О численности боярства в домонгольское время

О численности боярства в домонгольское время

История средневековой Руси с демографической точки зрения исследовалась слабо и недостаточно. В частности, в литературе можно встретить сколь различные, столь и малообоснованные суждения о численности населения в целом и отдельных слоев древнерусского общества. Были попытки определить численность людей, составлявших княжеские «дружины» или «дворы», то есть всех вместе людей, находившихся на княжеской службе, в XII–XV вв.[1080] Они основывались на более или менее случайных данных, в основном, из летописных сообщений о составе войск, участвовавших в той или иной битве. Но из этих указаний о тысячах, а иногда десятков и даже сотен тысяч воинов, задействованных в каких-либо военных кампаниях, трудно вычислить, сколько людей составляли знать и военные слуги, а сколько – остальные слои и группы. И вообще, такого рода данные в нарративных источниках редко когда можно рассматривать как достоверные и надёжные. Приводимые цифры чаще всего сильно преувеличены или преуменьшены, да и просто представляют собой абстрактно-риторические упражнения[1081].

Между тем, некоторые более надёжные сведения (хотя, конечно, далеко не точные и исчерпывающие) в источниках всё же имеются. Они происходят из времени с X до XIV вв. и далеко выходят за хронологические рамки данного исследования. Но с их помощью можно представить и ситуацию именно в X–XI вв. С другой стороны, некоторые важные данные для подсчёта численности групп, выдающихся в военном и политическом планах, на Руси в эту эпоху были получены в ходе настоящего исследования. Обобщение этих сведений было бы здесь уместным и небесполезным.

Некоторые данные из источников, относящихся к древнейшему времени, не говорят прямо о боярстве, но с их помощью можно составить некоторое представление и о его численности. Речь идёт не о точных цифрах, а скорее о некоторых параметрах, от которых можно отталкиваться в дальнейших рассуждениях.

Можно указать на сообщение древних арабских писателей о количестве людей, которые ходили в полюдье. Это сообщение, восходящее, вероятно, к сочинениям IX в., сохранилось в труде персидского историка середины XI в. Гардизи. Приводя сведения о разных народах, Гардизи пишет и о руси, и, среди прочего, рассказывает о них следующее: «Всегда 100–200 из них (руси – П. С.) ходят к славянам и насильно берут с них на своё содержание, пока там находятся»[1082]. Несмотря на краткость этого сообщения, А. П. Новосельцев увидел в нём – и совершенно справедливо – свидетельство о полюдье[1083].

Сто или двести человек в полюдье, о которых упоминает Гардизи, – это число близко к цифре «дружинников царярусов», которую называет ибн Фадлан (400 человек), и приблизительно соответствует количеству «гридей» Ярослава, которое было вычислено в главе III по известию начальной летописи под 6522 (1014) г. Это соответствие было бы соблазнительно объяснить мыслью о содержании княжеских военных слуг в полюдье, примерно в том духе, как рассуждал в своё время М. Д. Присёлков[1084]. Действительно, если киевские князья (а вероятно, и другие «архонты росов») в X в. и держали у себя на службе неких военных слуг, то полюдье было бы наиболее естественным способом их «прокормления». В таком случае большинство той «дружины», которая заставила Игоря отобрать древлянскую дань у Свенельда, должны были составлять как раз те люди, о которых позднее летопись сообщает под именем гридь. Однако надо учитывать, что с Игорем были и такие «мужи», которые имели, подобно Свенельду, собственных слуг (отроков) и обладали более или менее самостоятельным положением.

Кроме того, какой бы естественной ни казалась мысль Присёлкова, всё-таки в XI в. гриди содержались, судя по всему, преимущественно прямыми денежными выплатами. В XI в. эти люди – военные слуги князя – выделились в специальную категорию, отдельную от бояр и городской верхушки. Эта ситуация предполагает довольно развитые «коммерциализацию» отношений князя и его людей и, с другой стороны, дифференциацию среди этих людей, которые трудно предполагать для более раннего времени. Из сообщений Константина Багрянородного и летописи следует, что в полюдье ходили и сами «архонты», и их слуги, и самостоятельные «мужи», признававшие их власть, со своими слугами. Доходы, полученные от сбора дани, делились более или менее уравнительно (ср. недовольство «дружины» обогащением Свенельда). В этой системе разница между более выдающимися «княжими мужами» типа Свенельда, составившими позднее боярство, и рядовыми, которые составили позднее гридь, а частично, может быть, и городских «нарочитых мужей», ещё не обозначилась достаточно резко и ясно. Но сам по себе факт, что независимые данные говорят приблизительно об одной и той же численности людей, прямо связанных с князем в материальном отношении (будь то «кормление» в полюдье или жалованье), свидетельствует о несомненной преемственности принципов социально-экономической организации в государстве руси в течение X–XI вв.

