«Дело Каракозова» глазами барона Талейрана

«Дело Каракозова» глазами барона Талейрана

Иностранных дипломатов, в частности французских, всегда поражало в России сакральное отношение простого народа к особе царя, наделявшегося народным сознанием всеми возможными добродетелями, включая отеческую строгость («с нами, мол, иначе нельзя»). При этом царские чиновники, особенно на местах, почти всегда и везде ассоциировались в том же сознании с несправедливостью и алчностью («царь-то хорош, да бояре плохи»).

С другой стороны, и царская власть по крайней мере с 1613 года, со времен легендарного Ивана Сусанина, видела в народе самую верную свою опору, что бы ни утверждала марксистская историческая наука с ее «классовым подходом». Вера царей в «свой народ» лишь укрепилась, пройдя череду дворцовых переворотов, устраивавшихся дворянской верхушкой после смерти Петра I вплоть до воцарения Александра I.

Непонятный для рационально-скептического сознания европейских наблюдателей характер взаимоотношений царя и народа в России отмечали многие иностранцы.

Вот, например, что писал императору Наполеону III из Москвы 15 сентября 1856 года его сводный брат, граф Огюст де Морни, посол Франции в России, приехавший на коронацию Александра II: «…Здесь почти не видно присутствия полиции…

Народ повсюду имеет свободный доступ, его можно встретить даже в дворцовых прихожих. Император может свободно и без всякого сопровождения, утром или вечером, выйти из дворца и отправиться на прогулку – пешком, верхом или в коляске, посреди уличной толпы. Видя такое, невольно начнешь размышлять о том, какими могут быть отношения между правителями и народами»240, – мечтательно заключил Морни, имея в виду, что такое положение вещей совершенно немыслимо на его родине, где со времен убийства Генриха IV французские монархи никогда не чувствовали себя в безопасности в окружении своих подданных.

Идиллическая картина взаимоотношений самодержца и русского народа была нарушена 4/16 апреля 1866 года, когда человек с внешностью простолюдина выстрелил в императора Александра II, который, как обычно, прогуливался в Летнем саду, недалеко от Зимнего дворца. Потрясение в обществе от этого первого в тысячелетней истории России публичного покушения на жизнь помазанника Божьего было ошеломляющим.

Сам император поначалу подумал, что это месть поляков за подавление им восстания 1863 года. Когда же оказалось, что стрелял русский, назвавшийся после задержания крестьянином, Александр совершенно растерялся. Он искренне и глубоко верил в гармонию своих отношений с народом, которого в 1861 году освободил от крепостной зависимости.

Царь-Освободитель испытал настоящее облегчение, когда ему сообщили, что злоумышленник – вовсе не крестьянин, а бывший студент и даже дворянин Дмитрий Каракозов. Одновременно ему сказали, что замысел террориста был сорван благодаря своевременному вмешательству некоего Комисарова, костромского крестьянина, перебравшегося в Петербург и случайно оказавшегося у места происшествия. Комисаров в последний момент успел отвести руку стрелявшего Каракозова, и пуля пролетела мимо головы самодержца всея Руси.

Комисаров немедленно был объявлен спасителем Царя и Отечества. В его героическом поступке усмотрели Божий перст. Костромской крестьянин Сусанин в 1613 году спас Михаила Романова, основателя правящей династии. Другой крестьянин-костромич, Комисаров, через двести пятьдесят три года спасает жизнь его царствующему потомку. Указом императора новый спаситель был возведен в дворянское достоинство, получив к своей фамилии дополнение – Комисаров-Костромской. Единство трона и народа, давшее было трещину, официальная идеология постаралась восстановить – как оказалось, не надолго. «Происшествие 4 апреля» стало прелюдией к серии покушений народовольцев на жизнь Царя-Освободителя, в конечном счете павшего их жертвой 1 марта 1881 года. Обстоятельства «дела Каракозова» достаточно хорошо известны по опубликованным документам и проведенным на их основе исследованиям. Правда, вне поля зрения историков до сих пор оставались такие источники, как свидетельства современников этого события из среды иностранных наблюдателей. В этих свидетельствах, наверное, мало принципиально нового относительно фактической стороны покушения Каракозова, но они интересны именно как взгляд со стороны.

