Перемышль – победа и ее последствия на фронте

Перемышль – победа и ее последствия на фронте

Пока эта крепость оставалась в руках противника, русское командование не могло полностью использовать прекрасную двухколейную железную дорогу, что в первую очередь сказывалось на снабжении 8-й армии. Австрийцы опасались, что падение Перемышля существенно усложнит ситуацию и на фронте, и в тылу, а это могло повлечь за собой окончательное

разрушение авторитета монархии и даже распад империи. Эту крепость без всяких преувеличений можно было назвать гордостью Двуединой монархии. Каждое новое поражение Габсбургов ухудшало стратегическое положение Австро-Венгрии и тем, что способствовало дрейфу Италии в лагерь Антанты. Эти опасения разделяло и германское командование¹. Именно поэтому Ф. Конрад фон Гётцендорф гнал неподготовленные для горной войны армии вперед, не считаясь с потерями, которые за время боев в Карпатах превысили 800 тыс. человек, причем три четверти выбыли из строя в результате болезней². Конечно, эта цифра в несколько раз превышала численность гарнизона, который собирались спасти, но, как мне представляется, ценность крепости носила не только и не столько военный, но и символический характер, весьма важный в этот момент.

Вторая осада Перемышля началась 5 ноября. Еще в конце 1914 г. было принято решение о переброске под крепость тяжелой осадной артиллерии. Сделать это было непросто и по причине слабости железных дорог в тылу русской армии, и по причине близости неприятеля. Осада проходила в весьма тяжелых условиях. Гарнизон состоял преимущественно из венгров, а его начальник, заместитель коменданта генерал Арпад Тамаши фон Фогараш предпринял целый ряд вылазок в ноябре – декабре 1914 г. Английский военный корреспондент, находившийся в войсках, писал: «Годами лучшие австрийские инженеры подготавливали зоны обстрела; австрийская артиллерия знала точное расстояние до каждой точки вокруг крепости. Не было оставлено ни одного прикрытия, которое благоприятствовало бы продвижению противника. По ночам мощные прожекторы исключали всякую возможность неожиданной атаки»³. Британский журналист не преувеличивал сложности, с которыми столкнулась русская армия.

Перед началом осады в крепости были построены новые земляные укрепления, 24 опорных пункта, 200 батарейных позиций, вырыто дополнительно до 50 км окопов, заложены минные поля, установлен 1 млн кв. метров заграждений из колючей проволоки⁴. Осаждающей армии пришлось в условиях карпатской зимы проводить значительные инженерные работы по всему 40-километровому внешнему периметру крепости. Кроме того, в декабре 1914 г. попытки австрийского командования деблокировать крепость привели на короткий промежуток времени к тому, что залпы полевых орудий австро-венгерской армии были слышны в городе, а по ночам гарнизон сообщался с деблокирующей армией при помощи прожекторов. В крепости до последнего надеялись на выручку и даже готовили проект памятника ее защитникам. Отлитые модели барельефов к нему потом были отправлены в Ставку. Интересно, что центральное место занимало изображение Вильгельма II и выглядывавшего у него из-за спины Франца-Иосифа. Далее шли профили австрийских генералов⁵. Однако памятник так и остался незаконченным.

Наступление в Карпатах, предпринятое Ф. Конрадом фон Гётцендорфом без достаточного количества артиллерии, снарядов и зимнего обмундирования, привело лишь к огромным потерям, лишившим австро-венгерскую армию ее последних обученных резервов. Пробиться к Перемышлю австрийцам так и не удалось⁶. 6 марта 1915 г. М. Гофман записал в своем дневнике: «На Восточном театре войны благодаря нашим великим победам мы существенно сократили огромное численное превосходство русских. Мы не можем полностью уничтожить русскую армию – мы могли бы это сделать, если бы воевали только с Россией. В добавление к этому австрийцы разбиты. Галиция безнадежно потеряна для них, и Перемышль, конечно, падет к концу этого месяца, даже без русской атаки – из-за голода. Я верю, что мы не можем быть разбиты, но одновременно мы не можем и нанести нашим врагам такое поражение, чтобы диктовать им наши условия: я сказал это имперскому канцлеру»⁷.

Положение русской армии было действительно сложным. В результате бомбардировка фортов Перемышля началась только в начале марта 1915 г. Большое значение имела переброска под крепость восьми 11-дюймовых береговых мортир из-под Кронштадта. Под руководством генерал-лейтенанта А. А. Маниковского срочно была проведена работа по их установке на осадные лафеты. Это очень скоро принесло положительные результаты. К 13 марта под контроль осаждающих перешли командные высоты⁸. Крепость была обречена, 11 марта ее комендант оповестил командование, что при условии крайнего растягивания продовольственных запасов он сможет продержаться только до 24 марта⁹.

