§ 1. Прикаспийские области и Дагестан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана накануне нашествий Надир-шаха Афшара

§ 1. Прикаспийские области и Дагестан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана накануне нашествий Надир-шаха Афшара

Обстановка в Прикаспийско-Кавказском регионе накануне нашествий Надир-шаха на Дагестан оставалась напряженной. Решающее влияние на это оказывало российско-турецкое противоборство, опиравшееся на оккупационные силы сторон, расположенные в этих краях. Создавшаяся ситуация благоприятствовала наступательным замыслам Стамбула, пытавшегося воспользоваться бедственным положением Ирана, находившегося под афганской оккупацией. Военно-дипломатическая активность Порты подогревалась и тем, что дворцовые перевороты и засилье иностранцев в послепетровской России свели проблемы восточной политики Петербурга до решения элементарной задачи – искать выход, как «с некоторой честью и безопасностью из… персидских дел выйти».[305]

Однако воспользоваться плодами завоевания Ирана афганскими феодалами османам не пришлось. В конце 20-х – начале 30-х гг. положение в Иране в корне изменилось. Тяжелые последствия афганской и османской оккупации послужили причиной освободительной борьбы против захватчиков, которую возглавил сын незнатного кочевника из тюркского племени афшаров Надир, проявивший себя как талантливый полководец, но крайне жестокий политик. По сведениям иранских авторов, Надир родился 22 ноября 1688 г. в провинции Хорасан (местность Достгярд, в 7 км южнее г. Доррагеза). Отец Надира Имам-кули занимался выделкой кож и изготовлением из нее одежды и обуви. В четырнадцатилетием возрасте вместе с матерью и старшим братом Ибрагимом Надир попал в плен к туркменским ханам, откуда они бежали и вернулись на родину четыре года спустя. Возвратившись в Хорасан, Надир вместе с братом служил в дружинах различных феодалов, затем создал собственное ополчение, овладел крепостью Келат, которую превратил в свою опору для достижения честолюбивых замыслов.[306]

Поступив на службу к шаху Тахмаспу II в качестве главнокомандующего вооруженными силами, он стал наместником Хорасана, подчинив своему влиянию безвольного патрона. Между 1726 и 1729 гг. Надир разбил Мелика Махмуда Систанского, отнял у него захваченный им Мешхед, нанес поражение афганцам – абдали, завладел Гератом и подчинил весь Хорасан. Приняв имя Тахмасп-Кули-хана (раб Тахмаспа. – Н. С.), он взял в свои руки управление всеми областями, подвластными Тахмаспу II, превратившемуся в простое орудие в его руках.[307]

Успехи Надира обеспокоили афганского правителя Ирана Афшара, попытавшегося разбить своего грозного соперника. Однако в двух сражениях (октябрь-ноябрь 1729 г.) Надир нанес сокрушительное поражение афганцам, очистил от них Исфахан и Шираз, изгнал их за пределы Ирана. В начале 1730 г. в сопровождении Надира шах Тахмасп II вступил в столицу своих предков – г. Исфахан.

Изгнание афганцев и гибель Афшара вызвали тревогу в турецкой столице. Обеспокоенная этим, Порта пыталась добиться от Тахмаспа признания за собой территорий, уступленных ей Афшаром по Хамаданскому договору 1727 г.[308] Озабоченность Стамбула была вызвана тем, что изгнание афганцев из Ирана подрывало позиции Порты не только в этой стране, но и на Кавказе. Как только Надир изгнал афганцев из Ирана, шах Тахмасп потребовал от Стамбула, чтобы ему вернули города, которые «они, османы, похитили из-под его власти».[309]

Однако неоднократные обращения шаха Тахмаспа к султану Ахмеду III остались без ответа. Иранское правительство решило изгнать турок из этих областей силой оружия. Выступив во главе 30-тысячного войска весной 1730 г., Надир очистил из-под власти османов Хамадан, Ардаган, Керманшах и Тебриз.[310]

