Глава 7. Босфор или Дальний Восток? Выбор на фоне перемен в европейской политике и в Мировом океане

Глава 7. Босфор или Дальний Восток? Выбор на фоне перемен в европейской политике и в Мировом океане

Завершающаяся в России техническая подготовка к десанту на Босфор вызвала желание императора Николая II прозондировать возможную реакцию на нее со стороны ведущих европейских государств. К 1895 году в составе Черноморского флота имелось 5 эскадренных броненосцев, в постройке — 2 броненосца, 1 минный крейсер и 2 миноносца, а по программе 1895 года была намечена постройка еще 1 эскадренного броненосца («Князь Потемкин-Таврический») и 2 крейсеров водоизмещением по 5600 тонн{545}. Русские броненосцы были вполне современными: «Екатерина II» — корабль введен в строй в 1888 г.; «Синоп» — в 1889 г.; «Чесма» — в 1888 г.; «Двенадцать апостолов» — в 1892 г.; «Три святителя» — в 1895 г. а в 1896 г. в строй был введен и «Георгий Победоносец»{546}. Эскадра представляла собой внушительную силу, броненосцы имели на вооружении 32 двенадцатидюймовых и 40 шестидюймовых орудий. Их суммарный залп превосходил по весу 12 тонн — 12 257,6 кг.

Турецкий флот состоял из 6 больших — водоизмещением от 6400 до 9120 тонн (водоизмещение русских броненосцев — от 8443 до 13318 тонн) и 10 малых броненосцев, водоизмещение одного из которых равнялось 4887 тонн, а 9 остальных — от 2000 до 2760 тонн. Только один из турецких броненосцев — «Гамидие»(6700 тонн) был построен в 1892 году, но по морально устаревшему проекту, остальные корабли были введены в строй до 1874 г{547}. Они не могли соперничать с русской эскадрой. Со второй половины 80-х гг. XIX века султанское правительство приняло несколько программ по модернизации своих военно-морских сил. Оно закупало во Франции и Германии крейсера, миноносцы, канонерские лодки, в 1889 г. были ведены в строй даже 2 подводные лодки, однако полностью ни одна из этих программ так и не была реализована. По причине экономии финансовых средств броненосцы стояли разоруженными в гавани Золотой Рог, в случае необходимости они могли выйти в море не ранее, чем через 3 дня. Большая часть турецких миноносцев также стояла в различных портах разоруженными, без команд, угля и боезапаса. Купленные подводные лодки оказались столь неудачной конструкции, что не могли погружаться. Практические стрельбы на береговых батареях в районе Проливов не производились, форты и артиллерия на них морально устарели еще в конце 80-х гг{548}.

Преимущество русского броненосного флота над турецким было очевидно. Сил русских кораблей было вполне достаточно и для того, чтобы сломить турецкую береговую оборону. Особое совещание по вопросу о военных приготовлениях на Черном море, проведенное под председательством Военного министра ген. Ванновского 24 февраля(8 марта) и 4(16) марта 1895 г., констатировало: «Значение нашего Черноморского броненосного флота, по заявлению морских членов Совещания (управляющий Морским министерством адмирал Н. М. Чихачев и командующий Черноморским флотом вице-адмирал Н. В. Копытов. — А.О.), выражается ближайшим образом в способности его пройти во всякое время по Босфорскому проливу, не опасаясь артиллерийского огня существующих на нем ныне батарей. Если бы понадобилось, то броненосцы наши, заняв надлежащие позиции против упомянутых батарей, могут в скором времени привести их к молчанию или вовсе разрушить»{549}.

Броненосцы и минные суда должны были обеспечить защиту перевозки десанта и прикрытие его на месте{550}. В состав русской эскадры входил также крейсер «Память «Меркурия»(вступил в строй в 1882 г., 6 шестидюймовых орудий) и минные крейсера «Капитан Сакен»(с 1889 г.), «Казарский»(с 1890 г.), «Гридень»(с 1895 г.){551}, которые вполне справились бы с задачей минирования Босфора (общая длина 28,5 км., средняя ширина 650 м., максимальная 3,3 км.). Командовавший по окончанию русско-турецкой войны русским стационером в Константинополе С. О. Макаров детально изучил для этого гидрографические условия Проливов и течения в них{552}. Кроме того, русские силы на Черном море включали в себя 2 устаревших броненосца береговой обороны — так называемые «поповки» — «Новгород» и «Вице-адмирал Попов», канонерские лодки и миноносцы.

Для перевозки десанта могли быть привлечены 13 пароходы Добровольного флота. Летом 1895 г. военные рассчитывали использовать 9 пароходов, которые могли бы взять на борт 441 офицера и 16 500 солдат{553}. Вскоре возможности транспортной флотилии были резко увеличены. Обращает на себя внимание тот факт, что 6 судов из 13, введенных в строй Доброфлота в 1888–1896 гг. были приобретены в 1895–1896 гг{554}. Подобные покупки во многом стали возможны благодаря государственной поддержке. Казна установила высокую помильную плату, что приносило Доброфлоту около 600 тыс. руб. в год{555}. Пароходы были построены на британских верфях, имевших репутацию лучших в мире и могли перевезти 25 350 чел. за один рейс{556}. Кроме того, 33 парохода и 12 шхун «Русского общества пароходства и торговли» могли перевезти без обоза 1611 офицеров и 48 541 нижних чинов, а с обозом — 1517 офицеров, 23 432 нижних чина, 7373 лошадей и 4899 повозок{557}. Проблема заключалась лишь в одном — значительная часть этих пароходов постоянно находилась в заграничном плавании, трудно было собрать необходимое для десанта количество транспортов в Черном море. Во-всяком случае, незаметно для противника{558}.

