высокой температурой. В таком состоянии вместе с чинами госкомиссии он находился в операторской кабине станции, где вёл наладочные работы. Маломощный вентилятор не спасал от духоты, царившей внутри кабины. Когда ему становилось совсем невмоготу, он садился на землю, в тенёчке рядом со станцией. Передохнув, он снова влезал внутрь, поднимался в антенный отсек, крутя регулировки и меняя время от времени смесительные диоды и СВЧ-разрядники. Рядом на расстоянии порядка 100 м работал я на дублирующей станции. Станция была заранее отлажена, она «притёрлась», и на индикаторе высвечивалась картинка с движущимися по дороге танками, автомашинами и даже шагающими солдатами. Для контроля обстановки Гуськов периодически прибегал, смотрел картинку и снова возвращался, чтобы продолжить настройку. Некоторые члены комиссии также садились рядом со мной и, наблюдая картинку, понимали, что неполадки носят временный характер. Вскоре верный оруженосец и помощник Гуськова Пётр Михайлов возвестил, что всё заработало, и комиссия приступила к текущим измерениям.

Окончание работ по СНАР-1 и СНАР-2 и приём этих станций на вооружение Советской армии рассматривалось военным и политическим руководством страны как серьёзный вклад в повышение боевой готовности сухопутных войск – одного из основных видов вооружённых сил СССР того времени. А это, в свою очередь, увеличивало престиж 108 института как важного звена в системе научно-исследовательских и промышленных предприятий страны. Отсюда появилось желание использовать накопленный опыт 13 лаборатории института в других областях оборонного комплекса. Тенденция нашла отражение в переводе А. А. Расплетина и нескольких сотрудников института в КБ-1. Другим проявлением этой тенденции явилось подключение 108 института к работам по созданию ракетно-космического потенциала страны.

Произошло это вначале почти незаметно. Находясь в стенах 13 лаборатории в разгар напряжённых будней по реализации текущих задач, я обнаружил, что на соседнем рабочем столе, где трудился мой друг и боевой товарищ Евгений Георгиевич Разницын, появилось множество LC-банок – элементов дешифраторов, использовавшихся в те годы в многоканальной импульсной связи. «Вот наградили» – сказал Разницын в ответ на мой недоумённый взгляд. Наверное, он и сам не знал, зачем ему вдруг поручили создать рабочую модель дешифратора. Затем выяснилось, что в план лаборатории включён новый заказ «Галактика». Было это в начале 50-х годов. Руководителем заказа по 13 лаборатории был назначен Г. В. Кияковский (а не Г. Я. Гуськов, как пишут некоторые авторы). Как и зачем появился этот заказ, долгое время никто не знал. Сейчас, после опубликования ряда работ по истории ракетной техники и космонавтики и особенно книг ближайшего соратника С. П. Королёва, известного специалиста Б. Е. Чертока, многое стало ясным. Вопрос о прохождении работ по этой тематике применительно к 13 лаборатории и 108 институту в целом мало отражён в литературе, но представляет, на мой взгляд, несомненный интерес. История этого вопроса восходит к 1947–1948 гг., когда Б. М. Коноплёв читал студентам радиофака МАИ лекции по радионавигации. Тогда мы услышали такие понятия как угломерно-дальномерные и разностно-дальномерные системы местоопределения движущихся объектов. Сам Коноплёв запомнился высоким ростом, хорошо поставленным голосом с оттенками командного тона и неизменной медалью лауреата Сталинской премии на его пиджаке. Б. М. Коноплёв одним из первых в нашей стране стал заниматься разработкой методов радиоуправления ракетами дальнего действия. Для исследований в этой области был создан НИИ-885 (гл. инженер М. Рязанский, гл. теоретик Е. Богуславский), и, как пишет Б. Е. Черток, в пятидесятом году в него был переведён Б. М. Коноплёв. Коноплёв энергично взялся за дело, загрузив производственные мощности института настолько, что при таких сложных радиосредствах ракетчикам, как выразился Черток, «некогда будет заниматься собственно ракетой». Об этом было доложено генеральному конструктору С. П. Королёву. Сюда прибавлялись весьма непростые отношения Коноплёва с руководящими деятелями НИИ-885. По-видимому, опасаясь монополизма и его пагубных последствий для всей работы, Королёв решил продублировать это направление и обратился к академику А. И. Бергу с просьбой о создании параллельной линии работ в 108 институте. Было это в 1953 г. Учитывая полную загрузку Г. Я. Гуськова в то время, главный инженер А. М. Кугушев направил карточку на открытие НИР «Галактика» Г. В. Кияковскому. Так появилось в 108 новое направление. С 1953 по 1955 г. работа шла без особого напряжения. Проводились эксперименты, поиски схемных решений, составлялся отчёт. Но в конце 1955 г. возник переломный момент. Коноплёв ушёл из НИИ-885, и работа там «повисла», что грозило провалом. Оперируя аргументом сверхважности работы, радиочасть всего комплекса решили возложить на 108 институт, К этому времени в 108-м появился новый главный инженер – Т. Р. Брахман. Загрузка в институте была сначала достаточно высокая. Брахман сначала, как я понимаю, пытался отговориться, ссылаясь на автономный вариант. Но до автономного варианта было ещё плыть и плыть… И перед Брахманом встала сложнейшая задача: где добыть в напряжённом плане института людские и иные ресурсы, чтобы приступить к реализации заявленной работы. Самым трудным во всём этом были, однако, сроки. В течение года с небольшим надо было спроектировать, настроить и изготовить образец комплекса. Этот образец должен был стать основой системы радиоуправления ракетой Р-7, генеральным конструктором которой был С. П. Королёв. Как пишет Б. Б. Черток, главными показателями Р-7 были максимальная дальность, мощность боевого заряда и точность стрельбы. По первым двум показателям разногласий не было. Что касается последнего показателя, то «точность или КВО на 90 % определялась системой управления» (стр. 125).

