От вязьмы до Можайска

От вязьмы до Можайска

И мы стали возвращаться на север. Близился конец года, это было уже в самом конце сентября. К 25 сентября мы через Нежин и Чернигов вышли к Гомелю. Этот город на реке Сож представлял собой приятное зрелище куполами его церквей и побеленными стенами домов. Батальон двигался почти безостановочно, двигатели мотоциклов практически не заглушались. Согбенные от усталости солдаты сидели в колясках и на задних сиденьях машин. Косяки многих машин опустели – сказался «визит на Украину», где много боевых товарищей обрели вечный покой. Теперь мы передвигались по территории Белоруссии.

Мотоциклисты-посыльные периодически по очереди носились из конца в конец колонны, контролируя скорость движения. Такие поездки в хвост не были чем-то необычным. И надо сказать, иногда приходилось и рисковать – заснувшие водители вполне могли съехать чуть в сторону, и тогда приходилось поправлять их. Да и с мотоциклетными колоннами было не лучше, мотоциклы с колясками бросало то влево, то вправо. Приходилось смотреть во все глаза, чтобы избежать столкновений. Так же было в свое время, когда нас перебрасывали из Франции в Югославию. Но здесь в России ситуация усугублялась жуткими дорогами, где тебя через каждый десяток метров подстерегала очередная выбоина. Особенно внимательным приходилось быть в темное время суток. Нам просто невероятно повезло, что мы 28 сентября через Кричев в Белоруссии добрались до Рославля в Смоленской области России, причем без каких-либо серьезных инцидентов и аварий.

Мы как раз успели к завершению широкомасштабного сражения на окружение в районе Вязьмы. Вначале мотоциклетный батальон был резервом корпуса, но к 5 октября мы уже были в районе Юхнова, а 9 октября – в Гжатске. Съехав с шоссе на Москву, по кривой мы проехали по району, который местами контролировал противник, – в точности так же, как это было у Макошино, только теперь мы направлялись на север. Обстановка снова становилась тревожной.

Возглавлял колонну дивизии гауптштурмфюрер Клингенберг, находившийся во взводе мотоциклистов. Сразу же ними следовали мотоциклисты-посыльные.

Старик дал команду остановиться и заглушить двигатели. Остановившись, мы отчетливо почувствовали, что перед нами дорога, – ветер доносил гул двигателей.

Мотоциклистам-посыльным была дана команда: немедленно направиться в хвост колонны. Ротам выгрузиться из кузовов, водителям глушить моторы, командирам доложить о готовности гауптштурмфюреру Клингенбергу.

Пока мы разыскивали командиров рот, зенитчики на руках вывели орудия вперед, в голову колонны. Собственно, этот вариант предписывался директивами по боевому применению мотоциклетных частей.

Мы были в глубоком тылу врага! Именно здесь располагался единственный выход из кольца окружения. Все произошло мгновенно. Головной взвод уже был на дороге. Нескольким машинам разрешили проехать до позиций, которые уже занимали спешенные стрелки-мотоциклисты. Противотанковые орудия были развернуты в складках местности и под прикрытием кустарника и деревьев стволами к дороге. Спешенные мотоциклисты залегли у пулеметов или с винтовками.

Я залег неподалеку от Старика и следил за дорогой. Она протянулась прямо перед нами. Вокруг все выглядело безмятежно и мирно. Потом показалось несколько грузовиков со стоявшими в кузове русскими солдатами. Машины шли на довольно большой скорости, неудивительно – русские не хотели терять ни минуты. Вот первый грузовик оказался там, где его легче всего было подбить. Прозвучал выстрел из противотанкового орудия. Снаряд угодил прямо в двигатель грузовика, машину швырнуло в сторону, и она перевернулась, русские солдаты посыпались на землю как горох. Грузовик загорелся.

Водитель второго грузовика попытался избежать обстрела, отчаянно виляя из стороны в сторону. Но снаряд противотанковой пушки настиг и его – прямое попадание. Теперь дорога оказалась перегорожена подбитыми машинами. Все русские грузовики стремились вперед, никто не разворачивался и не ехал назад – противотанковые орудия сместили направление огня на поворот дороги. И тут заговорили пулеметы. Захваченные врасплох русские даже не сумели организовать отпор. Лишь некоторые их солдаты попытались вести ответный огонь, но разве могло это что-то изменить? Кое-кому удалось скрыться в зарослях, но большинство солдат противника попало в плен.