Известие об этом вызвало переполох среди правящей османской элиты. Рассчитывая использовать Дагестан в качестве плацдарма для борьбы с Ираном, султан обратился за поддержкой к Сурхаю Казикумухскому, преследуя далеко идущие цели. Как сообщалось в донесении И. И. Неплюева от 2 июля 1730 г., султан повелел Сурхаю собрать «сколько можно войск» и идти к Ар-дебилю в подчинение турецкого командующего в Тебризе Мустафы-паши. При этом Сурхая обнадеживали тем, что «ежели храбростию и трудом ево возимеет Порта сщастию Испоганью овладеть, в таком случае учинит во Испогани ханом своим».[311]

Привлекая Сурхая заманчивыми предложениями, в Стамбуле, однако, вынашивали коварный план, пытаясь избавиться от него, если он не оправдает их надежд. В этот же день турецкий переводчик сообщил И. И. Неплюеву секретно, что «весьма Порта желает ево (Сурхая. – Н. С.) из Шемахи удалить и в глубь Персии определить, дабы свободнее было ево поймать, ежели от него в тех краях ожидаемого плода не будет».[312]

По-видимому, догадываясь о тайных намерениях турецкого двора, Сурхай вел себя осторожно, не порывая с Портой и не вступая в конфликт с Россией и Ираном. Он фактически продолжал действовать самостоятельно, рассылая воззвания местным владетелям, призывая их на свою сторону. Сообщая об этом в рескрипте И. И. Неплюеву от 4 июля 1730 г., коллегия иностранных дел специально подчеркивала: «вдобавок секретно, коим образом Сурхай… верхних горских владельцев в соединение к себе привлечь ищет, и к нашему подданному горскому владельцу шамхальскому сыну о том писал письмо».[313]

6 июля 1730 г. диван принял решение объявить войну Ирану, полагая выставить значительные силы с участием Сурхая и крымского хана Каплан-Гирея. Однако это решение осталось невыполненным. В результате глубокого кризиса военно-ленной системы внутреннее и международное положение империи продолжало ухудшаться.[314] 17 сентября 1730 г. в Стамбуле произошло народное восстание, завершившееся низложением султана Ахмеда III и возведением на трон Махмуда I.[315]

Но смена монарха не изменила ни положения народных масс, ни военно-политического состояния империи. Несмотря на подавление восстания, правительство султана Махмуда было парализовано. Наступательная сила османов значительно ослабла. Воспользовавшись этим и отъездом Надира в Хорасан для подавления восстания племени абдали, шах Тахмасп решил испытать военного счастья. Выступив весной 1731 г. из-под Тебриза, в начале апреля он нанес поражение османам под Ереваном, что вызвало очередной переполох в Стамбуле. Правительство Махмуда вступило в переговоры с шахом Тахмаспом, стараясь отвлечь его от театра военных действий и восстановить против России.

Внутреннее и международное положение России при императрице Анне Иоанновне, когда все вопросы решались немецкой «партией» во главе с Э.-И. Бироном, значительно ухудшилось. На западе против нее складывалась коалиция Англии, Франции, Пруссии и Швеции, на востоке намечался военно-политический союз между Турцией и Ираном. В сложившейся обстановке русское правительство решило сохранить взаимовыгодные отношения с Ираном и не допустить Турцию на побережье Каспия хотя бы ценой возвращения Ирану части прикаспийских областей.

В связи с этим генералу Левашову в Гиляне и резиденту Неплюеву в Стамбуле отправили инструкции всеми мерами склонять шаха Тахмаспа к союзу с Россией, не допустить заключения отдельного антироссийского ирано-турецкого договора. Для предупреждения захвата Дагестана и прикаспийских областей османами было решено «держать наготове значительные силы… удерживать тамошние народы при русской стороне, для чего находящихся здесь (в Петербурге. -Н.С.) посланников от тамошних владельцев… вполне удовольствовать и отпустить домой».[316]

Таким образом, в начале 30-х гг. военно-политическая обстановка на Кавказе и в прикаспийских областях снова осложнилась. Интересы трех противоборствовавших сторон продолжали сходиться в этом регионе. Роль Дагестана в их взаимоотношениях продолжала возрастать, хотя позиция Порты заметно ослабла. В связи с падением военной мощи Стамбула народы Дагестана активизировали антиосманские выступления. Прибывший из Тифлиса в середине ноября 1730 г. армянин Семен Аракелян сообщил в Дербент, что «около Тифлиса джарталинские лезгины деревни разоряют, а турки против них выйти не смеют понеже была у них выласка, но лезгины турок многих побили».[317]