Для лучшего ознакомления с местом проведения планируемой операции с лета 1892 г. по предложению командующего Черноморским флотом вице-адмирала Н. В. Копытова на Босфор под видом путешественников стали по очереди командироваться офицеры и адмиралы флота: начальник штаба, старший и младший флагманы, командиры эскадренных броненосцев, мореходных канонерских лодок, минных транспортов, командир крейсера «Память «Меркурия» — всего 3 адмирала и 14 штаб-офицеров. Активизировалось и изучение вод и островов Греческого архипелага{559}. Войска имели наработанный на маневрах опыт десантирования. Уже в 1890 г. результаты учений вызвали удовлетворение императора, в 1891 г. перед Черноморским флотом была поставлена задача добиться 12-часовой готовности броненосцев к походу, а перед командованием Одесского округа — сократить срок мобилизации 13-й дивизии, которая должна была войти в авангард десанта — до суток. Оставалось решить технические проблемы, связанные с концентрацией транспортных средств, т. к. значительная часть судов Доброфлота постоянно находилась в плавании, и обеспечить взаимодействие армейцев и моряков{560}.

Последним вопросом в декабре 1894 г. начала заниматься Комиссия по обороне черноморского побережья (создана в 1885 г.). Общее руководство операцией возлагалось на вице-адмирала Копытова. Численность первого эшелона десанта первоначально была определена в границах от 16 до 23 тыс. чел., артиллерийский запас для него составил 148 орудий (включая 36 тяжелых и 20 облегченных 9-дюймовых мортир, 20 тяжелых и 20 легких 6-дюймовых пушек, 20 батарейных пушек и 32 57-мм скорострельных береговых орудия){561}. Летом 1895 г. состав десанта был окончательно установлен в 51 батальон(13-я и 15-я пехотные дивизии, бригада 14-й пехотной дивизии, 4-я стрелковая бригада, 1 крепостной артиллерийский и 2 саперных батальона), 4 сотни казаков, 80 полевых орудий — всего 35 тыс. чел., 1816 лошадей и 432 повозки. Отряд был снабжен всем необходимым для перевозки, высадки на берег вместе с запасом всего необходимого на 2–3 недели{562}.

Помощник Главного инспектора Минного дела в Морском Техническом комитете капитан 2-го ранга Г. Ф. Цывинский участвовал в работе и дал весьма подробное и верное описание разработанного в ней плана атаки Босфора: «Россия под видом учебного сбора проводит десантные маневры, перевозя несколько десантных дивизий в один из своих кавказских портов. Этот отряд сопровождается Черноморской эскадрой. На транспорты нагружаются орудия и мортиры со своими платформами — «особый запас», заготовленный для сего в Одессе (около 100 орудий. — А.О.): для чего должен быть мобилизован весь Черноморский Коммерческий флот — «Добровольный флот», «Русское общество Мореходства и Торговли» и друг. В назначенный момент внезапно прерываются все телеграфные провода Черноморского побережья с Европой, и вся армада выходит в море и на пути вместо Кавказа следует в Босфор. Эскадра врывается в пролив и форсирует его ночью, пройдя до Буюк-дере, где становятся на якорь»{563}. Вслед за боевыми судами транспорты должны были высадить десант и подготовить минно-артиллерийские позиции для обороны против действий английской Средиземноморской эскадры, подход которой ожидался через 72 часа.

Цывинский по окончанию совещаний в комиссии был послан под видом туриста на купальный сезон на Принцевы острова в Мраморном море. По его оценкам 7 турецких фортов, прикрывавших вход в Босфор со стороны Черного моря, были расположены крайне неудачно, и обстреливаемый участок русская эскадра могла пройти за половину часа, оказавшись в тылу турецких укреплений. «Генеральный штаб был в этом отношении прав, что форсировать Босфор не трудно, — вспоминал этот офицер, — но затем трудно его удерживать за собою с атакующего с юга флота (британского. — А.О.)»{564}. Итак, в случае начала военных действий более всего в русском Военном и Морском министерствах опасались возможного сопротивления на Проливах со стороны англичан. Еще в начале 90-х гг. XIX века эта угроза казалась вполне реальной. Уверенность в собственных силах не покидала Лондон. В сентябре 1891 г. Солсбери считал, что в случае посылки русского десанта на Босфор, он не успеет ранее англичан захватить Дарданеллы и поэтому будет обречен на судьбу военнопленных{565}.

До начала 90-хх годов британское Адмиралтейство было настроено довольно решительно. Англичане внимательно наблюдали за ростом русского Черноморского флота и компенсировали введение в его состав новых судов усилением своей Средиземноморской эскадры. В 1890 г. она выросла с 22 до 27 судов, не считая миноносцев (в том числе 11 эскадренных броненосцев, 2 броненосных крейсера, броненосный таран, 13 неброненосных судов), количество орудий большого калибра увеличилось со 150 до 190, численность экипажей с 5 500 до 7 700 чел. В 1890 году эта эскадра, по оценкам русских экспертов в 3 раза превосходила русский Черноморский флот(3 эскадренных броненосца, 2 поповки, 6 канонерских лодок, 3 крейсера и 14 миноносцев — 61 орудие большого калибра и около 3 тыс. чел. экипажа){566}. Естественно, что командование английской эскадрой не могло направить все свои корабли к Константинополю, не озаботившись прикрытием тылов, т. е. позиций у берегов Египты, на Мальте, Гибралтаре, Кипре, в Дарданеллах и т. п. По расчетам русских специалистов, к Босфору на 5-й день после объявления войны из Мальты могли подойти (не считая миноносцев) 4 броненосца, 4 крейсера и минный транспорт{567}.