Таким образом, картина изменилась. Мотоциклисты наступали вдоль дороги, в то время как их товарищи прикрывали их с запада. И в результате Вяземский котел был заперт со всех сторон! Теперь главным было удерживать позиции с востока и с запада как можно дольше до подхода подкреплений.

Вдруг я увидел, что несколько стрелков-мотоциклистов бежали к своим машинам, хватали котелки и снова неслись к русским грузовикам. Если подобные вещи происходят на поле боя, знай, что речь точно идет о жратве. Я не поленился выяснить, что к чему.

– Подходите и берите все, что пожелаете! – призывал какой-то штурманн. – Лично возьмусь обслужить вас!

И тут же плеснул что-то в котелок своему товарищу.

Это продолжалось до появления унтерштурмфюрера, предупредившего личный состав не набрасываться на еду противника. Она вполне могла быть и отравлена. А до его появления народ расположился кто-где и вовсю хлебал куриный бульон с лапшой, в котором плавали здоровенные ломти курятины. Оказывается, у русских здесь еда была!

В тот же день мы узнали, что наш «папа» Хауссер 14 октября получил тяжелое ранение. Надо же такому случиться именно сейчас! Нельзя было утверждать, что наш генерал лез под пули, но зачастую он оказывался там, где на самом деле вдруг понадобилось его присутствие – то есть в расположении каких-нибудь батальонов и даже рот. И тогда в Макошино он, стоя у своего бронетранспортера прямо на дороге, принимал рапорты от подчиненных, но не по телефону у себя на КП, а непосредственно в ходе боя. Даже когда на дорогу падали снаряды, он и бровью не повел. Иногда именно такое поведение следует демонстрировать подчиненным. Но генералов, которые вели себя подобно Хауссеру, не набралось бы и десятка.

Раннее утро 20 октября. Позади пройденные километры. Лесная тишина нарушается лишь монотонным гулом двигателей наших машин. Уже выпал первый снег. Вдоль дороги припорошенные свежим снежком сосны и ели – все до боли напоминает наш Шварцвальд. У меня мелькнула мысль: интересно, а сколько отсюда до Шварцвальда? Но на подсчеты километров времени не оставалось. Впереди строчили пулеметы. Огонь открыли и из леса. Бойцы выскакивали из колясок мотоциклов, звучали отрывистые команды. Водители быстро отводили машины, спешенные стрелки-мотоциклисты продвигались вперед по обеим сторонам дороги. Подъехали два мотоцикла с первыми ранеными. Я на малой скорости направился к стоявшей у края дороги штабной машине. Старик уже исчез в лесу. Унтерштурмфюрер Андрае, наш новый адъютант, крикнул Вернеру:

– Давайте за нами, но без машины!

Мне было велено оставаться у штабного автомобиля.

Тишины как и не бывало – отовсюду слышались трескотня пулеметов, разрывы ручных гранат, треск обломанных пулями и осколками сучьев. И вопли: «Санитары! Санитары!», призывы о помощи, призывы поднести новую пулеметную ленту. Разгорался бой в лесу. Дорога уходила вниз и примерно в 400 метрах впереди снова шла в гору. Именно там русские и соорудили преграду. И вдобавок пытались остановить нас огнем тяжелых минометов. Несколько мин упало прямо на дорогу неподалеку от нас. Мы снова вели бой!

Я укрылся в придорожном кювете. Водитель, Фердль из Вены, отвел командирское авто чуть назад. И ротные мотоциклисты отводили свои машины подальше в тыл. Шум боя усиливался. Повсюду свистело, гремело, щелкало и рвалось. Меня бросало то в жар, то в холод, но подниматься и выбираться из своего укрытия как-то не хотелось.

Со стороны противника, как раз оттуда, где дорога поднималась, достигая наивысшей точки, медленно двигалось самоходное орудие[14]. Вот тебе и на! Нет, здесь явно становилось неуютно! Свист снаряда! Разрыв! Еще один! И еще! Слава богу, снаряды ложились дальше, но это могло в любую минуту измениться.