Весной 1730 г. старшины джарских джамаатов мулла Муртузали и Гаджи-Али заключили соглашение с кахетинским князем Константином для совместной борьбы против османов. В октябре того же года османские министры жаловались И. И. Неплюеву, что им, туркам, «дагестанские народы многие пакости учинили около Генжи, а Сурхаевым ли наущением или собою того неизвестно, ибо де о Сурхае известия не имеетца, но токмо прямо ведомо, что ево в Шемахе нет».[318]

Но в конце октября Сурхай уже был в Шемахе. Предыдущей зимой по приказу турецкого султана он выступил против джарцев, ограбил несколько аулов, но после ухода Сурхая джарцы восстали снова и «каракгачскую крепость ис турецких рук отобрали».[319]

Частые вмешательств а Порты в кавказские дела и непредсказуемая позиция Сурхая продолжали влиять на внутриполитическое положение Дагестана. Осенью 1730 г. между наследниками шамхала Адиль-Гирея началась борьба за тарковский престол, в которой приняли участие и другие дагестанские владетели. Сын Адиль-Гирея Будай вместе с сыном Сурхая Муртузали напал на своего двоюродного брата Эльдара, вынудив его обратиться за помощью к старшему брату Будая Хасбулату. Опасаясь углубления конфликта между своими подданными, российская администрация запретила ему это сделать. Нагнетая обстановку, Сурхай потребовал от Хасбулата присылки подкрепления в Шемаху, но он Сурхаю «в том отказал».[320]

Занимая независимую от внешних сил позицию, Сурхай продолжал призывать дагестанские народы под свое знамя. Осенью 1730 г. от уцмия Ахмед-хана поступило известие, что «народы казикумыцкие, жангутайские, акушинские, Тарковские, карабудакские пошли все служить Сурхаю».[321] Обеспокоенный этим генерал Веденигер, уточнив, что «не все, но малое число пошло», отправил указы из Дербента уцмию Ах-мед-хану, Хасбулату, Будаю и акушинским старшинам, «чтоб они по верности своей народ оттово удержали и всячески от оново отвращали».[322] Внимательно следивший за действиями казикумухского хана, 30 октября 1730 г. уцмий Ахмед-хан отправил донесение в Дербент: «Сурхай по-прежнему людей набирает, а какое намерение у него – к туркам ли в помощь или кизилбашам – впредь время изъявит».[323]

На самом деле определить однозначно внешнеполитическую позицию Сурхая было нелегко. Правящие круги Ирана и Турции наперебой призывали его на свою сторону, делая заманчивые предложения. Стараясь сохранить независимость в сложнейшей ситуации, Сурхай маневрировал, не склоняясь решительно ни к одной из сторон. Эта внешнеполитическая линия Сурхая подтверждается различными источниками. Ссылаясь на сведения, поступившие в Дербент 30 августа 1730 г. от посланных в Шемаху лазутчиков, генерал Веденигер доносил в Петербург, что после взятия Тебриза иранцами «Сурхай хан получил от шаха подарки и указ, чтоб он Сурхай пребыл в его верности за что учиняет ево везиром, над Шемахою командиром и дает ему тарковское шамхальство и над всеми горскими (народами) учиняет ево владельцем».[324]

Однако это обращение осталось без последствий. Сурхай продолжал занимать нейтральную позицию, опасаясь быть зажатым с разных сторон. О тактике лавирования Сурхая в это время генерал Левашов 10 февраля 1731 г. отправил в Москву следующую депешу: «Сурхай по-прежнему в Шемахе живет, турки ево ласкают, и он их обирает и смотрит сильные стороны… паша генжинский зовет ево к себе к свиданию, но Сурхай по примеру Даудбекову к свиданию ехать опасен подчас обманут».[325] Отправленный в разведку из Решта в Шемаху Аванес Серафионов 14 апреля 1731 г. также подтвердил, что месяц назад «Сурхай из Шемахи со всем войском выехал, а куды намерение имеет никто не знает смотрит только сильные стороны».[326]