Так или иначе, сообщение арабского писателя X в. Гардизи о том, что в полюдье русь ходит группами по 100–200 человек, можно сопоставить с другой цифрой – той, которая была получена в результате сопоставления договора 944 г. и данных трактата «De Ceremoniis» Константина Багрянородного. Исследование этих данных показало, что правящую верхушку руси в середине X в. составляли 25 «архонтов» – главы неких полунезависимых территориальных образований, признающие верховную власть киевского князя. Умножив 25 на 100 или 200, можно думать, что мы получим приблизительное представление о численности военного класса Руси в середине X в., включая как «мужей», которые служили «архонтам», так и военных слуг тех и других. Этот класс, получается, насчитывал несколько тысяч человек, и, очевидно, большую его часть составляли военные слуги, а меньшую (вероятно, несколько сотен или, во всяком случае, существенно менее тысячи человек) – те люди («мужи»), которые позднее составили слой боярства.

В главе III настоящей работы были представлены количественные данные о корпусах профессиональных воинов, которые содержали князья Руси в X–XI вв. Эти корпуса насчитывали, вероятно, приблизительно до тысячи человек или даже несколько больше в начале XI в. и до 800 человек в конце этого столетия. Эти «большие дружины» рассматривались современниками как нечто выдающееся по размеру, а значит, можно думать, что по тогдашним меркам несколько сот хорошо вооружённых воинов, для которых военная деятельность представляла основное занятие, – это уже много. Кроме княжеских отроков-гридей такими воинами могли быть только бояре и, возможно, некоторые из военных слуг виднейших бояр. Надо думать, что в 1093 г., когда у киевского князя было 800 своих отроков, киевских бояр было значительно меньше.

Относительно самих бояр более или менее достоверные данные происходят из времени позднейшего.

Большое значение имеет сообщение Галицко-Волынской летописи (в составе ИпатЛ) об уничтожении верхушки Галицкой земли несколькими черниговскими князьями, которые на короткое время вокняжились в Галиче и пытались укрепить там свою власть. Сообщение в ИпатЛ датировано 6716 (1208) г., но в действительности события произошли в 1211 г. По летописи, черниговские князья, братья Игоревичи, «съв?тъ же створиша на бояре галичкыи, да избьють и[х]. По прилучаю избьени быша. И убенъ же быс(ть) Юрьи Витановичь, Илия Щепановичь, инии велиции бояре. Убьено же быс(ть) ихъ числомъ 500, а инии разб?гошася»[1085]. Если понимать этот текст прямо (и не предполагать ошибок в передаче цифр), то надо сделать вывод, что в Галиче было более пяти сотен бояр – пятьсот были убиты по приказу князей, а ещё некоторые другие убежали. Однако, вряд ли такое понимание оправдано.

Во-первых, подозрения вызывает сама цифра – слишком она круглая. Во-вторых, 500 человек представителей высшего социального слоя– это всё-таки кажется слишком много даже для такой большой и экономический развитой территории, как Галицкая земля. В-третьих, автор текста специально выделяет среди убитых двух по именам и определяет их вместе с некоторыми другими как «великих бояр». Значит, среди убитых были довольно существенные различия, чтобы некоторых из них определить как особо выдающихся («великих») – другие, очевидно, были менее богатые, знатные и т. д. И являлись ли на самом деле все пять сотен убитых людей «боярами галичскими», можно усомниться. Вполне возможно, что кроме бояр пострадали и их слуги-отроки (особенно, если кто-то из бояр попытался оказать сопротивление), и богатейшие горожане. Обычно в Средние века политические репрессии затрагивали не одного человека, а всю его семью и даже дальних родственников (кланы).

Так или иначе, цифру 500 надо воспринимать лишь как самый верхний допустимый, мыслимый и правдоподобный для современников, предел количества относительно повышенных социальных слоев Галицкой земли. В действительности, «бояр галичских» в смысле людей знатных, богатых, влиятельных и имеющих доступ к центральной власти было в Галиче скорее всего гораздо меньше. Как и во многих других свидетельствах средневековых источников (ср., например, выше в главе III о численности «больших дружин»), здесь достоверной надо воспринимать не столько конкретную цифру, сколько её порядок – в данном случае сотни.