Как по команде в ответ заговорило и наше орудие потяжелее. Противотанковые орудия 5-й роты здесь не помогут – их снарядики русской самоходке не страшны[15]. Тут со мной поравнялось и наше штурмовое орудие. Орудие остановилось, но двигатель продолжал работать. Экипаж сначала не заметил русской самоходки, потому что она после нескольких выстрелов сразу же убралась. Я же, не зная толком обстановки, хотел как можно скорее убраться отсюда – место это простреливалось врагом. Что будет со мной, если два этих монстра – наше штурмовое орудие и русское самоходное – вдруг затеют дуэль?

Тут открылся люк, показался обершарфюрер.

– Ты бы не высовывался так! Знаешь, тут неподалеку твои коллеги работают! – крикнул я кандидату в смертники.

И тут метрах в десяти от штурмового орудия разорвался русский снаряд. Экипаж штурмового орудия тут же соответствующим образом ответил. Что началось потом, было не сравнимо ни с чем, что мне довелось испытать до сих пор.

Заговорило русское орудие, наше штурмовое тоже в долгу не оставалось. Какое-то время спустя русское орудие опасливо поползло вперед. Сначала показался длинный ствол, потом и часть корпуса. Я нырнул в кювет и вжался в покрытую тонким слоем снега землю. И тут штурмовое орудие грохнуло так, что у меня барабанные перепонки едва не лопнули. Да и русские тоже не молчали. Произошло именно то, чего я больше всего боялся. Выстрел, свист снаряда, разрыв. И так постоянно! Пальба то оттуда, то отсюда! Я уже и не знал, как мне быть. Какого черта два этих бугая надумали устраивать разборки в двух шагах от моего временного убежища? Другого места не могли найти? Глупо было, конечно, рассуждать в таком духе, но у меня просто нервы не выдерживали.

Теперь очередь была за нашими пехотными орудиями. Они стояли совсем недалеко. Они пока молчали, явно подкарауливая русскую самоходку, ожидая, когда она появится в поле зрения. Если кто-нибудь из них уступит, это будет просто великолепно! Но нет – уподобившись двум упрямым буйволам, они всерьез сошлись в единоборстве. Сначала показался ствол русской самоходки, а вскоре и корпус. Я раскрыл рот. Кто-то сказал мне, что артиллеристы всегда перед выстрелом разевают рты – так меньше давление на барабанные перепонки, – и замер в ожидании выстрела нашего штурмового орудия. Но оно онемело! У меня челюсть заболела держать рот раскрытым. И тут раздался выстрел, и тут же вслед за ним полыхнуло на корпусе русской самоходки[16]. Наши выиграли смертельное единоборство – теперь эти ребята имели все основания начертить очередное белое колечко вокруг ствола.

Я был настолько захвачен зрелищем, что не сразу расслышал голос Вернера:

– Ты что, заснул?

Странное предположение! Будто в этом грохоте и правда можно было заснуть?

– Тебя вызывают! Срочно отправляйся в 3-ю роту и передай, чтобы она прибыла сюда! – крикнул мне Вернер с другой стороны дороги и тут же исчез среди деревьев.

Вот только спешить не надо! Ни к чему спешка. Сперва дождаться очередного залпа минометов. Дождавшись, я проскользнул к своему мотоциклу. Он никак не хотел заводиться, но после нескольких попыток двигатель все же зачихал и покорился мне. Тут прогремел еще один минометный залп, на этот раз мины легли далеко позади.

3-я рота располагалась в тылу, это был резерв батальона. Я отправился туда. На обледенелой дороге не очень-то и разгонишься, но я старался выжать из машины максимум, объезжая мотоциклы рот, эвакопункт. Рота была уже в полной боевой и сосредоточилась для дальнейшего движения. Краткий доклад гауптштурмфюреру Тиксену – и двигатели взвыли. Тиксен поехал впереди роты, я направлял его туда, где были оставлены мотоциклы брошенных в бой стрелков-мотоциклистов. Бойцы Тиксена спешились и стали наступать по обеим сторонам дороги. Я поспешил доложить своему командиру о выполнении приказа, понимая, как он ждал 3-ю роту. Штурмовое орудие так и стояло на прежнем месте. Когда я проезжал мимо, кто-то крикнул:

– Твой командир вон там в ложбинке слева!