Состояние гарнизона было отчаянным, количество больных исчислялось в 12 140 человек, легкораненых – 6900 человек. Для прорыва движения по тылам русской армии у оставшихся в строю солдат попросту не было сил, но Ф. Конрад фон Гётцендорф считал попытку прорыва совершенно необходимой, для того чтобы «спасти честь армии»¹⁰. С 18 марта орудия Перемышля открыли бешеный огонь по осаждающим. По сути, они расстреливали боезапас, чтобы он не достался русским, и одновременно подготавливали прорыв гарнизона. За день выстреливалось до тысячи снарядов крупных калибров. В цитируемом выше письме Ю. Н. Данилова Н. В. Рузскому генерал-квартирмейстер Ставки писал: «Из Перемышля гарнизон ежедневно тысячами расстреливает бессмысленно снаряды, не причиняя нам потерь и не решаясь больше на вылазки; впечатление таково, как будто противник стремится поскорее расстрелять свои снаряды. Это предположение согласуется с известиями о наступивших затруднениях по продовольствованию гарнизона»¹¹.

18 марта войска получили на руки продовольственные пайки на пять дней. Комендант крепости генерал Г фон Кусманек издал приказ по гарнизону о подготовке к прорыву на соединение с австро-венгерской армией. Он заканчивался призывом: «Солдаты! Мы разделили последние наши запасы. Честь нашей страны и каждого из нас запрещает, чтобы мы после той тяжелой, славной, победоносной борьбы попали во власть неприятеля, как беспомощная толпа. Герои солдаты! Нам нужно пробиться, и мы пробьемся»¹². В тот же день во главе с 23-й дивизией гонведа при поддержке бригады ландвера и полка гусар он предпринял отчаянную попытку прорваться. Австрийское командование планировало осуществить прорыв в направлении на Львов, южнее которого действовала армия К. фон Пфлянцер-Балтина, и для соединения с ней войска гарнизона должны были совершить рейд по русским тылам¹³.

Чрезвычайно тяжелая погодная обстановка: температура доходила до минус 23 градусов по Цельсию, а глубина снега достигала метра, а также истощенность гарнизона и резкое сокращение количества лошадей – все это стало причиной отказа от прорыва в горы по кратчайшему расстоянию, отделявшему крепость от австрийских войск¹⁴. Войсками 11-й армии вылазка была отражена. 20 марта эта попытка повторилась с теми же результатами. Шедшая впереди 23-я дивизия лишилась 3 тыс. человек, что составило примерно 70 % от всех потерь при вылазке¹⁵. 22 марта в пять часов утра в Перемышле начались взрывы фортов, мостов и складов. Через час на позициях русской 82-й пехотной дивизии появились парламентеры¹⁶. На первое предложение русской стороны сдаться, сделанное в начале осады, Г фон Кусманек ответил: «Я не могу найти достойных слов, чтобы достойно ответить на ваше недостойное предложение». Теперь, когда уже австрийцы попытались поднять вопрос об условиях сдачи, настал черед А. Н. Селиванова говорить афоризмами: «Первое условие – никаких условий»¹⁷.

После выяснения позиций об условиях сдачи дело пошло быстро, и в семь утра русские войска стали входить на позиции¹⁸. К этому времени большая часть артиллерии была испорчена, лошади перебиты, железнодорожный и шоссейные мосты и долговременные укрепления взорваны, деревоземляные – подожжены¹⁹. «Вокруг Перемышля, – отмечал очевидец, – как вулканы, дымятся взорванные форты. В южном и западном секторах царит беспрерывный грохот, и то и дело поднимаются к небу густые клубы огня. Это, как объясняют австрийские офицеры, еще кое-где взрываются склады боевых припасов»²⁰. По общему мнению, при лучшей организации обороны крепость могла бы еще долго сопротивляться²¹.

В девять часов утра 9 (22) марта сдача Перемышля была завершена. Крепость капитулировала без всяких условий. В плен попали почти четыре армейских корпуса: девять генералов, 2500 офицеров, около 120 тыс. солдат, трофеями русской армии стали 900 орудий и огромное количество военных запасов и оружия. Неожиданно выяснилось, что количество осажденных более чем вдвое превышало численность осаждавшей Перемышль русской армии²², имевшей около 60 тыс. человек – два корпуса, в основном составленных из ополченцев. В штабе 8-й армии ожидали, что численность гарнизона не будет превышать 40 тыс. человек, и до ответной телеграммы с подтверждением от Г фон Кусманека данных по сдавшейся армии не торопились сообщать число сдавшихся²³. Та же история повторилась и в Барановичах.

Получив информацию о количестве пленных, Верховный главнокомандующий не поверил в ее правдивость и приказал задержать сообщение для проверки данных, которые подтвердились²⁴. Новый комендант Перемышля генерал Л. К. Артамонов поначалу чрезвычайно опасался того, как поведут себя пленные, увидев, насколько немногочислена осадная армия, и пытался сделать все возможное, чтобы побыстрее удалить их из крепости²⁵. Однако сдавшихся было так много, что вывезти их всех сразу не представлялось возможным. «Все дороги от Перемышля заполнены пленными, – сообщал В. Я. Брюсов читателям «Русских ведомостей». – Шоссе на десятки верст кажется синим от синеватых австрийских мундиров. Пленные идут большими толпами под конвоем немногих казаков, идут и маленькими группами, идут и одиночками. Никто не делает попытки бежать. В городе также множество австрийских солдат. Эвакуация пленных займет недели две. Среди сдавшихся очень много славян: поляков, русин и чехов. Они не скрывают своей радости по поводу сдачи»²⁶.