Правда, уже через день эта эскадра могла значительно усилиться — до 7 броненосцев, 3 броненосных крейсеров, 7 неброненосных судов, не считая угольщиков транспортов и миноносцев. Следовательно, самым важным условием успеха русского десанта становился фактор времени{568}. При незначительном преимуществе английских судов над русскими в орудиях тяжелого калибра(25 орудий от 10 до 16,5 дюйма против 22 от 10 до 12 дюймов), превосходство в артиллерии среднего калибра было впечатляющим — 114 против 33{569}. «Парализовать подавляющее превосходство англичан в орудиях малых калибров, — гласил отчет штаба Одесского округа за 1891 год, — артиллерией нашихъ судов невозможно. Для достижения этой цели надо, одновременно с прибытием нашего флота и десанта к проливу, доставить туда достаточное число орудий соответствующей силы для вооружения ими береговых высот занятой нами части пролива. Для этого более всего пригодны дальнобойные орудия 6-дюймовые и особенно полевые батарейные пушки и 6-дюймовые полевые мортиры, так как орудия последних двух типов, при большой подвижности, имеют и то важное преимущество, что могут действовать почти повсюду, не требуя устройства платформ или возведения больших укреплений»{570}. Не меньшим было превосходство англичан и в торпедных аппаратах — 104 против 43, и оно также должно компенсировано за счет установки торпедных батарей на берегах пролива{571}.

Итак, русский флот мог обеспечить высадку на Босфоре, но удержать позиции в проливе он сумел бы лишь при поддержке береговых батарей, которые необходимо было создать до прихода англичан. Не удивительно, что при подобной, достаточно очевидной, расстановке сил решающим и с точки зрения британских политиков и моряков был также фактор времени, и поэтому через посредство консульских служб и торговых судов было установлено внимательное наблюдение над русскими Черноморским и Добровольными флотами. В случае их опасного для Проливов сосредоточения или подготовки десанта, которую трудно было бы скрыть, планировалась отправка шифрованной телеграммы, через 48 часов после получения которой британская Средиземноморская эскадра, по планам Адмиралтейства, должна была подойти к Дарданеллам из Мальты{572}. Т. о., русские и британские расчеты относительно возможности появления англичан у Проливов расходились на 24 часа. Между тем, уже со второй половины 90-х гг. XIX в. фактор времени постепенно начал терять свою остроту. Вмешательство со стороны Лондона в возможное столкновение на Проливах в изменившейся ситуации не было столь неизбежным.

Слабой стороной британского планирования было отсутствие возможности быстрой поддержки действий флота сколько-нибудь значительными сухопутными силами. Армия Великобритании была рассредоточена: Индия, Египет, Восточные и Африканские колонии, метрополия. Самой сильной считалась англо-индийская армия, но она не могла отправить за пределы Индии более 35 тыс. чел. (это доказала вскоре война с бурами), армия метрополии на 2/3 состояла из необученных кадров и была слабо укомплектована офицерами{573}. Что же касается английского флота, то он начал терять свое господствующее положение в Мировом Океане, которое прочно удерживал после Трафальгара. Безусловно, он оставался в абсолютном измерении самым сильным флотом мира. В 1897 г. в военно-морском смотре в Спитхеде в честь «бриллиантового юбилея» королевы Виктории участвовало 165 британских кораблей, в том числе 21 эскадренный броненосец и 54 крейсера{574}. К 1897 году в составе британского флота насчитывалось 62 броненосных судна водоизмещением свыше 5 тыс. тонн, однако он имел потенциальных противников, в совокупности вполне сравнимых с ним по силе (Франция — 32, Россия — 18, Германия — 12 броненосных кораблей водоизмещением свыше 5 тыс. тонн){575}. Будучи мировой морской империей, Великобритания весь XIX век следовала политике абсолютного господства над мировыми коммуникациями. Возможности этой политики были небезграничны.

Технический прогресс многократно усложнил военное кораблестроение, сократил сроки морального старения военных кораблей. Практически везде строились броненосцы, крейсеры, истребители миноносцев и миноносцы. Существовало только одно ограничение этой гонки — возможности финансов страны. Корабли становились все дороже и дороже{576}. Тем не менее к концу XIX века в Европе появились новые морские державы, которые к 90-м гг. весьма успешно выполняли собственные военно-морские программы — Германия{577} и Италия{578}. Новый виток гонки вооружения сказался и на старых державах. С конца 80-х гг. медленно, но неуклонно рос бюджет австрийского флота{579}. В 1887 г. в Испании была принята 10-летняя судостроительная программа объемом в 225 млн. песет(56,25 млн. руб. сер.), по которой должны были быть построены 185 кораблей, в том числе 6 броненосных, 3 бронепалубных, 1 минный крейсер, 138 миноносцев разного класса и др. корабли{580}.

Традиционным соперником Англии в гонке военно-морских вооружений оставалась Франция{581}. В 1895 году на ее адмиралтействах строилось и готовилось к окончанию 7 эскадренных броненосцев (еще 2 на частных верфях), 3 броненосца береговой обороны(2 на частных верфях), 3 крейсера 1 класса(5 на частных верфях), 6 крейсеров 2 класса(4 на частных верфях), 1 минный крейсер, 2 авизо[4], 1 подводная лодка. Еще 2 крейсера 3 класса, 2 минных авизо, 1 канонерская лодка, 7 океанских миноносцев, 26 миноносцев 1 класса и 8 судовых миноносок строились на частных верфях{582}.