Тут мелькнула мысль: ехать или пешком дойти? Черт! Да поезжай ты на мотоцикле. И я на второй передаче стал съезжать по дороге вниз. Хорошо, хоть не было транспортных средств – не было нужды сворачивать, а это очень непросто на льду.

Вот только я, строя планы, напрочь позабыл о русских. Ну кто, скажите на милость, мог предполагать, что они вдруг надумают сосредоточить огонь на каком-то мотоциклисте-посыльном? Мины падали справа и слева, у самой головы свистели пули. Вцепившись в руль, я вперил взор в центр дороги, целиком сосредоточившись на езде. Еще 300 метров до этой окаянной ложбинки!

А в самом низу залегший у края дороги унтершарфюрер отчаянно махал мне. А чуть дальше под прикрытием комьев земли лежал Старик с двумя бойцами.

Чистым везением было, что я все-таки сумел свернуть влево на этой обледенелой и заснеженной дороге и не упасть.

– Ложись! – крикнул Старик.

Впрочем, мог бы не кричать. Я и без его команды все равно бы грохнулся на землю – дело в том, что я с ходу напоролся на ствол дерева и тут же приземлился мордой в снег.

Подняв голову, я отерся и доложил, как полагается, правда лежа на земле.

– 3-й роте передан ваш приказ выдвинуться. Гауптштурмфюрер на дороге у штурмового орудия! – проорал я Старику.

Он сразу же отправил туда унтершарфюрера, того самого, который приказал мне ехать в 3-ю роту. Пару минут спустя я все же попытался подняться, чтобы взглянуть на свой мотоцикл.

– Лежать! – рявкнул Старик.

Ладно, мне так даже лучше.

Ни Белы, ни Вернера нигде не было видно. По-видимому, носились где-то, развозя поручения и распоряжения. Слева от нашей позиции шум боя усиливался. Ага! 3-я рота пошла в атаку!

Ну, черт возьми! Он что, совсем с ума сошел? Я напрочь забыл, как буквально только что вытворял и не такое. Хотя я всего-навсего сидел на мотоцикле и представлял собой отличную мишень. А теперь штабной автомобиль ехал по той же дороге, а я выступал в роли зрителя. Машину обстреливали со всех сторон. Просто фантастика, что в нее не попали, – она как ехала, так и ехала. Потом, заскользив на льду, остановилась примерно там же, где и я десять минут назад. Из машины выскочил унтерштурмфюрер Андрае, выбросив вперед руку, он хотел доложить. Именно хотел. Потому что не успел командир и рта раскрыть, чтобы крикнуть «Ложись!», как Андрае вдруг будто окаменел и взгляд его застыл. А в следующую секунду упал на кучу земли метрах в трех от меня. Пуля в сердце! Мы в ужасе смотрели на него. Боже, как быстро умирает человек! Мгновение – и его уже нет!

Не мог я объяснить его поведение. Ведь не какой-то там желторотый сорвиголова. Он хорошо понимал, что происходит. Ну как можно было вести себя как герой романа, когда враг поливает тебя ураганным огнем из всех видов оружия?! Может, его сбило с толку, что на несколько секунд стрельба утихла? Все верно, он выдвинулся из тыла, но должен же он был видеть, что мы все залегли. Впрочем, какой толк теперь рассуждать – он все равно погиб.

Действия 3-й роты результата не возымели. Когда удалось установить контакт с пехотным полком СС «Дойчланд», подошедшим через лес с севера, исход боя был решен. Батальон собирался на дороге, подъезжали мотоциклы… Одним словом, все выглядело так, как утром. Однако батальон сильно поредел – потери были значительные.

Только теперь, уже сидя за рулем мотоцикла, я заметил, что на фаре машины пробоина от пули – пуля вошла справа, а вышла слева. Где и когда это случилось? Наверное, когда я ехал к командиру. В каком я должен был быть состоянии, если ничего не заметил?