Тем не менее, цифра эта не была взята с потолка, и тот факт, что счёт бояр в крупнейших землях-княжествах Руси XII–XV вв. должен был вестись в самом деле на сотни, подтверждает одно более позднее свидетельство. Оно относится к Новгороду первой половины XIV в., когда этот город был, вероятно, самым большим и богатым среди всех древнерусских городов, однако, не настолько огромным, чтобы его нельзя было сопоставить с тем же Галичем или другими большими городами начала XIII в., до монгольского разгрома и установления зависимости от Орды.

В 1331 г. в Новгороде произошёл конфликт между горожанами и немецкими купцами, и последние подробно написали о ходе и разрешении этого конфликта в специальном послании в Ригу. В этом послании, составленном по горячим следам, описывается, как в ходе улаживания споров немцам пришлось иметь дело с новгородским вечем и отдельными представителями как веча, так и разных групп горожан. В частности, упоминается и посланник от каких-то «300 золотых поясов» (ССС guldene gordele)[1086].

В историографии высказывались различные мнения по поводу того, что за люди в Новгороде могли скрываться за обозначением «золотые пояса», но наиболее убедительной представляется мысль А. И. Никитского, недавно подкреплённая новым переводом немецкого документа и исследованием П. В. Лукина, что немцы в данном случае общались с олигархической верхушкой города[1087]. Формально Новгород представляло вече, в котором участвовали самые широкие круги городского населения, но практически во многом политику и внутригородскую жизнь определяло неформальное руководство богатейших и влиятельнейших лиц города – новгородских бояр. Их автор послания и назвал «золотыми поясами», а было их, получается, всего около 300 человек.

Этой цифре можно найти косвенное подтверждение в подсчётах населения и размеров землевладения, которые делаются на основе изучения новгородских писцовых книг конца XV – первой половины XVI в.

Население Новгорода в конце XV в. оценивается в 32 с лишним тысячи человек[1088]. По оценкам К. Гёрке, основанным на летописных и археологических данных в сравнительно-историческом контексте, численность Новгорода в конце XIV в. составляла около 25 тысяч человек[1089]. Городская община в 20–25 тысяч человек вполне могла иметь верхний социальной слой численностью около или несколько больше 1 тысячи человек (если считать этих трёхсот бояр с их семьями). С другой стороны, известно, что до конфликта с Москвой и «выводов» в конце XV в. в Новгородской земле насчитывалось немногим более 2 тысяч светских землевладельцев. Из них 43 человека имели владения размером свыше 500 коробей, а 244 (включая этих 43) – свыше 100 коробей, причём количество тех, кто владел менее 100 коробей, резко увеличивается (до нескольких сотен) – то есть где-то здесь лежит явный водораздел между крупным землевладением и средним-мелким[1090]. Исходя из этих категорий землевладения (полученных, конечно, более или менее условным разделением по сотням коробей), можно предположить, что к первой категории принадлежали виднейшие бояре, «правящая верхушка» Новгорода («великие бояре» по терминологии галицкого летописца)[1091], а все, кого можно было бы вообще назвать боярами – ко второй. Случайно ли, что цифра в 244 оказывается очень близка к 300?

Поскольку Галич в начале XIII в. структурно был подобен Новгороду середины XIV в. и только, вероятно, по численности населения уступал ему, то вполне обоснованным было бы предположение, что слой галицкого боярства формировался по тем же принципам, что и в Новгороде, в том числе и что касается его численности, и следовательно, эту последнюю можно определить в 100–200 человек. Вполне можно представить себе, что автор вышеприведённого известия Галицко-Волынской летописи, указав круглую цифру в пять сотен, отталкивался от реальной численности бояр примерно в сотню или несколько больше. Примерно такие же цифры надо предполагать и для самого Новгорода начала XIII в. Разумеется, надо учитывать, что и Галич в 1211 г., и Новгород в XIII–XIV вв. были центрами земель, не разделённых на уделы, то есть и в том, и в другом случае речь идёт о боярстве всей земли.