Новые сильные флоты возникали и вне Европы. В Латинской Америке одной из первых мощный флот создала Бразилия — в 1890 г. он составил 52 вымпела, включая 9 броненосцев, 5 крейсеров, 16 канонерских лодок, 13 миноносцев и др{583}. После гражданской войны 1893–1894 гг. он немного пострадал, но республика вновь начала заказывать современные броненосцы{584}. И в этом регионе шла гонка фооружений. Мощные эскадры появились у Аргентины{585} и Чили{586}. На Дальнем Востоке также шло активное военно-морское строительство. Даже Китай обзавелся вполне современной эскадрой{587}. После ее гибели в 1895 г. в Пекине приняли программу воссоздания флота, по которой должно было быть построено 6 броненосцев, 12 броненосных крейсеров. 20 крейсеров 2 и 3 классов и 4 контрминоносца. Практически все корабли строились в Германии{588}.

Быстро и уверенно создавала свои военно-морские силы Япония. 11 февраля 1893 г., ввиду окончания предидущей военно-морской программы, был издан императорский манифест о необходимости усиленных жертв нации для увеличения флота. Осенью того же года парламент принял судостроительную программу, по которой в ближайшее время 2 броненосца должны были быть построены в Англии, 1 крейсер и 1 посыльное судно в Японии{589}. Русский обозреватель в 1894 г. отмечал: «Японский флот растет с каждым годом…»{590} Морские расходы страны Восходящего солнца составили:

1891 — 7 430 432 иен (9,64 % расходов бюджета)

1892 — 9 063 206 иен(11,25 %)

1893 — 11 339 011 иен (13,85 %)

1894 — 10 444 273 иен (13,03 %)

1895 — 13 704 871 иен (15,37 %)

1896 — 38 352 386 иен (19,82 %)

1897 — 76 807 172 иены (30,22 %){591}

Еще до войны с Китаем были сделаны заказы на строительство эскадренных броненосцев, причем максимального водоизмещения — 12 450 тонн, как у наиболее мощных британских кораблей этого класса{592}. Уже в 1897 г. первый корабль этой серии — эскадренный броненосец «Фудзи» был спущен на воду и прошел испытания в Англии{593}. Вскоре к нему присоединился и второй корабль — «Яшима». Осенью эти броненосцы были готовы к переходу из Англии в Японию{594}.

Поначалу было заказано 3 броненосца в Европе, но 1 должен был быть построен в Японии. Кроме того, в Европе были заказаны 2 крейсера 1 класса, а еще 2 планировалось построить в Японии{595}. В результате в 1898 г. для флота микадо строились 3 броненосца, 3 бронированных крейсера и 8 истребителей в Англии, 2 бронированных крейсера во Франции и 1 в Германии, 2 бронированных крейсера строились в Америке{596}. К 1902 г. в строй должны были вступить 54 корабля водоизмещением 45 890 тонн, к 1906 — 63 корабля водоизмещением 69 895 тонн. Предусматривалась возможность ускоренного выполнения программы{597}. Кроме того, японский флот должен был получить 11 истербителей минонсоцев и 115 миноносцев. Военные расходы легли гигантским бременем на японские финансы, до 1906 года они должны были составить свыше 537 млн. иен, на оборону почти полностью ушла и китайская контрибуция — 261 млн. иен{598}.

Военные флоты некоторых держав, как например, США, развивались особенно бурно. В январе 1890 г. Конгресс принял программу развития флота на 14 лет, предполагавшую введение в строй к 1903 году 100 миноносцев, 10 мореходных броненосцев 1 класса, 8 броненосцев 1-го класса с ограниченным запасом угля, 20 броненосцев 2-го и 3-го классов, 39 крейсеров разного типа, а всего 227 судов{599}. До этого состояние американского флота было таковым, что правительство «едва ли могло похвастаться хоть одним судном, способным состязаться даже с третьеклассными боевыми судами главнейших европейских держав…»{600} Для сравнения стоит отметить, что в 1890 г. в этом флоте числился всего 1 мореходный миноносец и 1 миноноска 2-го класса. Постоянный рост миноносного флота, предназначенного именно для обороны побережья и прилегающей к нему акватории, был весьма показателен{601}. Впрочем, и выросший американский флот, имевший в середине 90-х все классы кораблей, уступал еще германскому даже по численности матросов и офицеров — 13460 против 21 387 чел.{602}.

Ни одна из перечисленных мосрких держав не претендовала на господство в Мировом Океане, но каждая стремилась к контролю над «своей» частью акватории. «В сущности, — отмечал Тирпиц, — каждый военный корабль, строившийся вне пределов Англии, являлся для нас преимуществом, ибо укреплял равновесие сил на море»{603}. Подобная задача никак не соответствала интересам и основной стратегической военно-морской доктрине Лондона, что ставило перед политикой Британской империи новые задачи. Показателем их усложнения может послужить следующая таблица{604}:

Таким образом, в 1883 г. количество английских броненосцев почти равнялось их количеству у всех остальных стран(38 против 40), к 1897 г. это преимущество исчезло(62 против 96). Еще худшими были перспективы. Например, если США в 1898 г. имели только 6 современных броненосцев, то война с Испанией заставила Вашингтон наращивать свое военно-морское строительство, и в результате к 1905 г. он обладал 12 современными броненосцами, и еще 12 находилось в постройке{605}. Ни одна империя не может быть сильна сразу на всех направлениях. В 1893 г. Великобритания вынуждена была пойти на уступки Франции в Сиаме (Таиланде), в 1895 г. — смириться с совместной демонстрацией Германии, Франции и России на Дальнем Востоке и действиями США в Венесуелле, в 1897 г. — с присоединением Гавайских островов к США, а в 1898–1899 г. — с распространением североамериканских владений на Тихом океане и Атлантике в результате испано-американской войны. И, наконец, во время англо-бурской войны 1899–1902 гг. Лондон вынужден был признать переход контроля над строящимся Панамским каналом от Франции к США по договорам 1901 и 1902 гг., фактически устраняющим британское влияние в зоне этой будущей важнейшей морской коммуникации{606}.