Мы уже давно перестали быть теми развеселыми ребятами, которые пересекли Буг 26 июня 1941 года у Бреста. Постоянное наступление, бесконечная езда, сражения не только с противником, но и с грязью, холодом, дождем и снегом будто выжгли из нас все эмоции. Мы становились равнодушными, порой даже ожесточенными и в отношении к противнику, да и к себе тоже. Поначалу были какие-то надежды. Циркулировали слухи о возвращении нас во Францию. А сейчас мы хохотали, когда кто-нибудь выдвигал такую идею. Мы верили только в жестокую конкретику настоящего. Вера и надежда безвозвратно канули в прошлое! Мальчишки превратились в мужчин, весьма критически относившихся ко всему, что приходилось слышать. Теперь нам уже было непросто навешать лапшу на уши. Невзирая ни на что, мы упорно сражались, в своей убежденности цепляясь за то, что мы – солдаты, и когда-то казалось, что (очень и очень давно) присягнули на верность фюреру.

Не раз мне приходило в голову, что мы терпели все лишения, сносили все тяготы войны единственно потому, чтобы доказать русским, что никогда и ни при каких обстоятельствах не прекратим натиск на них. Что все лишь ради того, чтобы показать им, что мы сильнее их. Это отнюдь не означало, что мы превратились в роботов, в бездушные машины. У каждого глубоко внутри таилось нечто, не позволявшее лишиться рассудка. Каждый своим способом переваривал происходящее. И самым главным было то, что и ты все же освоил нелегкую науку это переваривать!

Движение колонны застопорилось. Вроде был взорван мост. Саперам предстояло выдвинуться вперед и сделать все возможное для восстановления движения. Выставили посты боевого охранения, и все стали искать место, где переспать предстоящую ночь. Ко мне подошел Альберт:

– Пошли со мной. Есть тут блиндаж, там чисто, солома на полу и даже тепло.

Вернер, Бела и я вошли в блиндаж. Водителю Старика мы сообщили, где находимся, на тот случай, если батальон вдруг снимется с места. И вскоре уже сидели на досках в блиндаже. Не видно было ни зги, зато тепло. Мы улеглись и тут же провалились в сон.

– Давайте выбирайтесь, и поскорее! – раздался зычный голос Альберта.

Узкая дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Холод вмиг прогнал сон.

– Чего ты разорался? Можно подумать, конец света наступил! – ворчал Бела, протирая глаза.

Альберт направился к землянке и осторожно встал около входа. Потом что-то забормотал по-русски. Мы чудом сдерживались.

– Нет, у него точно крыша поехала! – негромко произнес Вернер, качая головой.

Я тоже не усматривал логики в действиях Альберта. Заслышав русскую речь, подошли еще человек пять солдат.

– Что это у вас за дела? – поинтересовался незнакомый унтершарфюрер.

– Да так, ничего особенного. Просто вот в этом блиндаже засели человек пять русских.

Мы, разинув рты, смотрели на него. Стало быть, мы час пролежали там бок о бок с противником! А Альберт снова подошел ко входу и стал призывать русских выйти наружу. Те явно не желали. Альберт уговаривал их, как мать уговаривает ребенка прекратить шалить. Внезапно он крикнул:

– Ложись!

Мы шлепнулись на снег, и тут же раздался взрыв гранаты, завизжали осколки.

– Вот же ублюдки! – уже по-немецки рявкнул Альберт.

– Ты поругайся, поругайся на них, только по-русски! – усмехнулся Бела, выглядывая из-за толстенного ствола дерева.

Потом один из подошедших солдат молча показал на печную трубу, торчавшую из крыши блиндажа, неторопливо извлек из голенища гранату и уже собрался дернуть за шнур.

– Да погоди ты! Не спеши! Дай мне все же их уговорить!

Альберт, как я понимаю, доходчиво объяснил русским, что их ждет в случае отказа выйти. Предоставил, так сказать, последний шанс. Ни звука. Иваны даже не пошевелились!

Тут, размашисто шагая, подошел Клингенберг:

– Что это у вас тут за переговоры? Что происходит?

Унтершарфюрер доложил. Старик тряхнул головой:

– И вы, дурачье, так и просидели с ними вместе в этой норе?