Оказалось, что Сурхай выехал для сопровождения в Шемаху остатков турецких войск, вышедших из осажденного Надиром Ардебиля при содействии генерала Фамильцина. Этот случай в Стамбуле был представлен как знак верной службы Сурхая Порте и непримиримой враждебности его по отношению к Ирану. В начале апреля 1731 г. в Стамбуле упорно распространялись слухи о том, что шах Тахмасп и его главнокомандующий Надир повсеместно разослали указы, призывая бывших подданных Ирана выступить против Турции. «С таким же манифестом, – сообщал со слов турецких министров И.И. Неплюев 14 апреля 1731 г., – прислал шах к Сурхаю 20 человек людей, ис которых Сурхай 19-ть убил, 20-го назад к шаху с ведомостью отослал, что он Порте верен».[327]

В Стамбуле преднамеренно искажали факты, стараясь отдалить Сурхая от России и Ирана. Посланники шаха Тахмаспа были переданы Сурхаем следовавшему из Ардебиля сераскеру Али-паше, который приказал казнить их после выезда из Шемахи.[328] Возлагая вину за это злодеяние на Сурхая, в Стамбуле уверяли, что он оказался в опасности и обратился к ним за помощью, мотивируя этим отправку новых войск в Закавказье.

После поражения османов под Ереваном в начале апреля 1731 г. турецкое командование активизировало военные действия. Сообщая о принятом решении диваном, помощник Неплюева Александр Вешняков отмечал, что турецким войскам велено наступать по широкому фронту – «от Багдада и Еревана до Исфагана, а по указу султанскому Сурхаю велено с войском своим для защищения к Еенже итти».[329] Однако 20 апреля 1731 г. иранские войска под командованием шаха Тахмаспа были разгромлены под Ереваном и стали откатываться к Тебризу.

Спустя четыре дня Сурхай получил приказ от турецкого командующего Али-паши, «чтоб он шел в Тебриз, соединясь с турецкими войсками, которые посланы из Генжи».[330] Под видом выполнения этого приказа Сурхай выступил в сторону Гянджи, но вместо помощи причинил османам немало неприятностей. В начале августа с большим опозданием в Стамбул поступили известия, что «Сурхай с войском своим пришел ко Иривану и будучи против Гянджи требовал у паши генджинского себе провианта и денег которой не в состоянии был ему дать тогда он Сурхай разорил многие деревни и ограбил неприятельски о чем ему от сераскера Али-паши дано знать с выговором за что он осердился и возвратился назад в Шемаху чего ради сераскер посланные к нему Сурхаю семьдесят пять тысяч левков удержал и к Порте доносил, что ему Сурхай яко беспокойной человек ненадобен, яко от него вместо пользы вред может приключиться или сама измена».[331]

Победа османов под Ереваном осложнила обстановку в Прикаспийско-Кавказском регионе. Воинственные устремления султанского правительства возобновились с новой силой. Турецкие министры стали несговорчивыми, шахские посланники в Стамбуле были взяты под стражу. Наоборот, в ставке шаха Тахмаспа царила растерянность, готовность капитулировать под нажимом Порты. Перспектива заключения сепаратного ирано-турецкого договора и выхода османов на побережье Каспия обрела реальные очертания. Сознавая эту возможность, русское правительство предприняло ряд дипломатических мер для предотвращения намечавшегося антироссийского альянса. С этой целью генералу Левашову был отправлен срочный указ: в переговорах с шахом Тахмаспом заявить, что если он подпишет взаимовыгодный договор с Россией, «тогда немедленно все провинции по р. Куре шаху отданы будут».[332]