Новгород, Галич, Киев, Чернигов, Смоленск, Владимир, Полоцк и Переяславль Южный были крупнейшими городами Руси в эпоху, предшествующую татаро-монгольскому нашествию. Если в каждой из земель, столицами которых они были (если брать именно всю территорию каждой из земель без учёта их раздробления на уделы), предполагать количество бояр от нескольких десятков до двух сотен, то общую численность этого слоя мы получим около 1000–1300 человек. Сравнительно крупные и относительно независимые политические образования к середине XIII в. составляли также Муромское, Рязанское, Турово-Пинское, Владимиро-Волынское княжества и Псковская земля. Учитывая бояр этих земель, общую численность боярского класса Руси перед монгольским нашествием можно довести, наверное, до 1500 человек (разумеется, без семей). Но поскольку внутри этого класса было расслоение, надо думать, что основные рычаги власти были сосредоточены в руках совсем узкой группы лиц («великих бояр»).

Правдоподобность и этих подсчётов, и этого последнего вывода подтверждается, если обратиться к некоторым сравнительно-историческим данным. Подбор этих данных, который предлагается ниже, более или менее случаен, совсем не претендует на полноту и служит скорее иллюстративным целям, чтобы создать некий фон или задать общие параметры для выводов, сформулированных применительно к Древней Руси в приблизительном ключе. Показательность этих сравнительных данных относительна, так как слишком различались общие политические и социально-экономические условия в разных регионах средневековой Европы. Да и не так много такого рода данных из сопоставимых с Русью регионов.

Одно из свидетельств в этом ряду уже приводилось выше в главе III, когда шла речь о складывании королевской hir? в Норвегии в XIII–XIV вв. Высший слой hir? составляли лица, облечённые званиями лендерманов (lendirmenn) и сюслуманов (s?slumenn). Они фактически и составляли ту социальную категорию, которую можно назвать норвежской знатью, если не всю, то подавляющее её большинство. Первых насчитывалось 12–15 человек, вторых – около 40–50, вместе – не более 60–70[1092].

В королевстве вестготов в VII в. «насчитывалось несколько сотен значимых в социальном и экономическом отношениях семейств», но реальной политической властью обладала «в высшей степени узкая "правящая верхушка" внутри самой знати»[1093].

В империи Карла Великого образовался слой высшей знати, который в немецкой медиевистике получил название Reichsaristokratie – «имперская аристократия», то есть магнаты при дворе императора, его ближайшие советники и сподвижники. Это были элементы, которые выдвинулись из элит отдельных областей, вошедших в состав Империи, благодаря королевскому (императорскому) покровительству. Оценивать численность этих «местных» нобилитетов из-за отсутствия сколько-нибудь надёжных данных историки не решаются, но состав «имперской аристократии» поддаётся приблизительной оценке. Г. Телленбах составил список 111 человек в её составе, представлявших 42 рода[1094]. Выводы Телленбаха, который собственно и «открыл» Reichsaristokratie, получили признание[1095]. Цифру 111 человек нельзя воспринимать как точный показатель численности этого слоя, но считается вполне возможным исходить из округлённого числа в 100–150 человек.

Приблизительные выкладки возможны для подсчёта численности знати в некоторых государствах-наследниках каролингской Империи. Так, в оттоновской Германии X–XI вв. слой людей, которые имели влияние на государственную политику (то есть высшая знать, имевшая доступ ко двору), оценивается приблизительно в 150–200 человек, включая королей и их родственников, в том числе взрослых женщин из королевской семьи[1096].

Для стран, ближе расположенных к Руси, мы располагаем только некоторыми случайными известиями, надёжность которых не очень высока. Автор «Чешской хроники» Козьма Пражский при описании борьбы князей Борживоя и Владислава за пражский престол (1109 г.) вкладывает в уста одного из участников этой смуты сетования о горестной судьбе Чехии, которая «подвластна многим господам (dominis multis)». Далее в этой же речи уточняется, что этих «господчиков» два десятка («iam sunt bis deni, nisi fallor ego, dominelli»)[1097]. Среди историков ведутся споры, кого следует понимать под этими двумя десятками «dominelli» – членов правящей династии Пшемысловцев или представителей высокородной знати[1098]. Так как первых в начале XII в. никак не набирается два десятка, более вероятной выглядит точка зрения, что имеются в виду двадцать родов высшей знати, каждый из которых возглавлялся старшим в роду – и эти главы родов и были обозначены как «dominelli». В тот или иной определённый момент эти двадцать родов могли быть представлены несколькими десятками совершеннолетних мужчин (40–60 человек).