Первый лорд казначейства в правительстве Солсбери А. Бальфур, весной 1901 г. в частной беседе отметил причины слабости, неожиданно проявленной Британией: «Мы обладаем огромной силой, и действующей, и скрытой, если мы сможем сконцентрироваться… но распределение наших имперских интересов делает это почти невозможным»{607}. Огромной проблемой для Лондона стала постоянно растущая сеть русских железных дорог в Азии, которая воспринималась как угроза для Индии. Военные требовали для обеспечения ее обороны все больше и больше войск{608}. Ранее Англия сталкивалась лишь с угрозами своим интересам в Европе, то теперь ситуация изменилась. Кроме того, серьезно изменился и расклад в Мировом океане. Если ранее Англия нуждалась лишь в сухопутном союзнике, то теперь Лондон вынужден был искать союзников для перераспределения сфер ответственности на морских коммуникациях (Средиземноморская Антанта, англо-японский, англо-французский договоры конца XIX — нач. ХХ века).

Британский флот не мог уже быть сильным везде. Английские станционеры в дальних морях были, по словам адм. Джона Фишера, слишком слабыми, для того, чтобы сражаться и слишком тихоходными, чтобы бежать. Иначе говоря, они были устаревшими. Из фактора присутствия силы английские суда превращались в фактор демонстрации ее присутствия. Лучшие, наиболее современные корабли концентрировались в европейских водах. Эскадра Ла-Манша (The Channel Squadron), например, выглядела вполне внушительно — 165 вымпелов, среди них 11 эскадренных броненосцев 1 класса, 5 крейсеров 1 класса, 13 крейсеров 2 класса{609}. Правда, и ответственность этого флота простиралась на всю Атлантику.

Средиземноморская эскадра Великобритании еще в мае 1890 г. была разделена на 2 части — одна из них базировалась в Гибралтаре, вторая — на Мальте. Причиной такого решения стала концентрация наиболее мощных кораблей французского флота в Тулоне, и усиление русского флота. Задачей этого разделения было создание двух самостоятельных эскадр, одна из которых должна была действовать против французского флота в западной части Средиземного моря, а вторая — против русского, если он начнет атаку Проливов{610}. Кроме того, англичанам необходимо было учитывать и небольшую русскую Средиземнорскую эскадру (эскадренный броненосец, крейсер, 4 мореходные канонерские лодки и 4 миноносца), которая с декабря 1894 г. получила приказ не покидать восточной части Средиземного моря и держаться неподалеку от Дарданелл{611}. В середине 90-х гг. XIX века основной базой британской Средиземноморской эскадры была Мальта. Сама эскадра, конечно же, состояла из вполне современных кораблей. В 1896 году в ее состав входили 11 эскадренных броненосцев, отличительной особенностью которых было слабое палубное бронирование{612}. При попытке прорыва через Дарданеллы или через минно-артиллерийскую позицию на Босфоре (которую должен и мог создать в краткое время русский десант) эти корабли были обречены на существенные потери от навесного огня артиллерии при весьма ограниченных возможностях для маневра.

1 марта 1892 г. Вильгельм II в беседе с британским военным атташе в Германии полк. Л. В. Свейном сообщил ему, что по данным германской разведки на юге России, и, в частности, в Севастополе, завершается подготовка строительства транспортных средств для высадки войск на Босфоре. Особое внимание при этом кайзер уделил увеличению возможностей Добровольного флота и маневрам по отработке десантных операций на Черном море. Ссылаясь на мнение офицеров немецкой военной миссии, он предупредил британского полковника о том, что в случае проведения десанта, турки не окажут энергичного сопротивления русским{613}. «Если Россия произведет высадку на Босфоре, — спрашивал император, — что будет делать ваш адмирал (имелся в виду командующий Средиземноморской эскадрой. — А.О.)? Он отправится к Дарданеллам и форсирует пролив? Если он сделает это, то не сможет рассчитывать на то моральное влияние, которое имел ваш флот в 1877-78 гг., и в таком случае он оставит все западное Средиземноморье на произвол французов»{614}.

Расчет кайзера был достаточно очевиден. В принципе, он его и не скрывал, стараясь прежде всего обратить внимание Лондона на опасность британским интересам и союзникам в регионе (имелась в виду Италия) со стороны военно-морских сил Франции. Берлин предлагал поддержать Рим совместными усилиями Германии, Австро-Венгрии и Великобритании, грозя в обратном случае полной потерей английского влияния на Аппенинском полуострове{615}. Несмотря на то, что Вильгельм II уже в это время имел весьма своеобразную репутацию, его слова произвели эффект, хоть и не совсем тот, на которой он рассчитывал. В марте 1892 г. руководство британской военной и военно-морской разведок в ответ на запрос Солсбери подало меморандум о нежелательности использования флота в дальнем секторе восточного Средиземноморья. Основной причиной этой рекомендации была названа передислокация в 1888 г. основных сил французского флота из Бреста в Тулон. Адмиралтейство опасалось, что в случае конфликта окажется не в состоянии защитить свои растянутые коммуникации{616}. Оценки меморандума вызвали у премьер-министра двоякую реакцию.