К числу таких свидетельств относятся донесения французского посла в Санкт-Петербурге барона Шарля де Талейрана-Перигора241, родственника знаменитого государственного деятеля Франции, а также замещавшего его на время отпуска временного поверенного в делах Э. де Фрезаля. В их депешах, адресованных министру иностранных дел Э. Друэн де Люису, а затем – маркизу Л. де Мустье, представлена детальная картина «злоумышления 4 апреля». Ценность этого источника определяется тем, что французские дипломаты имели возможность получать информацию непосредственно от вице-канцлера князя А. М. Горчакова, других петербургских сановников и даже от самого царя.

На следующий день после покушения французский посол отправил в Париж пространную депешу следующего содержания242:

«Император Александр избежал вчера смертельной угрозы. Около четырех часов пополудни Его Величество выходил из Летнего сада, где он совершал свою ежедневную прогулку в обществе герцога Лейхтенбергского243 и своей сестры, принцессы Баденской…244 Один из двух агентов полиции, встречавший его у ворот, подал императору его шинель. Вокруг собралась многочисленная толпа прохожих. Один из них, одетый как мещанин, извлек из кармана своего пальто пистолет и направил его на императора. Находившийся рядом с ним мужик, увидевший это, закричал: “Ты что делаешь!” Он бросился вперед и резким движением ударил злоумышленника по кисти руки, в которой был пистолет, который в этот момент выстрелил. Пуля просвистела мимо уха императора. Толпа набросилась на убийцу, который не успел выстрелить вторично. Его, скорее всего, растерзали бы на месте, если бы не вмешательство императора… “Зачем вы меня остановили? – кричал этот человек. – Я принес себя в жертву ради вас. Я и сам крестьянин. Император вас обманул. Он не дал вам землю…” Злоумышленник был тщательно обыскан. В его кармане нашли записку с множеством зачеркиваний, свидетельствующую о том, что ее автор – вовсе не человек из народа. В записке говорилось: “Император нас предал, он не дал нам достаточно земли”. Далее содержалась просьба – сжечь эту записку в случае гибели или ареста ее автора.

В кармане задержанного нашли также две революционные прокламации.

Император вернулся в Зимний дворец и отправился к императрице, которая буквально оцепенела от сообщенной ей новости о преступлении, жертвой которого должен был стать ее супруг.

Тем временем у Зимнего дворца стал собираться народ. Плохо осведомленный о последствиях покушения, он желал видеть своего государя. Император появился на балконе, чем вызвал приветственные возгласы, которые становились все более и более громкими. Затем он спустился к ожидавшей его карете и сел в нее вместе со своей дочерью, великой княжной Марией245. Карета медленно двинулась вокруг Зимнего дворца. Лошади с трудом продвигались сквозь плотное скопление людей. Завершив объезд, карета направилась к Казанскому собору, где в присутствии императорской семьи был отслужен благодарственный молебен за чудесное спасение императора. По возвращении во дворец император принял того, кто спас ему жизнь – простого крестьянина из Костромской губернии, работающего здесь шляпником. Его зовут Осип Иванов. Во дворец были срочно приглашены офицеры гвардейского полка и самые знатные представители дворянства. Его Величество обратился к ним со словами: “Вот человек, который спас мне жизнь. За его самоотверженность я хотел бы возвести его в дворянское достоинство. Что вы об этом думаете, господа?” Эти слова были встречены радостным возгласом – У-р– р-а-а! Император здесь же подписал патент на дворянство крестьянину, который бросился к его ногам, и дал ему фамилию – Костромской – в память о Костромской губернии, откуда он был родом. Предполагается объявить общенациональную подписку, которая должна принести солидное обеспечение этому новому дворянину.

Это уже второй случай, когда выходец из Костромской губернии оказывает подобного рода услугу императорской фамилии. Двести пятьдесят лет назад простой человек из этой провинции спас жизнь первому из Романовых.

Исполнитель покушения – молодой человек 20 – 22 лет. В течение нескольких часов он отказывался отвечать на задаваемые вопросы. Потом попытался ввести следствие в заблуждение, назвавшись крестьянином из Луги Алексеем Петровым. По другой версии, он уроженец Рязани, но все говорит о том, что он скрывает свое подлинное имя.

В момент задержания злоумышленник был одет в пальто, под которым на нем была русская национальная рубашка, а под ней – белая сорочка. Его речь и его манеры неопровержимо свидетельствуют о принадлежности к более высокому кругу, чем тот, на который указывает его одежда.