Численность венгерской знати часто оценивают, исходя из известного сообщения Шимона Кезаи, писавшего около 1285 г., что благородных родов, восходящих к древним корням, в Венгрии насчитывается 108[1099]. Это значит, что в конце XIII в. знать Венгерского королевства составляли 2–3 сотни мужчин.

Есть одно любопытное сообщение Вертинских анналов о восстании болгар в 865/866 гг. после крещения хана Бориса-Михаила (864 (скорее) или 865 г.). Автор (Хинкмар Реймский) пишет, что некие знатные люди в окружении хана (proceres sul) подняли мятеж, возмутив народ, и собрались около царского дворца. Борис вышел со своими людьми и духовенством и чудесным образом усмирил народ. Людей у него было 48 – «cum quadraginta tantum octo hominibus». После усмирения народа хан казнил 52 человека «ex proceri-bus», а остальных отпустил. В известных ответах папы Николая на вопросы болгарского хана уточняется, что казни подверглись мятежники «со всем своим родом (cum omni prole sua)». Потом было послано посольство к Людовику немецкому (август 866 г.) с просьбой о епископе, а тот послал весть Карлу Лысому (очевидно, от послов и известны детали анналисту)[1100]. Восстание было, видимо, мощным, имело значение и для политического развития ханства, и его международных отношений. Как бы ни расценивать ход событий и кем бы ни считать этих «знатных» (proceres) и ханских «людей» (homines)[1101], ясно, что речь идёт скорее о десятках людей в элите болгарского ханства, чем о сотнях и, во всяком случае, не о тысячах.

Таким образом, из этих разрозненных данных следует, что для большинства государств IX–XIII вв. Центральной Европы численность знати не следует предполагать очень большой– от несколько десятков совершеннолетних мужчин до нескольких сотен (в зависимости от социально-политической ситуации, экономического развития и т. д.), но не более того. При этом обычно явно прослеживается отличие между основной массой знатных людей и узким кругом лиц, который располагал важнейшими рычагами политического decision-making– некоей «правящей верхушкой» (обычно несколько десятков человек). В более крупных политических образованиях типа империи Карла Великого общая численность элиты естественным образом возрастала (за счёт объединения разных quasi-государственных образований), но слой людей, имевший преимущественный доступ к центральным власти и финансовым «потокам» (то есть «государственная элита»), оставался, видимо, сравнительно узким – те же несколько десятков или около сотни человек.

На этом фоне результаты, полученные на основе анализа древнерусских источников, совсем не выглядят чем-то исключительным. В каждой из «земель» Руси XII– начала XIII в., которые представляли собой фактически независимые государства, слой собственно знати (боярства) составлял от нескольких десятков до примерно двух сотен человек, но из этих людей лишь немногие (вероятно, от одного до нескольких десятков человек) участвовали в принятии важнейших политических решений. Не будет большой смелостью предположить, что именно эти последние именовались «великими» или «лучшими» боярами и что именно они были главными советниками князей – «боярами думающими» или «думцами», как писали летописцы[1102].

В конце XI в. было меньше независимых земель-княжеств, меньше бояр, зато более многочисленны были контингенты княжеских военных слуг или, по крайней мере, киевского князя– недаром киевский князь был в состоянии контролировать почти всю Русь. Для XI в. надо предполагать значительно большую концентрацию знати и военных сил по нескольким политическим центрам. В Киеве XI в. бояр, вероятно, было несколько больше, чем в отдельных «землях» XII – начала XIII в. Правдоподобной выглядит цифра в три-четыре сотни человек, если учитывать приведённые в начале этого раздела данные о численности людей, ходивших в полюдье, и княжеских гридях-отроках. Общее число бояр на Руси во второй половине XI в. едва ли превышало тысячу, а вместе бояре и княжеские военные слуги (отроки-гриди) насчитывали, таким образом, несколько тысяч человек, вряд ли более 3 тысяч. Это и была военно-политическая элита Руси.

Это, конечно, очень приблизительные оценки, ориентировочные и условные. Для «социологических» задач данного исследования важнее даже, может быть, не столько общее количество людей в тех или иных группах и слоях, сколько их соотношение между собой – главное, перевес гридей над боярством в XI в., и перевес боярства над «осколками» «большой дружины» в XII–XIII вв.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.