Т. Р. Брахман вызвал Г. В. Кияковского и показал ему директиву и проект ТЗ. Осознав размах работы и требования к комплексу, Кияковский, по-видимому, понял, что надвигающаяся глыба может его и придавить Он почувствовал, что здоровье даёт сбой, возник спазм, ему стало плохо. Вызванный врач констатировал, что больному нужен покой. Ввиду неотложности дела Брахману ничего не оставалось, как продолжить разговор, теперь уже с Г. Я. Гуськовым. Так Гуськов стал руководителем нового заказа и главным конструктором ОКР «Днестр». О судьбе, трагической судьбе талантливого инженера и учёного Г. В. Кияковского я расскажу отдельно. А сейчас о новой работе Г. Я. Гуськова. Разобраться в присланных бумагах было непросто. Но Гуськов был не из тех людей, которые пасуют перед трудностями или страшатся будущих неудач. Чтобы определить объём работ, он вызвал компетентных представителей Богуславского из НИИ-885 и попросил подробных разъяснений. Постепенно прояснялись контуры задачи, которую предстояло решать. Необходимо было разработать приёмо-передающий радиокомплекс для траекторных измерений и передачи команд управления на борт стартующей ракеты. Такую работу 108 институт до тех пор не выполнял, сколь-нибудь подготовленных кадров для этого не имел. Прибывшие сотрудники НИИ-885 «утешили», сказав, что счётно-решающие операции они берут на себя, как и головную роль по всей ракетной тематике.

После обсуждения в коллективе существа новых задач Гуськовым был намечен предварительный план дальнейших работ. Он включал несколько этапов. Этап первый состоял в приёме сигналов бортового передатчика по каналам главного и зеркального пунктов. После декодирования сигналов по величине задержки импульсов вырабатывалось напряжение, пропорциональное разности дальностей «борт – главный пункт» и «борт – зеркальный пункт». Разностное напряжение далее передавалось по линии связи на борт, где в соответствии с методом Коноплёва-Богуславского формировались сигналы бокового отклонения и боковой скорости ракеты относительно плоскости стрельбы. Эти сигналы отрабатывались автоматом стабилизации, тем самым осуществлялась боковая коррекция и уменьшался до минимума угол рыскания. Этап второй заключался в разработке аппаратуры определения радиотехническими методами угла визирования стартующей ракеты. Требования к точности по углу превосходили более чем на порядок достижимые в то время. Достаточно сказать, что один из вариантов антенны составлял в диаметре 10 м (затем размер был уменьшен). Пеленгатор амплитудного типа должен был работать в режиме автоматического слежения. Естественно, что этот этап разработки был одним из самых трудоёмких.

Этап третий состоял в получении на главном пункте на основании измеренных данных информации о дальности до ракеты и скорости её изменения. Счётно-решающие устройства направляли полученные напряжения на датчики, которые определяли динамику полёта ракеты и выдавали для передачи на борт команду отсечки двигателя. Для реализации таких обширных планов нужны были квалифицированные специалисты. Брахман понимал, что 13 лаборатория не потянет такого груза работ, но, с другой стороны, прекрасно осознавал, что никто ему не простит, если он оголит другие, коренные направления деятельности 108 института. И Брахман пошёл по пути мобилизации всех не полностью загруженных специалистов, а также направил в распоряжение Гуськова вновь прибывших молодых офицеров.

Разработку уникальной антенны для пеленгатора Гуськов поручил И. Б. Абрамову. Всего нужно было разработать, если не ошибаюсь, до 40 блоков. Но главное состояло в том, чтобы «закрыть» важнейшие направления заказа. Старшим по отработке схемы пеленгатора Гуськов назначил Ю. М. Круглова, тогда подполковника, уже имевшего опыт работы в области систем автоматического регулирования. Разработку элементов СВЧ-тракта взял на себя подполковник О. С. Индисов.