Сведения, которые удалось от него получить, говорят о том, что он обучался в гимназии, куда был определен за счет своего отца. Он сознался в том, что в течение последнего года размышлял над планом убийства императора и распространил среди столичных рабочих 80 прокламаций, сходных по содержанию с теми, которые были найдены при нем. Все это указывает на то, что речь идет об эмиссаре некой партии и что его преступление – это не дело рук одинокого фанатика.

Очевидно, что Петров наделен хладнокровием. Он совершил свое преступление безо всяких эмоций, что выражалось и в том, что, будучи задержан, он поужинал в камере с большим аппетитом. Содеянное им преступление карается смертной казнью. Хотя в принципе она здесь отменена, тем не менее эта высшая мера предусмотрена для случаев оскорбления Величества.

Вчера вечером город был иллюминирован, а в Зимнем дворце был отслужен благодарственный молебен. Такой же молебен отслужили и в Исаакиевском соборе.

В момент совершения покушения, как и после него, император сохранял абсолютное хладнокровие. Когда он вернулся во дворец и принимал своих министров, то сказал им: “По-видимому, господа, я еще на что-то способен, если подвергаюсь нападению”.

Наследный великий князь246, приехавший чуть позже, бросился в отцовские объятия. “Твоя очередь еще не подошла”, – сказал император, обнимая сына.

Вчера, по получении известия о покушении, я вместе с послом Англии отправился к князю Горчакову, чтобы выразить ему чувства моего негодования в связи с происшедшим преступлением. Этим утром вице-канцлер должен будет получить от своего августейшего государя уведомление о том, когда он сможет принять выражение чувств дипломатического корпуса. Имею честь присовокупить к этой депеше номер “Санкт– Петербургских ведомостей”247, в котором содержится отчет о преступном деянии, жертвой которого мог стать Его Величество [император Александр]. Я приложу все старания, чтобы последовательно сообщать о дальнейшем развитии этого дела».

В следующей депеше, датированной 18 апреля (6 апреля с. с.) 1866 года, Талейран излагал подробности аудиенции, данной накануне Александром II членам иностранного дипломатического корпуса. В отсутствие дуайена корпуса, посла Испании герцога Оссуна, его роль была возложена на барона Талейрана, который приветствовал чудесное спасение царя от имени всех послов и посланников, аккредитованных при петербургском императорском дворе.

Император Александр ответил, что он тронут вниманием и поддержкой дипломатического корпуса в связи с недавним драматическим инцидентом, а также поблагодарил дипломатов за множество полученных им от иностранных государей телеграмм и просил передать своим монархам чувства самой глубокой благодарности за сочувствие и солидарность в трудный для него и его страны момент.

Талейран сообщал, что народный энтузиазм в связи с чудесным спасением царя не утихает. Перед входом в Зимний дворец по-прежнему толпы людей, собирающихся в надежде увидеть своего императора и приветствовать его.

«В том, что касается террориста Петрова, – продолжал Талейран, – я не могу сообщить пока ничего нового, кроме распространившегося по городу слуха, за достоверность которого я не мог бы поручиться. Говорят, будто он пытался повеситься в своей тюремной камере. Этот слух, насколько можно предположить, основан на состоянии глубокой депрессии, в которую впал террорист»248.

Как видим, подлинное имя стрелка пока не было раскрыто, и Талейран продолжает называть его Петровым. Зато посол на этот раз исправил ошибку в фамилии спасителя царя – не Иванов, а Осип Комисаров.

Новому национальному герою России Талейран посвятил подробную депешу, отправленную им в МИД 22 апреля249. «Этот случай можно отнести к тем, когда реальная история становится богаче романа и когда реальность дает нам такие факты, которые под пером писателя представлялись бы неправдоподобными», – писал Талейран.

Далее посол сообщил любопытные факты из биографии Осипа Ивановича Комисарова – простого шляпника, жившего до достопамятного для него 4 апреля на грани нищеты. Комисаров с семьей снимали в Петербурге комнату за один рубль в месяц. В тот день хозяин мастерской, где трудился Осип Комисаров, предоставил ему выходной по случаю его именин, и будущий герой с раннего утра размышлял над тем, как поправить свое финансовое положение и угостить друзей, которые могут прийти поздравить его.