Охотно сдававшиеся в плен и ранее русины, чехи, словаки и поляки действительно радовались концу осады. Часть пленных пела «Гей, славяне» и приветствовала русских солдат по-чешски криками «Наздар!»²⁷. Несколько иной была поначалу реакция мирных жителей, которых перед войной насчитывалось 30 тыс. «Город казался вымершим, – отмечал очевидец. – Население, оказывается, со страхом ждало вступления русских. Подчеркивая свою лояльность, население вывесило белые флаги, выставило на окнах распятия и иконы»²⁸. В Перемышле практически не было продовольствия, люди голодали, и сдавшиеся австрийцы, застрелив своих лошадей, немедленно начали готовить из них пищу²⁹. Исключением были старшие командиры. 16 (29) марта на станцию Киев-Товарная прибыл поезд со 472 австрийскими офицерами и 547 их денщиками. На встречавших эти сдавшиеся произвели впечатление своим холеным видом и упитанностью³⁰. Сразу же после сдачи крепости русское командование ввезло в город значительные запасы продовольствия³¹. Кроме того, необходимо было улучшить санитарно-медицинскую обстановку – в городе насчитывалось около 30 тыс. больных³².

Вступив в командование крепостью, генерал Л. К. Артамонов немедленно издал обращение, в котором горожанам гарантировалась безопасность, и уже к вечеру 9 (22) марта началась бесплатная раздача хлеба. Это сразу же переломило страхи, внушенные австрийской пропагандой³³. К вечеру город уже заполнили гулявшие с дамами пленные австрийские офицеры. Если поначалу и комендант опасался того, как поведет себя этот элемент, то вскоре он убедился в безосновательности своих опасений. Нарядная толпа на улицах Перемышля почти торжествовала. «Наши скромные пехотные офицеры, – вспоминал полковник граф Д. Ф. Гейден, – терялись в этой толпе, которая имела вид победителей, а в сущности, радовалась благополучному для них, с эгоистической точки зрения, окончанию войны»³⁴.

Успех в Карпатах породил ожидание близости конца этой войны не только у сдавшихся. «Моральное впечатление сдачи первоклассной австрийской крепости, – заявлял «Военный сборник», – касается не одной только австро-венгерской армии, но, несомненно, отзовется и на оперирующих в Карпатах и в Буковине германских войсках и рикошетом отзовется в германской армии, отныне потерявшей всякую надежду на косвенную хотя бы поддержку своего немецкого союзника, как она потеряла веру в пользу своего союза с Турцией. Поэтому не будет преувеличением сказать, что падение Перемышля знаменует собой перелом в великой мировой войне»³⁵.

Схожие настроения с самого начала были отражены и в русских газетах. «Событием первостепенного стратегического значения, – сообщал «Правительственный вестник», – является состоявшаяся капитуляция Перемышля. Падение этой крепости закрепляет окончательно за нами Восточно-Галицийский театр, смыкая отныне прямой и надежной связью наши армии Западно– и Восточно-Галицийского фронтов, предоставляет русскому высшему командованию полную свободу действий на всем Австрийском театре и в особенности на Карпатском фронте»³⁶. «Биржевые ведомости» заверяли своих читателей: «С падением Перемышля Галиция считается навсегда потерянной для австрийцев. Здесь сложилось твердое убеждение: чей Перемышль, того и Галиция»³⁷. «Новое время» утверждало, что «решилась судьба не только самой Галиции, но и всей Габсбургской империи, а следовательно, и ее союзницы – Германии. Поэтому успехи, достигнутые нами у Перемышля, имеют значение не стратегическое, а мировое»³⁸. Передовица «Утра России» гласила: «Падение Перемышля – смертельный удар по нашему австро-венгерскому противнику. Сейчас Австро-Венгрия стоит перед роковой для нее дилеммой: сложить ли ей оружие или продолжить безнадежную борьбу, спасать ли ей, что еще возможно, или поставить на карту самое существование империи Габсбургов»³⁹. Даже сдержанная обычно «Речь» назвала это событие поворотным пунктом в борьбе с Австро-Венгрией, которое поставило на повестку дня вопрос о существовании Дунайской монархии⁴⁰.

Так думали не только в России. Новость о падении Перемышля вызвала шок в Ставке Вильгельма II в Шарлевилле. 22 марта 1915 г. адмирал А. фон Тирпиц записал в своем дневнике: «К счастью, падение Перемышля почти совпало с поражением англичан в Дарданеллах. Поэтому впечатление от первого события будет менее сильным, но русские повсюду переходят в энергичное наступление, австрийцев все бьют и бьют, а мы начинаем нервничать. Силы Гинденбурга подходят к концу»⁴¹. Еще ранее, 6 марта граф Г фон Лерхенфельд, представитель Баварии в Берлине, сообщал своему правительству: «Рейхсканцлер позавчера был у фельдмаршала Гинденбурга, чтобы с ним поговорить о положении. То, что он привез, звучит малоблагоприятно. Фельдмаршал заявил, что из-за численного превосходства русских он не сможет выполнить свой план – взять территорию до Вислы и Варшаву. Он в состоянии только удержать занятую до того территорию и отбить любую атаку на Восточную Пруссию. Фельдмаршал при этих обстоятельствах советует заключить мир»⁴².