Меня Гуськов вызвал в кабинет, где находился представитель НИИ-885 (фамилию его не помню, но говорил он от имени Е. Богуславского). Познакомились. Гуськов сказал: «Надо разработать датчики, дающие с большой точностью информацию о координатах стартующей ракеты (дальность, угол) и их производных (т. е. скорости изменения)». В качестве исходной «бумажной» модели гость передал мне принципиальную схему трёхступенчатого датчика. «Три ступени для уменьшения габаритов», – добавил он и пообещал привезти модель «живьём». В заключение Гуськов заметил: «Учти, что команды с датчиков передаются на борт ракеты, и она будет их отрабатывать».

1956 г. стал годом разработки аппаратуры по заказу «Днестр». На производство были отправлены чертежи макета антенны. Размеры антенны поначалу превосходили все возможности заводского оборудования, но упорной работой технологи с этой задачей справились. Однако для доведения точности пеленгации до требуемых кондиций схемщикам пришлось изрядно повозиться.

Ознакомившись с переданными мне материалами, касавшимися построения координатных датчиков, я понял, что надежда авторов на повышение точности съёма в многоступенчатом датчике при уменьшенных габаритах не оправдана, т. к. возникают практически не устранимые ошибки при переключении ступеней. Привлекая множество источников для расчёта потенциальной точности подобных устройств, я пришёл к выводу, что добиться требуемых параметров будет непростой задачей. Составив схему расчёта, я получил количественные данные, позволяющие оценить возможности создания и изготовления таких приборов. С этими данными я решил ознакомить специалистов смежных предприятий, имеющих опыт в этой области. Я объездил несколько предприятий с отрицательным результатом. Наконец, когда я приехал на опытное производство НИИ, в котором я и ранее бывал, мне показали образцы приборов, которые они выпускают. При этом сказали, что добиться указанных мною точностей просто невозможно. Я приехал в институт и рассказал Гуськову об увиденном, отдал результаты моих расчётов и выходные параметры, необходимые для создания приборов. Как я в дальнейшем понял, эти данные были включены в постановление Правительства именно тому НИИ, в котором я побывал. Вся эта история была уже почти позабыта, когда вдруг позвонили и сообщили, что пришла многотонная грузовая машина с упакованными приборами. Тогда ещё не было лифта, и человек пять еле справлялись, чтобы втащить на четвёртый этаж каждый из пяти привезённых ящиков.

Вся разработанная аппаратура была смонтирована в фургоне и вместе с антенной была отправлена в Тюротам в начале 1957 г. В степи, на выделенной позиции начались наладочные работы. Для имитации сигналов борта была использована вышка, но на определённом этапе при замере ошибок пеленгации её высота оказалась недостаточной и был задействован аэростат. Работы велись в тяжелейших условиях казахской полупустыни, но система радиоуправления всё же была подготовлена, и 16 мая 1957 г. состоялся успешный пуск королёвской ракеты Р-7, ознаменовавший начало эпохи межконтинентальных баллистических ракет. С помощью того же комплекса управления через несколько месяцев, а именно 4 октября 1957 г., был запущен первый спутник Земли. 12 апреля 1961 г. состоялся исторический полёт Ю. А. Гагарина. Как всякое пионерское начинание работа по созданию ракетного щита страны и космических аппаратов сопровождалась не только победами, но и неудачами, срывами и аварийными ситуациями. О них подробно пишет в своей книге «Ракеты и люди» Б. Е. Черток. Но вот что интересно. Среди множества факторов, о которых он упоминает, лишь один-два касаются нештатной работы или отказа радиокомплекса 108 института. Первый случай я хорошо помню, и заключался он в захвате сигнала бортового передатчика не основным, а боковым лепестком антенны пеленгатора, вследствие чего ракета пролетела мимо цели – Луны. Было это в начале 1959 г., когда Гуськов, прилетев с полигона, сообщил об этом факте. Немедленно были внесены исправления в схему, после чего подобные случаи были исключены. Другой факт был связан с отказом в работе электропитания, к чему мы, радисты, обычно не имеем отношения, т. к. существует спецслужба электриков.

Радиокомплекс проработал около 10 лет, и все успешные пуски в этот период производились с использованием радиоуправления. Поэтому мне представляется, что работу этого комплекса следует считать как весьма надёжную. В этой связи меня удивляет, что в своей книге Б. Е. Черток, подробно рассказывая об истории создания радиокомплекса для управления движением ракет, не счёл нужным даже упомянуть о работе коллектива 108 института. Чем можно объяснить игнорирование очевидных фактов со стороны автора книги и уважаемого специалиста, мне трудно сказать. Возможно, это связано с тем, что ракетостроители всё время надеялись на создание автономных навигаторов на борту ракет, с помощью которых можно было бы освободиться от радиоуправления. Однако почти 10 лет этого не удавалось сделать. Радиоуправление показывало существенно более высокую точность. Считая факт замалчивания работы большого коллектива людей, внёсших весомый вклад в ракетостроение и космонавтику страны, фактом несправедливости, я решил в меру своих сил восполнить образовавшийся пробел и рассказал об исполнителях заказа «Днестр» и о главном конструкторе Г. Я. Гуськове.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.