Не найдя удовлетворительного ответа на мучивший его вопрос, он оставил жену дома и в тяжелом настроении отправился бродить по городу, решив вернуться поздним вечером. По пути Осип зашел в маленькую церквушку на левом берегу Невы, чтобы поставить свечку своему небесному покровителю, попросив у него заступничества. Потом он оказался у ворот Летнего сада, где толпа зевак ожидала выхода императора. Здесь же, у ворот, стоял императорский экипаж. Комисаров смешался с толпой и вскоре оказался в первом ряду зрителей. В этот момент человек, стоявший за ним, бесцеремонно отодвинул Осипа Ивановича и встал на его место. Когда император направился к ожидавшему его экипажу, Комисаров увидел, что его сосед извлек из кармана пальто пистолет и направил его в сторону царя. Выстрел мог прозвучать в любой момент. Разоружить злоумышленника возможности не было, и потрясенный происходящим Осип Иванович, схватив неизвестного за кисть руки с пистолетом, отвел ее вверх. В это время раздался выстрел. Пуля пролетела чуть выше уха императора.

Обомлевшая было толпа набросилась на террориста и повалила его на землю. Несостоявшийся убийца под охраной был отправлен в Третье отделение, а Осипа Комисарова с почетом доставили в Зимний дворец, где его ожидало возведение в потомственное дворянство под фамилией Костромской.

Когда поздним вечером ошалевший от всего пережитого Осип Иванович вернулся к себе домой и рассказал жене о том, что с ним произошло, та решила, что муж выпил лишнего, в одиночку отметив свои именины.

На следующий день бедная женщина услышала от соседей то, что вчера ей рассказывал муж, которого она сочла неадекватным. Весь город уже был полон самых фантастических слухов о чудесном спасении императора и его спасителе из народа. Но окончательно мадам Комисарова поверила в эту невероятную историю только тогда, когда в дверь их убогого жилища постучал офицер с распоряжением срочно доставить ее мужа во дворец.

Последующее развитие событий, как пишет барон Талейран, было похоже на сказочную историю. Император даровал бедному шляпнику дворянство, а «нация сделала его миллионером». Только жители Москвы в рамках объявленной всенародной подписки, по сведениям посла Франции, собрали для Комисарова-Костромского несколько сот тысяч рублей. Сбор средств в пользу спасителя царя и отечества, в котором участвовали все сословия, проводился по всей империи.

Осип Иванович был нарасхват, сообщает барон Талейран. Его приглашают на всевозможные собрания и банкеты, где встречают овациями и исполнением национального гимна. Предводитель московского дворянства граф Орлов-Давыдов сумел заполучить национального героя к себе в Москву, где дал обед в честь новоиспеченного дворянина Комисарова-Костромского с участием самых именитых дворян губернии. Обед сопровождался многочисленными тостами, включая стихотворные, в честь императора, его спасителя и города Москвы.

«Комисарову всего двадцать лет, – пишет Талейран. – Это довольно хрупкий, болезненного вида блондин маленького роста. У него подвижное, выразительное лицо, свидетельствующее о природном уме. В обстановке всеобщего энтузиазма ему удается сохранять меланхоличную безучастность к происходящему. Если верить слухам, он желает только одного – чтобы его оставили в покое…

Его культурный уровень, если позволительно в данном случае употреблять такое выражение, оставляет желать лучшего: белая сорочка и широкий редингот заменили красную рубашку и тулуп; но при этом он по-прежнему носит мужицкие сапоги.

У него совсем маленький ребенок. Его жена, судя по всему, в большей степени, чем он, приспособилась к выпавшей на их долю фортуне. Его родители были высланы в Сибирь за безнравственное поведение. Два его брата стали солдатами. Сам он не умеет ни читать, ни писать.

Таков в нескольких словах, господин министр, этот новоиспеченный дворянин…» – заключал барон Талейран свою характеристику Осипа Комисарова.

Посол счел необходимым отметить, что в обществе уже появляются некоторые признаки скептической реакции на «чрезмерный энтузиазм», проявляемый властью в отношении «спасителя Отечества». Некоторые считают, что он получает намного больше, чем заслужил, и видят в этом определенную опасность для самого героя.