П. фон Гинденбург вообще считал, что основным направлением для германского наступления должен стать запад. Оттуда, по его мнению, исходила угроза целостности Германии. Что же касается России, то ее агрессивных намерений он не опасался и считал, что с восточным соседом будет легче договориться о мире. Для этого, однако, по мнению фельдмаршала, необходимо было нанести России серию поражений⁴³. Но за каждым провалом русского командования на германском фронте следовал успех на австрийском. Эта закономерность действовала на Ставку кайзера самым негативным образом. 23 марта А. фон Тирпиц записал в своем дневнике: «Настроение в общем довольно вялое. Падение Перемышля подействовало угнетающе. Как я слышал, то же самое ощущается и на фронте». Через шесть дней новая запись: «Настроение здесь очень подавленное. Фалькенгайн говорит, что он ничего больше не может сделать. Австрийцам вообще больше ничего не доверяют»⁴⁴.

Моральное значение падения Перемышля было действительно велико. На русских фронтах эта новость была встречена с восторгом, воздух сотрясали крики «ура!» и приветственные залпы винтовок и орудий⁴⁵. Благодарственные службы и приближение весны – все это настраивало людей на радостный лад⁴⁶. Еще накануне в России приступили к обсуждению в общих чертах планов будущего устройства славянских земель Австро-Венгрии. В частности, они были изложены в февральском выпуске «Военного сборника» за 1915 г., когда казалось, что русское наступление вот-вот перевалит Карпаты. Для нормального развития независимой Чехии ей потребуются границы по Судетским, Рудным и Исполинским горам и выход к Адриатическому морю через Триест, который, возможно, превратится в общеславянский порт. Самостоятельное существование земель чехов и словаков, без поддержки России, считалось маловероятным – слишком уж значителен был немецкий элемент: в Чехии – 38 %, в Моравии – 28 %, в Силезии – 45 %⁴⁷.

Ожидания скорой победы, казалось, подтверждались новостями с фронта, где наметилась тенденция резкого понижения боеспособности славянских частей австро-венгерской армии. 20 марта (2 апреля) 1915 г. 28-й пехотный Пражский короля Италии Виктора-Эммануила полк, в основном укомплектованный чехами, добровольно сложил оружие почти в полном составе. В тыл удалось уйти лишь командиру полка с одной ротой. Столь массовая сдача в плен стала результатом работы, проведенной добровольцами дружины чехов и словаков⁴⁸. На Юго-Западный фронт она прибыла в конце октября 1914 г., русское командование благоразумно распределило ее между частями. За 28-м полком последовали 36-й Младоболеславский, 88-й, большая часть 21-го Чаславского и 13-го Оломоуцкого полков⁴⁹. После капитуляции Перемышля у командования Юго-Западного фронта появлялся резерв – освобождалась 11-я армия, осаждавшая Перемышль. Два ее корпуса были поделены между 3-й и 8-й армиями⁵⁰. Ожидания выхода русской армии на Венгерскую равнину и последующего коллапса Австро-Венгрии были достаточно распространены и, казалось, имели под собой основания. И все же такая оценка победы в Карпатах была преувеличением.

М. В. Алексеев по-прежнему готовился к прорыву в Венгрию, не очень считаясь с Барановичами. 27 марта 1915 г. он объяснял свои действия в письме к сыну: «Велика была ответственность здесь, но она делилась между двумя, и большая доля ее, внешне по крайней мере, ложилась на Николая Иудовича… Ты увидишь потом, как последовательно и осторожно подвигал я к Хырову сначала пехотные дивизии, как перемещал их к югу, заменяя одну другою, потом стал втягивать на Карпаты из армии обложения, заменяя резервы конницей»⁵¹. Ответственность действительно была велика. «Перед глазами Николая Николаевича поочередно появлялись как заманчивые цели то Вена, то Берлин, – вспоминал А. А. Самойло, – и он колебался в выборе, иллюстрируя своим положением басню о животном, которое умирает с голоду, имея две вязки сена по бокам. Наконец, Иванову и Алексееву надоело это выжидание, и они решили на свой страх двигаться за Карпаты в Венгрию, потянув за собой упиравшегося Великого Князя, не желавшего оторваться от Рузского. Но тут вдруг оказалось, что для осуществления своих планов у них мало сил»⁵².

19 марта, следуя решению о вторжении в Венгрию, 3-я и 8-я армии Юго-Западного фронта начали бои за Бескидский хребет, то есть на западном участке хребта. 4 (17) апреля 1915 г. Николай Николаевич (младший) обратился к принцу-регенту Александру Сербскому с просьбой о поддержке наступлением, которое облегчалось тем, что австрийцы перебросили значительную часть своих войск с Балканского фронта на Карпаты. «При создавшемся ныне общем стратегическом положении, – писал Верховный главнокомандующий, – усилия Высочайше вверенных мне армий направлены к тому, чтобы, постепенно развивая наступление за Карпаты, окончательно сломить силу сопротивления австрийских войск»⁵³.