С одной стороны, он сомневался в справедливости оценок военных и моряков, чрезвычайно высоко оценивая возможности флота. Кроме того, достаточно большие надежды Солсбери возлагал и на Средиземноморскую Антанту, которая должна была обеспечить Лондону союзническую помощь{617}. Однако, в отличие от 1878 г., Лондон не мог безусловно рассчитывать и на поддержку Австро-Венгрии (Италия и ее армия в расчет не брались). Вена не могла рисковать подобным образом без санкции Берлина, а таковой не поступало. Вильгельм II был вполне удовлетворен наметившимся сдвигом русской политики на Дальний Восток и не был намерен отвлекать внимание Петербурга на Балканы. Таким образом, надежного континентального союзника против России у Великобритании также не было. Единственное, что волновало германского кайзера, это перспектива договоренности между Великобританией и Россией{618}.

Между тем в 1894 г. в Турции начался очередной, на этот раз «армянский» кризис. По условиям статьи 16 Сан-Стефанского мира султан обязывался провести в турецкой Армении реформы «без замедления». Это положение было подтверждено статьей 61 Берлинского трактата: «Блистательная Порта обязуется осуществить, без дальнейшего замедления, улучшения и реформы, вызываемые местными потребностями в областях, населенных армянами, и обеспечить их безопасность от черкесов и курдов. Она будет периодически сообщать о мерах, принятых ею для этой цели, Державам, которые будут наблюдать за их применением»{619}. Таким образом, обязательства, взятые в отношении армянского вопроса в Сан-Стефано Турцией по отношению к России, были распространены на все европейские государства. Реформы так и не были проведены, Абдул-Гамид II еще в начале 1878 г. разогнал абсолютно послушный ему парламент, не желая мириться даже с имитацией ограничения собственной власти и контроля над ней.

«Я сделал ошибку, — заявил султан, — когда захотел взять пример с моего отца, Абдул-Меджида, который добивался реформ убеждениями и либеральными учреждениями. Я последую по следам моего деда, султана Махмуда. Как и он, я сейчас понимаю, что только силой можно править народом, который Бог доверил под мою защиту»{620}. Начался режим, получивший название «зулюм» — гнет. В стране была установлена система тотального шпионажа и доносительства, ставшего обязанностью каждого государственного чиновника, и даже просто лояльного подданного. Жесточайшая цензура и официальная перлюстрация писем (они не принимались почтамтами в запечатанных конвертах) дополняли механизм контроля над любым проявлением мысли{621}. Таким образом был реализован принцип личной власти монарха, фактически заменившей собой центральную администрацию. «Порта (т. е. правительство. — А.О.) превратилась в тень своей бывшей власти, — докладывал Солсбери 4 июля 1885 г. британский посол в Турции В. Уайт, — и она полностью сосредоточилась во Дворце»{622}.

Инициаторы реформ 1876 г. были подвергнуты репрессиям. Автор конституции 23 декабря 1876 г. — Мидхад-паша — поначалу был «помилован» султаном. По возвращению в Турцию его назначали губернатором Сирии, а затем Смирны (совр. Измир). Но в 1881 г. Мидхад был предан суду по обвинению в организации убийства султана Абдул-Азиса. Мидхад поначалу укрылся в здании французского консульства, откуда его выманили угрозами и обещаниями, после чего приговорили к смертной казни, которую заменили пожизненной ссылкой в Аравию. Бывшего великого визиря сослали в Таиф (город в горном районе южнее Мекки), потом он был переправлен в Багдад, где в 1884 г. его казнили{623}. Голова неудачливого реформатора была отправлена в подарок султану. Естественно, что подобное турецкое правительство не собиралось самостоятельно, без внешнего давления выполнять свои обязательства по реформам, к тому же оно имело основания опасаться, что их проведение отнюдь не усилит слабеющую Османскую империю.

7 сентября 1880 г. послы Германии, России, Великобритании, Италии, Австро-Венгрии и Франции вручили раис-эфенди ноту с предложением выполнить условия 61 статьи Берлинского конгресса и преступить к проведению реальных реформ, которые обеспечили бы мир и спокойствие в Западной Армении{624}. В ответ Абдул-Гамид II взял курс на «ликвидацию армянского вопроса путем истребления армян». В армянские вилайеты переселялись беженцы-мусульмане из Балканского полуострова (с 1878 по 1884 гг. их насчитывалось 812 193, с 1884 по 1897 гг. к ним прибавилось еще 202 822 чел., при этом население империи в 1897 г. составляло 39 096 294 чел.{625}.), проводилось изменение административных границ с целью создать новые вилайеты, в результате чего христианское население оказывалось в меньшинстве. Турецкие чиновники открыто заявляли, что не допустят создания «второй Болгарии». Положение армян, по единодушному мнению иностранных наблюдателей, постоянно ухудшалось{626}.

В 1891 году из числа кочевников-курдов была начата реформа по созданию иррегулярной кавалерии «хамидие» — 40 полков(«Хамидие Аширет Хафиф Сувари», т. е. племенная легкая кавалерия хамидие), прежде всего предназначенная для контроля над русско-турецкой и турецко-персидской границ и поддержания контроля в районах, где турки не могли прочно рассчитывать на лояльность местного населения.{627} Формирование курдских полков шло с проблемами — оружие и деньги племена брали, но получить из них надежную опору или организованную по образцу казков иррегулярную кавалерию, не получилось. Контроль со стороны властей был условным. В ряде районов некоторые аширетные полки начали сводить друг с другом старые счеты{628}. Тем не менее реформа продолжалась, и к 1899 г. численность «хамидие» достигла 50 тыс. чел. — 63 полка{629}.