Важное место в информации, отправлявшейся Талейраном в Париж в связи с «делом Каракозова», занимали последовавшие за покушением перемены в высшей полиции и администрации. В отставку был отправлен генерал князь В. А. Долгоруков, возглавлявший Третье отделение и Отдельный корпус жандармов. На его место был назначен граф П. А. Шувалов, генерал-губернатор Балтийских провинций. Заменено было руководство общей полиции во главе с генералом Анненковым. Свой пост потерял и петербургский генерал-губернатор князь А. А. Суворов, должность которого вообще была упразднена. Во главе столичной полиции с самыми широкими полномочиями был поставлен генерал Ф. Ф. Трепов, бывший генерал-полицмейстер в Царстве Польском. На место снятого министра народного просвещения А. В. Головина был назначен обер-прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой.

Все эти замены производились в процессе работы Верховной комиссии по расследованию «дела Каракозова». Комиссию возглавил граф М. Н. Муравьев, бывший до того министром государственных имуществ и генерал-губернатором Северо-Западного края. Барон Талейран называет его «проконсулом в Литве». Именно его французский посол считает инициатором произведенных императором Александром министерских перемещений, в частности, Головина, который по убеждению Муравьева, «распустил студентов», чем способствовал распространению среди них «ниспровергательных настроений».

Одним из первых распоряжений Муравьева в качестве главы Верховной комиссии стало введение жесткой цензуры на публикацию каких бы то ни было материалов о ходе расследования, кроме тех, которые сама комиссия посчитает нужным предать гласности.

Обстановка полной секретности в расследовании, отмечает Талейран, порождает всевозможные, подчас самые невероятные, слухи об исполнителе и организаторах террористического акта. Наряду с этими слухами, по мнению французского посла, существует и вполне обоснованное мнение, что злоумышленник «принадлежит к ультра-социалистической секте нигилистов, вербующих многочисленных сторонников в университетах империи»250.

В назначении Муравьева главой Верховной комиссии и включение в ее состав графа Берга, также служившего в Польше, барон Талейран усмотрел желание императора Александра отыскать «польский след». Очень не хотелось царю верить, что покушение – дело рук русского человека. Здесь, как мы знаем, его ожидало глубокое разочарование.

Уже к 25 апреля, то есть через девять дней после покушения, стало известно настоящее имя террориста – Каракозов. Талейран сообщал в Париж, что это удалось выяснить после тщательного обыска, проведенного в квартире, где проживал «Петров».

Далее в описании Талейрана правда перемешалась с вымыслом. Впрочем, сам дипломат делает осторожную оговорку – «как меня уверяют…». Он сообщает, что Каракозов хорошо образован и даже имеет степень доктора, полученную якобы в Гейдельбергском университете. Обладая развитой памятью, он свободно говорит на польском, французском, немецком и итальянском языках. У него нашли визитную карточку доктора Боткина, который показал следствию, что имеет привычку давать карточку всем своим пациентам. Когда в Третьем отделении ему скрытно показали арестованного, который не мог в этот момент его видеть, доктор Боткин сразу же признал в нем своего пациента, дважды побывавшего у него на приеме. Больной представился доктору как Владимиров. Когда Каракозову сообщили, что Боткин его опознал, подследственный с улыбкой ответил: «Доктор Боткин не мог меня опознать, так как для него я – Владимиров».

Оказалось, что свою вымышленную фамилию он произвел из отчества, а полное имя террориста – Дмитрий Владимирович Каракозов, уроженец Саратовской губернии, бывший студент Московского университета, подверженный «приступам меланхолии и ипохондрии», из-за чего в течение месяца находился на лечении в университетской больнице. В письме к одному из товарищей он даже просил прислать ему опиум, чтобы свести счеты с жизнью.

Обо всех этих открытиях следствия барон Талейран подробно информировал своего министра иностранных дел. Надо сказать, что депеши Талейрана с интересом читал не только министр, но и император французов Наполеон III, сам переживший несколько покушений на свою жизнь. Наполеон настолько впечатлился подвигом Комисарова, что произвел его в кавалеры Почетного легиона.

С началом летнего сезона 1866 года сообщения о «деле Каракозова» становятся все более редкими в переписке барона Талейрана, хотя Следственная комиссия продолжала интенсивно работать, стараясь восстановить полную картину преступления и выявить его корни. Было арестовано около 200 человек, заподозренных в причастности к этому делу. Более 30 из них предстанут перед судом.