Позиции у Карпат и по Карпатам удерживали 4-я австро-венгерская армия под командованием эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, 3-я армия генерала Э. фон Бем-Ермоли, 2-я армия генерала С. Бороевича фон Бойны и германская армия под командованием генерала А. фон Линзингена. Корпуса 8-й армии, имевшие наибольший успех, продвинулись с 29 марта по 12 апреля на 20 км. На помощь австрийцам германское командование перебросило три дивизии, сведенные в особый Бескидский корпус (das Deutsche Beskidencorps) под командованием генерала Г фон дер Марвитца⁵⁴. Обе стороны несли значительные потери. А. А. Брусилов вспоминал: «Объезжая войска на голых позициях, я преклонялся перед этими героями, которые стойко переносили ужасающую тяжесть горной зимней войны при недостаточном вооружении, имея против себя втрое сильнейшего противника»⁵⁵.

Взятие важнейшей австрийской крепости в Карпатах привело к тому, что Николай Николаевич (младший) решил изменить свою точку зрения на перспективы наступления на этом направлении: «Проблеском в этой мрачной зимней эпопее было занятие весной русскими крепости Перемышль и то, что Ставка впервые дала твердые задачи обоим фронтам: наступление в Карпатах, оборона на остальном протяжении»⁵⁶. Ставка приняла решение, которого очень опасалась противная сторона. Однако очевидно, что в данной ситуации решение о прорыве на Венгерскую равнину не было реализуемым. Мысль о том, что за падением Перемышля может последовать вторжение русских войск в Венгрию, заставило германское Верховное командование передать в распоряжение П. фон Гинденбурга свой единственный общий резерв – четыре вновь образованных «молодых» корпуса, из которых была сформирована новая 10-я армия Восточного фронта во главе с генералом Г. фон Эйхгорном. Этому в определенной степени способствовала и стабилизация Западного фронта.

Попытки французов в феврале и апреле 1915 г. в Шампани и англичан в марте у Нев-Шапели перейти в наступление не привели к прорыву фронта. Попытки эти были беспрецедентны по масштабам. Первые линии немецкой обороны были сметены, в какой-то момент кайзер запаниковал⁵⁷. Под Нев-Шапелью 342 орудия за 35 минут выпустили больше снарядов, чем вся английская армия за Англо-бурскую войну. Английский военный корреспондент так описал артиллерийскую подготовку союзного наступления: «Она велась из трехсот пятидесяти орудий (некоторые из них были французские) на близком расстоянии и, по общему мнению, была самой жестокой за всю войну на Западном фронте. Выстрелы орудий были такими частыми, что их звук походил на гигантский пулемет»⁵⁸. Огонь британской артиллерии корректировало 85 наблюдательных аэростатов. 48 англо-индийских батальонов атаковали три немецких. Все это привело к взятию деревни Нев-Шапель, территории приблизительно 1800 на 1100 метров, при потере 7 тыс. британских и 4200 индийских солдат. Стоявшая позади атаковавших кавалерия не понадобилась. Атаки французов в Шампани привели к более скромным достижениям, но их потери были гораздо выше – соответственно 50 тыс. и 64 тыс. человек⁵⁹. Западный фронт Германии был стабилен. Германское командование могло перебрасывать «молодые» корпуса на восток. Германское командование, по свидетельству Э. Людендорфа, считало, что из 32 намеченных к формированию новых дивизий Г Китченера к маю 1915 г. могут быть готовы только 12⁶⁰. Даже при этом оно могло себе позволить переброску на восток не только стратегического резерва, но и снятие с Западного фронта наиболее боеспособных частей.

Э. фон Фалькенгайн вспоминал, что «в действительности только одно соображение оправдывало новое решение, а именно: убеждение, что иначе Австро-Венгрия в короткий срок рухнет, придавленная гнетом войны»⁶¹. Эти воспоминания подтверждаются записями в дневнике А. фон Тирпица. 31 марта он отметил: «Сегодня с Карпат опять получены дурные вести. Австрийцы не могут удержать своих позиций. Фельдъегерь Р. рассказывал, что австрийские офицеры массами обретаются на тыловых этапах, а на фронте их нет. В Австрии ему часто выражали удивление по поводу того, что мы посылаем в огонь так много отпрысков хороших семей. К этому присоединяются национальная вражда и чванство. Наш Генеральный штаб только теперь полностью уяснил значение этих факторов»⁶². Такую же позицию занял и генерал М. Гофман. Он вспоминал об этих днях: «Среди карпатских снегов и льдов шли упорные кровавые бои, стоившие русским неслыханных потерь, но они все же шаг за шагом оттесняли нашего союзника. Положение австрийских армий становилось критическим. Если бы русским удалось прорвать Карпатский фронт и спуститься в Венгерскую долину, то двуединая монархия развалилась бы»⁶³.

Русская армия уже преодолела Бескидский перевал и начала спуск в долину. Он был гораздо проще подъема – на северном склоне еще лежал снег, а на южном уже зеленел лес. По пути начали попадаться венгерские деревни. «Отношение венгров к русским войскам было довольно своеобразное, скрытное, – вспоминал один из солдат, – они не проявляли ни дружелюбия, ни открытой враждебности»⁶⁴. Положение Венгрии в составе Дунайской монархии было сравнимо с положением Пруссии в кайзеровской Германии. Влиятельная венгерская газета Pesti Hirlap в первых числах апреля заявляла в своей передовице: «Венгрия не должна быть принесена в жертву Австрии, и венгерские интересы должны быть учтены в первую очередь в связи с ситуацией, вызванной русским вторжением на нашу территорию»⁶⁵. Кроме того, что с этими настроениями необходимо было считаться, существовали и другие причины опасаться русского вторжения на Венгерскую равнину.