Для успешного завершения переговоров в мае 1731 г. в Решт прибыл опытный дипломат барон Петр Шафиров. Согласно полученной инструкции он должен был внушить шахским министрам, что в случае необходимости территориальных уступок Ираном Порте, то лучше уступить арабские провинции, которые легче вернуть обратно ввиду недостаточной организованности сопротивления арабов, но ни в коем случае не уступать Дагестан и прикаспийские области с Закавказьем. «А ежели они Жоржию (Грузию. – Я. С.) и Армению, Шемаху с Ширваном с кумыки и дагистаны… туркам уступят, – говорилось в инструкции, – то сами рассудят, что Персия тогда от них, турок, со всех сторон окружена будет и с российским государством вся коомуникация пересечена будет».[333]

Исходя из этого плана, Шафиров представил текст будущего договора иранскому послу Ибрагим-Мирзе. Иранская сторона приняла этот проект с условием возвращения себе прикаспийских провинций вплоть до р. Куры. Но ко времени завершения переговоров военно-политическая обстановка в Иране резко изменилась. Иранские войска в конце апреля снова потерпели поражение и продолжали отступать к Тебризу. В таких условиях российские представители сочли неблагоразумным заключить договор, опасаясь захвата османами уступленных Россией Ирану территорий. Согласно полученным от правительства новым инструкциям Левашов и Шафиров стали искусно затягивать переговоры до выяснения соотношения сил между Ираном и Турцией.

Но в Стамбуле не знали об изменении тактики русской дипломатии. Опасаясь российско-иранского союза, Порта активизировала военные действия, призывая на свою сторону дагестанских владетелей, прежде всего Сурхая. «А до сего времени, уповая они лутчаго счастия делам своим в Персии, – доносил И. И. Неплюев 1 сентября 1731 г., – Сурхая уничтожали, но не видев успеху ныне паки Сурхаю льстят дабы он совершенно от них не отложился».[334] Сурхай же продолжал занимать выжидательную позицию, не показывая «противностей» против России.[335]

6 сентября 1731 г. османы нанести решающее поражение армии Тахмаспа под Тебризом, в конце месяца захватили Хамадан. Отступивший с остатками войск к Казвину деморализованный шах любыми средствами торопился закончить войну. Порта также склонялась к миру, рассчитывая столкнуть Иран с Россией. По приказу султана Махмуда турецкий командующий Ахмед-паша принял шахских уполномоченных. Одновременно Порта предпринимала меры, чтобы обезопасить свой тыл со стороны Дагестана. 19 ноября 1731 г. прибывшие из Шемахи в Баку армянские купцы сообщили, что к Сурхаю из Гянджи явился посланник султана Сулейман-ага «в тридцати и более человеках с халатом, также прислано денег двадцать тысяч для раздачи войскам Сурхаевым и ему».[336]

Для проверки этих слухов генерал-майор де Бриньи послал татарина Ахмеда из Баку, который также подтвердил, что «приехал в Шемаху турецкой капичи-баши Сулейман-ага… к Сурхаю от турецкого двора з денежною казною на пети катырах навьючено червонцами, а сказывают тамошние обыватели якобы прислана для нанятия войск в помощь к разорению Персии и протчих противников к стороне турецкой».[337] Сурхай не выделил войск в помощь султану, но для выражения своей к нему приверженности отправил «два меха собольих, два меха горностаевых и несколько штук европейских парчей».[338]

Проявляя показную верность Стамбулу, Сурхай стремился воспользоваться создавшейся в Дагестане обстановкой в своих интересах. Характеризуя политику Сурхая осенью 1731 г., генерал Д. Ф. Еропкин подчеркивал: «Оной между тамошними горскими народы в немалой славе, которой всех горских владельцев к себе привлекает, чего он опасен, дабы оныя не склонились к упомянутому Сурхаю, о чем он имеет неусыпное смотрение».[339]

Опасения Еропкина вскоре сбылись. Среди дагестанских владетелей усилилось брожение. Наибольшую активность проявили уцмий Ахмед-хан и старший сын Адиль-Гирея Хасбулат, пытавшиеся перехватить инициативу у Сурхая и усилить свое влияние. В разгар ирано-турецкой войны они стремились к независимости во внешней политике, часто съезжались между собой, планируя совместные выступления против Сурхая. Дело дошло до того, что Хасбулат втихомолку попытался объявить себя шамхалом, надеясь восстановить этот титул, упраздненный после ссылки его отца.