– Яволь, гауптштурмфюрер, – в унисон ответили четыре голоса.

– Ладно. Вытащите их оттуда. Киньте им на головы что-нибудь!

Тут Альберт решил прекратить попытки уговорить русских. Дернув за шнурок, солдат бросил гранату в печную трубу. Раздался глухой взрыв Есть! Мне было от души жаль этих русских, но к чему это дурацкое упрямство. Вот, пожалуйста, еще один пример совершенно необъяснимого поведения русского человека. Ведь, казалось, тупик, положение на самом деле безвыходное, так нет же! Упирается до последнего.

Альберт осторожно приблизился ко входу в землянку, откуда валил дым. Хотел, видимо, взглянуть, что осталось от русских. Видимо, больше для очистки совести он еще раз попросил их выйти. Глупо, подумал я. Там и мухе не уцелеть. Оказывается, нет! Будто ужаленный, Альберт отпрянул. На снег выкатилась граната. И снова мордой в снег! Взрыв. Нашему терпению пришел конец. В трубу полетела одна граната, за ней другая, а третью швырнули в дверь. Для надежности. От взрывов крыша землянки приподнялась и снова опустилась. Ну, сейчас наверняка все кончено.

Мы буквально одурели, когда изнутри послышались голоса! Альберт возобновил переговоры, и, в конце концов, один за другим русские вышли, заложив руки за голову. Что самое интересное, щелкая свои любимые семечки. Мы не верили глазам. Не могло быть ничего подобного. Может, наши гранаты и не гранаты вовсе, а новогодние петарды? Потом Альберт ввел нас в курс дела. От первой гранаты погиб один русский. Хитрые на выдумки, его товарищи проворно заткнули его телом конец трубы. Этот бедняга и принял на себя всю тяжесть ударов; уже погибший, он спас жизнь своим товарищам. Те отделались царапинами, легкими ранениями, и только от осколков той гранаты, которую бросили в дверь. Вот такие они, эти русские.

В ходе допроса пленных выяснилось, что они отбились от своей части, блуждали по лесу, измучились и решили забраться в землянку. Они совершенно выбились из сил и спали как убитые. Не услышали даже, как мы подъехали на мотоциклах. А мы, едва войдя в блиндаж, не удосужились даже осмотреть его, а сразу завалились спать. Нам и в голову не могло прийти, что там могут быть иваны! Только Альберт с его обостренным слухом почуял неладное – кто-то из русских бормотал во сне. Естественно, на родном языке. Выбравшись наружу, Альберт вытащил оттуда и нас. И такое, оказывается, случается.

Мы все ближе и ближе подходили к русской столице Москве. Бои последних дней свою роль сыграли. Численность батальона значительно уменьшилась. Ни о каком пополнении и речи не шло.

Погиб унтершарфюрер Бахмайер. Его мотоцикл обнаружил патруль 2-й роты прямо на дороге. Бахмайер, неестественно скрючившись, лежал возле мотоцикла, зажав в руке монтировку. Было установлено, что переднее колесо спустило, Бахмайер пытался ликвидировать неисправность и получил пулю в затылок.

После Смоленска наши отношения улучшились. Просто нужно было лучше понять его и его штирийскую натуру (Штирия – одна из земель Австрии). Теперь его матери не дождаться сына. Ципп после тяжелой аварии загремел в госпиталь. Да и Лойсль, в темноте столкнувшийся с танком, был доставлен к ремонтникам вместе со своей «получившей малозначительные повреждения» машиной. Оставались только Вернер, Герд, Альберт, Бела и я.

Я уже рассказывал историю Белы? Ну, так вот. С ним приключилось любопытное происшествие по пути с Украины. Беле предстояло сменить Герда в дивизии. Все шло как по маслу. Герд, предвкушая возвращение в родное подразделение, ехал, улыбаясь во весь рот. На пересечении дорог он заметил тактический знак батальона и спокойно поехал в указанном направлении. А оказалось, что русские возьми да и переверни указатель. Он на них и нарвался – на въезде в какую-то деревню угодил под обстрел противника. Его полоснуло по бедру, но Герд все же смог соскочить с машины и укрыться в кювете. Стоило ему голову поднять, как русские открывали огонь. Несколько человек русских попытались окружить его, но Герд в отчаянии схватил винтовку, решив сражаться до конца.