Сам суд и вынесение приговора состоятся уже в отсутствие барона Талейрана, который 1 сентября покинет Петербург и отправится в отпуск на родину, оставив вместо себя Э. де Фрезаля в качестве временного поверенного в делах. Именно он в дальнейшем будет информировать свое правительство о развитии «дела Каракозова». Сменится и непосредственный получатель депеш из Петербурга. Новым министром иностранных дел Франции в сентябре 1866 года стал маркиз Леонель де Мустье.

Первую свою информацию о «деле Каракозова» Фрезаль направил в Париж 8 сентября (н. с.) 1866 года251. В депеше поверенный в делах сообщил о начале работы Верховного суда над Каракозовым и его сообщниками, которых выявила комиссия Муравьева. Во главе суда был поставлен председатель Государственного совета князь Павел Гагарин, что свидетельствовало о чрезвычайной важности процесса. «Хотя в газетах было объявлено, что заседания по этому печальному делу будут открытыми, – писал Фрезаль, – императорское правительство приняло решение о закрытом характере процесса. Никому, кроме назначенных адвокатов, не было разрешено присутствовать на заседаниях. Это было сделано для безопасности обвиняемых…

Никто здесь не сомневается, что Каракозову и его главным сообщникам будет вынесен смертный приговор, – добавлял французский дипломат. – Преследование лиц, совершивших особо опасные преступления, требует наивысшего наказания. Тем не менее, по всеобщему мнению, император не согласится на казнь. Со времени своего восхождения на трон Его Величество, как мне говорили, очень часто смягчал смертные приговоры за неполитические преступления, заменяя их пожизненным изгнанием в Сибирь. Ожидают, что император, следуя своему природному великодушию, поступит так же, тем более что покушение было совершено лично против него». Спустя несколько дней Фрезаль сообщил о закладке первого камня будущей часовни у входа в Летний сад, на месте покушения. Это было организовано, как отметил дипломат, с «некоторой помпой», с участием митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского Исидора, в присутствии государя и всех членов императорской семьи, при стечении многотысячной толпы горожан. Никто из членов дипломатического корпуса не был приглашен на эту церемонию, которой, по словам Фрезаля, «императорское правительство хотело придать исключительно национальный характер».

Закладка будущей часовни совпала с вынесением приговора Каракозову и его сообщникам, о чем стало известно лишь на следующий день, 13 сентября. «Как и предполагали, – сообщал об этом событии месье де Фрезаль, – исполнитель покушения Дмитрий Каракозов был приговорен к смертной казни…

Как здесь повсюду говорят, Его Величество намеревался смягчить приговор на пожизненную каторгу. Такое намерение он высказал на заседании Кабинета министров, проходившем в Царском Селе, но государственные соображения, высказанные министрами, взяли верх. В конечном итоге император согласился с их доводами и утвердил смертный приговор»252.

Ранним утром 15 сентября Каракозов был повешен на Смоленском поле, на дальней окраине Петербурга. Как только о казни стало известно, французский дипломат, перепроверив информацию, поспешил отправить в Париж депешу, в которой, в частности, говорилось: «Этим утром, в 5 часов Каракозов был вывезен из [Петропавловской] крепости, где он содержался, и доставлен на место казни, находящемся вдали от города, в одном из пригородов. Данное обстоятельство не помешало тому, чтобы на месте казни Каракозова собралась многочисленная толпа. Я не слышал, чтобы там были хоть какие-то проявления беспорядка. Приговоренный поднялся на эшафот, сохраняя полное самообладание. Он встал на колени, произнес молитву и безо всякого сопротивления отдался в руки палачей. Его тело оставалось в подвешенном состоянии в течение двадцати минут.

Уже долгие годы в Санкт-Петербурге не проводили смертной казни. Поэтому пришлось вызывать палача из Вильно, для того чтобы он оказал помощь своему столичному сотоварищу, неопытному в этом деле.

Теперь, господин министр, – завершал свое донесение Фрезаль, – остается дождаться процесса над второй группой подследственных, причастных к покушению 4 апреля. Верховный суд на днях должен приступить к изучению этого дела»253. Французский дипломат имел в виду группу обвиняемых во главе с Н. А. Ишутиным, двоюродным братом Каракозова. Дело так называемых «ишутинцев» (32 человека) было выделено в отдельное производство. Суд над ними состоялся в первую декаду октября 1866 года. Руководитель революционного кружка был приговорен к смертной казни, которая указом императора перед самым приведением приговора в исполнение была заменена вечной каторгой. К каторжным работам и ссылке были приговорены остальные участники подпольной организации.