Находившийся в курсе дагестанских событий генерал Еропкин доносил 2 декабря 1731 г., что «горские владельцы имеют между собою непрестанные съезды и чинят собрания и соглашаются с намерением иттить на Сурхай-хана Шемахинского и на Шемаху для разорения… а на тех съездах больше себя оказывает перед всеми кайдацкой Усмий Ахметхан и дружбою к себе всех кумычен склоняет и з шемхальским меньшим сыном Будаем сообщился, а большой сын шемхальский Казбулат объявляет о себе якобы тавлинских деревень старшины бывших при оныхже зборах просили его чтоб им быть также как они были под властью отца ево Адил-Еирей шемхала и ему так бы быть как отцу его и их содержать почему он Казбулат в одном своем письме к оным подписался кумыцкой владелец и дагистанской шемхал».[340]

Опасаясь ослабления своего влияния на горских владетелей, российская администрация предприняла ответные меры. Усмотрев в их действиях стремление к непокорности, Еропкин «под страхом разорения» учинил им выговор, запретил частые сношения между собой, а к «Казбулату, – подчеркивал сам Еропкин, – о написании себя без позволения шамхалом також выговорил с надлежащим к тому резоном на что он неповинною писал якоб то писарь ево без приказу своевольно написал, а после того ныне уже не называется».[341] Этими мерами удалось предотвратить междоусобную борьбу среди дагестанских владетелей и удержать их на стороне России.

Однако добиться расстройства ирано-турецкого сближения и подписания договора между Тахмаспом и Портой России не удалось. Усилия Петербурга успешно разрушались активным вмешательством западных держав. Пользуясь критическим положением шаха, Англия и Франция продолжали оказывать поддержку Стамбулу, отправив туда для содействия своим планам французского офицера А. К. Бонваля, принявшего ислам под именем Ахмед-паши.[342] Новый великий визирь Топал Осман-паша, будучи последовательным сторонником Франции, усиленно добивался мирного соглашения с Ираном для создания антироссийского восточного альянса. «Скажите своему королю, – заявил он послу де Вильневу, – что если бы султан назначил француза в качестве великого везира, он не был бы французом более, чем я».[343]

В таких условиях 10 января 1732 г. был подписан Керманшахский ирано-турецкий договор, по которому шах Тахмасп уступал султану Махмуду Тбилиси, Ереван, Шемаху с Ширванской областью и Дагестан. Тебриз и Керманшах возвращались Ирану; р. Араке признавалась пограничной линией.[344] Этот договор, подписанный при вмешательстве западных держав, был направлен против России, с целью ее изоляции и вытеснения русских войск из прикаспийских областей и Дагестана. «В особливом артикуле трактата внесено, – отмечал современник, – чтоб обеим примирившимся державам соединенными силами принудить россиян к отдаче взятых ими у персиян земель».[345]

Заключение Керманшахского договора и дипломатические интриги Порты на Кавказе угрожали интересам России.

Правильно оценив создавшуюся обстановку, русские дипломаты стали действовать через Надира, тайно мечтавшего захватить власть в стране, враждебно настроенного против капитулянтской политики Тахмаспа и турецких захватов в Иране, на Кавказе и в Прикаспии. Не признав Керманшахский договор, Надир обвинил шаха в измене национальным интересам и сверг его с престола. Став всесильным регентом при малолетнем сыне Тахмаспа Аббасе III, 21 января 1732 г. он подписал Рештский договор с Россией, а затем возобновил военные действия с Турцией.

Помимо торговых привилегий, Рештский договор предусматривал важные территориальные уступки со стороны России. Не желая обострять отношений с Ираном, Россия возвращала Ирану провинции Астрабад, Мазандаран и Гилян, но с тем условием, чтобы эти земли «ни под каким образом в другие державы (Турции. – Н. С.) отданы не были».[346] Но Россия соглашалась возвратить их Ирану через б месяцев после ратификации договора, если Надир возвратит себе отнятые османами у Ирана территории в Ширване, Армении и Грузии. В трактате содержалось обещание возвратить Ирану Баку и Дербент, когда Надир очистит страну от османов и прочно утвердится на престоле.[347]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.