Но так вышло, что Бела поехал сменять Герда на мотоцикле с коляской, и его тут же направили из штаба дивизии в штаб батальона. И, подъехав к тому самому перекрестку, заметил, что указатель смотрит не в ту сторону. «Но я же недавно здесь ехал, и все было в порядке», – недоумевал Бела. И тут услышал стрельбу. Недолго думая он развернул мотоцикл и помчался туда, откуда доносилась стрельба.

Вскоре он увидел русских и понял, что Герд в опасности. Презрев опасность, наплевав на огонь русских, причем не только винтовочный, он в одиночку атаковал противника. Герд, едва увидев пришедшего ему на выручку товарища, бросился к машине Белы и засел в узком пространстве между коляской и задним сиденьем мотоцикла. Не успела осесть поднятая пыль, как оба уже были за поворотом. Немедленно направленный к деревне патруль доставил в батальон машину Герда, получившую несколько царапин от пуль и вмятин. Когда Герд рассказывал нам эту эпопею, Бела скромно стоял в стороне.

* * *

22 октября батальон получил приказ остановиться на перекрестке дорог возле Можайска. У этого перекрестка следовавшие в голове колонны подразделения попали под такой обстрел из всех видов оружия, что едва успели отвести с дороги машины. Старик тут же принял решение – свернуть с главной дороги вправо на проселочную дорогу. Разумеется, мы сразу же последовали вплотную к его автомобилю. Доехали до группы строений. И тут вынуждены были тоже остановиться – снова интенсивный обстрел противника. Укрыв, насколько возможно, транспортные средства, укрылись и сами. Вернер избрал картофелехранилище – там можно было уберечься хотя бы от осколков – разрывы снарядов сотрясали землю, и нетрудно было рассчитать, когда именно они накроют и нас.

Унтерштурмфюрер Шрамм, замещавший погибшего адъютанта Андрае, не дал времени задуматься о подобной участи.

– Пленные! – позвал он, стараясь перекричать грохот взрывов.

– Жаль, что его не накрыло, – комментировал Бела, но хочешь не хочешь, приказ надо выполнять.

И мы короткими перебежками добрались до подвала, где обосновалось наше командование. Там присутствия духа не теряли. Клингенбергу было наплевать, накроет его снарядом или нет. В своей обычной манере он хладнокровно отдавал продуманные и обоснованные распоряжения. Мы тоже получили приказ и могли идти. И никого не волновало, как нам пробраться на мотоциклах через простреливаемую противником местность. Это уж нам решать как. Мне предстояло добраться до передовых подразделений пехотного полка СС «Дойчланд», который двигался довольно далеко позади нас. Эта часть должна была немедленно прийти нам на выручку, в противном случае нам грозила катастрофа. Вернера отправили во взвод связистов, а Белу – в 5-ю роту. Разъехались по заданиям и посыльные остальных рот, а посыльного 5-й роты уже успели подстрелить на дороге.

Когда я благодаря невероятному везению все же добрался до дороги, русские, засевшие на возвышенном месте, обозревали все вокруг. Все было как на ладони! И началась хорошо знакомая игра: выждать, когда утихнет стрельба, и быстро-быстро проехать отрезок дороги. Подбитая техника, воронки – все это, разумеется, приходилось объезжать, но пока что все шло нормально, тем более что уже в нескольких километрах показались танки нашего танкового батальона. Командирская машина остановилась. Из распахнутого люка показалась знакомая физиономия.

– Вилли! А ты как здесь очутился?

Дурацкий вопрос на войне. Война – сплошные сюрпризы. Но в данном случае мой вопрос был к месту – мы с Вилли вместе были в учебке.