В августе 1886 г. британский посол в Константинополе представил правительству меморандум по вопросу о реформах в Западной Армении. Этот демарш не привел ни к каким результатам. Впрочем, Лондон и не настаивал. Часть дипломатов в Форейн офис надеялась, что армяне в будущем смогут сыграть в Малой Азии ту же роль, которую болгары сыграли на Балканах, т. е. превратиться в спасительный для стареющей и слабеющей Порты буфер между ее владениями и Россией. Но, насколько бы привлекательными не были эти планы, в глубине континента английское влияние (или возможность его подтверждения силой) было невелико. Россия опасалась того же самого, чего хотела получить Британия, и поэтому не старалась особенно активно защищать армянских подданных Турции{630}. С такими расчетами и подходами Великие Державы встретили «армянский кризис» конца 80-х и начала 90-х гг. XIX века. Сильнейшим образом на него наложилось противостояние Великих Держав в Турции, и прежде всего — противоборство между Германией и Англией по вопросу о железнодорожных концессиях в Малой Азии. Как часто бывает, оно наступило неожиданно.

В ноябре 1886 г. Константинополь посетил Солсбери. Встречаясь с султаном, он попытался убедить его в необходимости вернуться к планам масштабного строительства железных дорог под контролем европейских (разумеется, британских) инженеров. Абдул-Гамид охотно поддерживал эти разговоры, но далее этого не шел{631}. Во-всяком случае, в разговорах с англичанами. У Лондона не было больших успехов в железнодорожном строительстве в Османской империи. В 1856 г., вслед за заключением Парижского мира, была основана британская Евфратская железнодорожная компания. Она должна была обеспечить строительство линии, которая соединила бы Персидский залив, междуречье Тигра и Евфрата с побережьем Средиземного моря. Однако гора родила мышь. В 1858 г. британскими компаниями был построен небольшой участок железной дороги в районе Смирны, на большее не нашлось средств. Еще одна попытка строительства была предпринята немцами в 1871 г., но вскоре они вынуждены были перепродать контрольный пакет акций своей кампании смешанной англо-греческой кампании. Сколько-нибудь значительной железнодорожной сети в Азиатской Турции не существовало, столица империи с августа 1888 г. была связана железной дорогой с Веной, а через нее Парижем и Берлином, но не с собственными азиатскими провинциями{632}.

В июне 1888 г. британский поверенный в делах в Константинополе известил свое правительство о том, что Абдул-Гамид разочарован деятельностью англо-французских финансистов, и он склоняется в сторону Германии, хотя бы по той простой причине, что эта последняя не имеет особых претензий на Ближнем Востоке. Крупный германский капитал колебался, однако, получив 2 сентября 1888 г. заверение Отто фон Бисмарка в том, что проект получит полную поддержку собственного посольства в Турции, преодолел эти колебания (они оставались, т. к. канцлер отказался гарантировать инвестиции в этой стране){633}. В результате 23 сентября 1888 г. германским компаниям была предоставлена первая концессия на строительство железной дороги Стамбул-Измид с правом продолжить ее до Ангоры (совр. Анкара). Поначалу в предприятии согласились участвовать и английские финансисты, т. к. Лондон не видел в нем особой угрозы собственному влиянию{634}.

25 июля 1887 г. британский посол в Турции В. Уайт составил меморандум «Замечания, относящиеся к различным британским схемам строительства турецких железных дорог в Азии», в котором были сформулированы 4 основные задачи английской политики в этом вопросе, из которых первыми были следующие: 1) строительство железных дорог в Малой Азии признавалось жизненным интересом Великобритании; 2) желательным признавалось британское руководство и обязательным исключение перехода процесса строительства в руки Франции или Франции и России{635}. Что касается германского влияния в Турции, его в Форейн офис считали дружественным и обреченным на почетное второе место после собственного. В ноябре 1887 г. британский военный атташе в Германии в особом докладе высказал свое мнение о том, что Германия может стать серьезной угрозой Англии в Турции как в коммерческом, так и в военном отношениях. Доклад был проигнорирован{636}. Это была ошибка, понимание которой придет позже.

Германия начала активное проникновение в Турцию с начала 80-х гг. XIX века, с 1883 г. реорганизацией турецкой армии занялась немецкая военная миссия во главе с ген. фон дер Гольцем, в 1887 г. благодаря активности германского посольства и взяткам турецкая армия стала перевооружаться немецкими винтовками Маузера{637}. В ноябре 1889 г. Вильгельм II посетил столицу Османской империи. Германская дипломатия подчеркивала, что это был исключительно частный визит, входивший в программу путешествия императора по Средиземному морю. Поскольку это было время германо-английского сближения, то сопровождавший кайзера князь Герберт Бисмарк счел необходимым встретиться исключительно с британским послом в Турции, и заверить его в том, что интересы Берлина и Лондона в данной стране не расходятся. На самом деле это была рекогносцировка, в ходе которой молодой император Германии убедился в перспективности Турции как объекта приложения сил промышленности и капиталов своей страны{638}. Сделав этот вывод, Берлин не мог не быть заинтересован в целостности и стабильности Османской империи.