Во-первых, в случае утраты линии по Карпатам терялись и нефтяные источники в Буковине, а центральные державы были далеко не так богаты природными ресурсами, чтобы безболезненно перенести их потерю. Во-вторых, выход русских войск на равнину во многом способствовал бы установлению единой линии русско-сербского фронта на территории противника, а этого монархия Габсбургов уже никогда не пережила бы. «Они знали, и были правы, – вторил ему П. фон Гинденбург, – что если бы русский поток обрушился на мадьярские земли, это могло решить войну и Дунайская империя никогда не выдержала бы такого удара. Кто мог сомневаться, что первый русский пушечный выстрел на равнинах Венгрии отдастся эхом от гор Верхней Италии до Трансильванских Альп?»⁶⁶ 14 (27) марта 1915 г., почти сразу же после капитуляции Перемышля, произошла смена командования Северо-Западного фронта. Н. В. Рузский еще 10 (23) марта отправил в Ставку телеграмму с просьбой об отстранении его от командования фронтом по состоянию здоровья⁶⁷.

18 (31) марта был опубликован весьма благоприятный для Н. В. Рузского рескрипт об отставлении его от командования фронтом по состоянию здоровья и назначении членом Государственного и Военного советов⁶⁸. Главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта был назначен М. В. Алексеев. «Человека этого я очень уважаю и высоко ставлю, – отреагировал на новое назначение своего бывшего подчиненного В. А. Сухомлинов, – но в полководческих способностях его не уверен, и в этом отношении, мне кажется, Плеве был бы выше»⁶⁹. Николай Николаевич (младший) поначалу склонялся к кандидатуре П. А. Плеве, но поднявшаяся волна подозрительности в отношении генералов с немецкими фамилиями, а также жесткий характер генерала и его склонность проводить операции, не считаясь с потерями, заставили главковерха изменить свое решение⁷⁰. М. Д. Бонч-Бруевич связывал произошедшую замену с отказом Верховного главнокомандующего от наступления на данном фронте. М. В. Алексеев получил приказ удержать пространство между Вислой и Неманом⁷¹.

Это мнение разделяет и Ю. Н. Данилов: «Хотя новое назначение генерала Алексеева было следствием действительной болезни генерала Рузского, тем не менее оно имело определенно идейный характер. Это назначение явилось в результате принятого уже в то время Верховным главнокомандованием решения о перенесении центра дальнейших действий в Галичину. При этих условиях ответственная задача обеспечения правого фланга нашего стратегического фронта должна была разрешаться иными методами, чем те, кои имелись в виду до сих пор. Генерал Алексеев, который всегда являлся противником непосредственного овладения Восточной Пруссией и сосредоточения против нее крупных сил, был именно тем лицом, на которого могло быть возложено решение этой крайне трудной задачи, с затратою на нее возможно меньших сил (выделено мной. – А. О.)»⁷².

Все мысли генерала были в Венгрии, к вторжению в которую он так долго готовился, и свое новое назначение он воспринимал с тяжелым чувством. В этот день он писал сыну: «Состоялось назначение меня, мой родной, главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. Тяжелое и трудное наследие принимаю я. Позади – ряд неудач; подорванный дух войск, большой некомплект. Дарует ли Господь сил, уменья, разума, воли привести в порядок материальный, пополнить ряды, вдохнуть иной дух и веру в успех над врагом? Вот вопросы, которыми полна моя мысль, чем живет моя душа»⁷³. Начальником штаба Юго-Западного фронта был назначен генерал-лейтенант В. М. Драгомиров. Н. В. Рузский не потерял расположения Николая Николаевича (младшего). Уже в конце июня 1915 г. великий князь просил императора о назначении генерала Н. В. Рузского, к этому времени поправившего здоровье, командующим 6-й армией, оборонявшей Петроград и подступы к нему⁷⁴.

Итак, М. В. Алексеев был назначен главнокомандующим фронтом, в состав которого входили восемь из двенадцати действовавших русских армий и семь крепостей⁷⁵. Состояние фронта, по его мнению, было тяжелым: «Армии были ослаблены предшествовавшими боями, артиллерийское и техническое снабжение было в значительно худшем виде, чем на Юго-Западном фронте. Хозяйственная часть тыла не в силах была удовлетворить потребностей армии по очень сложным причинам, из которых некоторые крылись в деятельности центральных управлений. Оперативная штабная часть была принята в плохом виде»⁷⁶. На новое место службы он прибыл вместе со своими ближайшими сотрудниками – генералами М. С. Пустовойтенко, занявшим должность генерал-квартирмейстера, и В. Е. Борисовым. В короткое время они сумели настроить против себя многих офицеров штаба, особенно тех, кто симпатизировал предшественнику М. В. Алексеева – генералу Н. В. Рузскому.