Как бывший унтерфельдмейстер Имперской службы труда Вилли вскоре оказался в числе подлежавших отправке в школу кандидатов в офицеры. Он был отличным во всех отношениях парнем, и я от души завидовал тем, кому довелось служить под его командованием. Тогда в учебке мы не сразу узнали, что имеем дело с «шишкой» из Имперской службы труда. Вилли никогда не бахвалился своей бывшей должностью и месил вместе с нами ту же грязь, да и инструкторы никаких поблажек не делали. Единственное, чем он от нас отличался, так это возрастом – Вилли был на три года старше. Так что я нисколько не считал несправедливым присвоение ему звания унтерштурмфюрера. Увы, но времени на дружеские беседы не было. Обменявшись буквально парой слов, мы пообещали друг другу встретиться, если, конечно, обстоятельства позволят. Он был потрясен гибелью Шедлиха, когда я сообщил ему об этом.

– Ты там смотри, старина, не лезь на рожон! – крикнул мне Вилли на прощание, и я укатил прочь. И буквально в тот же вечер узнал от одного танкиста, что

Вилли погиб. Опытный противотанковый расчет русских прямым попаданием подбил его машину. Я чуть с ума не сошел, узнав об этом! Еще одного старого товарища нет в живых! Так что «обстоятельства» не позволили встретиться с Вилли.

По возвращении из пехотного полка СС «Дойчланд» нужно было отыскать КП батальона – он сменил местоположение. На прежнем месте были лишь груда обгорелых деревянных балок, которая говорила о том, что здесь когда-то стояло здание. Как всегда, нашему командованию удалось вовремя убраться. Командир вместе со своим офицером связи находились в расположении одной из рот. Единственным, кто оставался на КП, был унтерштурмфюрер Шрамм, который, надо сказать, весьма неторопливо из школьного учителя превращался в унтерштурмфюрера. Двое сидевших в углу радистов отчаянно пытались связаться с кем-то.

Прибыл пехотный полк СС «Дойчланд», и пехотинцы стали наступать по обеим сторонам вдоль дороги вместе с подразделениями мотоциклистов. Наличие шестиствольных минометов и артиллерийского дивизиона значительно облегчало выполнение задачи. Давно прошли времена, когда в атаку шли передовые части, теперь атаковали по всем правилам тактики.

По ступенькам в подвал спустился Вернер. Он прибыл из 1-й роты и доложил унтерштурмфюреру Шрамму о выполнении поручения. Снаружи донеслись разрывы – русская артиллерия крупного калибра вновь вела обстрел. Подвал сотрясался как в лихорадке. Я подумал было о том, чтобы выбраться из этой норы и укрыться где-нибудь снаружи, ибо шансы на выживание, если тебя, не дай бог, накроет в этом подвальчике, были ничтожны. Однако унтерштурмфюрер Шрамм велел мне остаться, поскольку я мог понадобиться в любой момент.

Вернер сообщил, что бойцы 1-й роты сражаются с противником врукопашную – сумели проложить путь через позиции иванов штыками, прикладами и саперными лопатками. Но, несмотря ни на что, обстановка оставалась критической. Мы получали от радистов по крупицам информацию о том, что все идет далеко не так, как задумывалось, и ко всему иному и прочему дело шло к тому, что наше наступление завершится у того самого пересечения дорог вблизи Можайска. Русские перебрасывали на этот стратегически важный участок все новые и новые силы, видимо показывая, что не все кончено. И сражались они, надо сказать, с поразительным упорством. Одно только то, что палили русские теперь из крупнокалиберной артиллерии, говорило о серьезности их намерений.

Прибыл офицер связи. Радистов ждала куча работы. Что касалось командира, он остался в расположении 1-й роты. И офицер связи подтвердил, что обстановка к оптимизму не располагала. Мне поручили доставить приказы в роту, удерживавшую оборону данного участка с юга. И Вернера тоже куда-то направили.

– Надеюсь, скоро увидимся, – бросил он мне на прощание, заводя мотоцикл.

Что касается меня, мне пришлось несколько раз укрываться, и только потом я смог отъехать. Вскоре я пробрался через участок, за которым наблюдал противник. Путь проходил через узкую ложбину. Трудно было себе представить, что всего в нескольких километрах севернее шел ожесточенный бой. За большим кустом меня остановил патруль, унтершарфюрер объяснил мне, как найти командира роты. Выполнив поручение, я должен был возвращаться обратно. Сунуть голову прямо в пасть льву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.