Окончание второго процесса совпало с торжествами по случаю бракосочетания наследника-цесаревича Александра Александровича с датской принцессой Дагмарой, ставшей после принятия православия великой княгиней Марией Федоровной.

К этому важнейшему для монархических государств событию в Петербург поспешил вернуться из отпуска и барон Талейран, принявший участие в торжествах, которые он подробно описал в своих донесениях в Париж.

Так уж совпало, что террорист Каракозов ушел из жизни почти одновременно со своим главным «дознавателем». Председатель Верховной следственной комиссии граф Михаил Николаевич Муравьев скончался на семьдесят первом году жизни за два дня до вынесения смертного приговора двадцатипятилетнему Дмитрию Каракозову.

Французский дипломат посвятил покойному Муравьеву специальную депешу с подробным изложением его биографии. «Граф Муравьев, – писал Фрезаль 12 сентября в Париж, – позавчера был найден мертвым в своей постели. Накануне он провел вечер в кругу семьи. Глубокой ночью его поразил сильнейший апоплексический удар. Генералу было около семидесяти пяти лет.

Известие о его смерти немедленно породило слухи об отравлении графа, но, на мой взгляд, они не имеют под собой оснований. Смерть генерала, вне всякого сомнения, была естественной. Тем не менее император Александр, во избежание дальнейшего распространения в прессе всевозможных домыслов, распорядился провести вскрытие тела бывшего губернатора Западных провинций и провести самое тщательное исследование причин его смерти»254.

Годовщина со дня счастливого спасения императора Александра была отмечена освящением часовни, возведенной на месте террористического акта в Петербурге. Это событие отмечалось на самом высоком уровне с приглашением членов иностранного дипломатического корпуса. Присутствовавший на церемонии посол Франции барон де Талейран оставил ее описание.

«Вчера, – писал он 17 апреля 1867 года, – в торжественной обстановке состоялось освящение часовни, построенной на общественные пожертвования у входа в Летний сад. Она должна напоминать о покушении на жизнь императора Александра, предпринятом в это время в прошлом году. Хотя пасмурная погода и не благоприятствовала торжеству, тем не менее, оно собрало огромную толпу людей, желающих принять участие в этой церемонии. Император, сопровождаемый великими князьями, находившимися в это время в Санкт-Петербурге, проследовал перед войсками, которые выстроились вдоль набережной и у Летнего сада, приветствуя его прохождение. У часовни император остановился. Рядом с ним – великие княгини и княжны, за исключением императрицы, состояние здоровья которой не позволило ей присутствовать при освящении часовни Здесь же – весь дипломатический корпус в парадных мундирах и сановники двора.

Освящение часовни проводил митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский. Рядом с императором стоял его спаситель, господин Комисаров, которого Его Величество тепло обнял. Меня уверяют, будто вчерашним утром император принял Комисарова, вручив ему тридцать тысяч рублей и патент на звание знаменосца гвардейских гусар»255.

Это сообщение французского дипломата стало последним, относящимся к «делу Каракозова». В дальнейшем будет еще много свидетельств такого рода, но все они относились уже к другим «подвигам» русских революционеров-террористов.

Что же касается часовни у Летнего сада, то она простояла до 1930 года, когда была снесена. Большевистский режим, менявший в массовом порядке исторические названия российских городов, улиц и площадей, переименовывая их не только в честь своих вождей, но и своих предшественников-террористов – Желябова, Перовской, Халтурина, Каляева и др., – не мог долго терпеть существования в «городе Ленина» часовни, у входа в которую имелась вызывающая надпись: «Не прикасайся к Помазаннику Моему».

Остается только удивляться, что подобной участи избежал известный всем храм Спаса-на-Крови (Воскресения Христова), воздвигнутый в Петербурге на месте рокового покушения на Александра II в 1881 году.

И последнее, относящееся к судьбе спасителя царя в апреле 1866 года. Бремя славы оказалось непосильным для Осипа Ивановича Комисарова. Новоиспеченный дворянин постепенно спился и в 1892 году покончил с собой в приступе белой горячки.