Сам М. В. Алексеев, в отличие от своего генерал-квартирмейстера, пытался избегать конфликтных ситуаций с сотрудниками и подчиненными. Некоторые из них с самого начала старались втянуть его в старые дрязги. Уже 30 марта в штаб фронта приехал командир Гвардейского корпуса с жалобой на генерала П. А. Плеве. В. М. Безобразов считал, что тот зря расходует силы в бесполезных контратаках – положение Безобразова реально выходило за уровень обычного командира корпуса; с другой стороны, П. А. Плеве был одним из лучших командующих армиями. М. В. Алексеев предпочел оставить все как есть, но известить об этом В. М. Безобразова письмом не только от себя, но и от Верховного главнокомандующего⁷⁷.

Начальником штаба Северо-Западного фронта был генерал А. А. Гулевич, до войны преподававший в академии курс устройства вооруженных сил важнейших государств, а позже занимавший должность начальника штаба Петербургского военного округа. Верный своей привычке М. В. Алексеев взял на себя всю штабную работу, фактически устранив А. А. Гулевича от исполнения его обязанностей⁷⁸. «Больше всех работает, как всегда, Михаил Васильевич, – отметил в своем дневнике в начале мая 1915 г. представитель главковерха. – Все важное и даже не важное в оперативном отношении поглощено им. Пустовойтенко тоже работает упорно: в оперативном отделе что-то делают. А. А. Гулевич как будто в стороне. Настроен он бодро и грозовых туч, скопляющихся вокруг нас, или не видит, или видеть не желает. Н. А. Данилов бодр, весел и дышит здоровьем, а недостаток в мясе, сене и артиллерийском довольствии, как здесь говорят, принимает характер кризиса. Что делает в общей работе В. Е. Борисов? Он помогает Алексееву, представляет ему расчеты оперативного характера и, кажется, работает над организацией пополнения и подготовки людского состава. Надеюсь, он не советчик, как сплетничают окружающие»⁷⁹.

Во всяком случае, М. В. Алексеев доверял В. Е. Борисову гораздо больше, чем своему начальнику штаба – да и как могло быть иначе, когда М. В. Алексеев считал его человеком легкомысленным, неспособным правильно оценить ситуацию?⁸⁰ Это могло быть объяснено еще одной специфической особенностью этого способного генерала, которую отметил служивший в штабе полковник Б. М. Шапошников: «У Гулевича имелся один недостаток: он был барин и по внешности, и в работе»⁸¹. Штаб фронта располагался в Седлеце – небольшом польском городе, важном железнодорожном узле к востоку от Варшавы. Это было спокойное и тихое место, военное время почти не ощущалось. В городе стоял небольшой гарнизон (около 50 солдат). Перед входом в здание штаба под маленьким русским флагом находился постоянный караул из двух солдат. Весь штаб Северо-Западного фронта состоял из 75 офицеров. «Генерал (Алексеев. – А. О.), – вспоминал С. Вошборн, посетивший Седлеце 10 мая 1915 г., – спокоен и тих, и с самого первого взгляда можно сказать, что это – стратег, больше решающий за столом интеллектуальные проблемы кампании, чем работающий над тактическими головоломками на поле боя»⁸².

Тем не менее и проблем, и головоломок у М. В. Алексеева хватало. Новая общая идея Николая Николаевича (младшего) предполагала организацию наступления на Будапешт и оттуда в обход линии крепостей Краков – Позен – Торн в район Бреслау. Этот замысел был гораздо ближе к традиционным взглядам М. В. Алексеева, которому приписывали фразу: «Наш путь на Берлин лежит через Вену». Новый командующий Северо-Западным фронтом сразу же настойчиво начал работать над этим планами. Первыми его действиями на этом посту были организация линий обороны в тылу, вывод ряда корпусов и дивизий в тыл для преобразования необходимых резервов⁸³. В. М. Драгомиров требовал подкреплений для Юго-Западного фронта, основные силы которого уже втянулись в горную войну за перевалы. 23 марта (5 апреля) 1915 г. Н. И. Иванов и его новый начальник штаба обратились в Ставку с просьбой о присылке свежих частей, поскольку опасались угрозы удара со стороны Черновцов.

26 апреля (8 марта) «во исполнение лично данного обещания» Николай Николаевич (младший) приказал передать 3-й Кавказский корпус в состав Юго-Западного фронта. При этом главковерх потребовал, чтобы корпус был немедленно использован в Карпатах, для чего он перевозился не в Каменец-Подольский, как этого хотели Н. И. Иванов и В. М. Драгомиров, а во Львов⁸⁴. Ставка, не имея собственных резервов, не позволяла командованию фронтов создать собственные. Как и в 1914 г., Верховный главнокомандующий торопился вывести все свои силы в боевую линию и побыстрее добиться стратегического успеха. Теперь на австро-венгерском направлении М. В. Алексеев вскоре изменил свои взгляды на наступление на австрийском фронте: «…он начал проводить мысль, что наступление в Карпатах – операция второстепенная и вредная, и стал противодействовать ей, отказывался выделять для нее силы с Северо-Западного фронта»⁸⁵.