Между тем режим Абдул-Гамида провоцировал один кризис за другим. Постоянно растущие в числе и численности отряды курдской конницы были фактически выведены из-под контроля местной администрации и развернули террор против христианского населения. Вымогательства, грабежи, насильственные переселения — все эти традиционные приемы турецкого администрирования привели к нарастающему исходу армянского населения из пограничной полосы в Россию. Оставленные земли заселялись курдами. Но этот результат уже не казался властям достаточным{639}. С 1890 года одно за другим следовали массовые убийства армян, в 1890 г. — в Самсуне, в 1891 г. — в Анкаре. В 1893 г. местные оттоманские власти потребовали выплаты налогов от армянских деревень в Сасуне, недалеко от Муша. Армянские общины, уже заплатившие их хамидие, отказались делать это дважды. В ответ на это курды и турки атаковали Сасун, разгромили город и деревни рядом с ним. По данным международной комиссии, в состав которой входили русский, французский и английский консулы, в резне погибло около 900 человек{640}.

5 октября 1893 г. английский консул в Эрзеруме докладывал послу в Константинополь: «Сэр, я имею честь доложить, что среди армян пограничных районов данного вилайета развернулось постоянное и продолжающееся движение по эмиграции на русскую территорию… Вряд ли можно сомневаться в том, что многие армяне эмигрировали бы также из внутренних районов, если бы не сопротивление властей и опасности, подстерегающие их на дороге к границе»{641}. По предложению Великих Держав в Турецкой Армении должны были быть проведены реформы: учреждено генерал-губернаторство, обеспечено участие христиан в администрации, сокращена сфера действия хамидие. Султан отреагировал на это предложение словами: «Это дело закончится кровью». Очевидно, то, что произошло раньше, «кровью» для турецкого монарха не было по причине недостаточного масштаба. В 1894–1895 гг. в Малой Азии прошла массовая резня армянского населения, в ходе которой погибло около 300 тыс. человек. «Хиос, Сирия, Болгария. Армения — отмечал британский историк конца XIX столетия, — это воистину имена, которые ассоциируются с наиболее характерными делами турок за последние три четверти века»{642}.

В августе 1895 года эти действия получили жесткую оценку со стороны Великобритании. Протест 6 европейских держав (Англии, России, Франции, Австро-Венгрии, Германии и Италии) привел к подписанию султаном 20 октября 1895 г. рескрипта, провозглашавшего реформы в Западной Армении. Этот документ остался лишь листком бумаги. Его появление вызвало новую волну погромов и убийств, начавшихся в Константинополе и за 3 последних месяца 1895 г. прокатившихся по 15 вилайетам Малой Азии, наиболее масштабный характер резня приняла в столице империи, Трапезунде, Эрзеруме, Диарбекире, Арабкире, Битлисе, Урфе. Во всех случаях резня начиналась по сигналу, проходила 24–48 часов с участием полицейских и жандармерии, и проводилась исключительно по религиозному принципу с целью максимального сокращения армяно-григорианской общины. Единственным спасением для армян, которое предлагали местные власти, был переход в ислам{643}.

Жалованье армии султана систематически разворовывалось. В 1895 г., например, оно было выплачено всего за 4 месяца, с марта по сентябрь 1896 г. — за 1{644}. Участие в грабежах для офицеров и солдат имело, таким образом, и вполне материальную мотивацию. В организации резни были задействованы целые воинские части, в ряде случаев использовалась артиллерия. Захваченных людей подвергали варварским мучениям, в массовом порядке практиковалось сожжение заживо, захваченное имущество продавалось затем за бесценок на городских рынках{645}. 11 ноября 1895 г. германский посол в Турции барон фон Заурма сообщал: «Сведения, которые вновь и вновь поступают сюда от очевидцев, таковы, что просто волосы подымаются дыбом. Окрестности Эрзерума превращены в пустыню и в дымящиеся руины. Деревни частично горят и по сей день. В Эрзеруме трупы, которых не успевают быстро хоронить, просто выбрасываются на съедение собакам… Последняя резня в Диарбекире превосходит все, что в этом роде бывало здесь. По рассказам французского посла (одна Франция имеет там большое консульское представительство), число жертв трудно установить, потому что убитых большими массами бросают в пламя горящих базаров. Нельзя без ужаса видеть, как в закоулках и на перекрестках улиц расправляются с беззащитными армянами, словно с овцами»{646}.

Целенаправленная политика по вытеснению и уничтожению автохтонного христианского населения Западной Армении, которую десятилетиями проводило турецкое правительство, начало приносить желаемые для Константинополя плоды{647}. Например, армянское население Эрзерумского вилайета, согласно данным весьма условной османской статистики, в 1881 г. составляло 136 147 чел.(турецкое — 105 565), в 1887 г. эти показатели составили уже соответственно 106 768 и 428 495 чел.(турок вместе с курдами), в 1890 г. — 109 819 и 441 671 чел., в 1892 г. — 134 967 и 500 782 чел.{648}. Очевидно, этого показалось недостаточно, наметившаяся тенденция восстановления численности христианского населения настораживала турецкое правительство, и в результате организованной им масштабной резни туркам удалось добиться резкого сокращения армянского населения, и прежде всего в сельской местности.

Единственным спасением от террора для людей был переход русской границы. Они массами переходили ее, направляясь в Эчмиадзин и Тифлис.11(23) декабря 1896 г. последовало Высочайшее повление о сборе средств в пользу беженцев. Их число колебалось между 43 и 50 тысячами. Разорено было порядка 2600 городов и деревень, уничтожено 568 церквей и монастырей, 328 обращены в мечети{649}. Оставшиеся территории занимались турками и курдами. Результат был очевиден. Например, по данным русского консула к 1898 г. только в 2 округах Ванского вилайета из 919 армянских дворов, зарегистрированных до резни, остался только 291, в то время как показатели курдов увеличились с 21 до 189{650}. Весьма характерна и официальная турецкая статистика жертв — 88 тыс. убитых армян и 1293 убитых мусульманина{651}. Говорить об организованном сопротивлении или восстании явно не приходится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.