6 апреля Михаил Васильевич отправил первое секретное письмо Н. Н. Янушкевичу, в котором он выступил против переброски сил Н. И. Иванову. В середине апреля генерал предложил нанести ряд частных ударов по ослабленным германским войскам на восточно-прусском направлении. Однако главным предложением М. В. Алексеева была организация наступления на левом берегу Вислы, то есть фактически во фланг собиравшемуся австро-германскому контрудару под Горлице. Николай Николаевич (младший) не поддержал эту инициативу⁸⁶. Нельзя не отметить, что это изменение взглядов М. В. Алексеева отнюдь не означало переоценку австровенгерского направления. Изменилась ситуация на фронте, и дальнейшее углубление двух русских армий в Карпаты или тем более за Карпаты могло привести, как показали дальнейшие события, к трагическим для русской армии последствиям.

С другой стороны, в войсках стало чувствоваться утомление, продолжать наступление этими силами было трудно. «У русских стали обнаруживаться признаки, – отмечал Э. фон Фалькенгайн, – которые нельзя было иначе толковать, как значительное ослабление боевой упругости»⁸⁷. Правда, те, кому приходилось сражаться с русскими лицом к лицу, имели другие взгляды на стойкость русских войск: «Бои у Мазурских озер зимой 1915 года явились таким же свидетельством о Русской армии, как Лодзь, Бзура и Равка. Тот, кто видел русского солдата того времени, никогда не станет утверждать, что сила сопротивления его была сломлена. Он погибал скорее на своем посту, чем оставлял его без приказа начальника. Случалось, что отдельные русские отряды сдавались без серьезного сопротивления, но это было лишь тогда, когда, оставшись без начальников, люди не знали, что им делать»⁸⁸. Русская армия слабела по мере вымывания кадрового офицерского корпуса.

То же самое можно было сказать и об австрийских и венгерских частях, однако чем ближе русские войска были к Венгрии и чешско-славянским землям, тем менее предсказуемой становилась возможная реакция частей с преимущественно славянским контингентом. Германскому командованию необходим был успех, который дал бы тылу надежду на победоносный исход войны. 3 апреля 1915 г. в штабе Восточного фронта М. Гофман записал в своем дневнике: «Ни на востоке, ни на западе мы не сломили врага: наоборот, и французы, и русские живут с полной надеждой на победу – благодаря полностью лживым новостям, которые приходят в армии. Каждый день русские летчики разбрасывают над нами прокламации: «Сдавайтесь, сложите оружие, ваши жены и дети голодают!». В добавлении к этому русские считают, что они разбили австрийцев, и на самом деле они сделали это. Мы послали три дивизии в Карпаты (имеется в виду Бескидский корпус. – А. О.), и есть какая-то надежда на то, что эта линия продержится – на большее надеяться нельзя»⁸⁹.

Однако и у наступавшего Юго-Западного фронта силы были на исходе. Правильное решение, которое принимается с опозданием, меняет свою природу. Резервы были исчерпаны, силы фронта растянуты в линию. 30 марта 1915 г. Н. И. Иванов и его новый начальник штаба генерал В. М. Драгомиров известили Ставку о необходимости образования резерва в районе Дуклинского перевала силой в одну дивизию. На этот раз Ю. Н. Данилов поддержал данное предложение. Более того, генерал-квартирмейстер считал необходимым выделить резерв в один корпус, без чего Карпатскую операцию до конца довести было проблематично. Резерв был необходим как для использования прорыва через горы, так и для гарантии против контрудара с правого фланга. Именно оттуда он и виделся возможным. Чрезвычайно важно, что в Ставке понимали возможность того, что произошло потом под Горлице.

В тот же день, 30 марта, в 18 часов 20 минут Ю. Н. Данилов, после того как он получил телеграмму Н. И. Иванова и В. М. Драгомирова, сам отправил телеграмму начальнику штаба Ставки Н. Н. Янушкевичу, где, между прочим, сообщалось: «Германцы, несомненно, производят перегруппировку своих войск, внутренний смысл которой еще не выяснен. Имеются указания о вероятности удара германцев на центр 3-й армии с целью выйти на правый фланг наших войск, переваливших за Главный Карпатский хребет, каковой удар может обещать успех в силу происшедшей растяжки фронта названной армии… Не придавая всем этим агентурным данным преувеличенного значения, Верховный главнокомандующий все же находит крайне необходимым скорейшее образование свободных резервов и в первую очередь желает иметь наготове один корпус в своем распоряжении, которым Его Высочество мог бы распорядиться в случае надобности по своему усмотрению»⁹⁰. Тем не менее корпус так и не был выделен, Юго-Западному фронту пришлось обходиться своими силами.

Переходившие Бескидский хребет части сталкивались с большими трудностями: «Переход через главный хребет Карпатских гор оказался чрезвычайно трудным. Идти пришлось по узким дорожкам, проложенным по глубокому снегу в густом лесу. Начиналась уже настоящая весна, снег стал рыхлым, и это делало дорогу почти непроходимой. Особенно тяжело было обозу и артиллерии. Лошади совершенно выбились из сил, не могли везти тяжелый груз, и солдатам приходилось вытаскивать на руках повозки и пушки. Местами, чтобы через глубоко лежащий снег могли пройти тяжелые орудия, нужно было делать настилки из срубленных деревьев. Подъем на гору Бескид длился не менее пяти часов»⁹¹. 11 апреля 1915 г. Н. И. Иванов приказал 3-й и 8-й армиям, действовавшим в Карпатах, перейти к обороне⁹².

Данный текст является ознакомительным фрагментом.